Некрасов Николай Алексеевич - Комментарии к поэмам 1855—1877 гг.

й по крови жизнью: полной грудью пьет он воздух беспредельно раскинутых перед ним полей и в этом воздухе находит источник обновляющих сил. Вся природа в глазах поэта принимает праздничный вид, всё улыбается ему, всё манит в братские объятия, в святую минуту свидания с милой родиной он забывает, как еще недавно здесь же, полный "мучительных дум", выносил он тяжелое страданье, обливался кровавыми слезами, как еще недавно из его наболевшей груди вырывались болезненные стоны; но всё прощено, всё исчезло... поэт помнит одно, что он на родине, что он видит то, перед чем привык благоговеть, может быть, в далекое, давно минувшее детство. Тот, кто умеет так чувствовать, может, положа руку на сердце, смело сказать, что он любил и любит свою родину!.. Ни в одном произведении своем Некрасов не являл нам таких образов, какие явил он в "Тишине"" (Св, 1862, кн. 1, отд. "Критическое обозрение", с. 104-105).

   Тогда же, истолковывая "Тишину" в почвенническом духе, Ап. Григорьев в статье "Стихотворения Н. Некрасова" связывал ее с предшествующей традицией Пушкина и Лермонтова: "Поставьте в параллель с этою искренностью любви к почве первые, робкие, хотя затаенно страстные, признания великого Пушкина в любви к почве в "Онегине" - и вы поймете... конечно не то, что "если б не обстоятельства, то Некрасов был бы выше Пушкина и Лермонтова", а разницу двух эпох литературы. Припомните тоже полусардоническое, язвительное, но тоже страстное признание почве в любви к ней Лермонтова ("Люблю я родину" и проч.) - и потом посмотрите, до какого высокого лиризма идет Некрасов, нимало не смущаясь" (В, 1862, No 7, отд. II,

   Стремление рассматривать поэму как попытку примирения с жизнью имело место и в советском литературоведении (см.: Евгеньев-Максимов В. Е. Творческий путь Н. А. Некрасова. М.-Л., 1953, с. 102-103). Иная точка зрения представлена в указанной работе Ю. В. Лебедева (с. 109-111 и др.).

  

   Ст. 40-41 Тяжеле стонов не слыхали Ни римский Петр, ни Колизей! - Собор святого Петра в Риме, главный собор римской католической церкви, выдающийся памятник архитектуры XV-XVII вв. Упоминание всемирно известного римского Колизея, связанного с муками первых христиан, которых там бросали на растерзание диким зверям, и собора святого Петра как места паломничества должно было с особой силой подчеркнуть меру страданий русского народа, приходящего в свой сельский "убогий" храм.

   Ст. 93. Французов с красными ногами...- Во время Крымской войны в состав французских войск входили отряды зуавов, комплектовавшиеся в основном из алжирских племен; особенностью их обмундирования были красные шаровары.

   Ст. 123. Молчит и он...- Слово "он" относится к Севастополю.

   Ст. 179. ...ни ревижских душ...- Ревизская душа - единица учета мужского населения, подлежавшего обложению подушной податью. Существовала в России с 1718 по 1887 г. Лица, с которых взимались подати, включались в особые учетные списки - "ревизские сказки", и поэтому именовались "ревизскими душами".

  

  

   Печатается по Ст 1873, т. I, ч. 2, с. 187-223, с восстановлением доцензурной редакции ст. 149 по беловому автографу ГБЛ.

   Впервые опубликовано: С, 1861, No 10 (ценз. разр.- 5 и 6 ноября 1881 г.), с. 599-620, с подписью: "Н. Некрасов" (перепечатано (без примечаний): Красные книжки. Книжка первая. Коробейники. Сочинил и издал Некрасов. СПб., 1862 (ценз. разр.- 7 ноября 1861 г.)).

   В собрание сочинений впервые Бключено: Ст 1861 (перепечатано: 2-я часть всех последующих прижизненных изданий "Стихотворений").

   Беловой автограф чернилами и карандашом, с датами - в начале текста в верхнем правом углу (л. 45): "25 августа"; в конце текста: "21 авг. 1861" - и пометой: "Грешнево" (л. 59),- ГБЛ (Зап. тетр. No 4), л. 45-59. Представляет собой первоначальную редакцию поэмы: отсутствуют посвящение, отдельные строфы, авторские примечания к тексту. "Песня убогого странника" дописана, вероятно, позднее; в рукописи указано лишь место, где она должна быть помещена (см.: Другие редакции и варианты, с. 329).

   Некоторые недостатки публикации поэмы в издании Ст 1879 были в свое время указаны Н. Г. Чернышевским, который в заметках, приложенных к письму А. Н. Пыпину (от 17 июня 1886 г.), сетовал на то, что редактор (С. И. Пономарев) "испортил текст своими поправками". "Обыкновенный повод к поправкам,- пишет Н. Г. Чернышевский,- подает ему "неправильность размера"; а на самом деле размер стиха, поправляемого им, правилен. Дело в том, что Некрасов иногда вставляет двухсложную стопу в стих пьесы, писанной трехсложными стопами; когда это делается так, как делает Некрасов, то не составляет неправильности. Приведу один пример. В "Песне странника" (в "Коробейниках") Некрасов написал:

  

  

   В "Посмертном издании" стих поправлен:

  

  

   Некрасов не по недосмотру, а преднамеренно сделал последнюю стопу стиха двусложною; это дает особенную силу выражению. Поправка портит стих" (Чернышевский, т. I, с. 751).

   Поэма написана в августе 1861 г. Сюжет ее, по свидетельству А. А. Буткевич, Некрасов нашел во время своих охотничьих странствий, "...редкий раз пе привозил он,- вспоминает А. А. Буткевич,- из своего странствия какого-нибудь запаса для своих произведений. Так однажды при мне он вернулся и засел за "Коробейников", которых потом при мне читал крестьянину Кузьме" (ЛН, т. 49-50, с. 177). "Крестьянин Кузьма" - Кузьма Ефимович Солнышков, вместе с Гаврилой Яковлевичем Захаровым был постоянным спутником Некрасова на охоте в Ярославской губернии. По словам сына Г. Я. Захарова, сюжет поэмы был подсказан самим Гаврилой Яковлевичем. Корреспондент "Костромского листка", беседовавший с И. Г. Захаровым, сообщал: "Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов убил бекаса, а Гаврила в тот же момент - другого, так что Некрасов не слыхал выстрела. Собака, к его удивлению, принесла ему обоих бекасов. "Как,- спрашивает оп Гаврилу,- стрелял я в одного, а убил двух?" По этому поводу Гаврила рассказал ему о двух других бекасах, которые попали одному охотнику под заряд. Этот случай дал повод для рассказа об убийстве коробейников, которое произошло в Мисковской волости.

  

   Два бекаса нынче славные

   Мне попались под заряд!

  

   Другие подробности, например о Катеринушке, которой приходилось

  

   Парня ждать до Покрова,

  

   основаны на рассказах Матрены, жены Гаврилы, теперь тоже умершей, которая так же сидела в одиночестве, как и Катеринушка" (Костромской листок, 1902, No 140).

   Реальную историю убийства коробейников в Мисковской волости, ставшую своеобразным преданием, записал со слов И. Г. Захарова А. Попов уже в 1920-е гг.: "Охотник этот был Давыд Петров из деревни Сухоруковой. Он встретил в своей деревне коробейников, направлявшихся прямиком через болота в село Закобякино Ярославской губернии, "надумал" их убить, чтобы забрать деньги, и проследил в лесу. Коробейники поняли, что не к добру оказался среди них как будто недавно виденный человек с ружьем, и просили оставить их. Когда Давыд убивал, то пастушок слышал выстрелы и крики. После убийства Давыд затащил одного убитого на дерево, другого спрятал под корни" (Попов А. Костромская основа сюжета "Коробейников" Н. А. Некрасова.- В кн.: Ярославский альманах. Ярославль, 1941, с. 195).

   Поэму Некрасов посвятил Г. Я. Захарову; в издании 1861 г. посвящение нарочито оформлено как традиционное посвящение какому-либо высокопоставленному лицу. Этим подчеркивалось общественное значение факта посвящения народной поэмы простому русскому крестьянину.

   Задумав целую серию книг для народа ("Красные книжки"), Некрасов первой в этой серии издает поэму "Коробейники". Он сам позаботился о наиболее широком распространении ее среди народа. В марте 1882 г. по предварительной договоренности он посылает мстерскому книготорговцу И. А. Голышеву экземпляры "Красной книжки" и сопровождает посылку письмом: "Посылаю Вам 1500 экземпляров моих стихотворений, предназначающихся для народа. На обороте каждой книжечки выставлена цена - 3 копейки за экземпляр,- потому я желал бы, чтобы книжечки не продавались дороже: чтобы из 3-х копеек одна поступала в Вашу пользу и две в пользу офеней (продавцов).- таким образом, книжка и выйдет в три копейки, не дороже. После Пасхи я пришлю к Вам еще другие, о которых мы тогда и поговорим" (письмо от 28 марта 1862 г.). Издание "Красных книжек" прекратилось в связи с цензурным запрещением в 1863 г. на второй книжке, в которую вошли "Бобыль Скородум", "Забытая деревня", "Огородник", "Школьник", "Городская кляча". Некрасовские книжки предполагал распространять среди крестьян и М. Е. Салтыков-Щедрин. Собираясь весной 1863 г. в свое имение Витинево под Москвой, в письме от 11 мая 1863 г. он спрашивал И. А. Панаева: "...нет ли у Вас "Красных книжек" Некрасова 1-й и 2-й, если есть, то пришлите мне по 30 экземпляров каждой" (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 1, с. 276).

   Поэма была написана Некрасовым в то время, когда революционеры-демократы пытались найти наиболее действенные формы сближения с народом. Поэт стремился к созданию народной поэмы в "пропагандистском духе", доступной крестьянину. Агитационный характер поэмы был хорошо понят современниками Некрасова. "Песню убогого странника", например, цитировал в феврале 1862 г. А. И. Герцен на страницах "Колокола" в своей статье "Мясо освобождения": "...оказалось, что у народа именно мяса-то на костях мало, да до того мало, что он на все реформы, революции, объявления прав отвечал:

  

   Голодно, странничек, голодно!

   Холодно, родименький, холодно!"

   (Герцен, т. XVI, с. 28).

  

   Н. Г. Чернышевский, говоря о необходимости коренным образом изменить положение народа, также обращался к некрасовскому тексту. В статье "Не начало ли перемены?" по поводу "Песни убогого странника" он писал: "Жалкие ответы, слова нет, но глупые ответы. "Я живу холодно, холодно".- А разве не можешь ты жить тепло? Разве нельзя быть избе теплою? - "Я живу голодно, голодно".- Да разве нельзя жить тебе сытно, разве плоха земля, если ты живешь на черноземе, или мало земли вокруг тебя, если она не чернозем, чего же ты смотришь? - "Жену я бью потому, что рассержен холодом".- Да разве жена в этом виновата? - Я в кабак иду с голоду".- Разве тебя накормят в кабаке? Ответы твои понятны только тогда, когда тебя признать простофилею. Не так следует жить и не так следует отвечать, если ты не глуп" (Чернышевский, т. VII, с. 874). "Песню убогого странника" использовал и Д. И. Писарев в своих "Физиологических картинах" (1862), описывая невыносимое положение русского крестьянина: "Преждевременная дряхлость и частые болезни, безотрадная жизнь и ранняя смерть - вот что достается на долю голодного бедняка, работающего через силу<...>

  

   Голодно, странничек, голодно,

   Голодно, родименький, голодно! -

  

   отвечают прохожему в "Коробейниках" Некрасова луга, звери и мужики, у которых этот прохожий спрашивает причину их бедствий и горестей. Этот страшный по своей простоте ответ сменяется другим ответом, не менее выразительным:

  

   Холодно, странничек, холодно,

   Холодно, родименький, холодно.

  

   И в этих двух ответах сказано столько, сколько не выскажешь десятью поэмами.

   Голод и холод! Этими двумя простыми причинами объясняются все действительные страдания человечества, все тревоги его исторической жизни, все преступления отдельных лиц, вся безнравственность общественных отношений" (Писарев Д. И. Полн. собр. соч. в 6-ти т., т. И. СПб., 1909, с. 364-365).

   Тема преступления в народной среде, лежащая в основе поэмы, в 1860-е гг. приобретает особо острое звучание. Революционеры-демократы объясняли поступки людей их социальным положением, преступления в народе - условиями его быта. Вскрывая причины преступлений, Некрасов стоит на позициях революционных демократов (см. об этом: Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. III. M., 1952, с. 195-196; Груздев А. И. О фольклоризме и сюжете поэмы Н. А. Некрасова "Коробейники".- Некр. сб., III, с. 110-112).

   Современная критика по-разному встретила появление поэмы. Раздавались упреки в художественной слабости произведения (РИ, 1861, No 289; Д. Аверкиев), в отсутствии "художнического таланта" и незнании народной жизни (ОЗ, 1861, No 12, с. 104; С. С. Дудышкин). Однако большинство отзывов о поэме содержало высокую оценку "Коробейников". "Песня убогого странника" привлекла особое внимание. "Дух захватывает от этой страшной, громадной силы! - писал В. В. Крестовский.- А между тем что может быть безыскусственнее и проще этой песни. Но простотой-то она и сильна. Это великая и грозная своим величием простота. <...> она вылилась непосредственно из души как один вопль нашей всеобщей великой скорби!" (РСл, 1861, No 12, с. 66-67). "Одной этой поэмы,- писал в 1862 г. А. А. Григорьев,- было бы достаточно для того, чтобы убедить каждого, насколько Некрасов поэт почвы, поэт народный, т. е. насколько поэзия его органически связана с жизнью" (В, 1862, No 7, с. 42). На рассказ о крестьянине, по ошибке посаженном в острог, обратил внимание в своих публичных лекциях О. Ф. Миллер. Он также выделил "печальную песню странника", которая, по его словам, "и сама по себе должна быть отнесена к лучшим произведениям Некрасова" (Публичные лекции Ореста Миллера. Изд. 2-е. СПб., 1878, с. 328). "Лучшей народной поэмой Некрасова" считал "Коробейников" П. Ф. Якубович-Мельшин (Мельшин Л. (Якубович П. Ф.). Очерки русской поэзии. СПб., 1904, с. 171).

   Поэма легла в основу либретто оперы Н. Н. Миронова "Коробейники" (первая постановка - Ташкент, 1901) и вдохновила многих композиторов на создание песен: "Хорошо было детинушке..." (Я. Ф. Пригожий, 1888), "Ой, полна, полна коробушка..." (Я. Ф. Пригожий, А. Н. Чернявский, 1898; А. Дагмаров, 1903; В. С. Ружицкий, 1905), "Песня убогого странника" (Н. А. Маныкин-Невструев, 1913).

   Эпиграф к гл. I - стихи из распространенной плясовой песни "Во саду ли, в огороде" (см., например: Собрание русских народных песен с их голосами на музыку положил Иван Прач. М., 1790, No 32). Кумач - бумажная ткань алого, иногда синего цвета. Китайка - гладкая бумажная ткань, обычно желтая, первоначально вывозилась из Китая.

  

   Ст. 41. Дал ей ситцу штуку целую...- Имеется в виду определенной длины рулон фабричной ткани.

   Ст. 51. Полуштофик - половина штофа, четырехугольной с коротким горлом водочной бутылки объемом около 1 л.

   Ст. 58. Покров - осенний церковный праздник после уборки урожая (1 октября ст. ст.), к которому приурочивались свадьбы.

   Эпиграф к гл. II - один из припевов офеней. Ср. знаписи аналогичных текстов (наст. изд., т. III, Другие редакции и варианты, с. 323).

   Ст. 76. Новины - небеленый холст ручного производства.

   Ст. 77. Вожеватые - здесь: обходительные, приветливые.

   Ст. 80. Миткаль - небеленый ситец; плис - хлопчатобумажный бархат.

   Ст. 93. Старый Тихоныч так божится...- Ср.: "Без божбы на продашь"; "Не побожившись и иглы не продать" (Пословицы рус ского народа. Сб. В. Даля. СПб., 1862, с. 572).

   Ст. 100. Исполать - хвала, слава.

   Ст. 117. Кутейники - народное прозвище церковников. Кутья - вареное зерно с медом или изюмом, приносимое в церковь на панихиду или подаваемое за столом на поминках.

   Эпиграф к гл. III - своеобразная фольклорная формула, характерная для былины с сюжетом "Добрыня и Алеша Попович" (ср.: "Если хошь добра, так пей до дна, А не хошь добра, так не пей до дна!" - Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. 1. М., 1861, с. 169; "Буде хошь добра, так пей до дна, А не хошь добра, так не пей до дна" - там же, с. 145; "Буде пьешь до дна, так видаешь добра, А не пьешь до дна, так не видаешь добра" - там же, с. 137).

   Ст. 130. Не обманешь - не продать! - Ср.: "Не солгать, так не продать" (Пословицы русского народа, с. 572). Ст. 177, 179. Подоконники, балахонники - здесь: нищие. Эпиграф к гл. IV - строки из распространенной плясовой песни. Ср.:

  

   Навалила ты на рыло

   И румяна и белила,

   Ай барыня, барыня,

   Сударыня барыня!

  

   (Колесницкая И. М. Художественные особенности поэмы Н. А. Некрасова "Коробейники".- Вестник Ленингр. гос. ун-та, 1954, No 3, с. 144).

   Ст. 228. Косуля - соха или легкий плуг с одним лемехом.

   Ст. 239-240. И в свиное ухо складывал Полы свиточки своей...- народная насмешка над мусульманами, которым Коран запрещает употреблять в и ищу свиное мясо.

   Ст. 251. Кашпирята - Кашпировы, ярославские помещики; Зюзенята - Зюзины, костромские помещики.

   Ст. 253. Борзители - борзятники, охотники с борзыми собаками.

   Ст. 263-264. - Встрелось нам лицо духовное - Хуже не было б греха.- По народным приметам, встреча со священником сулит несчастье, неприятность. Ср.: "Поп, да девка, да порожние ведра - дурная встреча" (Пословицы русского народа, с. 1049).

   Эпиграф к гл. V - Гогулино - бывшая деревня отца Некрасова, находившаяся недалеко от Грешнева.

   Ст. 425. То кочажником, то бродами.- Кочаншик - болотистая, с кочками, местность.

   Ст. 427-428. Ноли три версты обходами, Прямиками будет шесть! - Ср.: "Около четыре, а прямо - шесть" (Пословицы русского народа, с. 602).

   Ст. 439. "Бабы их клюкою меряли...- Ср.: "Меряла старуха клюкой, да махнула рукой (о проселочной дороге)" (Пословицы русского народа, с. 603).

   Эпиграф к гл. VI - устойчивая фольклорная формула эпических песен с сюжетами "Добрый молодец неудачливый и речка Смородинка" и "Горе" (см.: Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. 1, с. 468 и 471).

   Ст. 462. Труба - название села вымышленное.

   Ст. 473. Шунья - село около Костромы.

   Ст. 480. Прокурат - шутник, обманщик, притворщик.

   Ст. 565. Спиридово - село Красносельской волости Костромского уезда.

   Ст. 567. Давыдово - село Шунгенской волости Костромского Уезда.

  

   Печатается по Ст 1873, т. II, ч. 3, с. 15-75 (посвящение, ст. 1-49,- по Ст 1873, т. II, ч. 4, с. 248-250).

   Впервые опубликовано: первоначальная редакция - В, 1863, No 1 (ценз. разр.- 11 янв. 1863 г.), с. 302-305, под заглавием: "Смерть Прокла", с подписью: "Н. Некрасов"; окончательная редакция (без ст. 1-49) - С, 1864, No 1 (ценз. разр.- 18 янв. и 10 февр. 1864 г.), отд. I, с. 5-40, под заглавием: "Мороз, Красный нос!", с посвящением: "Посвящаю моей сестре Анне Алексеевне" и подписью: "Н. Некрасов"; ст. 1-49 - Ст, 1869, ч. 4, Прилож.: "Стихотворения 1860-63 годов, не вошедшие в предыдущие издания", с. 242-244, под заглавием: "Сестре (из посвящения к поэме "Мороз, Красный нос")".

   В собрание сочинений впервые включено (без ст. 1-49): Ст 1864, ч. 3, с датой: "1863" (перепечатано: Ст 1869, ч. 3 и Ст 1873, т. II, ч. 3, с той же датой; Р. б-ка, с датой: "1865"; как отдельная книга для народного чтения, СПб., 1870).

   Набросок из двадцати стихов (соответствующих гл. I и II), чернилами, на одной стороне листа, с незначительными поправками, под заглавием: "По дороге зимой", без даты, непосредственно после текста "Коробейников", имеющего дату: "25 авг. 1861 г.", и перед стихотворением "Литература с трескучими фразами...", относящимся к 1862 г.,- ГБЛ (Зап. тетр. No 4, л. 60).

   Наборная рукопись - ГПВ, ф. 514, No 2, л. 1-32. Первоначальный вариант поэмы написан чернилами, позднейшие вставки - карандашом и чернилами на отдельных листах, помеченных буквами ("А", "Б", "АА" и т. д.), с указанием страниц, к которым они относятся. Перед текстом дата: "21 августа 1863" и помета: "На пароходе от Нижнего". Впоследствии дата, помета и эпилог вычеркнуты карандашом. Рукопись подписана: "Н. Некрасов", имеет пометы Некрасова, предназначавшиеся для наборщика: "Оставь!" (л. 2), "Здесь набирать вставку АА" (л. 27) и др.

   Набросок "Посвящения", карандашом, среди недатированных прозаических и стихотворных заметок,- ИРЛИ, ф. 203, No 42, л. 7. Поскольку отдельные строки этих заметок использованы в "Медвежьей охоте", возможно предположить, что набросок "Посвящения" написан не позднее 1867 г.

   Посвящение перед текстом поэмы впервые было помещено в Ст 1879. Редактор этого издания С. И. Пономарев сделал примечание о том, что "Посвящение" "ныне помещается на своем месте по указанию поэта" (там же, т. IV, с. LXVI). Вероятно, С. И. Пономарев располагал экземпляром, где Некрасовым были сделаны соответствующие указания. А. А. Буткевич напомнила С. И. Пономареву: "Не забудьте Посвящение мне поставить перед поэмой "Мороз"" (ЛН, т. 53-54, с. 176). Сам Некрасов, печатая "Посвящение" отдельно, оставлял его, однако, во всех изданиях в разделе "Приложений". Это дает нам некоторые основания думать, что место данного текста не было им определено окончательно, но что он предполагал поместить его перед поэмой, о чем, вероятно, и упоминает С. И. Пономарев. Отмечалось, что по своему настроению и поэтическому стилю "Посвящение" органически сочетается с финалом поэмы (см. об этом: Гаркави А. М. Структура повествования в поэме Н. А. Некрасова "Мороз, Красный нос".- В кн.: Вопросы сюжетосложения. 3. Рига, 1974, с. 81).

  

   Первоначальная редакция (опубликованная в журнале "Время") состояла из гл. I, II, VI и VII основного текста; для нее характерны фрагментарность и незавершенность. Она легла в основу первой части окончательного варианта поэмы. Время работы над него определяется Ф. И. Евниным как декабрь 1862 г. (см.: Некр. сб., III, с. 59-61). Следует, однако, заметить, что, исходя из положения наброска "По дороге зимой" в Зап. тетр. No 4 (см. выше), замысел поэмы можно датировать периодом ранее декабря 1862 г. Осенью 1862 г. (с августа до начала октября) Некрасов жил в Карабихе, откуда выезжал в Ярославль к больному отцу. В конце ноября он снова был у отца, затем провел некоторое время в Новгородской губернии. Впечатления от зимней деревни, вероятно, и легли в основу картин, изображенных в первоначальной редакции поэмы. Окончательная редакция создавалась в конце августа 1863 - начале января 1864 г. Как отмечает Ф. И. Евнин, дата "21 августа 1863 г.", стоящая под "Эпилогом" в наборной рукописи, относится к более раннему варианту поэмы, а не к ее окончательной редакции. Начав работу над поэмой в 1862 г. (набросок и первоначальный вариант), Некрасов продолжал ее в течение 1863 г., создав к 21 августа второй вариант с "Эпилогом" и назвав его "Смерть крестьянина". В августе 1863 - начале января 1864 г. он завершает работу, внося во второй вариант существенные изменения и дополнения. В окончательную редакцию не вошел "Эпилог" (впервые опубликован: Некрасовский сборник. Ярославль, 1922, с. 82-83), для нее были написаны сны Дарьи, а также ст. 1021-1037, дописаны гл. III-IV, XX-XXVIII. Таким образом, в дополнение к прежней теме (смерть крестьянина) органически вводится новая - мужество и духовная красота русской женщины из народа. Это придало окончательному варианту поэмы более глубокий смысл. В нем Некрасов делает и другие, более частные вставки и исправления; кроме того, он меняет название поэмы.

   18 февраля 1864 г. Некрасов читал "Мороз, Красный нос" на вечере Литературного фонда. Поэт обратился к слушателям с небольшим вступлением, в котором, по словам писателя П. Д. Боборыкина, объявил, что "его новое произведение не имеет никакой тенденции, почему он и просит слушателей не подозревать в нем <...> никакого служения направлению. Мне хотелось,- сказал г. Некрасов,- написать несколько картинок русской сельской жизни; я попытался изобразить судьбу нашей русской женщины; я прошу внимания слушателей, ибо "если они не найдут в моей поэме того, что я задумал, они ничего в ней не найдут"" (Бдч, 1804, " 2, с. 68). В представлении ряда критиков того времени "тенденция" предполагала нарочитый показ лишь темных сторон народного быта, безысходного народного горя. Обращая внимание слушателей на отсутствие в поэме подобной тенденции, Некрасов подчеркивал, что крестьянская жизнь изображена им такой, какой она является в действительности.

   С точки зрения описания народной жизни интересно сопоставление поэмы Некрасова с очерком-фельетоном Салтыкова-Щедрина "Деревня аимою" (С, 1864, No 2, отд. II, с. 201-236), опубликованным в разделе "Наша общественная жизнь" и направленным против умиления крестьянской жизнью, которым, например, был проникнут очерк В. В. Селиванова "Год русского земледельца" (Рус. беседа, 1856, т. II,. IV; 1857, т. III, IV), представлявший собой, по словам Салтыкова-Щедрина, "рассыченную на патоке идиллию". Опираясь на статистические данные, Салтыков-Щедрин показывает тяжесть труда крестьянина, вынужденного заниматься зимним извозом. Этнографические зарисовки писателя по существу совпадают с картинами из гл. XI и XII поэмы. Крестьянин в извозе,- пишет Салтыков-Щедрин,- "во время вьюги обязывается идти пешком за возом и вязнуть в снегу <...> и при этом плохо защищен от нападений ветра ветхим и малозащищающим полушубком <...> Путник этот на каждом шагу обязывается думать о том, как бы малосильная лошаденка его не стала в тупик и не повалила бы воза, и о tow, что, когда повалится этот воз, ему надобно будет выжидать проезжих и с помощью их поднимать этот воз. Я даже полагаю, что этот путник совсем ни об чем не думает, а просто проклинает и вьюгу, и горькую долю, которая выслала его в эту стыть за ворота" (С, 1864, No 2, с. 207). Внутренняя полемика и самой поэмы с очерком Селиванова так же очевидна (см. об этом: Колесницкая И. М. Из творческой истории поэмы Н. А. Некрасова "Мороз, Красный нос".- Некр. сб., III, с. 328-332).

   В то же время, как отмечал В. В. Гиппиус, в некрасовских картинах тяжелой деревенской страды "заложены те возможности, которые обещают не только веселую работу кольцовского пахаря, но и труд будущего человечества, о чем мечтал Чернышевский), когда писал свой четвертый сон Веры Павловны" (ЛН, т. 49-50, с 39). Эстетическая позиция Некрасова смыкается с принципами Чернышевского, сформулированными в работе "Эстетические отношения искусства к действительности". В центре поэмы характер, воплощающий понятие о прекрасном, как оно представляется самому народу. Красота, величие души, исключительное трудолюбие, терпение составляют главные черты этого характера. Отсюда оптимистическое звучание поэмы, несмотря на трагизм ситуации, в ней изображенной. Теплоту чувства, которое наполняет произведение, особо отмечал сын декабриста G. Г. Волконского - М. С. Волконский, связанный с поэт м долгими годами дружбы. "Сейчас я прочел Ваш "Мороз". -писал М. С. Волконский 20 февраля 1864 г.- Он пробрал меня до костей, и не холодом - а до глубины души тем теплым чувств м, которым пропитано это прекрасное произведение. Ничто, до сих пор мною читанное, не потрясло меня так сильно и глубоко, как Ваш рассказ, в котором нет ни одного слова лишнего: каждое так и бьет вас по сердцу. Все это как нельзя более знакомо и близко мне, до 25-летнего возраста то и дело переезжавшему из деревни в деревню, от одного мужика к другому. Художественность we, с которой изложен Ваш рассказ, а главное теплота чувства, которым оп дышит,- просто перевернули меня. Дайте мне возможность поделиться им с моим отцом, доказавшим на деле, как он любит русского мужика" (цит. по: Евгеньев-Максимов В. Некрасов как человек, журналист и поэт. М.-Л., 1928, с. 309). К образу Дарьи, воплощающему жизнеутверждающие начала, мысленно возвращался сам поэт в предсмертные дни: "Недуг меня одолел, но Муза явилась ко мне беззубой дряхлой старухой, не было и следа прежней красоты и молодости, того образа породистой русской крестьянки, в каком она всего чаще являлась мне и в каком обрисована в поэме моей "Мороз, Красный нос"" (ЛН, т. 49-50, с. 167). Широко используя фольклорную эстетику (поэма - одно из самых "фольклорных" произведений поэта), Некрасов подчеркивает трудовую фабулу, наименее ярко выраженную в фольклоре: изображение трудовых процессов, составляющих повседневную, обыденную жизнь крестьянина, не столь характерно для традиционного русского фольклора (некоторое исключение в этом смысле составляют отдельные хороводные, игровые и трудовые песни). Изображение крестьянского труда в поэме, глубоко народное по своей сущности, по-своему как бы обогащает и дополняет фольклорную эстетику. Самые различные фольклорные жанры, к которым обращается Некрасов, дают ему возможность глубоко и верно раскрыть народный характер. В большинстве случаев поэт идет от конкретных текстов, услышанных им или знакомых ому по фольклорным собраниям. Ср., например, причитание по покойнику в записи 1853 г. (Ярославская губерния, Моложский уезд) со ст. 298-303, 312-315, 318-323 поэмы:

  

   Осударь ты наш, сердечной друг!

   С кем ты евту думушку одумал:

   Одумал с матушкой - сырой землей,

   Сорядзился ты на жицье вековешнёе,

   Оставляешь ты нас сирот горькиев...

   Уж воскинь-кё, восплесни рукам милыем.

   Взгляни-кё ты оцам-це ясныеы,

   Роспецатай-кё свое уста сахарные...

   Уж умываемся мы не свежой водой,

   Уж умываемся мы горюцыем слезам...

   Посадили бы за дубовой стол,

   Роскинули бы скацерци браные,

   Уж наставили бы мы про цея яства сахарного,

   Уж не могли бы на цея нагляецися...

  

   (Этнографический сборник. Изд. Рус. геогр. об-ва, вып. 1. СПб., 1853, с. 160-161). {См. также: Прийма Ф. Я. К характеристике фольклоризма Н. А. Некрасова.- РЛ, 1981, No 2, с, 82-83.}

   Причитанию, вводимому в текст поэмы, Некрасов придает лишь необходимую "литературную" форму.

   Диапазон фольклорных жанров, на которые опирался Некрасов в поэме, широк. Реальные источники поэмы составляют, в частности, народные обычаи, суеверия, заклинания. Так, весьма детально представлены все те способы лечения больного, которые имели место в повседневном крестьянском быту. "Из главнейших врачеваний русских от многих болезней издревле служит баня, по пословице, вторая мать наша. Простой народ наш лечит снегом ознобленные члены, обожженные места держит в горячей воде",- писал И. Снегирев. "К врачебным пословицам русского народа,- указывал тот же автор,- отнести можно заклинания, приговоры или заговаривания от болезней, при вспрыскивании водою с угля, с золы, с глины <...> и т. п." (Русские в своих пословицах. Рассуждения и исследования о русских пословицах и поговорках И. Снегирева, кн. IV. М., 1834, с. 79, 92). Раскрывая душевное состояние Дарьи, бегущей ночью за целительной иконой, Некрасов использует многочисленные приметы, предвещающие, по народным представлениям, непременное несчастье. Все эти поверья и обычаи помогали воссоздать крестьянский быт во всей его подлинности (см. об этом: Лит-ра в школе, 1966, No 4, с. 77-79).

   Несколько ограниченным оказалось, однако, для поэмы значение сказки (см.: Лит. учеба, 1936, No 7, с. 68-69). Образ Мороза в поэме восходит не столько к самой сказке о Морозке, сколько к привычному для крестьянина образу, запечатлевшемуся в загадках, пословицах и поверьях: "Не велик мороз, да краснеет нос"; "Казанские морозы железа не рвут, птицу на лету не бьют, а за пос бабу хватают, мужика за уши щиплют"; "Мороз скачет по ельничкам, по березничкам, по сырым борам, по веретейкам" (Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках, приметах, т. I. СПб., 1901, с. 510); "Кто мост мостил, золотой мостил, без ножа, без топора, без клиньев, без подклинков?"; "Мост мощу без клинья, без вязья, без березья" (Памятники русского фольклора. Загадки. Изд. подгот. В. В. Митрофанова. Л., 1968, No 346, 348). Исключительное по художественной силе проявление народной фантастики отмечал в образе Мороза А. В. Луначарский: "Достаточно только вспомнить взлет народной фантастики в появлении воеводы Мороза в великой, изумительной поэме Некрасова этого имени. Какая удаль, какая ширь, какой демонизм!" (Луначарский А. В. Собр. соч., т. I. M., 1963, с. 218).

   Появление поэмы вызвало многочисленные журнальные отклики. Современная критика, расходясь в оценке принципиальных сторон творчества Некрасова, признавала, однако, большие художественные достоинства поэмы. В журнальных обзорах отмечались глубокое знание поэтом народной жизни, верное ее изображение, любовь к народу, гражданственность звучания поэмы (РСл, 1864, No 10, В. А. Зайцев; Бдч, 1864, No 2, П. Д. Боборыкин; Сев. сияние, 1865, т. IV, В. Р. Зотов), художественность, умение проникнуть в мир русской природы (День, 1864, 28 ноября, No 48, Н. В.-Н. М. Павлов), страстность служения тем идеалам, которые разделялись лучшими людьми того времени (Бдч, 1864, No 9, Е. Эдельман). Критика указывала, что поэма принадлежит "к числу лучших произведений русской поэзии, которыми она всегда будет гордиться" (Сев. сияние, 1865, т. IV, вып. 2, с. 36, В. Р. Зотов). Вместе с тем по поводу нового произведения Некрасова в критике возникали и острые споры. Литературный обозреватель славянофильского "Дня" Н. М. Павлов, разбирая поэму, приходил к выводу: "В целой нашей литературе нельзя бы привести образчиков еще более беспощадной иронии, еще злейшего отрицания, как те, какими наполнены заключительные строфы поэмы. <...> Не есть ли это буквальное, положителтнейшее nihil самого отчаянного скептицизма? Нет, как бы г-н Некрасов ни прикидывался народным поэтом, но свежей струи русской народности прежде всего и не слыхать в его поэзии, именно народных-то струн и недостает его лире" (День, 1864, 24 окт., No 43). Н. М. Павлов усмотрел в печали поэта о тяжкой доле русского народа эгоистическую тоску, ничего общего но имеющую с жизнью народа и исходящую из "мутных источников души человеческой". С острой публицистической заметкой в защиту Некрасова выступил в "Русском слове" В. А. Зайцев. Он высоко оценил новую поэму. Отстаивая право писателя на выражение протеста ("Всякое отрицание есть вместе с тем положительное желание, чтобы прекратилось то положение, против которого я протестую"), Зайцев подчеркивает, что Некрасов не только протестует, но и воссоздает народный идеал. "Идеал этот построен на идеях любви и благосостояния и выражен в самой осуществимой форме" (РСл, 1864, No 10, с. 82). Процитировав отрывок из поэмы, рисующий второй сон Дарьи, критик отмечает, что эта "картина есть самый полный идеал счастья, какой только могла создать фантазия крестьянки" (там же, с. 84). "Но кто не причастен филистерству и пошлости кружков,- говорит далее критик,- тот, прочитав предсмертный бред Дарьи, поймет, что, насколько силен протест, настолько же высок и идеал, помещенный рядом с портретом или, лучше, в нем же самом" (там же, с. 85). Идеал этот, считает Зайцев, безнадежно далек от существующей действительности: "...если бы в минуту смерти крестьянке грезилось ее действительное прошлое, то она увидела бы побои мужа, не радостный труд, не чистую бедность, а смрадную нищету. Только в розовом чаду опиума или смерти от замерзания могли предстать перед нею эти чудные, но никогда не бывалые картины..." (там же). Статья Зайцева дала повод "Эпохе" вступить в спор с "Русским словом". Некрасов "изобразил живущую в полном ладу чету мужа и жены,- писал Н. Н. Страхов.-"Как можно! - возражает ему критик,- ваш Прокл непременно бил свою жену". Г-н Некрасов представил картину радостного труда, чистой бедности. "Как можно! - возражает критик: все это одна мечта, я знаю твердо, что они жили в смрадной нищете". Г-н Некрасов изобразил счастливые минуты крестьянского семейства, полного взаимной любви. "Как можно! - восклицает критик: я ведь знаю, что ни любви, ни счастливых минут у них вовсе нет"". "Очень может быть,- иронически замечает далее Н. Н. Страхов,- что критику кажется одной фантазией, одним идеалом даже то, как Савраска "В мягкие добрые губы Гришухино ухо берет". Вот если бы Савраска откусил ухо у Гришухи, тогда это было бы ближе к действительности и не противоречило бы некрасовской манере ее изображать" (Эпоха, 1864, No 11, с. 4-5). Возникший спор по существу велся уже по проблемам более общим, нежели степень достоверности изображения действительности в поэме (отвечает ли жизненной правде сон Дарьи, или он выражает недостижимый идеал). Спор затрагивал основную проблему того времени, проблему народа и его судьбы. Современники хорошо понимали это обстоятельство. Так, В. Р. Зотов подчеркивал, что "в этих двух мнениях видны, конечно, тенденции обоих журналов" (Сев. сияние, 1865, т. IV, вып. 2, с. 36).

   К поэме писали музыку: П. И. Бларамберг (1897), Н. И. Фи-лапповский (1900), В. И. Ребиков (1902), А. Т. Гречанинов (1908), Ц. А. Кюи (1912), А. Е. Лозовой (1913).

  

   Ст. 51. Две пары промерзлых лаптей...- По обычаю, покойника не только обували в новые лапти (ср. ст. 268-271: Лежит ~ В широкой рубахе холщовой И в липовых новых лаптях), но в клали в гроб "запасную" пару лаптей (см.: Смирнов В. Народные похороны и причитания в Костромском крае.- Тр. Костромск. научн. об-ва по изучению местного края, вып. 15. Кострома, 1920, с. 29). Указано Ю. В. Лебедевым в докладе "О подлинных и мнимых загадках в поэме "Мороз, Красный нос"" на XXI Некрасовской конференции в январе 1982 г. в Ленинграде.

   Ст. 396. Водой с девяти веретен...- По наблюдению И. П. Сахарова, в народе для лечения болезни сбрызгивают водой, "собранною из девяти колодцев, осыпают золою, собранною из семи печей..." (Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым, т. I, кн. 2. СПб., 1841, с. 53). Как отметил Ю. В. Лебедев в указанном выше докладе, "девять веретен" следует здесь понимать как девять колодцев, так как веретеном в Костромской губернии назывался и поперечный вал колодца, на который наматывалась цепь с прикрепленной к ней бадьей.

   Ст. 409. Ходебщик - имеется в виду либо торговец-разносчик, коробейник или офеня, либо вожатый дрессированного медведя.

   Ст. 438. Из белой холстины платок.- Наряду с черными русские крестьянки в знак скорби покрывали голову и белыми платками (см.: Лебедев Н. Быт крестьян Тверской губернии.- Этнографический сб., вып. 1. СПб., 1853, с. 192). В христианской символике белый цвет - символ причастности it лику святых и блаженных (ср. ст. 808: Только покойница в белом была...). В русском же фольклоре и сама Смерть может быть одета в белый платок ("Тяп-тяпком под белым платком" - Пословицы русского народа. Сб. В. Даля. СПб., 1862, с, 351).

   Ст. 510. Пени - укоры, упреки.

   Ст. 580. Ночью я косу клепала...- Клепать - отбивать (затачивать).

   Ст. 620. Спасов день - название трех церковных праздников в августе, связанных в народном сознании с уборкой урожая: первый Спас - медовый, второй Спас - яблочный, третий Спас - дожиночный.

   Ст. 741-743. Заяц спрыгнул из-под кочи ~ Перебежать мне дорогу!- Ср. народную примету: "Заяц дорогу перебежал - неудача" (Пословицы русского народа, с. 1049).

   Ст. 747. Залотошила - заговорила быстро, громко и бестолково.

   Ст. 778-780. К утру звезда золотая ~ Вдруг сорвалась и упала...- По народным представлениям, падающая звезда означает смерть какого-либо человека (см., например: Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым, т. II, кн. 7. СПб., 1849, с. 14).

   Ст. 781. Дунул господь на нее...- А. Н. Афанасьев говорит о существовании поверья, по которому "вечером всякий ангел зажигает свою звезду, как лампаду, а перед рассветом тушит ее. Ввезды простой народ называет божьими огоньками..." (Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу, т. I. M., 1865, с. 177).

   Ст. 801. Ворон сидит на кресте волоченом...- Ср. народную примету: "Ворон каркает на церкви - к покойнику на селе..." (Пословицы русского народа, с. 1032).

   Ст. 1019. К дымящейся риге своей...- Рига - крытый ток для сушки снопов с приспособлением для обогрева.

   Ст. 1033. В ней дольнего счастья предел.- Дольний - здесь: земной, человеческий.

  

  

   Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 171-195, с исправлением опечатки в ст. 317 по черновому автографу и первой публикации я восстановлением ст. 346-349 по черновому автографу.

   Впервые опубликовано: ОЗ, 1870, No 9 (выход в свет - 15 сент. 1870 г.), с. 241-254, без даты, с подписью: "Н. Некрасов" (перепечатано: Ст 1873, ч. 5, с. 165-189, где в оглавлении названо: "Дедушка, поэма (1857 год),").

   В собрание сочинений