Семевский Михаил Иванович - Прогулка в Тригорское

124.

   Я рассчитываю увидеть вас это лето и, разумеется, остановиться в Тригорском. Передайте мое почтение всему вашему семейству и примите еще раз мою благодарность и уверение в чувствах уважения и неизменной дружбы. А. П. Спб. 29-го июня"¹²⁵.

   "13-го июля. Две недели тому назад вы должны были получить это письмо. Не знаю, почему оно не отправлено. Дела удержат меня еще на некоторое время в Петербурге, но все-таки предполагаю явиться к вам {Письмо на франц. языке, писано на полулисте, год, по обыкновению, не выставлен.}".

   В то время, когда Пушкина более и более сжимали обстоятельства, Языкова посетило другое и гораздо худшее горе. Грехи молодости сказывались: молодой еще человек, он начинал хворать, и хворать весьма серьезно.

   Свободный от всяких служебных обязанностей (Языков был уволен в отставку в 1833 году, в чине коллежского регистратора) и имеющий независимое состояние, Языков, казалось, мог бы всецело предаться удовольствиям беззаботной жизни и поэзии. Но судьба решила иначе.

   "Надобно тебе знать,- пишет между прочим Языков в письме к Вульфу от 27-го февраля 1834 года, из деревни,- надобно тебе знать, что с некоторого времени, года с два назад, мое здоровье чрезвычайно расстроилось. Ты бы не узнал меня, если б увидел вдруг: так сильно я похудел телом, которое ты привык видеть толстым, сочным и вообще благословенным... Стихов обещаю - но будущее в руце божией. Заметь, между прочим, что стихи Евпраксии Николаевне должны быть чрезвычайно некратки, Тригорское и проч. и проч... следственно..."

   Языков тогда же уехал в Пензу лечиться гомеопатией, которую он называл "истинным светом божьим", а Пушкин в следующем году особенно долго погостил в Михайловском, а именно: с конца августа по ноябрь месяц {В этот-то предпоследний приезд свой в Михайловское, именно 26-го сентября 1835 года, Пушкин написал свое чудное стихотворение: "Опять на родине". Мы к нему еще возвратимся.}. Он пробыл бы здесь и дольше, если бы известие о болезни матери не отозвало его обратно в Петербург. Вот что он пишет по этому поводу к г-же Осиповой из С. Петербурга:

   "Наконец-то, милостивая государыня, я имел утешение получить письмо ваше от 27-го ноября¹²⁶; оно было в дороге около четырех недель, и мы не знали, что и подумать о вашем молчании. Я почему-то предполагаю, что вы в настоящее время во Пскове, а потому я адресую туда свое письмо. Здоровье матушки лучше, но все же это не выздоровление; она по-прежнему слаба, хотя болезнь и утихла. Батюшка очень жалок. Жена моя благодарит вас за память и препоручает себя вашей дружбе; ребятишки тоже. Желаю вам быть здоровою и весело провести праздники: я не упоминаю о своей неизменной к вам преданности.

   Император дал помилование большей части заговорщиков 1825 года, между прочим, и моему бедному Кюхельбекеру {Коллежский асессор Вильгельм Кюхельбекер, как сказано о нем в росписи государственным преступникам, приговором верховного уголовного суда осужденным в июле 1826 г. "к разным казням и наказаниям",- за то, что: "покушался на жизнь Е. В. Великого Князя Михаила Павловича во время мятежа на площади; принадлежал к тайному обществу с знанием цели; лично действовал в мятеже, с пролитием крови; сам стрелял в генерала Воинова, и рассеянных выстрелами мятежников старался поставить в строй" - приговорен был к смертной казни, отсечением головы, но, по ходатайству Великого Князя, 10 июля 1826 г., сослан в каторжную работу на 20 лет и потом на поселение. Таким образом высочайшее прощение в 1835 году, определившее Кюхельбекеру водворение на поселение в Сибири, освобождало его от 11 лет, которые Кюхельбекеру оставалось провести в каторге. Известно, что Кюхельбекер был товарищем Пушкина по лицею, писал стихи, издавал журнал "Мнемозина" (1824-25 гг., четыре книги в год) и вообще был литератором в свое время довольно заметным. Он умер в Тобольске, в 1843 году, оставив после себя массу разных литературных, ученых трудов и переводов. Жена его, простая казачка, не сочла нужным сберегать эти рукописи и, как уверяют, сожгла это единственное наследство, полученное ею от мужа.}. По указу должен быть поселен в южной части Сибири. Это прекрасная страна, но мне бы хотелось, чтобы он был ближе к нам, и, быть может, ему позволят уехать в имение его сестры, г-жи Глинки; правительство всегда было к нему милостиво и снисходительно.

   Когда я подумаю, что уже десять лет прошло со времени этих несчастных смут, мне кажется, что я вижу сон. Сколько событий, сколько перемен во всем, начиная с моих собственных идей, моего положения и проч. и проч. {Служебное положение Пушкина в это время было таково: в 1831 г. он был зачислен на службу в ведомство государственной коллегии иностранных дел, с жалованьем по 5 т. р. асе. в год, в декабре 1833 г. пожалован в камер-юнкеры двора его императорского величества, и на печатание "Истории пугачевского бунта" выдано ему заимообразно 20 т. р. асс.} Поистине, только одна моя дружба к вам и вашему семейству остается в душе моей неизменною, всегда полною и нераздельною. 26-го декабря¹²⁷.

   Вексель ваш готов и я его пришлю в следующий раз". {Против этих слов рукою Прасковьи Александровны отмечено по-франц. "никогда не получала". Самое письмо также писано по-французски, на осьмушке и в такую же осьмушку вместо конверта запечатано с адресом: "Ее вые. м. г. Пр. Ал. Осиповой". Письмо было послано, как замечает г. Вульф, не по почте.}

   "По приезде в Петербург,- пишет Пушкин в следующем письме к Прасковье Александровне,- я нашел бедную матушку при последнем издыхании. Она приехала было из Павловска искать квартиру, и внезапно упала в обморок у г. Княжина, у которого она остановилась. Раух и Спасский не имеют ни малейшей надежды. К этому грустному положению присоединяется еще для меня огорчение видеть, что моя бедная Наташа служит целью злых нападок света. Всюду говорят, как это ужасно, что она так наряжается, между тем как свекру и свекрови нечего есть и свекровь умирает у чужих людей. Вы знаете, в чем дело. По справедливости нельзя сказать, что человек, имеющий 1200 душ крестьян, находится в нищете. Мой отец все-таки что-нибудь имеет, а я ничего. Во всяком случае, это до Наташи не касается, я бы должен был за все отвечать. Если бы матушка поселилась у меня, Наташа, разумеется, приняла бы ее; но холодный, наполненный кучею детей и осаждаемый гостями дом не представляет удобств для больной. Матушке покойнее у себя. Я нашел ее уже на другой квартире; батюшка в очень жалком состоянии; что до меня, то я ошеломлен и нахожусь в сильнейшем раздражении.

   Поверьте мне, дорогая madame Осипова: жизнь хотя и "приятная привычка", но имеет в себе горечь, делающую ее под конец отвратительною. Свет это гадкая лужа грязи. Мне мило только Тригорское. Приветствую вас от всего сердца".

   Это - последнее письмо Пушкина к г-же Осиповой: писано оно за несколько месяцев до его трагической кончины ¹²⁸. Оно само по себе до того исполнено интереса, до того ярко обрисовывает положение поэта и те муки, которые он начинал испытывать среди гнусного света, избравшего жену его мишенью для своих злых нападок, что, право, с нашей стороны едва ли нужны какие бы то ни было комментарии. Притом, читателям нашим не раз уже доводилось встречать в печати самые подробные рассказы о тех тяжких минутах, какие выдавались для пылкого, самолюбивого и крайне щекотливого к мнениям общества Пушкина, в последние годы его жизни, среди всех этих знаменитостей светского, дипломатического и административного круга, среди которых доводилось ему обращаться... Среда - заела, сгубила Пушкина, вот та истина, которая от частого употребления обратилась в избитую фразу. Оставляя в стороне неблагодарный труд характеризовать эту среду (для этого труда едва ли настало еще и время), оставляя рассуждения и об отношениях к ней Пушкина, между прочим, не так еще давно столь удачно выясненных гр. Соллогубом в его воспоминаниях о Пушкине, я, как присяжный летописец Тригорского, приглашаю читателей моих обратить на только что приведенный нами документ внимание, между прочим, потому, что он как нельзя лучше замыкает отношения Пушкина к г-же Осиповой. Сколько дружбы, сколько искренности, сколько трогательного доверия в отношениях нашего поэта к этой, при всех ее недостатках, весьма почтенной женщине. От нее у него нет секретов. Он делится с нею своей радостью, принимает сердечное участие во всех важнейших событиях ее жизни, еще чаще делится с нею своими печалями; а их у него было так много! Неприятности по хозяйственным и денежным делам, размолвки и недоразумения в отношениях к родителям, наконец, тяжкие оскорбления, вынесенные им от бездушных и нравственно-растленных исчадий "большого света", обо всем этом Пушкин с таким благородным доверием пишет к своему "доброму, дорогому, уважаемому другу", дружба и любовь к которому и ко всему ее семейству у него, среди всех коловратностей жизни, всегда оставалась неизменной и неослабною.

   А эта любовь к Тригорскому, которое он и перед смертию называет своим милым Тригорским, это вечное стремление под кров столь дорогого для него приюта! Сколько поэзии в привязанности Пушкина к месту, с которыми соединены были лучшие годы его поэтической деятельности! С первого же приезда своего в Тригорское, в 1817 году, юный еще тогда, Пушкин привязался к этому поэтическому месту и к его добрым, милым и умным обитательницам. Пушкин как бы предчувствовал, что в их обществе, под их кровом, он обретет утешение в тяжкие минуты своей жизни, среди них-душа его, истомленная тревогами скитальческой жизни, отдохнет, соберется с силами и в нем загорится ярче и сильнее, чем когда-либо, огонь поэзии живой. И в этих предчувствиях, 10-го сентября 1817 года, впервые расставаясь с Тригорским, Пушкин сказал ему свое поэтическое прости:

   Простите, верные дубравы! Прости, беспечный мир полей, И легкокрылые забавы Столь быстро улетевших дней! Прости, Тригорское, где радость Меня встречала столько раз! На то ль узнал я вашу сладость, Чтоб навсегда покинуть вас? От вас беру воспоминанье, А сердце оставляю вам. Быть может (сладкое мечтанье!) Я к вашим возвращусь полям, Приду под липовые своды, На скат Тригорского холма, Поклонник дружеской свободы, Веселья, Граций и Ума¹²⁹.

   Стихотворение это, нигде до сих пор не напечатанное, найдено нами в одном из альбомов, в селе Тригорском¹³⁰.

  

   15-го июня 1866 г.

  

  

   ¹ Пушкинские места Псковской губернии - Михайловское, Тригорское, Голубово, Святые Горы - привлекали к себе внимание пушкинистов и журналистов: их начали посещать еще с конца 1840-х годов. Паломничество в эти края продолжается вплоть до наших дней, причем особенно усиливаются они в юбилейные годы: так, в 1899 г. (столетие рождения поэта), 1927 г. (90-летие со дня его смерти) туда отправлялись целые экскурсии с целью непосредственного знакомства с краем, в котором проживал поэт. Посещения этих мест пушкинистами - М.И. Семевским, Л. Н. Майковым, Б. Л. Модзалевским, М.Л. Гофманом, главным образом, связывалось с разысканием каких-нибудь вещественных памятников, касающихся пребывания Пушкина в этих местах или с собиранием местных воспоминаний, преданий и слухов, связанных с личностью поэта.

   ² С поэтом Н. М. Языковым (4 марта 1803 г. 1845 г.) А.Н. Вульф подружился еще в 1823 году в Дерптском университете, в котором они были однокурсниками. С уверенностью можно сказать, что эта дружба, а также жизнь Языкова в Тригорском с Пушкиным и семьей А. Н. Вульфа, вдохновили его на создание лучших стихотворений его: "А. С. Пушкину", "Тригорское", "П. А. Осиповой", "К няне А.С.Пушкина", "Евпраксии Николаевне Вульф",- Ниже М.И. Семевский указывает, что А. Н. Вульфу посвящено 11 языковских стихотворений; в другой же своей статье ("H. M. Языков. Новые стихи его и письма", "Русский Архив" 1867 г., стр. 717) Семевский пишет, что "Вульфу посвящено до 12 посланий Языкова". Между тем, до наших дней дошло только 7 стихотворений поэта, обращенных к Вульфу: "Скажу-ль тебе..." (1825), "Мой друг, учи меня рубиться..." (1826), "Поверь, товарищ..." (1827), "Теперь я в Камби" (1827), "Помнишь ли, мой друг застольный" (1828), "Прощай, неси..." (1828) и "Прошли младые наши года..." (1833); стихотворение - "Нам было весело, друзья..." (1826) обращено к А.Н. Вульфу, А.Н. Тютчеву и П.Н. Шепелеву.

   ³ Характеристика П. А. Осиповой (род. 23 сентября 1781 г. 8 апреля 1859 г.), в основных чертах верная, дана Семевским во втором очерке.

   ⁴ Всего у П. А. Осиповой от Н. А. Вульфа было пятеро детей: Анна Николаевна (10 декабря 1799 2 сентября 1857 г.); Алексей Николаевич (17 декабря 1805 г. 17 апреля 1881 г.); Евпраксия Николаевна (12 октября 1809 г. 22 марта 1883 г.). Михаил Николаевич (1808 г. 20 мая 1832 г.); Валерьян Николаевич (1812 г. 12 марта 1845 г.).

   ⁵ Семейные предания М.И. Осиповой (род. в 1820 г., умерла в 1896 г.) записывались с ее слов и другими пушкинистами-П. А. Ефремовым (напечатаны в "Русской Старине" 1879 г., No 11, стр. 519), В.П. Острогорским (напечатаны в статье "Пушкинский уголок земли" - "Мир Божий" 1898 г., No 9, стр. 225; вошло в книгу В.П. Острогорского и В.М. Максимова "Альбом Пушкинский уголок". М. 1899 г.).

   ⁶ Об этом роялино Тишнера см. в статье К-н. "Еще о Пушкинских местах" - "Исторический Вестник" 1909 г., No 11, стр. 592; оно сохранилось в Тригорском до сих пор, несмотря на то, что дом в Тригорском и все что в нем было сожжено во время революции.

   ⁷ Лишь в 1902 году эту библиотеку по поручению отделения русского языка и словесности Академии Наук описал Б. Л. Модзалевский; см. его статью "Поездка в село Тригорское", "Пушкин и его современники" 1903 г., вып. 1, стр. 19-52. В настоящее время библиотека эта находится в Пушкинском Доме Академии Наук СССР.

   ⁸ Большинство этих книг не сохранилось даже до начала XX века, почти все они исчезли из библиотеки Тригорского еще до поездки туда Б. Л. Модзалевского.

   ⁹ Александр Максимович Вымдонский, отец П. А. Осиповой, был сыном Шлиссельбургского коменданта генерала М. Д. Вымдонского, которому за службу в качестве надсмотрщика за заточенными Анною Леопольдовною и юным экс-императором Иоанном Антоновичем Екатерина II пожаловала 29 июля 1762 г. село Тригорское с 1085 душами крестьян. А. М. Вымдонский умер 12 февраля 1813 года в чине полковника. Его перу принадлежит выдержавшая два издания (в 1800 и 1803 гг.) "Записка, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку; подчеркнутые к сему правила из опыта почтенной публики и любителям хозяйства сообщает Александр Вымдомской".

   ¹⁰ Среди этих портретов находилась одна из ценнейших прижизненных зарисовок Пушкина - карандашный рисунок работы I. Vivien. Об этом портрете сын поэта - А. А. Пушкин писал 8 сентября 1880 года В. П. Гаевскому, что он был подарен самим Пушкиным П. А. Осиповой (см. Б. Л. Модзалевский. "Список рукописей и некоторых других предметов, принадлежавших Пушкинскому Дому" - "Известия Академии Наук" 1911 г., стр. 520-521). В 1900-х гг. рисунок этот был вывезен из Тригорского и ныне хранится в Пушкинском Доме.

   ¹¹ Это гравюра Гейтмана, приложенная к первому изданию "Кавказского Пленника".

   ¹² "Вы желали иметь портрет мой, коего оригинал писан Брюлловым; под эгидою таланта посылаю я его для Тригорского вашего кабинета",- писал 10 февраля 1837 года А. И. Тургенев, посылая свой портрет П. А. Осиповой.

   ¹³ Их дружба относится к концу 1830 гг., когда в феврале 1837 года А. И. Тургенев приехал, сопровождая тело Пушкина, в Тригорское. К этому времени относятся записи А. И. Тургенева в альбом П. А. Осиповой, найденные и опубликованные М.И. Семевским в статье "К биографии Пушкина" ("Русский Вестник" 1869 г., No 11, стр. 93), а также их переписка, найденная и опубликованная Б. Л. Модзалевским ("Пушкин и его современники" 1903 г., вып. 1, стр. 53-64) и A.A. Фоминым ("Пушкин и его современники" 1908 г., вып. IV, стр. 79-80 и "Русский библиофил" 1911 г. No 5, стр. 25-30); ср. записи в дневнике А. И. Тургенева о его встречах с Осиповой в книге П.Е. Щеголева Дуэль и смерть Пушкина. Издание третье, просмотренное и дополненное, ГИЗ, 1928 г., стр. 294-297.

   ¹⁴ Колоритнейшая запись о внешнем облике Пушкина в ту эпоху сохранилась в дневнике псковского купца И. И. Лапина; под 29 мая 1825 года в этом дневнике записано (сохраняем транскрипцию подлинника): "В св. Горах был о девятой пятницы... и здесь имел щастие видеть Александру Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одежою, а на прим. У него была надета на голове соломенная шляпа - в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою с железною в руке тростью с предлинными чор. бакинбардами, которые более походят на бороду так же с предлинными ногтями с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим апетитом я думаю около ¹/₂ дюж." См. Л. И. Софийский. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. Псков 1912, стр. 203. В июле следующего 1826 года на той же ярмарке Святогорского Монастыря Пушкина видели в таком же виде, о чем секретный агент III-го отделения А. К. Бошняк сообщал в рапорте генералу графу Витте; см. Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором. П. 1922 г., стр. 13-16.

   ¹⁵ Этому свидетельству E.H. Вульф несколько противоречит следующее показание дворового Петра, служившего у Пушкина в кучерах: "Ярмарка тут в монастыре бывает в девятую пятницу перед Петровками; народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках, придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают. Так вот было раз, еще спервоначалу, приехал туда капитан-исправник: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает старосту спросить, кто, мол, такой? А Александр-то Сергеич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): "скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему знать, так я Пушкин". Капитан ничто взяло, с тем и уехал, а Ал. Сер. бросил слепцам беленькую, да тоже домой пошел",- См. К.Я. Тимофеев. "Могила Пушкина и село Михайловское",- "Журнал Министерства народного просвещения" 1857 г., т. 103, отдел II, стр. 148,- Этот же рассказ в другой редакции и с иным концом - Пушкин, якобы, был арестован исправником - имеется в книге Игумена Иоанна. Описание Святогорского Успенского монастыря Псковской епархии. Псков, 1899 г., стр. 111.

   ¹⁶ Несомненно, мемуаристика здесь не точна. Сохранилось несколько мемуарных свидетельств, опровергающих это показание современницы. Так, по рассказам СМ. Бородина, жившего в Бернове в семи верстах от Малинников, "А. С. был всегда весел, любил танцы, много гулял в саду и по окрестным лесам, не чуждался крестьян и дворовых и часто с ними разговаривал и шутил, и крестьяне его также не чуждались, любили с ним беседовать и считали его за человека доброго, веселого и большого шутника (см. И.А. Иванов. "О пребывании А.С. Пушкина в Тверской губернии" - "Сборник Тверского общества любителей истории, археологии и естествознания". Тверь, 1903 г., вып. I, стр. 243). Другое интересное показание имеется в воспоминаниях племянницы А. Н. Вульфа, Анны Николаевны Панафидиной (в печати целиком до сих пор не известны - подлинник в Тверском Государственном музее): "Как особенность его [A.C.], рассказывали, что он очень любил общество женской прислуги - экономок, приживалок и горничных. Одна почтенная старушка, некая Наталья Филипповна, прислуга дяди, Алексея Николаевича Вульфа, рассказывала мне, как Пушкин любил вставать рано и зимой, когда девушки топили печи и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его "фармазоном", и, глядя на его длинные выхоленные ногти, называли его "дьяволом с когтями". (См. С. А. Фессалоницкий. "Пушкин в кругу старицких дворян",- "Материалы общества изучения Тверского края". 1927 г. Вып. 6-й, стр. 20).

   ¹⁷ Это свидетельство подтверждается и другим современником поэта, Николаем Ивановичем Вульфом (двоюродный брат А. Н. Вульфа). "А. С. Пушкин писал свои стихотворения обыкновенно утром, лежа на постели, положив бумагу на подогнутые колена"; см. В. Колосов. "A.C. Пушкин в Тверской губернии" - "Русская Старина" 1888 г., No 10, стр. 99.

   ¹⁸ В 1902 году Б. Д. Модзалевский вывез из Тригорского серебряный ковшик на длинной ручке, в котором, по преданию, Евпраксия Вульф варила жженку для Пушкина; ныне ковшик в Пушкинском Доме.

  

   Я помню вас! Вы неизменно

   Блестите в памяти моей -

   Звезда тех милых светлых дней,

   Когда, гуляка вдохновенный,

   И полный свежих чувств и сил,

   Я в мир прохлады деревенской

   Весь свой разгул души студентской -

   В Ваш дом и сад переносил;

   Когда прекрасно, достохвально

   Вы угощали там двоих

   Певцов,- и был один из них

   Сам Пушкин (в оны дни опальный

   Певец свободы), а другой...

   Другой был я, его послушник,

   Его избранник и подручник

   И собутыльник молодой,-

   Как хорошо тогда мы жили!

   Такой огонь нам в душу лили

   Стаканы джонки ромовой!

   Ее Вы сами сочиняли:

   Сладка была она, хмельна;

   Ее Вы сами разливали,-

   И горячо пилась она...

  

   Так писал Языков к Евпраксии Вульф в 1845 году; подлинный автограф этого послания оказался вложенным в одну из книг Тригорской библиотеки и был извлечен оттуда Б. Л. Модзалевским. Между прочим, в последнем издании стихотворений Языкова (в Суворинском, 1898 г.) стихотворение это пропущено: см. "Пушкин и его современники" 1903 г., вып. I, стр. 6 и 120-122.

   ¹⁹ Следует отметить, что несмотря на истечение 30-тилетнего периода со времени рассказанных событий, память не изменила П. А. Осиповой; так, в месяцеслове на 1835 год, сохранившемся в Тригорской библиотеке, а ныне находящемся в библиотеке Пушкинского Дома, имеется следующая запись П. А. Осиповой: "Майя 8-го неожиданно приехал в Тригорское Александр Серьгеич Пушкин. Пробыл до 12-го числа и уехал в Петерб. обратно".

   ²⁰ В семейном архиве барона П. А. Вревского, находившемся в Голубове, в 1913 году была найдена связка писем Анны Николаевны Вульф к ее сестре Евпраксии Николаевне (тогда жене Вревского). Одно из этих писем - от 24-го мая 1835 года - сохранило в себе интересные сообщения о причинах приезда Пушкина в 1835 году: "Ты была удивлена приездом Пушкина и не можешь понять цели его путешествия. Но я думаю,- это просто было для того, чтобы проехаться повидать тебя и маменьку в Тригорское, Голубово и Михайловское, потому что никакой другой благовидной причины я не вижу. Возможно ли, чтобы он предпринял это путешествие в подобное время, чтобы поговорить с маменькой о двух тысячах рублей, которые он ей должен... Пушкин в восхищении от деревенской жизни и говорит, что это вызывает в нем желание там оставаться. Но его жена не имеет к этому никакого желания, и потом, его не отпустят. Я думаю, он хочет купить имение, но без денег это трудно". (Текст письма - по-французски; см. "Пушкин и его современники". 1915 г., вып. XXI-XXII, стр. 325.).

   ²¹ До недавнего времени панорама Тригорского сохраняла многое со времен Пушкинской эпохи: "В парке Тригорского до настоящего времени указывают плато, где, среди деревьев на лугу, под открытым небом происходили танцы под звуки шарманки; там же заметно сохраняются солнечные часы. Это - не что иное, как большой круг, по периферии которого посажено 12 дубов и столько же других деревьев. В парке два пруда и несколько аллей. Там особенно обращает на себя внимание вековая ель, стоящая одиноко среди парка. В Тригорском от времени Пушкина сохранился как самый дом, так и множество предметов в доме. Передают, что Пушкину, когда он приезжал в Тригорское, отводилась комната в два окна, приходящаяся теперь над входом в подвальное помещение; в комнату ему ставили обычно рабочий столик небольшого размера, но очень тяжелый"; см. Л. И. Софийский. Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем. 1912, стр. 205.

   ²² О достопримечательностях на берегах Сороти, сохранившихся еще к началу нашего столетия, один из посетителей этих мест пишет: "Ширь и даль без конца; красавица зеркальная Сороть с чистым, песчаным дном; густой сад с вековыми деревьями; длинный одноэтажный городской дом с чудным видом с балкона вдаль на расстилающиеся поля и деревушки, с мостом через Сороть... Очень красива часть сада, спускающаяся к реке Сороти. На берегу, на скате, старая баня. В этой бане жил Пушкин в веселое лето 1826 года с Вульфом и поэтом Языковым, и отсюда прямо спускался к реке купаться... От садовой старины, связанной с обитателями Тригорского, сохранилось немного: лужайка, вся окруженная липами, так наз. липовая зала, где, по рассказам Марии Ивановны Осиповой, часто танцевали под странствующий, заходивший сюда по временам, оркестр. Очень хороша громаднейшая ель, под которой сиживал Пушкин, да большой старый дуб, окруженный террасой со сходом, едва уже заметными ступеньками, к воротам из яблонь, от которых шла аллея". (См. В.П. Острогорский. "Пушкинский уголок земли",- "Мир Божий" 1898 г., No 9, стр. 225-226).

   ²³ Умер 12 февраля 1812 года; похоронен у погоста Городище в ¹/₂ версте от Тригорского.

   ²⁴ О браке П. А. Вымдонской с Н. И. Вульфом сохранилось следующее замечание в воспоминаниях А. П. Керн: "Это была замечательная пара: муж нянчился с детьми, варил в шлафроке варенье, а жена гоняла на корде лошадей или читала "Римскую Историю". Оба они, однако, были люди, достойные любви и уважения"; см. А.П. Маркова-Виноградская. "Из воспоминаний о моем детстве",- "Русский Архив" 1893 г., стр. 330.

   ²⁵ Ошибка: П. А. Осипова имела от него еще сыновей Михаила и Валерьяна.

   ²⁶ Ошибка: И. С. Осипов умер 5-го февраля 1824 года и похоронен на кладбище погоста Городище.

   ²⁷ Следует указать, что через Надежду Осиповну Пушкину, мать поэта, П. А. Осипова была в свойстве с поэтом. О его знакомстве с П. А. Осиповой М.И. Семевский в одной из своих работ, пишет: "П. А. Осипова с давнего времени была весьма близка к семейству С. Л. Пушкина, но Александра Сергеевича, кажется, узнала только с первого года по выходе его из Лицея. Молодой Пушкин скоро привязался к другу его семейства, и эта привязанность обратилась в чувство глубокой и искренной дружбы с того времени, когда поэт наш, летом 1824 года, водворен был на жительство в Михайловском или (как он любил ошибаться, называя свое местожительство) Тригорском"; (см. "Русский Архив" 1867 г. стр. 119-120).

   ²⁸ Интересно отметить то, что многочисленные сохранившиеся в Тригорском бумаги по управлению имением: заявления, жалобы, протесты, расчеты и учеты, весьма своеобразно рисуют Вульфа в старости, который из "геттингенского студента с вольнолюбивыми мечтами, духом пылким и восторженной речью", столь прельщавшими Пушкина и Языкова, превратился в хозяина-скопидома, на первый план поставившего заботы о своем хозяйстве и о приращении своих доходов. Кроме того, эти бумаги рисуют отношение Вульфа к реформе 1861 года, в которой он хотя и принимал активное участие в качестве члена Тверского комитета об улучшении быта помещичьих крестьян (1858 год), но на которую смотрел со своей точки зрения, слишком ревниво отстаивая свои "права" от посягательства принадлежавших ему "душ" мужеска и женска пола, в которых видел своих личных врагов. Часть бумаг, касающихся имени Вульфов и Осшювых, напечатаны приложением к статье Б. Л. Модзалевского "Поездка в Тригорское" в сборнике "Пушкин и его современники", вып. I, стр. 123-138. Отметим кстати, что даже в эти годы А. Н. Вульф "безудержно отдается удовлетворению чувственности"; со слов современников А.Н. Вульфа, М. Л. Гофман рассказывает, что в Малинниках он устроил себе гарем из 12 крепостных девушек; кроме того, он присвоил себе jus primae noctis (право первой ночи);-см. "Пушкин и его современники", вып. XXI-XXII, стр. 256.

   ²⁹ Эта гипотеза М.И. Семевского о "возвышенной любви", поддержанная П. В. Анненковым и Б. Л. Модзалевским и квалифицированная М.Л. Гофманом "как легкое увлечение, перешедшее в дружбу" ("Пушкин и его современники", вып. XXI-XXII, стр. 413), разобрана В. В. Вересаевым в его "Заметках о Пушкине" ("Новый Мир" 1927 г., No 1, стр. 184-194). Сопоставлением ряда фактов Вересаев доказывает близость поэта с Евпраксией Вульф. Между прочим, ей посвящены стихотворения Пушкина "Если жизнь тебя обманет" (1825) и "Зине" (1826). Имя ее имеется в Дон-Жуанском списке Пушкина. Интересно отметить, что когда слухи об отношениях Пушкина к Евпраксии дошли до Наталии Николаевны, то Анна Николаевна Вульф написала ей в 1831 году (после замужества Евпраксии за бароном Вревским, которое состоялось 8 июля 1831 года): "Как вздумалось Вам ревновать мою сестру, дорогой друг мой. Если бы даже муж Ваш и действительно любил сестру, как Вам угодно непременно думать,- настоящая минута не смывает ли все прошлое, которое теперь становится тенью, называемой одним воображением и оставляющей после себя менее следов, чем сон. Но Вы - Вы владеете действительностью и все будущее перед Вами". (П.В. Анненков. "Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 280).

   ³⁰ До наших дней дошло 25 писем Пушкина П. А. Осиповой. Двадцать четыре письма Пушкина к П. А. Осиповой, большинство автографов которых находится ныне в Ленинградской Публичной Библиотеке и в Пушкинском Доме, напечатаны в трехтомном академическом издании переписки Пушкина. Одно же письмо - от 22 декабря 1836 года - было напечатано впервые A.A. Фоминым, по оригиналу, хранящемуся в рукописном отделении библиотеки Академии Наук СССР, в "Русском Библиофиле" 1911 г., No 5, стр. 22-23 (перепечатано в издании "Письма Пушкина и к Пушкину, не вошедшие в изданную Российской Академией Наук переписку Пушкина". Под редакцией М. А. Цявловского, стр. 40-41),- 15 писем из этой серии - за 1825-30 гг.- переизданы с комментариями Б. Л. Модзалевского в первых двух томах издания "Пушкин. Письма..."

   ³¹ Письмо Плетнева П. А. Осиповой, присланное Пушкиным в этом письме, было от 1-го июля 1825 года; письмо это до сих пор в печати не известно; подлинник его находится в Пушкинском Доме. В этом письме Плетнев извиняется, что в течение трех месяцев не отвечал на письмо к нему Осиповой.

   ³² Дело в том, что Надежда Осиповна в конце мая 1825 г. обратилась с прошением к Александру I: "Мать писала государю и просила, чтобы сыну позволили приехать в Ригу или другое место для операции",- писал 22 июня своей жене князь П. А. Вяземский (см. "Остафьевский Архив", т. V, вып. I, стр. 47). Но так как первая просьба не достигла результатов, Н. О. намеревалась обратиться с вторичным прошением к Александру I: "Мать кажется еще просила государя",- писал 11 июня своей жене из Ревеля, где находилась семья Пушкиных, П. А. Вяземский (см. там же, стр. 57); об этом-то, очевидно, Пушкин и не знал. И если в первом прошении Н. О. просила Александра I: "Благоволите моему сыну приехать в Ригу", то во втором прошении она уже просит: "Соизвольте, государь, разрешить ему переехать в другое место, где он смог бы найти более знающего врача". (Курсив наш; черновики обоих прошений ныне хранятся во Всесоюзной Публичной Библиотеке им. Ленина. Подлинный текст их с переводами впервые опубликованы М.А. Цявловским в статье "Тоска по чужбине у Пушкина" - "Голос Минувшего" 1916 г., No 1, стр. 44-47). Как мы увидим ниже, Пушкин затеял всю историю с операцией для получения разрешения ехать за границу.

   Но со вторым прошением Н. О. не обратилась к Александру I: вероятно, неожиданная смерть его лишила ее возможности сделать это. Находясь летом следующего года вместе с мужем и дочерью на морских купаньях в Ревеле, Н. О. Пушкина обратилась к находившемуся там Николаю I с прошением, в котором уже прямо просила о полном помиловании сына: "Изъясняя, что ветреные поступки по молодости вовлекли сына ее в несчастье заслужить гнев покойного государя, и он третий год живет в деревне, страдая аневризмом без всякой помощи; но ныне, сознавая ошибки свои, он желает загладить оные, а она, как мать, просит обратить внимание на сына ее, даровав ему прощение", (см. Б. Л. Модзалевский. "Эпизод из жизни Пушкина" - "Красная газета" (вечерний выпуск) 1927 год, No 34, а также комментарии Б. Л. Модзалевского к изданию "Пушкин. Письма..,", т. И, стр. 174-175).

   ³³ Зашифровав эту фамилию буквой Р., Семевский в примечании указал только: "Один богатый помещик Псковской губернии". Пользуясь соседством Рокотова с Пушкиным, псковский губернатор Б. А. Адеркас, по соглашению с губернским предводителем дворянства А. И. Львовым, предложил Рокотову взять на себя надзор за поведением поэта. Это предписание было сделано псковским генерал-губернатором, маркизом Ф. О. Паулуччи, по указанию министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде, под начальством которого когда-то служил Рокотов, но Рокотов, ссылаясь на расстроенное свое здоровье, отказался от этой роли (о чем Адеркас известил маркиза Паулуччи рапортом от 4 октября 1824 года - см. "Русская Старина" 1908 г., No 10, стр. 112-113): Тогда, по распоряжению маркиза Паулуччи, сообщено было Опочецкому уездному предводителю дворянства А. Н. Пещурову, "что если статский советник Пушкин (отец поэта) даст подписку, что будет иметь неослабный надзор за поступками и поведениями сына, то в сем случае последний может оставаться под присмотром своего отца и без избрания особого к таковому надзору дворянина, тем более, что отец Пушкина есть из числа добронравнейших и честнейших людей" ("Псковские Губернские Ведомости" 1868 г., No 10: ср. М.И. Семевский. К биографии Пушкина-"Русский Вестник" 1869 г. No 11-12). Рокотов затем иногда посещал Пушкина в Михайловском, но среди дворовых Пушкина держалось убеждение, что он ездит следить за Пушкиным; так в 1850 году кучер Пушкина Петр рассказывал К.Н. Тимофееву на вопрос о том, приезжал ли кто-нибудь к Пушкину в Михайловское: "Ездили тут вот, опекуны к нему были приставлены из помещиков: Рокотов да Пешуров. Пещурова-то он хорошо принимал, но а того - так, бывало, скажет: "Опять ко мне тащится, я его когда-нибудь в окошко выброшу"" (см. "Журнал Министерства Народного Просвещения" 1859 г., т. 103).

   ³⁴ Письмо это впервые было напечатано в "Русском Архиве", 1867 г., стр. 125. По подлиннику, хранящемуся в Пушкинском Доме, напечатано в издании "Пушкин. Письма...". Т. I, стр. 149.

   ³⁵ Проф. Дерптского Университета Иван Филиппович Мойер, действительно был женат на Марии Андреевне Протасовой, племяннице Жуковского. В одной из своих статей М.И. Семевский опубликовал следующие слова А.Н. Вульфа о Мойере: "У Мойера собирался время от времени небольшой кружок русской молодежи, находившейся в Дерпте. Бывало, как рассказывает А. Н. Вульф, недели в две придет раз и наш дикарь Языков, заберется в угол, промолчит весь вечер, полюбуется Воейковой, выпьет стакан чаю, а потом в стихах и изливает пламенную страсть свою к красавице, с которой слова-то бывало не промолвит" ("Русский Архив" 1867 г., стр. 720).

   ³⁶ М.И. Семевскому в то время не было еще известно, что Пушкин, узнав о написании Жуковским письма Мойеру с просьбой приехать в Псков для совершения операции ссыльному поэту, отправил 29 июля письмо Мойеру, в котором писал: "Умоляю вас, ради бога, не приезжайте и не беспокойтесь обо мне", (см. "Пушкин. Письма..." Т. I, стр. 146),- Интересно отметить то, что слухи о болезни Пушкина распространились широко и были приняты всеми всерьез. Так, например, 9 августа поэт Языков писал своему брату Александру Михайловичу из Дерпта: "Вот тебе анекдот, про Пушкина. Ты, верно, слышал, что он болен аневризмом; его не пускают лечиться дальше Пскова, почему Жуковский и просил известного здешнего оператора Мойера туда к нему съездить и сделать операцию; Мойер, разумеется, согласился и собирался уже в дорогу, как вдруг получил письмо от Пушкина, в котором сей просит его не приезжать и не беспокоиться о его здоровье. Письмо написано очень учтиво и сверкает блесками самолюбия. Я не понимаю этого поступка Пушкина. Впрочем, едва ли можно объяснить его правилами здорового разума" ("Языковский Архив". Вып. I. П., 1913, стр. 196),- В самом же деле вся история с Мойером была придумана для получения у него свидетельства о безнадежном состоянии здоровья Пушкина. "Пушкин физически ничем не страдал,- пишет П.В.Анненков ("Пушкин в Александровскую эпоху", стр. 287),- свидетельство же могло пригодиться поэту как предлог для поездки за границу".

   ³⁷ Письмо это не сохранилось до наших дней и в печати не известно.

   ³⁸ Особа, служившая у П. А. Осиповой.

   ³⁹ Ермолай Федорович Керн, генерал-майор, с января 1817 г. муж Анны Петровны. П. А. Осипова в течение нескольких лет старалась помирить Анну Петровну с мужем, но безуспешно, и в 1828 году Анна Петровна окончательно разошлась с ним. В 1825 году генерал Керн был комендантом Риги и, вероятно, Пушкин предполагал, что Керн причастен к тем мерам, которые применялись к нему во время жизни его в Михайловском.

   ⁴⁰ Младшая дочь П. А. Осиповой - Екатерина Ивановна (родилась 17 июня 1823 года, скончалась в 1902 году в Севастополе). Ее воспоминания о Пушкине см. В. П. Острогорский и В.Н. Максимов. "Альбом Пушкинский утолок". М. 1899 г., стр. 112-115.

   ⁴¹ В то время Пещуров был опочецким уездным предводителем дворянства.

   ⁴² "Дедушка" Пушкина - Петр Абрамович Ганнибал (родился 21 июля 1742 г.), второй сын "Арапа Петра Великого" и старший брат отца матери поэта, в то время проживал в имении своем - сельце Петровском, Опочецкого уезда, в нескольких верстах от Михайловского. Пушкин, находясь в ссылке, неоднократно посещал его; сохранился единственный листок, уцелевший от записок Пушкина, веденных им в Михайловском и датированный 19 ноября 1824 г., где он рассказывает об одном посещении Ганнибала в Петровском (по подлинному автографу, ныне хранящемуся в Майковском собрании в рукописном отделении Академии Наук СССР, листок этот напечатан в книге П. Е. Щегол ев а "Пушкин и мужики". По неизданным материалам 1928 г,- "Записки, относящиеся до моего прадеда" - вероятно, немецкая биография Абрама Ганнибала - "Арапа Петра Великого", сохранившаяся среди бумаг поэта (ныне в тетради No 2387 во Всесоюзной Публичной библиотеке им. Ленина),- П. В. Анненков ("Пушкин в Александровскую эпоху") пишет, что Петр Ганнибал умер в 1822 году, но это не верно, судя по настоящему письму Пушкина.

   ⁴³ Семевский совершенно неправильно связывает напечатанное письмо Жуковского с намерениями Пушкина уехать за границу. Чтобы понять смысл письма Жуковского к П. А. Осиповой, необходимо сообщить следующее,- Вскоре после приезда в ссылку в Михайловское поэт написал - в конце октября 1824 года - чрезвычайно резкое письмо псковскому гражданскому губернатору Б. А. Адеркасу. До наших дней сохранилась только современная копия П. А. Осиповой (копия эта ныне находится в бумагах Жуковского в Ленинградской Публичной библиотеке), но и по ней можно догадаться о том скандале, который произошел, если бы оно прибыло по назначению: "Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям,- Решился для его спокойствия и своего собственного просить Е. И. В., да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего Превосходительства".

   Это письмо к Адеркасу было послано Пушкиным с нарочным во Псков, но по назначению не дошло; по одним известиям, посланный не застал губернатора и вернулся в Михайловское с пакетом, который Пушкин и истребил, по предположению же П.О. Морозова (сочинения Пушкина, изд. "Просвещение", т. VIII, стр. 448), Пушкин написал это письмо в минуту сильного возбуждения и после ссоры с отцом, а П. А. Осипова приказала слуге не передавать письма по адресу и вернуть его под предлогом, будто губернатора не было в городе,- Узнав же об этой истории и прочитав письмо Пушкина, П. А. Осипова тогда сняла копию и послала ее к Жуковскому вместе со следующим своим письмом: "Милостивый государь Василий Андреевич. Искренное участие (не светское), которое я с тех пор, как себя понимать начала, принимаю в участи Пушкина, оправдывают в сию минуту перед вами меня, милостивый государь, в том, что не имея чести быть вам знакомой, решилась начертать строки. Из здесь приложенного письма усмотрите вы, в каком положении находится молодой, пылкий человек, который, кажется, увлеченный сильным воображением, часто к несчастью своему и всех тех, кои берут в нем участие, действует прежде, а обдумывает после,- Вследствие некоторых недоразумений или, лучше сказать, разных мнений по одному же, однако, предмету с отцом своим,- вот какую просьбу послал Александр к нашему Адеркасу. Я все то сделала, что могла, чтобы предупредить следствие оной; но не знаю, удачно ли: потому что г. Адеркас, хотя человек и добрый, но был прежде полицмейстер... Не дайте погибнуть сему молодому, но, право, хорошему любимцу муз. Помогите ему там. где вы; а я, пользуясь несколько его дружбой и доверенностью, постараюсь если не угасить вулкан,- по крайней мере направить путь лавы безвредно для него..." (См. "Русский Архив" 1872 г., стр. 2358-2359),- Итак, ничего "неясного и неопределенного" в письме П. А. Осиповой, как выше пишет Семевский, не было.

   ⁴⁴ Это - письмо Пушкина от 31 октября, в котором он писал Жуковскому: "Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении... Отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче, быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать... Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно... Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec ce monstre, ce fils dénaturé (с этим чудовищем, с этим сыном, извратившим всякие законы природы)... Жуковский, думай о моем положении и суди. Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отеп мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить... Спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем..." (См. "Пушкин. Письма...", т. I, стр. 94-95).

   ⁴⁵ В ответ на это письмо П. А. Осипова писала 22 ноября Жуковскому: "...Приятной обязанностью себе поставляю исполнить желание ваше насчет положения для любезного нашего поэта. К похождению письма его смело можно сказать, что на сей раз Pouchkin fût plus heureux que sage (Пушкин был более счастлив, чем благоразумен). У вас был ужасный потоп, а у нас распутица. Посланный его, не нашедши губернатора во Пскове, через неделю возвратился, не отдав письма никому. Теперь отдал его А. С - чу и сказал мне вчера, что его уничтожил, и душе моей стало легче..."

   По поводу этой истории П. И. Бартенев говорит, что во время ссылки "поэт нашел себе нравственное убежище у П. А. Осиповой, которая вместе с Жуковским сумела понять чутким, все извиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть над людьми" ("Русский Архив" 1872 г., стр. 23-62).

   ⁴⁶ Барон A.A. Дельвиг женился позже - 30 октября 1825 г,- на Софье Михайловне Салтыковой (о ней подробно см. в комментариях к дневнику А. Н. Вульфа). Письма Дельвига-жениха к невесте напечатаны М.Л. Гофманом в "Сборнике Пушкинского Дома" на 1923 г., стр. 78-96.

   ⁴⁷ Участие в судьбе Боратынского было проявлено П. А. Осиповой в связи с прощением поэту его тяжелого проступка, из-за которого он был разжалован в солдаты; лишь в апреле 1825 года, после хлопот его друзей, в том числе и А. П. Осиповой, Боратынский был произведен в прапорщики.

   ⁴⁸ Альбом А. Н. Вульф ныне хранится в Пушкинском Доме. Во "Временнике Пушкинского дома" на 1914 год воспроизведены (стр. 9 и 33) записи Пушкина и Дельвига, сделанные в этом альбоме,- Е.А. Боратынский вписал в этот альбом стихотворение ** ("Где сладкий шепот..."); см. Полное собрание сочинений Е.А. Боратынского под редакцией и с примечан