Короленко Владимир Галактионович - Публицистика

осле известий о Кривой Руде, я уже не мог думать ни о каких других работах.

   Разумеется, наиболее благодарным материалом для ее исполнения являлся криворудский эпизод, не осложненный никакими "беспорядками", г_д_е я_в_н_о_е б_е_з_з_а_к_о_н_и_е, с н_а_ч_а_л_а и д_о к_о_н_ц_а, б_ы_л_о н_а о_д_н_о_й т_о_л_ь_к_о с_т_о_р_о_н_е. Но это требовало, разумеется, новой тщательной проверки, а дни уходили, разнося ужас и панику, подавляя всякие надежды на законный исход, принося, быть может, новые экспедиции и новые жестокости.

   В это именно время в Полтаву приехали двенадцать человек сорочинских жителей, которые сами пожелали дать для печати сведения о происшествиях в их селе, принимая ответственность за правильность сообщения. Я по очереди опросил их, записал их показания, сопоставил их друг с другом и исключил все, что возбуждало хоть в ком-нибудь из них сомнение и не подтверждалось двумя-тремя человеками.

   Так был получен материал для нижеследующего письма, которое я привожу целиком и без всяких изменений. Читатель увидит, надеюсь, что картина, в нем изображенная, бледнее той, которая рисуется следственным материалом. И если при этом мне приходится повторять о мертвом то, что я писал, призывая к суду живого; если мне придется дополнить картину его действий новыми подробностями, доставленными запоздалым официальным расследованием, то пусть вина в этом падет на тех, кто в течение целого года, пользуясь моей сдержанностию в ожидании суда,- продолжали извращать факты, известные целому краю, не останавливаясь при этом даже перед подлогами от имени покойного Филонова.

   Истина имеет свои права, и теперь пусть общество судит не только о действиях Филонова, но и о том, какими средствами защищали этот образ действий его живые единомышленники.

  

   {* "Полтавщина", 12 января 1906 г., No 8. Все примечания, которыми я здесь снабжаю текст своего письма, взяты из следственного дела о писателе В. Г. Короленке и редакторе газ. "Полтавщина" Д. О. Ярошевиче, привлеченных к следствию по п. 6, гл. 5, отд. III временных правил о печати. Ссылки не полны. Я отдавал предпочтение показаниям казаков, полицейских, священников и должностных лиц.}

  

   Г. статский советник Филонов!

  

   Лично я вас совсем не знаю, и вы меня также. Но вы чиновник, стяжавший широкую известность в нашем крае походами против соотечественников. А я писатель, предлагающий вам оглянуться на краткую летопись ваших подвигов.

   Несколько предварительных замечаний.

   Б местечке Сорочинцах происходили собрания и говорились речи. Жители Сорочинец, очевидно, полагали, что манифест 17 октября дал им право собраний и слова. Да оно, пожалуй, так и было: манифест действительно дал эти права и прибавил к этому, что никто из русских граждан не может подлежать ответственности иначе, как по суду. Он провозгласил еще участие народа в законодательстве и управлении страной и назвал все это "незыблемыми основами" нового строя русской жизни.

   Итак, в этом отношении жители Сорочинец не ошибались. Они не знали только, что, наряду с новыми началами, оставлены старые "временные правила" и "усиленные охраны", которые во всякую данную минуту представляют администрации возможность опутать новые права русского народа целою сетью разрешений и запрещений, свести их к нулю и даже объявить беспорядком и бунтом, требующим вмешательства военной силы. Правда, администрация приглашалась сообразовать свои действия с духом нового основного закона, но у нее были и старые циркуляры, и новые внушения в духе прежнего произвола.

   В течение двух месяцев высшая полтавская администрация колебалась между этими противоположными началами. В городе и в губернии происходили собрания, и народ жадно ловил разъяснения происходящих событий. Конечно, были при этом и резкости, быть может излишние, среди разных мнений и заявлений были и неосновательные. Но мы привыкли оценивать явления по широким результатам. Факт состоит в том, что в самые бурные дни, когда отовсюду неслись вести о погромах, убийствах, усмирениях,- в Полтаве ничего подобного не было. Не было также тех резких форм аграрного движения, которые вспыхивали в других местах. Многие, и не без основания, приписывали это, между прочим, и сравнительной терпимости, которую проявила высшая полтавская администрация к свободе собраний и слова. Под их влиянием стихийные страсти народа умерялись, сознание росло, ожидания вводились в закономерное русло, надежды обращались к будущим свободным учреждениям страны. Казалось, еще немного, и народное мнение сложится и прояснится, как проясняется вино после шумного и мутного брожения. А затем ему предстояла окончательная переработка в высшем законодательном учреждении страны.

   Теперь это уже только прошлое. С 13 декабря полтавской администрации угодно было переменить свой образ действий. Результаты тоже налицо: в городе - дикий казачий погром, в деревне - потоки крови. Вера в значение манифеста подорвана, сознательные стремления сбиты, стихийные страсти рвутся наружу, или, что гораздо хуже,- временно вгоняются внутрь, в виде подавленной злобы и мести.

   Зачем я говорю вам все это, г. статский советник Филонов? Я, конечно, хорошо знаю, что все великие начала, провозглашенные (к сожалению, лишь на словах) манифестом 17 октября 1905 года, вам и непонятны, и органически враждебны. Тем не менее, это уже о_с_н_о_в_н_о_й з_а_к_о_н р_у_с_с_к_о_г_о г_о_с_у_д_а_р_с_т_в_а, его "незыблемые основы". Понимаете ли вы, в каком чудовищно-преступном виде предстали бы все ваши деяния перед судом этих начал?

   Но я буду "умерен". Я буду более чем умерен, я буду до излишества уступчив. Поэтому, г. статский советник Филонов, я применю к вам лишь обычные нормы старых русских законов, действовавших до 17 октября.

   Факты.

   В Сорочинцах и соседней Устивице происходили собрания без формального разрешения. На них говорились речи,- принимались резолюции. Между прочим, постановлено закрыть винные монополии. Составлены приговоры и, не ожидая официального разрешения, монополии закрыли, на дверях повесили замки.

   18 декабря, на основании усиленной охраны, то есть в порядке внесудебном, арестован один из сорочинских жителей, Безвиконный. Односельцы потребовали, чтобы его предали суду, а до суда отдали им на поруки. Такие требования о судебном расследовании, вместо ненавистного административного усмотрения,- становятся общими, имели место в разных селах и местечках нашей губернии и сопровождались кое-где успехом. Сорочинцам было отказано. Тогда они, в свою очередь, арестовали урядника и пристава.

   19 декабря помощник исправника Барабаш приехал в Сорочинцы во главе сотни казаков. Он виделся с арестованными и, как говорят, уступая их убеждениям, обещал ходатайствовать об освобождении Безвиконного и отошел с отрядом. Но затем, к несчастью, он остановился на окраине, разделил свой отряд, сделал обходное движение и опять подъехал к толпе. Произошло роковое столкновение, подробности которого установит суд. В результате смертельно ранен помощник исправника, смертельно ранено и убито до двадцати сорочинских жителей.

   Известно ли вам, г. статский советник Филонов, при каких обстоятельствах погибли эти двадцать человек? Все они убивали исправника? Нападали? Сопротивлялись? Защищали убийц?

   Нет. Казаки не удовольствовались рассеянием толпы и освобождением пристава. Они кинулись за убегавшими, догоняли и убивали их. Этого мало: они бросились в местечко и стали охотиться за жителями, случайно попадавшимися на пути.

   Так, именно, около дома г-на Малинки был убит сторож О_т_р_е_ш_к_о, мирно обметавший снег около хозяйского крыльца {Показания: с_в_я_щ. Г_р_е_ч_е_н_к_о (лист дела 215): "Казак перегнулся через забор и выстрелил". Показ. д_в_о_р_я_н_и_н_а М_а_л_и_н_к_и (лист 245 я след.): "Отрешко был ранен подъехавшим казаком из-за забора в то время, как он был во дворе". Показания с_т_а_р_ш_и_н_ы К_о_п_и_т_ь_к_о (лист 214), с_т_а_р_о_с_т_ы П_о_в_з_и_к_а (лист 216), у_р_я_д_н_и_к_а К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_о_г_о (л. 216-217) и др. Интересно указание дворянина Малинки, что серия выстрелов, от которой между прочим погиб Отрешко, раздалась долго спустя после залпов у волостного правления. Урядник Котляревский слышал, что это стреляли казаки, возвращавшиеся из больницы, куда они отвезли Барабаша.}. Так Евстафий Г_а_р_к_о_в_е_н_к_о "смыкал" для скота сено из стога в своем дворе, за версту от волостного правления. Казак прицелился с улицы, и раненый Гарковенко упал прежде, чем мог заметить злодея. Так, старик-аптекарь Фабиан П_е_р_е_в_о_з_с_к_и_й возвращался с сыном из почтового отделения. Около дома Орлова их настиг убийца-казак, который застрелил сына на глазах у отца. Так Сергей Ив. К_о_в_т_у_н убит в шести саженях от своих ворот. Так ж_е_н_щ_и_н_а, жена крестьянина М_а_к_о_в_е_ц_к_о_г_о, убита в самых воротах. Так у д_е_в_у_ш_к_и К_е_л_е_п_о_в_о_й прострелены пулей обе щеки {О_б Е_в_с_т_а_ф_и_и Г_а_р_к_о_в_е_н_к_о есть показания, что он ранен не во дворе, а на площади. К_о_в_т_у_н найден в 20 саженях от своих ворот (показания: у_р_я_д_н_и_к_а К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_о_г_о, лист 216; с_т_а_р_о_с_т_ы П_о_в_з_и_к_а, л. 216; К_и_я_ш_к_о, л. 217 и след.; с_т_а_р_ш_и_н_ы К_о_п_и_т_ь_к_о, л. 214 и др.), К_е_л_е_п_о_в_а не ранена, а убита у женской школы, а у M_а_к_о_в_е_ц_к_о_й прострелены щеки недалеко от ее ворот (у_р_я_д_н_и_к К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_и_й, к_р. К_и_я_ш_к_о, с_т_а_р_о_с_т_а П_о_в_з_и_к, с_в_я_щ. Г_р_е_ч_е_н_к_о и др.).}. Я мог бы вам перечислить, при каких условиях и где именно убиты все погибшие в Сорочинцах. Но я считаю достаточным сказать, что восемь человек убиты у волостного правления и в непосредственной близости, двенадцать же пали на улицах, у своих домов и в глубине дворов. {Показания кр. К_и_я_ш_к_о (217). На его глазах стреляли в женщин, убегавших по улице. Женщины шли не от волости, а иные стояли у своих ворот. А_н_н_а С_о_р_о_к_а (218) видела, как казаки стреляли в лежавшую на снегу девушку. В нее (Сороку) тоже стреляли, когда она перебегала улицу (далеко от волости). Г_р_и_ц_е_н_к_о (217) и у_р_я_д_н_и_к К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_и_й (216) слышали, что это делал отряд, возвращавшийся из больницы, куда отвезли Барабаша. Факт погони и убийств на улицах п_р_и_з_н_а_н и о_п_р_е_д_е_л_е_н_и_е_м с_у_д_а п_о м_о_е_м_у д_е_л_у.}

   Теперь, г. статский советник Филонов, я позволю себе спросить: одно ли преступление совершено в Сорочинцах 19 декабря, или их совершено много? Думаете ли вы, что драгоценна только кровь людей в мундирах, а кровь людей в свитках и сермягах, кровь Отрешка, Гарковенка, Ковтуна, Маковецкой, Келеповой и им подобных можно лить безнаказанно, как воду? Не кажется ли вам, что, если необходимо исследовать, кто и при каких обстоятельствах убил несчастного Барабаша, то не менее необходимо, чтобы правосудие занялось и тем, кто, вооруженный, убивал на улицах, на дворах, в огородах безоружных простых людей, не нападавших, не сопротивлявшихся, не бывших на месте рокового происшествия, не знавших о нем и умерших в этом незнании.

   О, да! Мне нет никакой надобности применять к этой трагедии великие начала нового основного закона... Для этого достаточно любого закона любой страны, имеющей хоть самые несовершенные понятия о законе писанном или обычном. Отправьтесь, г. статский советник Филонов, в страну полудиких курдов, на родину башибузуков. И там любой судья ответит вам: "У нас,- скажет он без сомнения,- тоже много вооруженного разбоя, опозорившего нашу страну перед целым светом. Но и наши несовершенные законы признают, что кровь людей в простой одежде так же взывает к правосудию, как и кровь убитого чиновника".

   Решитесь ли вы открыто и гласно отрицать это, г. статский советник Филонов?

   Наверное - нет! И, значит, мы оба согласны, что представителю власти и закона, отправлявшемуся в Сорочинцы впервые после трагедии 19 декабря, предстояла суровая, но и почетная и торжественная роль. В это место, уже охваченное смятением, печалью и ужасом, он должен был внести напоминание о законе, суровом, но беспристрастном, справедливом, стоящем выше увлечений и страсти данной минуты, строго осуждающем самосуд толпы, но также (заметьте это, г. статский советник Филонов) н_е д_о_п_у_с_к_а_ю_щ_е_м и м_ы_с_л_и о к_а_с_т_о_в_о_й м_е_с_т_и с_о с_т_о_р_о_н_ы ч_и_н_о_в_н_и_ч_е_с_т_в_а в_с_е_м_у н_а_с_е_л_е_н_и_ю.

   Ему предстояло еще показать народу, что законы в России не перестали действовать, но что и гарантии правосудия, торжественно обещанные царским манифестом,- тоже не мертвая буква и не нарушенное обещание. Но об этом мы уже условились не говорить с вами, г. статский советник Филонов. Притом же, если бы эта последняя задача имелась в виду, то, конечно, ее возложили бы не на вас.

   Между тем, к удивлению многих в Полтаве, именно на вас возложена тяжелая, трудная и почетная роль представителя "законной" власти в местечке Сорочинцах после 19 декабря.

   Как вы ее поняли? И как выполнили?

   Факты.

   21 декабря из Сорочинец увезли тело несчастного Барабаша, умершего в больнице. Еще не стих печальный перезвон церковных колоколов, как вы, г. статский советник Филонов, въехали в Сорочинцы во главе сотни казаков {Не точно: тело Барабаша увезено 22 декабря утром. Отряд Филонова прибыл еще накануне, 21-го, и уже в ночь были произведены аресты. Это показывает еще яснее, что в Сорочинцах к э_т_о_м_у в_р_е_м_е_н_и н_е б_ы_л_о н_и_к_а_к_и_х п_р_и_з_н_а_к_о_в б_у_н_т_а, если уже накануне экзекуции можно было не только арестовывать, но и истязать арестованных. Показание старшины Копитько (л. 214 и след.): "21 в 4 ч. утра потребован Филоновым в волость и видел там арестованных Готлиба и Герасима Муху. Они были избиты до того, что их трудно было узнать".}.

   Были ли в то время какие-нибудь признаки возмущения? Было ли вам оказано сопротивление? Построили вам навстречу баррикады? Собрались с оружием? Мешали вашим следственным действиям?

   Нет, в местечке Сорочинцах не было уже никаких признаков, которые бы говорили о сопротивлении и противодействии. Жители были подавлены страшным несчастием 19 декабря, разразившимся над ними неожиданно, стихийно и так ужасно {"На следующий день все было спокойно" (показание урядника).}. Они понимали, что теперь неизбежно вмешательство правосудия и, если бы в село прибыл судебный следователь, вооруженный только законом, то и он не встретил бы ни малейшего сопротивления. А если бы с ним и были казаки, то они знали бы, что их роль - только охрана должностного лица и его законных действий, а не наказание еще не обвиненных людей, не буйство, не истязания, не насилия, которые, в свою очередь, караются законом.

   Да, это, несомненно, было бы так, тем более, что от с_у_д_е_б_н_о_й власти жители ждали бы правосудия и для себя, за кровь своих близких...

   Но в Сорочинцы был послан не судебный следователь, а вы, г. статский советник Филонов (старший советник губернского правления), и на вас падает вина в том, что вооруженный отряд, отданный в ваше распоряжение, из охранителей силы закона превратился в его нарушителей и насильников.

   Вы сразу стали поступать в Сорочинцах, как в завоеванной стране. Вы велели "согнать сход" и объявили, что, если сход не соберется, то вы разгромите все село, "не оставив от него и праха" {"Филонов говорил, что, наверное, по местечку придется открыть огонь" (показание подъесаула Ончакова, л. 116 и след.). "Филонов объявил, что если бы отряд вновь был встречен набатом, то местечко могло бы быть сожжено" (показание подъесаула Чернявского, л. д. 118).}. Мудрено ли, что после такого приказания и в такой форме казаки принялись выгонять жителей по-своему. Мудрено ли, что теперь в селе, называя имена, говорят о целом ряде вымогательств и даже изнасилований, произведенных отрядом, состоявшим в вашем распоряжении {Показания о грабежах в Сорочинцах и Устивице: у_р_я_д_н_и_к_а К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_о_г_о: "многие, в особенности евреи, з_а_я_в_л_я_л_и м_н_е об ограблении" (л. д. 216-217). Поч. миров. судья Л_у_к_ь_я_н_о_в_и_ч (со слов урядника Бокитько, л. д. 124). У_р_я_д_н_и_к Б_о_к_и_т_ь_к_о: "казаки забирались в частные дома. Мне заявляли, что о_н_и п_р_о_с_т_о г_р_а_б_и_л_и" (л. 211 и след.); К_р_е_м_я_н_с_к_и_й (воспитатель дух. уч., л. д. 178): "стражник Балакший подтвердил, что забирались в дома, и сказал: мы сами их отгоняли". Свящ. С_т_а_н_и_с_л_а_в_с_к_и_й показал, что были грабежи, но приписывал их не казакам (л. 208). Старшина Л_у_ц_е_н_к_о (Устивица) по приказанию исправника собирал заявления потерпевших, но затем исправник приказал заявления уничтожить, а свою (исправника) бумагу вернуть ему обратно (л. 209). Есть еще показание старшины Повзика (л. 216), Анны Сороки (грабеж в присутствии пристава), Юровского (219), Герасима Мухи, Авр. Готлиба. Существование упорных слухов о насилиях над женщинами подтверждает Кремянский, Гриценко (л. 217), Сура Готлиб (220), Кияшко (л. 217) и др.}.

   Для чего же вам понадобился этот сход, и какие законные следственные действия производили вы в его присутствии?

   Прежде всего вы поставили их в_с_е_х н_а к_о_л_е_н_и, окружив казаками с обнаженными шашками и выставив два орудия. Все покорились, все стали на колени, без шапок и на снегу. Только часа через два вы спохватились, что в этой коленопреклоненной толпе есть два георгиевских кавалера. Вы их отпустили. Потом отпустили новобранцев и малолетних. Остальных, под угрозой смерти, вы держали таким образом в течение четырех с половиной часов, даже не подумав о том, что в этой беззаконно истязуемой вами толпе могут быть лица, еще не похоронившие невинно убитых 19 декабря братьев, отцов, дочерей, перед которыми другие должны бы стоять на коленях, вымаливая прощение - в убийстве {О том, что толпа была поставлена в снег на колени, единогласно говорят все, начиная с полковника Бородина и кончая казаками и урядниками. Разно определяют только время: х_о_р_у_н_ж_и_й Д_ю_ж_и_н и п_о_д_ъ_е_с_а_у_л О_н_ч_а_к_о_в (112 и 114) определяют время в 3 часа, с_т_а_р_ш_и_н_а К_о_п_и_т_ь_к_о (214), с_т_а_р_о_с_т_а П_о_в_з_и_к (216) и у_р_я_д_н_и_к К_о_т_л_я_р_е_в_с_к_и_й от 4 до 4 1/2 ч. В Устивице 2-2 1/2 часа.}.

   Эта толпа нужна вам была как фон, как доказательство вашего советницкого всемогущества и величия и презрения к законам, ограждающим личность и права русских граждан от безрассудного произвола. Дальнейшее "дознание" состояло в том, что вы вызывали отдельных лиц по заранее составленному списку.

   Для чего? Для допроса? Для установления степени вины и ответственности?

   Нет, едва вызванный раскрывал рот, чтобы ответить на вопрос, объясниться, быть может, доказать полную свою непричастность к случившемуся, как вы собственной советницкой рукой с размаха ударяли его по физиономии и передавали казакам, которые, по вашему приказу, продолжали начатое вами преступное истязание, валили в снег, били нагайками по голове и лицу, пока жертва не теряла голоса, сознания и человеческого подобия.

   Так именно поступили вы, например, с Семеном Грищенко, у которого, как вам донесли, ночевал один из "ораторов". Укажите мне, г. статский советник Филонов, такой закон, по которому человек, приютивший другого на ночь, отвечал бы за все его слова и действия, самая преступность которых тоже еще не доказана? И, однако, едва Грищенко открыл рот для объяснений, как вы принялись бить его по лицу, а затем передали для побоев казакам. Избитого раз, его посадили в холодную, вам этого показалось мало: вы опять его вызвали, опять не дали говорить, опять били сами и передали казакам для вторичного истязания. Так же поступили вы еще с Герасимом Мухой, у которого хранился ключ от закрытой обществом "монополии", только этого вы еще ударили ногою в живот. Так же (два раза) били вы Василия Покрова, потом истязали Авраама Готлиба, Семена Сорокина, Семена Коверко. Я не стану перечислять здесь всех двадцать человек, которых вы били собственными руками, лягали ногами и приказывали бить нагайками {Относительно собственноручной расправы Филонова и дальнейших побоев нагайками свидетели показывают единодушно. Привожу наиболее характерные показания: х_о_р_у_н_ж_и_й Д_ю_ж_и_н: "некоторых из наиболее главных зачинщиков Филонов сам вытаскивал, давая тумаки" (л. 112); п_о_д_ъ_е_с_а_у_л О_н_ч_а_к_о_в (114): "Филонов своими руками выхватывал подлежащее экзекуции лицо и приказывал идти в волость, в арестантскую, и его по дороге принимала экзекуц. команда и била нагайками". С_в_я_щ. Г_р_е_ч_е_н_к_о (215) видел, как "Филонов какого-то человека толкал ногами, когда тот не в состоянии был встать". Священник два раза уходил со схода, чтобы не видеть этого.}. Упомяну еще только студента Романовского.

   Студент Романовский лицо "привилегированное", и потому вы не посмели бить его собственноручно. Вы даже не сразу приказали бить его и казакам; вы только отправили его в холодную. Тогда кто-то из казаков сказал: "почему же не под нагайки".

   Вы нашли, что спросивший прав. Все равны перед законом. Вы здесь творили вопиющие беззакония, почему же не уравнять всех перед беззаконием. Студента вызвали из холодной. Едва он вышел на крыльцо - его толкнули на снег и избили... К счастью, какой-то сердобольный человек посоветовал ему предварительно обернуть голову и лицо башлыком. {Эпизод со студ. Романовским единогласно подтверждают все свидетели казаки, утверждая только, что по голове вообще не били.}

   Но и этого всего вам показалось недостаточно, и потому, оглядев толпу, стоявшую в снегу на коленях перед вашим советницким величием, вы вдохновились на новый акт изысканной жестокости. Вы велели евреям отделиться от православных, поставили их на колени отдельно и приказали казакам бить их всех, без разбора. Вы объяснили это тем, что "евреи - умны и что они враги России". Казаки ходили среди коленопреклоненной толпы и хлестали направо и налево мужчин, подростков, седых стариков. "Як вiвчар вiвцi" - по картинному выражению очевидцев {Этот факт тоже установлен многочисленными свидет. показаниями. Особенно характерны: п_о_д_ъ_е_с_а_у_л О_н_ч_а_к_о_в (116-118): "Короленко написал неправду, будто били толпу. Действительно, был такой эпизод: местные евреи были поставлены отдельно на колени. Когда Филонов подошел к ним и они "загалдели", начали вставать с колен, то Филонов приказал несколько человек из них проучить нагайками". То же показали: п_о_д_ъ_е_с_а_у_л Ч_е_р_н_я_в_с_к_и_й (119), с_о_т_н_и_к И_в_а_н_о_в (119) прибавляет: "давали 10-15 ударов, не более",- "экзекуция была легкая" (!!). С_т_а_р_о_с_т_а П_о_в_з_и_к (216): "всей толпы поголовно казаки не били, а избили выделенную толпу евреев". Кр. Кияшко (217): "Всей толпы не били, евреев же колотили всех поголовно".}. А вы, г. статский советник Филонов, глядели на это избиение и поощряли бить сильнее.

   Г. статский советник Филонов! Поверьте мне: я устал, я тяжко устал, излагая только на бумаге все беззаконные истязания и зверства, которым вы, под видом якобы законных следственных действий, подвергали без разбора жителей Сорочинец, не стараясь даже уяснить себе,- причастны они или не причастны к трагедии 19 декабря. А между тем, вы производили все это над живыми людьми, и мне предстоит еще рассказать, как вы отправились на следующий день для новых подвигов в Устивицу. А за вами, как за триумфатором, избитые, истерзанные, исстрадавшиеся, тащились ваши сорочинские пленники, которым место было только в больнице.

   Так ехали вы в Устивицу восстановлять силу закона.

   В дальнейшем я буду краток.

   Что было в Устивице до вашего появления? Там не было ни бунта, ни ареста пристава, ни убийства исправника, ни столкновений. Там только жители постановили приговор о закрытии монополии и привели его в исполнение ранее получения официального разрешения. Замок на дверях монополии один только свидетельствовал о том, что жители села решили самовольно прекратить у себя пьянство {Показ. свящ. А. А. Троцыны: жители еще в октябре ходатайствовали о закрытии винной лавки. Когда приезжал чин. Коновалов, они повторили просьбу, и он обещал ходатайствовать (л. 175).}.

   Они сделали это с нарушением законных форм. Да, это правда. Ну, а вы, г. статский советник Филонов, вы - чиновник и слуга закона! Сами вы соблюдали "законные формы" при совершении вашего злого дела?

   Впрочем, я, вдобавок, ошибся: еще накануне, по вашему приказу, посланному из Сорочинец, жители сняли замок, и, таким образом, к вашему приезду не было уже и этого следа закононарушения. Казенная монополия была открыта, вино продавалось пьяницам свободно и невозбранно. Это не воздержало вас, однако, от новых буйств и истязаний, которых я не стану описывать подробно, предоставляя более точное изложение суду, если таковой когда-нибудь состоится.

   Здесь я скажу только, что, мстя на этот раз лишь за права казенной винной продажи, вы, прежде всего, избили старосту, с которого сорвали знак и бросили в снег. Затем вы поколотили писаря, которого били не только руками, но изломали на нем счеты, после чего писарь не мог уже составлять протоколов и писать приговоры. Тут же избит вами Дионисий Ив. Бокало, пришедший в правление за справками, которого вы колотили по голове "исходящей книгой". {Показания: с_т_а_р_ш_и_н_ы Л_у_ц_е_н_к_о (л. 209-212): Филонов начал бить людей у черного входа в волость. Достал откуда-то простую палку и начал бить находившихся в коридоре людей. Его (старшину) начал бить сразу, сорвал знак, разбил губы и велел еще бить казакам. Писарь Волошин, избитый Филоновым, "теперь (июнь 1906) еще в больнице в Полтаве".- У_р. Б_о_к_и_т_ь_к_о (211-213): при нем Фил. побил старосту Кирьяна, судью Панкова и писаря Волошина (последнего бил счетами и канцел. книгами). Фил. посылал его разыскивать учительницу и, по словам казачьего сотника, "хотел ее для примера сильно выпороть".- У_ч_и_т. К_р_а_п_и_в_и_н_а (209): Филонов кричал в волости: "подайте мне эту бабу, я ее проучу".- Терещенко (177): Дениса Бокала 9 казаков били 3 раза: "я думал, его убьют".- Свящ. Троцына (188): Фил. избил старшину и писаря. Сход был поставлен на колени (2 часа). Свидетель стал заступаться, доказывая, что старшина и писарь не виновны, а на сходе по большей части находятся люди, непричастные к закрытию винной лавки. Тогда Филонов велел людям встать с колен и потом вновь поставил на колени и заставил извиняться перед старшиной за то, что он, Филонов, наказал его невинно, за людей. Сторож Галайдич рассказывал свидетелю, что у него в хате казаки 23 декабря избили его чахоточного сына солдата, вернувшегося раненым с войны, за то, что будто бы он не хочет идти на сход. Б_е_р_е_ж_н_о_й (учит. мин. шк., 176). У избитого Филоновым Панкова видел кровь на лице.} Жителей Устивиц вы так же поставили в снег на колени, так же казаки били их нагайками и так же суду, если таковой состоится, предстоит решить, правильны ли ужасающие рассказы жителей об изнасилованиях, которым подвергали устивицких женщин казаки, находившиеся в вашем распоряжении... {Кремянский (воспит. дух. уч., л. 178): местная жительница, молодая, красивая женщина, еле отделалась от любезностей казаков, которые гонялись за нею, и так перепугалась, что нервно заболела.} Вы поймете, конечно, что имена жертв в этих случаях не так легко поддаются оглашению.

   Толпу вы держали и здесь на коленях два часа, вымогая у нее, как и в Сорочинцах, имена "зачинщиков" и требуя приговора о ссылке неприятных администрации лиц. Вы забыли при этом, статский советник Филонов, что пытка отменена еще Александром I, что истязания тяжко караются законом, что телесное наказание, даже по суду, отменено для всех манифестом от 11 августа 1904 года, а приговоры, добытые подобными, явно преступными приемами, не имеют ни малейшей законной силы.

   Я кончил. Теперь, г. статский советник Филонов, я буду ждать.

   Я буду ждать, что, если есть еще в нашей стране хоть тень правосудия, если у вас, у ваших сослуживцев и у вашего начальства есть сознание профессиональной чести и долга, если есть у нас обвинительные камеры, суды и судьи, помнящие, что такое закон или судейская совесть, то кто-нибудь из нас должен сесть на скамью подсудимых и понести судебную кару: вы или я.

   Вы, - так как вам гласно кинуто обвинение в деяниях, противных служебному долгу, достоинству и чести, в том, что вы, под видом следственных действий, внесли в Сорочинцы и Устивицу не идею правосудия и законной власти, а только свирепую и беззаконную месть чиновничества за чиновника и за ослушание чиновникам. Месть даже не виновным, - для их установления нужно было расследование. Нет, вы принесли слепую и дикую грозу истязания и насилия над людьми без разбора, в том числе и заведомо невинными.

   А если вы можете отрицать это, то я охотно займу ваше место на скамье подсудимых и буду доказывать, что вы совершили больше, чем я здесь мог изобразить моим слабым пером. Я докажу, что, называя вас истязателем, насильником и беззаконником, я говорю лишь то, что непосредственно вытекает из совершенных вами деяний. Потому что вы, несомненно, производили истязания, насилия и беззакония. Вы попирали все законы, старые и новые, вы подрывали в народе не только уже веру в искренность и значение манифеста, но и самую идею о законе и власти. А это значит, что вы и подобные вам толкаете народ на путь отчаяния, насилия и мести.

   Я знаю: вы можете сослаться на то, что вы не один, что деяния, подобные вашим, может быть, превосходившие ваши,- остаются у нас безнаказанными. Это, г. статский советник Филонов,- пока печальная истина.

   И это не оправдание для вас. К вам же я обращаюсь потому, что живу в Полтаве, что она полна живыми образами ваших насилий, что до меня доносятся стоны и жалобы ваших жертв.

   А если и вы, как другие вам подобные, останетесь безнаказанным, если, избегнув всякого суда по снисходительности начальства и бессилию закона, вы вместе с кокардой предпочтете беспечно носить клеймо этих тяжелых публичных обвинений, то и тогда я верю, что это мое обращение не пройдет бесследно.

   Пусть страна видит, к какому порядку, к какой силе законов, к какой ответственности должностных лиц, к какому ограждению прав русских граждан зовут ее два месяца спустя после манифеста 17 октября.

   За всем сказанным вы поймете, почему, даже условно, в конце этого письма, я не могу, г. статский советник Филонов, засвидетельствовать вам своего уважения.

   9 января 1906 г.

  

  

   Прежде всего и всего важнее: правильно или неправильно я изложил факты?

   Я нарочно воспроизвел выше текст своего письма, снабдив его подстрочными примечаниями из "дела", которое по справедливости можно было бы назвать "делом о сообщении з_а_в_е_д_о_м_о п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_х сведений". Всякий, кто дал себе труд сличить текст с примечаниями, может видеть, в какой степени свидетельские показания колеблют или подтверждают фактическую часть моего письма, и много ли выигрывает память Филонова от этих дополнений.

   Уже одних показаний казачьих офицеров и урядников достаточно, чтобы установить, что тысячная толпа, без разбора виновных и невинных, в том числе старики и подростки, была поставлена на колени, в снег, в декабре месяце. На три часа (!), как говорят свидетели-казаки, на четыре или пять часов, как утверждают полицейский урядник, сельские власти, священники, частные лица. В этой толпе огулом били людей, стоящих на коленях, но не всех, а только евреев, поставленных отдельно и позволивших себе роптать на это истязание. Арестованных ранее избивали до неузнаваемости. Филонов, по показанию казаков, расправлялся собственноручно, вытаскивал из толпы, наделял тумаками, по словам священника, - ударами ноги он поднимал тех, кто сам не мог подняться (так как на снегу коченели ноги!). По показанию старосты, священника, других свидетелей, - тотчас по приезде в Устивицу он достал откуда-то "простую палку" и кинулся бить ею людей, стоявших у входа в правление. Он кричал, чтобы ему подали "эту бабу", с которой он намерен расправиться. Речь шла об учительнице, которая, счастливо избегнув зверской расправы исступленного чиновника, ни к какому даже дознанию не привлекалась.

   Таковы, между прочим, "маленькие дополнения", которые внесло следствие, тянувшееся около года. Неточности, которые теперь мне приходится признать, состоят в том, что у меня сказано, будто Маковецкая убита, а у Келеповой прострелены щеки, тогда как в действительности убита Келепова, а ранена Маковецкая. Есть указания на то, что Гарковенко ранен не во дворе, а на площади. Били не всех, стоявших на коленях, а только евреев, но зато "били поголовно" (показание Кияшко). "Если кто падал, то били и лежачего", - как простодушно свидетельствует один из исполнителей, бомбардир Кожевников {Лист дела 110.}.

   И подумать, что все это делалось после того, как "зачинщики" б_ы_л_и а_р_е_с_т_о_в_а_н_ы у_ж_е н_а_к_а_н_у_н_е, без малейшего с чьей бы то ни было стороны сопротивления. Все это было известно в первые же дни высшей администрации края из доклада земского начальника (г-на Данилевского), от священников, нарочно приезжавших для этого к губернатору, из газет. А суду - от почетного мирового судьи Лукьяновича, а затем из дознания, п_р_о_и_з_в_е_д_е_н_н_о_г_о т_о_в_а_р_и_щ_е_м п_р_о_к_у_р_о_р_а н_а м_е_с_т_е.

   И несмотря на все это, ст. советнику Филонову было дозволено продолжать свои походы, последствием чего явилось новое кровавое избиение уже совершенно неповинных жителей Кривой Руды!

   "Обращаясь к тем частям письма Короленко, - говорится в утвержденном окружным судом заключении прокурора, - где изложена ч_и_с_т_о ф_а_к_т_и_ч_е_с_к_а_я с_т_о_р_о_н_а с_о_б_ы_т_и_й с м_о_м_е_н_т_а с_т_о_л_к_н_о_в_е_н_и_я т_о_л_п_ы с к_а_з_а_к_а_м_и (а только это, замечу от себя, и лежало в компетенции суда), н_е_л_ь_з_я н_е п_р_и_з_н_а_т_ь е_е в о_б_щ_е_м с_о_о_т_в_е_т_с_т_в_у_ю_щ_е_й д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_и. Несомненно, есть и в этой части "ошибки и неточности", по выражению свидетелей, но это всегда возможно при полной правдивости автора, когда приходится излагать события, передаваемые со слов других, да еще потерпевших людей. Как выяснилось на предварительном следствии, н_е_к_о_т_о_р_ы_е л_и_ц_а б_ы_л_и у_б_и_т_ы в м. С_о_р_о_ч_и_н_ц_а_х д_а_л_е_к_о о_т в_о_л_о_с_т_и {Прибавим: долго спустя после столкновения у волостного правления.}, а сторож г. Малинки, Отрешко, ни в чем неповинный, был убит действительно во дворе. Что касается "корреспонденции из Устивицы", в_с_е и_з_л_о_ж_е_н_н_ы_е в н_е_й ф_а_к_т_ы н_а_ш_л_и с_е_б_е п_о_л_н_о_е п_о_д_т_в_е_р_ж_д_е_н_и_е н_а п_р_е_д_в_а_р_и_т_е_л_ь_н_о_м с_л_е_д_с_т_в_и_и. Не подтвердилось лишь сообщение о грабежах и насилиях казаков над жителями, хотя по этому поводу в м. Устивицы, как и в мест. Сорочинцах, ходили упорные слухи {Позволяю себе исправить "фактическую неточность", допущенную судом. В деле есть показания урядника, сельских должностных лиц и священника, говорящих не только о с_л_у_ч_а_я_х_, н_о и о п_р_я_м_ы_х з_а_я_в_л_е_н_и_я_х п_о_т_е_р_п_е_в_ш_и_х, а это не одно и то же. Урядник Бокитько, старшина Луценко и поч. миров. судья Лукьянович говорят о начатом уже дознании и о составленных списках потерпевших, уничтоженных исправником. Можно ли при таких условиях говорить, что слухи не подтвердились, а если не подтвердились, то - почему?}.

   Итак, даже по признанию суда, факты изложены правильно. Отсюда ясна первая цель, которую я преследовал, печатая свое письмо:

   О_н_а с_о_с_т_о_я_л_а в о_г_л_а_ш_е_н_и_и п_р_а_в_д_ы.

   Далее. Автор "заключения", утвержденного судом, как и авторы некоторых газетных статей, находят, что писатель Короленко недостаточно ярко оттенил события, предшествовавшие столкновению 19 декабря, и что даже стиль писателя Короленко, в первой части его письма тусклый и бледный, резко отличается от слишком яркого стиля, которым он изображает действия Филонова. Правда, и г. прокурор, и члены окружного суда, утверждавшие его заключение, высказывают справедливое соображение, что, во-первых, "освещение событий не наказуемо" (иначе сказать, не подлежит и судебной квалификации), и, во-вторых, что оно "может быть результатом просто точки зрения автора".

   Это последнее соображение совершенно верно. У меня есть на все эти события своя точка зрения, отчасти, пожалуй, совпадающая с заявлениями, приложенными к манифесту 17 октября. С этой точки зрения, - "корни волнений, охвативших русский народ", лежат очень глубоко, и, чтобы говорить о них с достаточной полнотой, пришлось бы, пожалуй, подняться к событиям гораздо более ранним, чем 17-18 декабря 1905 года. Но и помимо всяких "точек зрения", суду не угодно было обратить внимание, что "разница стилей" и настроений писателя в данном случае отражала только в_о_п_и_ю_щ_у_ю р_а_з_н_и_ц_у п_о_л_о_ж_е_н_и_й.

   Сорочинские жители за то, что произошло 19 декабря, понесли уже тяжкую кару, для очень многих далеко не соразмерную с виной: двадцать человек из них было убито, причем некоторые, по признанию самого суда, убиты далеко от волости и совершенно безвинно. Другие изранены и подверглись истязаниям, потому что стоять на коленях в снегу, для иных еще под ударами нагаек, хотя бы и три часа, - есть жестокое истязание. Наконец третьи - и теперь, когда я пишу эти строки, ждут еще судебного воздаяния.

   А ст. советник Филонов в то время, когда я, взволнованный рассказами об его действиях, писал открытое письмо, оставался на своем посту и отправился в новые экспедиции, на новые жестокости и насилия.

   Полагаю, что критики, более компетентные в вопросах стиля и настроения, увидят в моем письме естественное негодование против б_е_з_н_а_к_а_з_а_н_н_о_с_т_и официального лица, допустившего массовые истязания, тогда как жители Сорочинец понесли наказание свыше всякой законной меры и готовы нести прибавочную кару уже по закону.

   Отсюда - другая цель, которую я ясно выразил в конце своего письма:

   Я д_о_б_и_в_а_л_с_я с_у_д_а и д_л_я д_р_у_г_о_й с_т_о_р_о_н_ы.

   Была и третья. Она диктовалась надеждой, что громко сказанная правда способна еще о_с_т_а_н_о_в_и_т_ь р_а_з_л_и_в_а_ю_щ_у_ю_с_я в_с_е ш_и_р_е э_п_и_д_е_м_и_ю ж_е_с_т_о_к_о_с_т_и.

   Наконец, В то время, когда я писал свое письмо,- в моем воображении неотступно стояло представление об этой серой толпе, так резко пережившей такие противоположные настроения. Еще недавно она была охвачена эпидемическим волнением, загипнотизированная сильной волей одного, почти неведомого ей человека. Через два дня те же люди стояли на коленях перед другим человеком, окружившим их войском и пушками, загипнотизировавшим их ужасом беззаконных насилий.

   Я хотел рассеять этот гипноз, вызвать новое настроение, достойное будущих граждан обновляющейся страны. Голос печати, независимый и смелый, должен был поднять этих людей с колен и напомнить, что и у них есть право, скрепленное обещаниями равенства перед законом, которого они должны добиваться сознательно и открыто.

   Сдавленные чувства людей, покорно стоящих на коленях в снегу, под ударами нагаек и жерлами пушек, - плохая почва для "общественного спокойствия", не говоря уже о "новых началах" и их гарантиях. Гораздо надежнее со всех точек зрения напоминание "о законе, суровом, но беспристрастном и справедливом, стоящем выше увлечений и страстей данной минуты, строго осуждающем самосуд толпы" {Цитата из моего открытого письма.}, но также устанавливающем равновесие между виной и наказанием и не допускающем мысли о безграничном произволе... одним словом, о законе, каким он д_о_л_ж_е_н б_ы_т_ь, к которому н_е_о_б_х_о_д_и_м_о с_т_р_е_м_и_т_ь_с_я.

   И если бы дружным усилиям независимой печати, лиц из общества, подобных мировому судье Лукьяновичу, священникам, приезжавшим к губернатору, и, наконец, самим потерпевшим удалось вывести самонадеянного чиновника из-за окопов "служебной гарантии", если бы состоялся суд и приговор, который бы сказал свое внушительное "Quos ego!" не одному Филонову, но и его многочисленным подражателям, то это было бы законным выходом из трагического положения, первой еще фактической победой новых начал на местах, одним словом, это создавало бы в деле "карательных экспедиций" то, что называют "прецедентом".

   Вот для чего я решился заменить безличные корреспонденции своим "открытым письмом", начинавшим планомерную кампанию. Как бы ни были слабы шансы успеха, возможный все-таки результат был тем дороже, что он был бы достигнут на почве борьбы вполне закономерной, к которой призывалось также и само население.

   И если бы это действительно удалось, если бы мы имели возможность огласить первые решительные и твердые шаги в этом направлении администрации и суда, - с той самой поры та же независимая печать стремилась бы только укрепить доверие к суду и вызывать ему всякое содействие. И тогда стиль писателя Короленко своим спокойствием и равномерностью удовлетворил бы, я уверен, самых взыскательных критиков из среды господ полтавских судей.

  

  

   Была ли какая-нибудь надежда на то, что эта прямая и ясная цель моего письма будет достигнута?

   Я знаю, какие улыбки вызовет мой ответ после всего, что произошло, и после того, как сам я целый год состоял под следствием и в подозрении за сообщение з_а_в_е_д_о_м_о п_р_а_в_и_л_ь_н_ы_х с_в_е_д_е_н_и_й. И тем не менее я все-таки отвечу, что эта надежда не была лишена некоторых оснований.

   Мое письмо было воспроизведено частью целиком, частью в значительных выдержках на страницах многих столичных и провинциальных газет. Затем переводы и выдержки появились в заграничной прессе. Я получал из-за границы письма, с просьбой о сообщении дальнейших судеб этого дела. Население, в свою очередь, шло навстречу усилиям печати, и мне предлагали сотни свидетельских показаний на случай суда. Две женщины, потерпевшие тяжкие оскорбления, соглашались даже рассказать о своем несчастье, если действительно состоится суд над Филоновым или надо мною.

   Тяжба между независимой печатью и произволом была поставлена широко и всенародно. На глазах у всей страны были указаны факты вопиющего беззакония в то самое время, когда она призывалась к законности, и характер репрессии явно не соответствовал обстоятельствам: уже в Сорочинцах толпа стояла на коленях; в Устивице картина еще менее осложнялась незначительными волнениями и закрытием винной лавки. Криворудский погром не осложнялся уже ничем, и вопиющие стороны "карательных приемов" Филонова выступали неприкрытые и беззащитные перед самым элементарным правосудием.

   К тому же я оставался на месте, готовый поддерживать свое обвинение или отвечать за него. Таким образом типичная картина усмирений была поставлена точно под стеклянным колпаком, на виду у русской и заграничной печати. Оставалось довести ее до конца, освещая весь ход этого дела и каждый шаг правосудия.

   Есть некоторые, косвенные, правда, указания на то, что положение полтавской администрации в эти дни было очень затруднительно и что в ее среде существовали колебания, пошатнувшие служебную неприкосновенность ст. сов_. Филонова. Это я заключаю, между прочим, из той позиции, которую после моего открытого письма занял официозный орган местного чиновничества "Полтавский вестник" (редактор его, г. Иваненко, чиновник, совмещавший с редактированием "Вестника" также и должность редактора "Губернских ведомостей").

   И вот в одной из статей, появившейся спустя три дня после моего письма, эта газета не решается прямо опровергать, а только заподозревает правильность фактов (которые, конечно, официозу были отлично известны). Далее газета указывает на "наше время", когда "разные агитаторы заставляют толпу ходить с красными флагами, петь бессмысленные песни, зверски мучить животных (sic!), пускают по миру ни в чем не повинных людей", причем "зарево пожаров освещает путь озверелой толпы". Еще далее идут не особенно тонкие намеки на то, что именно писатель Короленко своей литературной деятельностью поощряет и вызывает все эти ужасы, и, наконец, высказывается предположение, что "открытое письмо" вызвано не чем иным, как мучениями совести, которая по всем этим причинам терзает писателя Короленко.

   Статья кончается следующими строками, характерными на столбцах заведомого официоза:

   "Г. Короленко не прочь сесть на скамью подсудимых, если на ней не сядет Филонов. Лучше всего, если сядут о_б_а р_я_д_о_м, - писатель Короленко и статский советник Филонов - и свободно выскажутся один против другого - может быть, тогда яснее станет, насколько каждый из них праведник и насколько грешник. И окажутся п_и_с_а_т_е_л_ь и с_т_а_т_с_к_и_й с_о_в_е_т_н_и_к о_д_н_о_й ц_е_н_ы" {"Полтавский вестник", 15 января 1906 г.}.

   То, что сказано о "писателе Короленко", разумеется, никого удивить не может. Но когда небольшой местный чиновник решается в субсидируемой газетке поставить "старшего советника губернского правления" наряду с таким жалким субъектом, как писатель Короленко, когда он позволяет себе даже высказывать ужасное предположение, что старший сов