и число иностранных офицеров в наших войсках было вообще предано Петру, что и весьма естественно, если припомним милости его к Лефорту и Тиммерману, и упоминаемые некоторыми иностранными писателями, частые его посещения Немецкой Слободы. Во-вторых, мы заключаем, что в это время иноземный элемент был в Москве далеко не ничтожен. В самом деле, еще царь Алексей набирал за границей офицеров; боярин Матвеев, как мы видели, ласкал иностранцев; правительство царевны им покровительствовало. Таким образом, Немецкая Слобода населялась и обогащалась торговлей и промышленностью, которые многими отраслями своими находились исключительно в руках иностранцев. Шлейссинг, издавший свою книгу[18] в 1693 году, и следовательно писавший ее в эпоху, которой мы занимаемся, упоминает о двух прекрасных аптеках, содержимых немцами, и о значительном числе иноземных медиков, из коих некоторые пользовались большой репутацией (как например Блументрост); а как Петр не только покровительствовал подобно своим предшественникам, но и лично ласкал иноземцев, то не мудрено, что с одной стороны они поспешили передаться ему, а с другой, что их пример имел немаловажное влияние и на Москву в подобных обстоятельствах, и на самое течение дел, ибо переход целого полка, которым командовал притом генерал, отличенный правительством от царевны, и донос, поданный одним из полковников стрелецкого войска, некогда главной опоры этого правительства, суть обстоятельства значительные, которые в минуту шаткости и колебания умов должны были сильно подействовать в пользу Петра и против царевны.
В самом деле, с этой минуты дело прежнего правительства можно считать проигранным. Князь Борис Алексеевич Голицын, продолжавший и в эти минуты сохранять родственные связи с князем Василием, убеждал его не медлить принесением покорности; Петр требовал к ответу Шакловитого. Несколько дней тому назад царевна на подобное требование отвечала угрозами, теперь она смутилась; старший царь объявил, что он поддерживать ее против брата не станет; окружающие молили ее не раздражать Петра (так как некогда они убеждали царицу Наталью Кирилловну выдать Ивана Нарышкина), и судьба Шакловитого, злодея, положим, но преданного, но верного царевне, была решена: он был выдан на очевидную смерть. Какого еще доказательства смирения можно было ожидать? И кто из преданных прежнему правительству людей мог после этого считать себя безопасным? Не думая более искать покровительства у царевны, так очевидно сознавшей свое бессилие, лучшие слуги ее, воеводы крымской армии, еще недавно публично осыпанные похвалами и милостями, Неплюев, Змиев, Косогов, участник славного договора с Польшей, Украинцев, и наконец сам Голицын, решились отправиться в Троицкий монастырь по приказанию молодого царя, которого преобладание над сестрой не оставляло более и тени сомнения. Правление ее, можно сказать, кончилось.
Два дня жил могущественный любимец Софии в слободе монастырской, ожидая приговора и возлагая всю надежду на заступление и ходатайство своего двоюродного брата, человека близкого царю Петру, князя Бориса Алексеевича. 9-го сентября, вечером, его и других прибывших с ним воевод потребовали в монастырь. Они пришли пешком с поникшими главами; в тесной избе (кельи?), куда Голицын вступил, и которая была полна народа, ему приходилось проталкиваться, говорит Гордон; на него уже никто не обращал внимания, никто не хотел замечать его, а если кто и замечал, то разве для того, чтоб оскорбить словом или хоть взором. Наконец было прочтено царское решение: за то что они, то есть князь Василий и его сын Алексей, докладывали царевне "о всяких делах мимо их", и писали имя ее обще с именами государей, да за неудачу похода против татар, оба они, отец и сын, лишены были боярского сана и приговорены к ссылке; имение же их отбиралось в казну[19]. К такому же наказанию приговорен был Неплюев. Змиев ссылался на вечное житье в свое костромское имение, Косогов и Украинцев были освобождены от всякого взыскания.
Не зная в подробности, что было раскрыто в деле Шакловитого, не можем сказать, в какой мере все лица, подвергшиеся наказаниям, и в чем именно, были найдены виновными: вышеприведенные обвинения не довольно определенны. Но приближенные к Петру лица были недовольны слишком снисходительным приговором Голицыну; говорили, что брат его, князь Борис, скрыл часть его преступлений, и сей последний едва не лишился милости царской[20]. Поспешим однако прибавить, что он успел без труда оправдаться в глазах царя, и не усомнился приехать утешать пораженного несчастьем своего родственника, которого он даже провожал несколько верст, к великому соблазну новых приверженцев возникавшего правительства: черта великого благородства, делающая столько же чести самому князю, сколько и царю, который не оскорбился его участием в любимце царевны.
11-го числа казнены Шакловитый и многие из его сообщников; другие сосланы в сибирские города на вечное житье[21]. И долго еще - даже в следующем году - грозные указы, поражавшие лица, более или менее замешанные в соучастии с Шакловитым, поддерживали в народе пугливое о нем воспоминание!..
Через несколько времени после казни Шакловитого был привезен в Троицкий монастырь и казнен смертью посланный в Смоленскую область монах Селиверст Медведев, записки коего нам бывали часто полезны при изучении описываемой эпохи, "чернец великого ума и остроты", как выразился о нем один из современников, человек неприязненной ему партии.
Наконец очередь дошла и до самой царевны. 7-го сентября последовал указ[22] об исключении ее имени из царского титула. Она была исключена из участия в правлении и наконец удалена в Новодевичий монастырь, где в последствии приняла чин инокини под именем сестры Сусанны и после пяти лет унылого заключения скончалась, как гласит надпись на ее гробнице, сорока шести лет, девяти месяцев и шестнадцати дней от рождения, 4-го июля 1704 года.
С тех пор прошло слишком полтораста лет; далеко ушла с того времени Россия на поприще и гражданского устройства и просвещения, а с тем вместе почувствована была потребность отдать себе отчет во всем совершившемся; судьбы отечества сделались предметом горячего изучения сначала небольшого числа избранных людей, потом и всего образованного большинства в России. Преобразование, совершенное Петром, плодовитые царствования Иоаннов, смутное время самозванцев, тяжкое иго татар, темные годины распрей удельных, отдаленнейшая древность нашего отечества, домашний быт наших предков, судьбы диких и давно исчезнувших племен, соприкасавшихся с народом русским, - подвергались изучению внимательному, глубокому, терпеливому; но о семи годах правления царевны Софии упоминалось только вскользь, мимоходом, в учебниках; отдельного же изучения их никто не предпринимал до сего времени.
Это образовало пробел в нашей исторической литературе, а с тем вместе и в наших исторических понятиях. Царствование Петра представляется нам без всякой почти связи с предшествующими; мы слишком буквально приучились понимать слова: Петр создал Россию. Петр произвел в ней огромную реформу, - переворот, готовы мы сказать, государственный и общественный; но в истории нет скачков и перерывов, и при внимательном изучении предшествующей Петровым преобразованиям эпохи, при более глубоком исследовании самого царствования Петрова, без всякого сомнения откроется связь, соединяющая так называемую древнюю, допетровскую Русь с Россией новой, европейской.
Укажем например на местничество, истребленное за несколько лет до воцарения Петра: не было ли соборное деяние царя Феодора явным переходом от понятий о старшинстве родов к понятию о старшинстве чинов, от заслуги рода к заслуге лица? Да и не видали ли мы во время крымского похода, при царевне, в числе воевод, вслед за Шеиным и Долгоруковым, Леонтьева, человека хотя и родовитого, но принадлежавшего к роду, в то время захудалому? Петр, говорят, первый открыл доступ иностранцам: мы думаем, что он только шире своих предшественников открыл иностранцам двери в Россию, настойчивее вызывал их, но мы видели выше, что и прежние правительства не были им враждебны, а царевна им покровительствовала даже в отношении к их вероисповеданиям. Прибавим к этому, что Петр приобрел три немецкие провинции, которые разумеется значительно усилили немецкий элемент, существовавший, как было замечено, и прежде в нашем войске. Петр конечно более прежних царей ласкал иноземцев, сближался с ними, быстро возвышал тех из них, которых считал достойными (не всегда однако справедливо, как например дюка де Кроа); но мы не думаем отвергать мысли, что он далеко опередил своих предшественников: мы только говорим, что он во многом нашел более или менее явные начатки нововведений.
Не менее ощутительна связь древней России с новой и в отношении к внешней политике. И царь Иоанн IV и Годунов стремились к Балтийскому морю, к старинным вотчинам своим: Юрьеву, Копорью, Ижорской земле. Царь Алексей, не успев в войне со шведами, сделал первый шаг к югу приобретением Украйны. Царевна укрепила за собой Запорожье, то есть устья Днепра и привела Россию в соприкосновение с Черным морем, к которому она и устремилась, как мы видели, всеми силами. Преобладание России над Польшей началось Андрусовским миром и сильно утвердилось договором 1686 года. Наконец первая наша наступательная война против Турции, так же как первый обширный европейский союз, суть явления, относящиеся к эпохе правления Софии. Конечно Петр в долгое царствование свое далеко оставил за собой слабые и часто неуспешные попытки прежних правлений, - но эти попытки были: вот на что стараемся мы указать, не думая тем умалить заслуг великого государя, но отстаивая историю нашу от довольно общего поверья о нелогичности ее течения, от обвинения в скачках.
Поверью этому дали, кажется нам, повод общественные преобразования, введенные Петром. Женщина введена была в жизнь общественную... Этот радикальный глубокий переворот сильно поразил умы иностранных писателей, говоривших о нашей истории, равно как поразила их внешняя сторона нововведений Петровых: европейский костюм, наружная обстановка общественной жизни. Да и сами мы, видя на стенах наших дворцов, архивов, библиотек, портреты предков наших, изображенных столь различно в эпохи столь между собой близкие: одних в полуазиатских костюмах с бородами, других в париках и орденских лентах, - мы сами допускаем воображению нашему представлять слишком резким различие внутреннее, существовавшее между Петровской эпохой и эпохой предшествовавшей. Только одно внимательное, добросовестное, беспристрастное изучение той и другой может нам дать о них верное понятие и поставить на истинную точку зрения как правление Петра, так и правления, ему предшествовавшие, его породившие, и восстановить в науке связь, существующую в действительности между древней и новой Россией.
[1] Полн. Собран. Закон. т. II No 1258.
[2] Крекш. 76.
[3] Hammer. Hisct. de l'Emp. Ottoman. Liv. LVIII.
[4] Полн. Собр. Закон. Т. II. No 1224, 1280, 1320.
[5] Tageb. de G. Gordon. T. II, 249 и след.
[6] Крекш. 76.
[7] Древ. Русс. Библиотек т. XI, 163.
[8] Ист. Мал. России, III гл. XXIV. Георгия Конисского, в Чт.
[9] Tageb. d. G. Gordon, t. II. 263.
[10] Полн. Собр. Зак. Т. III. No 1343.
[11] Tageb. d. G. Gordon, t. II. 266.
[12] Деян. Пет. Вел. Голикова, т. I, 178 и след.
[13] Tageb. d. G. Gordon, t. II, 267.
[14] Деяния Петра В., Голикова, т. I, 215.
[15] Голиков говорит, т. I, 217: Троекурову приказано было сказать ей, чтоб она возвратилась, или в противном случае с ней "будет поступлено нечестно".
[16] Tageb. d. G. Gordon, t. II, 271.
[17] Tageb. d. G. Gordon, t. II, 278.
[18] Die Beiden Zaaren, 25.
[19] Полн. Собр. Зак. Т. III, No 1348.
[20] Tageb. d. G. Gordon, t. II, 278.
[21] Полн. Собр. Зак. Т. III. No 1349.
[22] Полн. Собр. Зак. Т. III. No 1347.
"Русский Вестник", No 2-3, 1856