Плеханов Георгий Валентинович - Экономическая теория Карла Родбертуса - Ягецова

  

   Судьба Родбертуса, как писателя, представляет собою довольно поучительное и, на первый взгляд, непонятное явление. Ученый, обладавший огромною и разностороннею эрудицией, оригинальный и глубокомысленный экономический писатель, Родбертус не удостоился, однако, до самого последнего времени не только надлежащей оценки со стороны огромного большинства своих товарищей по науке, но, можно сказать, совершенно игнорировался ими. "Конечно, - говорит берлинский профессор Ад. Вагнер, - каждому экономисту в Германии известно имя Родбертуса и название главных его сочинений, о содержании которых каждый экономист также имеет хоть приблизительное понятие" {См. статью Ад. Вагнера в "Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft", 1878 года, erstes u. zweites Heft: "Einiges von und über Rodbertus-Jagetzow".}. Но дело в том, что Родбертус не принадлежит к числу писателей, по отношению к которым можно было бы довольствоваться "приблизительным понятием о содержании их сочинений". С самых первых шагов своих в экономической литературе Родбертус является не популяризатором учений господствующей школы, даже не комментатором того или другого нового писателя. Он был оригинальным мыслителем, прилагавшим новые пути в области науки, - одним из первых серьезных критиков классической экономии. Чтобы понять роль и значение его теорий в истории политической экономии, необходимо было ознакомиться с ними из первых источников, т. е. из его сочинений. В особенности следовало сделать это немецким экономистам, главное достоинство которых заключается, как известно, в добросовестной и полной "Bücherkenntniss". Однако они довольствовались "приблизительным" понятием об учениях Родбертуса, да и этим, более чем поверхностным, знанием делились с публикой весьма неохотно. Д-р Гумпловиц, в своем "Rechtsstaat und Sozialismus", не без основания быть может, упрекает немецких ученых в том, что "многие из них умышленно обходили молчанием этого выдающегося экономиста".

   Так продолжалось долго, очень долго, едва ли не до начала семидесятых годов, когда отношение к Родбертусу, по крайней мере, части немецких экономистов радикально изменилось. С ним вошли в сношения и старались привлечь его к своему "социально-политическому" союзу так называемые катедер-социалисты; о нем заговорили, как о "самом оригинальном представителе экономического социализма", как о писателе, "стоящем выше Лассаля, Маркса и Энгельса". Так отзывается о нем, например, уже цитированный нами Ад. Вагнер. Разумеется, похвальные отзывы о писателе, подобном Родбертусу, не заключали бы в себе ничего удивительного, если бы дело не осложнялось несколькими довольно характерными обстоятельствами.

   Во-первых, странно встречать горячих поклонников Родбертуса в среде молодого поколения той самой школы, "отцы" которой более всего заслужили упрек в "умышленном игнорировании" его учений. Ад. Вагнер и его сотоварищи по эйзенахскому союзу превозносят того самого экономиста, на которого Рошер и Карл Книс почти не обращали внимания. Но это было бы, как говорится" полбеды, если бы" в научном миросозерцании катедер-социалистов теориям Родбертуса действительно отводилось сколько-нибудь видное место. На деле же оказывается, что отличительною чертою подобных Ад. Вагнеру поклонников "немецкого Рикардо" является полное их несогласие с учениями последнего. Сочиняемые ими панегирики Родбертусу нисколько не мешают им исповедывать теории, не имеющие ничего общего с его учением. Это отлично сознавал и сам Родбертус, решительно отказавшийся пристать к эйзенахскому союзу катедер-социалистов. "Я убежден,- писал он тому же Ад. Вагнеру, - что из Эйзенаха ничего не выйдет: ромашкой нельзя даже облегчить, не только излечить социальный вопрос"... Не смущаясь таким строгим приговором "оригинальнейшего представителя экономического социализма", члены эизенахского союза продолжали и продолжают выдавать себя за горячих его поклонников, особенно в тех случаях, когда заходит речь о сравнительной оценке Родбертуса - с одной стороны и Карла Маркса - с другой.

   С тем же рвением превозносят Родбертуса на счет Маркса и так называемые "социальные консерваторы" (sozial-konservativen), вроде Рудольфа Мейера, довольно известного в Германии автора книги о "борьбе четвертого сословия за свое освобождение".

   Незнакомому с делом могло бы показаться, что теории Родбертуса представляют собою последнее "трезвенное слово" буржуазно-юнкерской экономии, - слово, облеченное в ярко демократический наряд и потому оцененное по достоинству лишь в наше время заигрывания с народом даже самых закоснелых консерваторов. Однако такое предположение было бы совершенно ошибочно, так как причину странной перемены в отношении к Родбертусу консервативных и буржуазных писателей нужно искать не во внутреннем достоинстве его теорий. Она лежит в истории борьбы различных классов европейского общества, имевшей такое огромное влияние на развитие экономических учений. Различные перипетии этой борьбы отразились на литературной судьбе Родбертуса и обусловливали то или другое отношение к нему его ученых современников из среды "охранителей". Дело в том, что Родбертус с полным основанием может быть причислен к той блестящей, хотя и немногочисленной фаланге экономистов, которая украшается именами Маркса, Энгельса и Лассаля. Почти одновременно с двумя первыми из названных писателей выступил он на поприще экономической литературы и так же, как они, посвятил свои силы изучению вопроса о положении и роли труда в современном обществе. Правда, "практические предложения" его далеко не были так радикальны, как стремления Маркса и Энгельса. Но теоретические основы этих "предложений" сильно противоречили учениям господствовавших школ и весьма близко подходили к учениям крайних партий. Лет двадцать тому назад одного этого было достаточно, чтобы вызвать негодование и высокомерное презрение патентованных экономистов. Родбертуса "замалчивали" тогда, как опасного и легкомысленного новатора.

   Не так обстоит дело теперь. Уже со второй половины сороковых годов сделавшееся заметным новое направление в экономической науке окончательно сложилось ныне в стройную систему, самым полным выражением которой служит "Капитал". Автор его оказался вооруженным таким громадным количеством данных, обнаружил такую колоссальную ученость, что волей-неволей приходилось с ним считаться. Но Маркс, как известно, не останавливался на "критике политической экономии". Последовательный до конца, он взялся за практическую деятельность и обнаружил при этом такие неприятные для буржуазии наклонности, что Родбертус, несмотря на всю свою ученую ересь, явился просто агнцем в сравнении с этим беспокойным человеком. Кроме того, и среда, к которой обращались Маркс и его последователи, к концу шестидесятых годов стала гораздо более восприимчивой к их проповеди, чем была она до февральской революции. Движение западно-европейского рабочего класса принимало все более и более грозный характер. Не дождавшись от буржуазии облегчения своего положения, пролетарии пришли к тому убеждению, что "освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих". Понятно, что "самопомощь", к которой стремились теперь рабочие, не имела ничего общего с "самопомощью", рекомендованной им, например, Шульце-Деличем. Тогда-то вспомнили буржуазные экономисты, что где-то в Померании проживает, в своем имении, ученый, держащийся таких же, по-видимому, как и Маркс, научных воззрений, но отличающийся гораздо более смирным нравом. Особенно привлекательным казалось для почтенных ученых то обстоятельство, что в политике Родбертус не только не разделял воззрений Маркса или Лассаля, но и прямо объявлял себя консерватором. Понятно, что в том затруднительном положении, в которое поставил экономистов автор "Капитала", Родбертус представлял для них настоящую находку. Он являлся противоядием, весьма полезным для рабочих, зараженных "лжеучениями" Маркса. Окончательного излечения теории Родбертуса, конечно, принести им не могли, потому что в сравнении с "любезно-верными" бисмарковскому режиму катедер-социалистами Родбертус все-таки, говоря его собственными словами, являлся "черною еретическою душою". Но упомянутый выше консерватизм Родбертуса, считавшего вредной всякую политическую самодеятельность рабочего класса, делал его гораздо менее опасным для буржуазии, чем Маркса и его последователей. Кроме того, Родбертус, как это видно да переписки его с Лассалем, полагал, что окончательное осуществление его теорий возможно не ранее... пятисот лет. Дело откладывалось, следовательно, в такой долгий ящик, что ученая "ересь" нашего автора утрачивала немалую долю своего практического значения. Оставались лишь ближайшие требования Родбертуса, представлявшие собою самую слабую часть его воззрений и тем охотнее выдвигавшиеся на первый план буржуазными экономистами, чем меньше нужно было остроумия для обнаружения их несостоятельности.

   Таким образом, Родбертус являлся меньшим из двух почти неизбежных в настоящее время на Западе зол. И несомненно, что именно этому стечению обстоятельств обязан он тем вниманием, которое стали оказывать ему теперь катедер-социалисты. Тому, кто назвал бы наше объяснение невероятным, мы напомним прием, оказанный книге Кэри со стороны немецких "манчестерцев". Автору ее прощалось пристрастие его к покровительственному тарифу, - пристрастие, составляющее, как известно, смертный грех в глазах "манчестерцев". Его провозгласили великим экономистом единственно во внимание к заслугам его по измышлению нового закона заработной платы, отличающегося весьма успокоительными свойствами.

   Вообще, западноевропейские буржуазные экономисты находятся теперь далеко не в таком положении, чтобы их могла интересовать та или другая теория an und für sich. Решающее значение имеют в их глазах практические стремления авторов этих теорий и прежде всего разумеется, вопрос о политической самодеятельности рабочих классов Писатель, выступающий против организации рабочих в особую политическую партию, наверно приобретает симпатии буржуазных экономистов, какими бы теоретическими соображениями он при этом ни руководствовался.

   Но если восторженные отзывы Ад. Вагнера о Родбертусе вызываются побуждениями, имеющими очень мало общего с наукой, то это не уменьшает заслуг самого Родбертуса и не мешает ему занимать одно из самых видных мест среди экономических писателей XIX века. Ставить его "выше Маркса и Энгельса", конечно, невозможно Учение его не может быть поставлено даже рядом с учением этих последних. Неверно также и то, что Родбертус, будто бы, ранее Маркса и Энгельса высказал те положения, которые легли потом в основу "Капитала". Первое сочинение Родбертуса, "Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände", появилось в 1842 году. Менее чем через два года после этого начали выводить в Париже "Deutsch-Französische Jahrbücher", издававшиеся Арнольдом Руге и Карлом Марксом Печатавшиеся в этом издании статьи Маркса и Энгельса вовсе не были повторением мыслей, высказанных в 1842 году Родбертусом. В них выражались, напротив, самостоятельные воззрения их авторов, во многих случаях несогласные с учением Родбертуса. Мы не говорим уже о книге Энгельса "Lage der arbeitenden Klassen in England "(1845), о "Misère de la philosophie" (1847) Маркса и других сочинениях, в которых экокомическая теория означенных авторов является уже в довольно законченном виде. Факты не позволяют, следовательно, утверждать, что автор "Капитала" заимствовал основные свои положения у Родбертуса. Они показывают, что Родбертус, Маркс и Энгельс одновременно выступили на литературное поприще, и что первый из названных писателей с одной стороны, Энгельс и Маркс - с другой, уже с начала сороковых годов держались самостоятельных, имевших, правда, много общего, но во многом и расходившихся теорий.

   Но, оставляя в стороне излишние притязания, к которым был склонен иногда и сам Родбертус {"Вы увидите, - говорит он в одном из своих писем к Вагнеру, - что уже с 1842 года я неизменно держусь одних и тех же воззрений и что другие, как, например, Маркс, натолкнулись на многое из того, что уже раньше было напечатано мною".}, за ним все-таки, повторяем, нужно признать огромные заслуги в экономической науке. Сочинения его должны возбуждать тем больший интерес всякого беспристрастного человека, чем более склонности к злоупотреблению его именем обнаруживают люди той или другой партии. Учение его сохранило весь свой интерес до настоящего времени, так как многие положения, общие ему с Марксом и Энгельсом, и поныне еще вызывают ожесточенные нападки буржуазных экономистов. Еще большее значение имеют его сочинения для тех, кто желал бы ознакомиться с историей экономических учений во второй половине XIX столетия. Сравнительная оценка теорий Родбертуса с одной стороны и учений "историко-реалистической школы" - с другой как нельзя более ясно показывает, кто внес действительно новый вклад в науку и кто ограничился пережевыванием, перекраиванием и даже порчей оставшегося от экономистов-классиков наследства.

   Ввиду этого нельзя не порадоваться появлению перевода на русский язык историко-экономических исследований Родбертуса. С своей стороны, мы считаем нелишним представить читателям изложение экономической доктрины этого замечательного писателя.

  

   Прежде чем перейти к экономическому учению Родбертуса, мы позволим себе остановить внимание читателя на его жизни и практической деятельности. На это потребуется тем менее времени, что, во-первых, сколько-нибудь полной его биографии до сих пор не существует, а во-вторых, большая часть жизни Родбертуса протекла в мирной тиши ученого кабинета, вдали от политических тревог и волнений. Естественно поэтому, что биография Родбертуса и не могла бы возбуждать в. читателе того живого интереса, который вызывается одной какой-нибудь "страницей из жизни Лассаля".

   Карл Родбертус-Ягецов родился в 1805 году в Померании, учился сначала во Фридланде, потом в Геттингене и в 1827 году, окончивши университетский курс, поступил на службу. Но уже в начале тридцатых годов он вышел в отставку и всецело посвятил себя научным занятиям, к поземельным собственникам и "капиталистам", т. е. людям, доход которых образуется из процентов с отданного взаймы денежного капитала. По его мнению, эти способы получения дохода, без всякого труда, были главной причиной большей части общественных бедствий настоящего времени. Фон Кирхман совершенно упускал из виду, что прибыль предпринимателя представляет собою такой же неоплаченный труд работника, как и поземельная рента или процент на денежный капитал. Ответом на эти статьи фон Кирхмана и явились "Социальные письма" Родбертуса, в которых последний противопоставил взглядам Кирхмана и других писателей свою собственную теорию ренты и промышленных кризисов. "Sociale Briefe an von Kirchmann", вышедшие в 1850-51 годах, содержат уже более полное и подробное изложение экономического учения Родбертуса, чем первый труд его "Zur Erkenntnis etc.". Вместе с тем, они являются последним сочинением нашего автора, посвящен-ным общим вопросам народного хозяйства. Правда, немецкая литература обогатилась с тех пор еще не одним трудом, вышедшим из-под пера Родбертуса. Но это были специальные сочинения, посвященные частным практическим вопросам и лишь мимоходом затрагивавшие основные теоремы экономической науки. К этой категории относятся исследования Родбертуса о поземельном кредите, из которых главное, "Zur Erklärung und Abhülfe der heutigen Kreditnoth des Grundbesitzes", вышло в 1869 году в Иене. К тому же периоду литературной деятельности нашего автора относятся две небольшие брошюры его по рабочему вопросу. Когда Лассаль начал свою агитацию в среде немецких рабочих, комитет "Рабочего союза" обратился к автору "Социальных писем" с просьбой вступить в возникающую организацию или, по крайней мере, помочь ей советами и указаниями. Лассаль с самым горячим сочувствием относился к мысли привлечь на сторону "Союза" Родбертуса, "Письма" которого он, по его собственным словам, прочел еще в 1853 г. "с величайшим вниманием". Родбертус уступил письменным настояниям Лассаля и переслал ему для напечатания свое "Открытое письмо комитету немецкого рабочего союза", которое и появилось в 1863 году в Лейпциге. Но желанного Лассалем полного соглашения между ним и Родбертусом все-таки не произошло. Последний не принял активного участия в начинавшемся рабочем движении и, несмотря на неоднократные просьбы Лассаля, не появился даже ни на одном рабочем собрании. Родбертуса смущала выработанная Лассалем программа союза, в которой требование всеобщего избирательного права занимало первое место. Лассаль добивался его, как известно, с целью образования особой политической партии рабочих, что, как мы уже сказали выше, казалось Родбертусу не только излишним, но даже и вредным. Это и был важнейший пункт разногласия, о который разбились все стремления этих замечательных людей к взаимному сближению.

   С бóльшим сочувствием отнесся Родбертус к "социально-консервативному" изданию "Berliner Revue", издававшемуся Рудольфом Мейером. Родбертус не отказался сотрудничать в нем и написал для него несколько статей. Самою интересною из них является статья "О нормальном рабочем дне", вышедшая в 1871 году отдельной брошюрой. Родбертус излагает в ней подробнее, чем в каком-либо другом своем сочинении, "практические предложения" свои, для которых главные труды его являлись лишь "необходимой теоретической основой". Он доказывает в ней необходимость таких законодательных постановлений, которые позволили бы рабочим "воспользоваться увеличением производительности национального труда", не нарушая в то же время "прав поземельных собственников и капиталистов". Для оценки экономической доктрины нашего автора брошюра эта имеет очень важное значение. Нам придется поэтому еще неоднократно возвращаться к ней в нашем дальнейшем изло-жении. Теперь же мы скажем несколько слов о другого рода работах Родбертуса, тесно связанных с экономическим его исследованием.

   Как увидит читатель ив следующих глав нашей статьи, одною из характернейших особенностей учения Родбертуса было убеждение его в том, что существующие ныне формы общественно-экономических отношений нельзя рассматривать, как постоянные и неизменные, возникшие с первых же шагов экономической деятельности человека и безусловно для нее необходимые. Свойственный капиталистическому обществу способ производства, обмена и распределения представлялся ему не более как "исторической категорией", созданной экономической необходимостью и носящей в самой себе задатки дальнейшего своего развития и преобразования. Естественно было поэтому, что исследования Родбертуса не ограничивались экономической жизнью современного общества. Ему необходимо было обратиться к изучению истории, чтобы открыть в ней законы, под влиянием которых совершаются образование и смена общественно-экономических формаций. И он не только хорошо ознакомился с экономической историей цивилизованных народов, но и внес несколько ценных вкладов в литературу этого предмета. С 1864 г. он стал помещать свои исследования по политической экономии классической древности в "Jahrbücher für Nationale-Oekonomie und Statistik", издававшихся Бруно Гильдебрандом. Первым из этих историко-экономических трудов Родбертуса был переведенный ныне на русский язык опыт об "адскрипциях, инквилинах и колонах". За ним последовали статьи "об истории римского трибута со времен Августа", "о стоимости денег в древнем мире" и т. д. И хотя работы этого рода далеко не составляют главной ученой заслуги Родбертуса, но историки оказались более внимательными к трудам не принадлежащего к их цеху писателя, чем экономисты. Исторические исследования Родбертуса еще при жизни его обратили на себя серьезное внимание специалистов. По словам Ад. Вагнера, исследования эти "высоко ценятся историками-специалистами". Хотя некоторые его заключения, - например, по вопросу о возникновении колоната, - до сих пор еще подвергаются оспариванию, но даже те, которые пришли по этому вопросу к другим выводам, относятся к трудам его с величайшим уважением. Даже такой выдающийся знаток римских древ-ностей, как Л. Фридлендер, сознается, что ему в его исследованиях о римском народонаселении "оказывали существенную услугу подробные письменные указания Родбертуса". Ад. Вагнер совершенно верно прибавляет, что Родбертус имел "почти перед всеми без исключения историками и филологами огромное преимущество, заключавшееся в основательном знакомстве с политической экономией и сельскохозяйственной техникой". Благодаря своим обширным экономическим познаниям он умел поставить изучаемое им историческое явление на реальную почву развития общественного хозяйства. Таким образом, он сразу выходил из заколдованного круга туманных гипотез о "народном духе" и влиянии этого "духа" на политическую и правовую историю общества. Для примера сошлемся на вопрос о причинах перехода рабства в ту форму зависимости, которая известна под именем крепостничества. Известно, что вопрос этот давно уже привлекал к себе внимание историков, при чем одни приписывали названный переход влиянию христианства, другие апеллировали к особым свойствам "германского духа". Первым противоречили несомненные исторические факты {Ср. Histoire de l'esclavage ancien et moderne par A. Tourmagne, главу III пятой книги Le christianisme a-t-il détruit l'esclavage?, a также F. Laurent, "La féodalité et l'eglise" главу - ,,Affranchissement des serfs".}, вторые ничем не могли подтвердить свою мысль. Родбертус взглянул на дело с точки зрения экономической, и оно, - по крайней мере, по отношению к римским хозяйственным условиям, - представилось в совершенно ясном свете. В своем исследовании об "адскрипциях, инквилинах и колонах" он показал, что для "интенсивного, отличного от римского способа обработки полей необходима была непосредственная выгода самого возделывателя, а отсюда - участие владельца и, вследствие этого, только мелкое хозяйство. При наших теперешних общественных условиях это повело бы к образованию свободного класса арендаторов мелких участков с платою аренды деньгами. "Но одних вольноотпущенников было недостаточно для образования такого класса, да к тому же существовали уже кроме того рабы, которые приставлены были к лавкам и мелочным лавочкам на условиях, аналогичных с полевыми инститорами. Что же касается денежной аренды, то, по-видимому, и начато было с нее, но по тем же причинам, которые лежали в общих условиях древнего натурального хозяйства, и вследствие обесценения денег, от нее должны были отказаться. Словом, мелкое хозяйство и мелкая аренда, вынужденные обстоятельствами, видоизменились под влиянием существовавших условий так, что в арендаторы брались, главнейшим образом, рабы и аренда уплачивалась при этом натурой". Затем, под влиянием государственных потребностей, "законодательство прикрепило колонов к земле", и рабы-арендаторы превратились в крепостных, плативших "вместо прежней произвольной аренды только канон" {См. "Исследования в области национальной экономии классической древности". Выпуск первый, стр. 15, 34-35.}.

   Это исследование Родбертуса показывает, что и решение более общего вопроса о причинах исчезновения рабства и замены его крепостною зависимостью в средневековой Европе может быть найдено лишь в хозяйственных условиях того времени. И в этом смысле "Исследования в области национальной экономии классической древности" имеют большое философско-историческое значение.

   Но если до сих пор редки экономисты, рассматривающие хозяйственный строй современной Европы как преходящую "историческую категорию", то нужно сознаться, что еще реже встречаются историки, отводящие экономическому "фактору" надлежащее место в своих обобщениях. Неудивительно поэтому, что интерес, возбужденный историческими исследователями Родбертуса в среде специалистов, ограничивался пределами того или другого из разработанных им вопросов. Его оригинальные философско-исторические взгляды, - по свидетельству того же Ад. Вагнера, - "обратили на себя гораздо менее внимания", а еще того менее встретили они согласия и одобрения.

   Сотрудничество Родбертуса в гильдебрандовских "Jahrbücher" продолжалось до 1874 года, к которому относится последнее напечатанное историческое его исследование "Bedenken gegen den von den Topographen Rom's angenommenen Tract der Aurelianischen Mauer". История не отвлекла его, однако, от главного предмета его занятий - общих вопросов политической экономии. В 1875 году вышло новое издание двух последних "Писем" его к Кирхману. В предисловии к этому изданию Родбертус говорит, что он "намеревался прибавить к этим двум письмам новый отдел, который рассматривал бы логическую сущность главных национально-экономических понятий в различных исторических, одна другую сменяющих формах их развития".

   В этом отделе он имел в виду "провести резкую черту различия между логическими и историческими категориями во всех частях экономической науки, главным же образом в учении о капитале". Но ему не удалось исполнить это намерение. Продолжительная болезнь, к которой присоединилась еще потеря глаза, помешала ему докончить этот написанный уже начерно отдел ко времени печатания второго издания его "Социальных писем к Кирхману", а через пять месяцев по выходе в свет этого издания Родбертуса уже не стало. Он скончался в своем имении Ягецове 6-го декабря 1875 года от воспаления легких. Один из друзей покойного, биограф и издатель фон Тюнена, Шумахер-Цархлин взял на себя приведение в порядок и издание оставшегося после него "литературного наследства". А оно оказалось очень ценным. В бумагах Родбертуса было найдено введение к "Социальным письмам", написанное для предполагавшегося его первого "Письма", не вошедшего в издание 1875 года. Почти совершенно оконченным и готовым к печати оказалось новое, четвертое "Письмо", представляющее собою, очевидно, тот "новый отдел", который Родбертус считал необходимым для законченного изложения своих воззрений. Этому отделу был посвящен последний остаток сил семидесятилетнего ученого. Не далее как за две недели до своей смерти Родбертус писал Ад. Вагнеру, что его "приезд в Берлин замедляется все более и более", так как он "непременно хочет окончить" свое продолжение "Социальных писем к Кирхману". Это сочинение появилось в печати под именем "Капитала" после того, как написаны были эти статьи. Оно не дает, однако, ничего нового для характеристики экономических взглядов Родбертуса. Из других рукописей заслуживает особенного интереса незаконченное еще исследование о распределении национального дохода в Англии. Это исследование должно было служить иллюстрацией к учению Родбертуса о распределении дохода между различными классами современного общества.

   Весьма интересным дополнением к литературным трудам Родбертуса может служить переписка со многими из его современников. По замечанию Ад. Вагнера, "Родбертус был одним из тех немногих, которые пишут теперь длинные ученые письма". Он охотно вступал в переписку со всеми, обращавшими на себя его внимание оригинальностью своих воззрений или готовностью содействовать осуществлению его "практических предложений". Мы говорили уже выше, что в самый горячий период агитации Лассаля Родбертус состоял с ним в переписке, касавшейся как практической злобы дня, так и общих вопросов экономии и права. Письма Лассаля к Родбертусу, найденные в бумагах последнего, вышли потом отдельным изданием. Нельзя не пожалеть, что до сих пор не найдены письма Родбертуса к Лассалю, и, таким образом, знакомство наше с перепискою этих двух замечательных людей остается односторонним. Но зато уже несколько лет тому назад обнародованы письма Родбертуса к Ад. Вагнеру и архитектору Петерсу в Шверине {Статья эта была уже окончена, когда появилась в печати переписка Родбертуса с Рудольфом Мейером, в виде двух небольших томиков, содержащих в себе также некоторые статьи Родбертуса из "Berliner Revue". Нам придется коснуться этого издания при оценке "практических предложений" автора.}. В профессоре Вагнере он надеялся, по-видимому, встретить экономиста, способного усвоить более широкое миросозерцание, чем то, на котором остановились молодые отпрыски "историко-реалистической школы" - катедер-социалисты. Впоследствии он убедился, по-видимому, в неосновательности своих ожиданий, как об этом можно судить, по крайней мере, по письму его к тому же Ад. Вагнеру, от 20-го июня 1872 года. Мы приведем отрывок из этого письма, так как сам Ад. Вагнер справедливо замечает, что "оно характеризует принципиальное отношение Родбертуса к социальному вопросу". Речь идет в этом письме о задуманном в 1872 году плане объединения экономистов "антиманчестерского" направления. "Я не могу выразить вам, - писал по этому поводу Родбертус, - до какой степени счастливою кажется мне мысль об объединении людей науки против этого псевдонаучного направления (т. е. "манчестерства")... Но, признаюсь вам, я не думаю, чтобы ваше объединение могло и должно было идти дальше единодушного протеста против манчестерства. В социальном вопросе вы не согласитесь и не можете согласиться между собою. В лучшем случае вы должны будете выработать, чтобы не разойтись, род мозаичной программы (eine Art Mosaikprogramm), в которую каждый положит свой камень. Но я думаю, что это имело бы свои большие неудобства и скорее усыпило бы, чем возбудило внимание общества". Поэтому Родбертус просит при выработке программы "обойтись без его участия". Он прибавляет, что участие повело бы ко взаимным неудовольствиям. "При вашем благосклонном мнении обо мне вы совершенно упустили из виду, каким злостным еретиком, какою черною национально-экономическою душою являюсь я в вашей науке... Поэтому многие приняли бы меня за "Бебеля высшего сорта", и вы сами были бы, в конце концов, не рады, что связались со мною по поводу социального вопроса". И действительно, членам эйзенахского союза вообще, а профессору Ад. Вагнеру в особенности, Родбертус был далеко не товарищ. При всем своем "радикальном консерватизме", он никогда не стал бы провозглашать бисмарковский способ решения рабочего вопроса квинтэссенцией социально-реформаторской мудрости, как это делал Ад. Вагнер во время последних выборов в рейхстаг.

   Что касается архитектора Петерса, то он заинтересовал Родбертуса составлением "Вспомогательных таблиц" для определения "нормального рабочего дня". Таблицы эти имели огромное значение для "практических предложений" автора "Социальных писем к Кирхману", и нам придется еще коснуться их, равно как и возникшей по поводу их переписки, когда мы будем говорить о предложенных Родбертусом способах решения социального вопроса.

   Переходя теперь к изложению его экономической теории, мы напомним читателю, что нашему автору не удалось издать ни одного сочинения, которое могло бы назваться полным и систематическим изложением его учения. Нам придется, поэтому, пользоваться как различными литературными произведениями, так и ученою перепискою Родбертуса. При этом мы можем не стесняться в нашем изложении соображениями о времени выхода того или другого из его сочинений. Он сам говорил, что во все продолжение своей учено-литературной деятельности он неизменно держался одних и тех же политико-экономических воззрений.

  

   По основным положениям своей доктрины, Родбертус был учеником и последователем Смита и Рикардо. Во втором "Письме к Кирхману" он сам говорит, что теория его "есть лишь последовательный вывод из того - введенного в науку Смитом и еще глубже обоснованного школой Рикардо - положения, по которому все предметы потребления, с экономической точки зрения, должны рассматриваться лишь как про-

   дукты труда, которые ничего кроме труда не стоят". Но к тому времени, когда наш автор выступил на литературное поприще, это основное положение классической экономии далеко не могло назваться общепризнанным в науке. С легкой руки Ж.-Б. Сэя возникло и развивалось новое учение о стоимости, которое на место вполне определенного понятия о труде старалось поставить лишенное всякого реального содержания понятие о "производительных услугах"; труд, затраченный в производстве, смешивало с заработной платой и т. д., и т. д. Мало-помалу в заложенное Смитом и Рикардо здание экономической науки нанесена была такая масса всякого хлама, что невозможно было продолжать постройку этого здания без предварительной радикальной его очистки. Кроме того и само учение школы Смита - Рикардо, в чистом его виде, нуждалось в пересмотре и сообразных с обстоятельствами времени поправках. Нужно было отделить сущность учения экономистов-классиков от их второстепенных, более или менее случайных, более или менее ошибочных положений. Нужно было сопоставить их взгляды на вероятный исход общественного развития с тем состоянием, в котором находилась Западная Европа в конце первой половины XIX столетия. Чувствовалась потребность подвести итоги всему тому, что выиграло и потеряло общество с тех пор, как, освободившись от феодальных пут, оно пошло по пути капиталистического развития. Экономическая наука пришла в "критический период" своего развития. Люди беспристрастные находили, что не все идет к лучшему в царстве "свободной конкуренции", что невыносимое положение рабочих классов грозит целым рядом революционных движений и требует безотлагательного принятия самых серьезных мер. А периодические промышленные кризисы, гибельно отражавшиеся на благосостоянии всех классов общества, заставляли задуматься даже тех, которые из-за благоденствия буржуазии не заметили бы бедствий пролетариата. "Недостатки экономических отношений нашего времени, - писал Родбертус, - признаются теперь всеми: аристократией и народом, людьми, стремящимися вернуть прошлое, защитниками настоящего и провозвестниками будущего, теми, которые воображают, что наука о народном хозяйстве достигла уже высшей точки своего развития, равно как и теми, которые едва признают ее за науку". Но когда заходила речь о способах устранения этих недостатков, то различие интересов, положений и направлений вступало в свои права и подсказывало весьма различные, часто диаметрально противоположные мнения. Между реакционерами, которые, по словам Родбертуса, "искали спасения в возврате к средневековым отношениям", и теми крайними партиями, которые "хотели одним скачком перенестись в общественный строй, не имеющий никаких точек соединения с настоящим", располагалось множество оттенков более умеренного образа мыслей. Наш автор был одним из первых экономистов, пришедших к тому убеждению, что причина этих "несовершенств" лежит в эксплуатации человека человеком, и решившихся искать способов к ее устранению или, по крайней мере, ограничению. Чуждый того подогретого оптимизма, который уже в то время считался одним из несомненнейших признаков благонамеренности, Родбертус не скрывал от своих читателей ни размеров зла, ни исторического его значения. Резкими и смелыми штрихами нарисовал он безотрадную картину современных общественных отношений. "Пауперизм и торговые кризисы, - (писал он в первом "Письме к Кирхману", - таковы, стало быть, жертвы, которыми заплатило общество за свою свободу. Новые правовые учреждения освободили его от прежних цепей; оно вступило в обладание всеми своими производительными силами; механика и химия отдали в его распоряжение силы природы; кредит подает надежду на устранение других препятствий, - словом, материальные условия, необходимые для того, чтобы свободное общество сделать также и счастливым, находятся налицо,- а между тем, смотрите, новое бедствие заняло место старого бесправия. Рабочие классы, которые приносились прежде в жертву юридической привилегии, отданы во власть привилегии фактической, и эта последняя обращается по временам против самих привилегированных. Пять шестых нации, благодаря ничтожности своего дохода, не только были лишены до сих пор всех благодеяний цивилизации, но претерпевали иногда самые страшные бедствия нищеты, которая угрожает им беспрерывно. А между тем они - творцы всего общественного богатства. Их работа начинается с восходом и кончается только с закатом солнца, часто продолжается и ночью, но никакие усилия с их стороны не могут изменить их положения. Не возвышая своего заработка, они теряют последние остатки времени, которым могли бы воспользоваться для своего образования... Вместе с ростом национального богатства растет обеднение рабочих классов; чтобы воспрепятствовать удлинению рабочего дня, является надобность в специальных законах; наконец, численный состав рабочего класса увеличивается в пропорции большей, чем численность остальных классов общества". Как человек, сумевший возвыситься над классовыми предрассудками буржуазных экономистов, Родбертус увидел, что главною задачей политической экономии должно быть отныне изыскание средств для облегчения бедственного положения пролетариата. Он понял, что рабочие классы, как "творцы общественного богатства", имеют неоспоримое право на более широкое пользование этим богатством. "Я согласен, - продолжает он, обрисовавши бедственное положение "пяти шестых нации", - то до настоящего времени цивилизация нуждалась в таком огромном количестве бедствий для своего пьедестала. Но целый ряд удивительнейших изобретений, увеличивших производительность человеческого труда более чем во сто раз, дал возможность устранить эту печальную необходимость. Благодаря названным изобретениям национальное богатство увеличивается в возрастающей прогрессии... Я спрашиваю: может ли существовать более справедливое требование, чем требование того, чтобы творцы этого старого и нового богатства получили хоть какую-нибудь пользу от его увеличения; чтобы увеличился их доход, или сократилась продолжительность их работы, (или, наконец, чтобы все большее число их переходило в ряды тех счастливцев, которые пожинают плоды их труда? Но общественное хозяйство приносило до сих пор прямо противоположные результаты".

   Констатировавши таким образом, что распределение продуктов в буржуазном обществе противоречит "самым справедливым требованиям", Родбертус переходит к другому "недостатку" современного экономического строя - периодически возвращающимся торговым кризисам. Если современный способ распределения гибельно отзывается на благосостоянии рабочих, то промышленные кризисы не щадят и капиталистов. "Они представляют собою бич, терзающий по временам чересчур ожиревшее тело капитала". Но рабочим от этого, разумеется, не легче. "Болезнь охватывает весь общественный организм и в особенности поражает те классы общества, которые менее всего могут назваться ее виновниками. Тогда выступает на сцену нелепое явление: магазины оказываются переполненными товарами в то время, когда рабочие терпят самую страшную нужду. Тогда соединяются вещи, по-видимому, совершенно несоединимые".

   Торговые кризисы самым тесным образом связаны, по мнению Родбертуса, с пауперизмом, а этот последний является следствием того закона заработной платы, который, под именем "железного закона Лассаля", наделал столько шуму в немецкой экономической литературе. В действительности закон этот так же мало может назваться "законом Лассаля", как теория происхождения видов может назваться теорией Геккеля или теорией какого-нибудь другого из ее популяризаторов. Даже еще менее, потому что "железный закон" почти так же стар, как стара наука о народном хозяйстве. Закон этот признавался еще Тюрго, Смитом и Рикардо, Лассаль был совершенно прав, говоря, что он может, в подтверждение своих слов, сослаться на столько великих и славных имен, сколько их было в истории экономической науки. Как писатель, не отказавшийся от научного наследства экономистов-классиков, Родбертус принимал этот закон вместе со всеми вытекавшими из него выводами. Но само собою понятно, что в половине XIX столетия сама жизнь сделала такие выводы из этого закона, каких и не подозревали Тюрго, Смит и Рикардо. Родбертус не мог поэтому формулировать его с олимпийским спокойствием экономистов-классиков. Адам Смит ограничился по поводу этого закона тем замечанием, что "малоутешительного в судьбе человека, не имеющего других источников дохода, кроме своего труда". Родбертус сделал его исходной точкой своих реформаторских планов.

   "Главною целью моих исследований, - писал он в первом своем сочинении {См. "Zur Erkenntnis unserer staatswirthsch. Zustände", S. 28-29 в примечании. }, - будет увеличение доли рабочего класса в национальном продукте, - увеличение, избавленное от изменчивых влияний рынка и построенное на прочном основании. Я хочу доставить этому классу возможность извлекать пользу из возрастания производительности труда. Я хочу устранить господство того закона, который иначе может оказаться гибельным для наших общественных отношений, - закона, по которому заработная плата самыми условиями рынка всегда понижается до уровня насущнейших потребностей рабочего, как бы ни возвышалась при этом производительность труда. Этот уровень платы лишает рабочих возможности получить надлежащее образование и составляет самое вопиющее противоречие с их современным правовым положением, с тем формальным равенством их с прочими сословиями, которое провозглашено нашими важнейшими учреждениями". Обнаружение тесной связи между пауперизмом и торговыми кризисами Родбертус считает одною из главных заслуг своей экономической теории. Он неоднократно повторяет это во втором "Письме к Кирхману". Все разногласия между ним и Кирхманом автор "Письма" объясняет именно тем, что Кирхман, "подобно многим другим, сводит эти печальные явления не к одному и тому же основанию, не к одному и тому же недостатку в современной общественно-экономической организации {См. "Zur Beleuchtung der sozialen Frage", zweiter Brief, S. 1.}. Неудивительно поэтому, что, обеспечивая рабочим большую долю в "национальном продукте", наш автор надеялся тем самым "устранить периодические, страшные промышленные кризисы" {"Zur Erkenntnis etc.", S. 29.}: Посмотрим же внимательнее как доказывает Родбертус существование "железного закона" и связь его с пауперизмом и кризисами, этими "бичами"", из которых последний терзает без разбора и исхудавшие плечи труда и "ожиревшее тело капитала".

   "Если экономическая жизнь общества, - говорит наш автор, - в отношении распределения национального продукта предоставлена самой себе, то известные, связанные с развитием общества условия ведут к тому, что при возрастающей производительности общественного труда заработная плата составляет все меньшую и меньшую часть национального продукта" (курсив Родбертуса). Это относительное уменьшение заработной платы не всегда сопровождается уменьшением количества предметов потребления, поступающих в распоряжение рабочего. Другими словами, относительное уменьшение заработной платы не всегда сопровождается абсолютным ее уменьшением. Допустим, что в настоящее время каждый земледельческий рабочий производит своим трудом вдвое больше хлеба, чем производил он в прошлом столетии. Предположим также, что заработная плата его равняется пятидесяти четвертям хлеба, и что тому же равнялась она и в прошлом столетии. Тогда окажется, что, не потерпевши никакого количественного изменения, заработная плата все-таки стала представлять собою вдвое меньшую часть земледельческого продукта. Если прежде она составляла половину всего произведенного трудом работника хлеба, то теперь она будет равняться четвертой части его количества. Как часть продукта, она уменьшилась бы даже в том случае, если вместо пятидесяти четвертей хлеба она равнялась бы теперь шестидесяти или даже восьмидесяти четвертям. Только поднявшись до ста четвертей, стала бы она в прежнее отношение к общей сумме продукта, т. е., как в прошлом столетии, составляла бы ее половину. Но Родбертус не допускает возможности подобного возвышения заработной платы в современном обществе. Вся суть социального вопроса именно в том, по его мнению, и заключается, что возрастание производительности труда не сопровождается пропорциональным ему увеличением заработной платы.

   "Я убежден, - говорит наш автор, - что плата за труд, рассматриваемая как часть продукта, падает по меньшей мере в той же, если еще не в большей пропорции, в какой увеличивается производительность труда" {"Zur Beleuchtung etc.", S. 25.}.

   "Вы должны согласиться, - продолжал он, обращаясь к Кирхману, - что ежели может быть доказано постоянное уменьшение заработной платы, как части продукта, то связь этого обстоятельства с пауперизмом и торговыми кризисами обнаружится сама собою".

   В самом деле, благодаря относительному уменьшению заработной платы, положение рабочих классов нисколько не улучшается с возрастанием национального богатства. В то время как высшие классы общества достигают неслыханного прежде благосостояния, количество предметов потребления, достающихся рабочим в виде заработной платы, остается неизменным, да и это бывает, по мнению Родбертуса, лишь "в лучшем случае". Очень часто обогащение высших классов сопровождается уменьшением дохода рабочих. Такое распределение продуктов, естественно, влечет за собою появление пауперизма, именно в тот период экономического развития, когда улучшенные способы производства могли бы, казалось, обеспечить благосостояние всех классов общества. Нужно помнить, что понятие о богатстве или бедности данного лица или класса - понятие относительное. Родбертус полемизирует против Адама Смита, утверждавшего, что "человек богат или беден, смотря по тому, в какой мере может он обеспечить себе удовлетворение своих потребностей, наслаждения и удобства жизни". Он справедливо замечает, что, держась данного Смитом определения, мы пришли бы к весьма странным выводам. Мы должны были бы признать, "что зажиточный немец нашего времени богаче древних королей, или даже, что в древности совсем не было богатых. Однако богатые и бедные существовали и в самые древние времена. Поэтому под богатством (лица или класса) нужно понимать относительную долю (этого лица или класса) в общей массе продуктов, существующей на известной стадии культурного развития народа" {"Zur Erkenntnis etc.", SS. 8, 9.}, независимо от того, какое количество удобств и наслаждений может доставить эта доля ее обладателю. Возрастающее обеднение рабочих классов может, следовательно, считаться доказанным, если будет доказано, что относительная доля рабочих в национальном продукте падает в той же пропорции в какой увеличивается производительность их труда.

   Перейдем к промышленным кризисам. Если заработная плата, как часть продукта, постоянно понижается, то покупательная сила, рабочих классов, т. е. четырех пятых или пяти шестых всего населения, не может оставаться в соответствии с развитием производительных сил общества. Она остается на прежнем уровне или даже уменьшается в то самое время, когда производство достигает все более и более высокой степени развития и рынки переполняются товарами. Это ведет к затруднению сбыта, застою в делах, а наконец, и к кризисам. "Пусть не возражают мне,- говорит Родбертус, - что отнятая у рабочих покупательная сила остается в руках высших классов и должна поэтому с прежнею интенсивностью действовать на рынке. Продукты теряют всякую стоимость там, где не существует в них надобности. Продукт, который мог бы иметь стоимость в глазах рабочих, оказывается совершенно излишним для других классов общества и остается непроданным. В национальном производстве должна произойти временная остановка, пока скопившиеся на рынке массы товаров не разойдутся мало-помалу и пока направление производительной деятельности не приспособится к потребностям тех, в