Плеханов Георгий Валентинович - Экономическая теория Карла Родбертуса - Ягецова

едприятия. Таким путем происходит дальнейшее подразделение взятой у рабочих части стоимости их продукта; рядом с "капиталистом" является "предприниматель", рядом с землевладельцем - арендатор. Вместе с этим и в науку вводятся соответствующие понятия: доход капиталиста называется процентом, доход предпринимателя - прибылью предприятия; наконец, доход землевладельца называется арендной платой и при свободном соперничестве арендаторов имеет, по крайней мере, тенденцию совпасть с тем, что называется в науке поземельной рентой. Интересы лиц всех поименованных "званий и состояний", солидарные между собой, пока дело касается самого существования "ренты вообще", немедленно приходят в столкновение, как только речь заходит об ее подразделении. Предприниматель стремится к тому, чтобы как можно меньше платить за право пользования капиталом; напротив, капиталист старается увеличить свой доход на счет предпринимателя. Между землевладельцами и арендаторами также происходит вечная борьба по вопросу о величине арендной платы. Не удивительно поэтому, что правомерность каждого из этих видов дохода не раз подвергалась сомнению и служила поводом самой ожесточенной полемики между заинтересованными сторонами. Споры эти характерны, как мерило постепенного роста и выяснения важнейших экономических понятий. Мы не говорим о тех громах, которые раздавались против процента со стороны античных писателей и отцов церкви. Их взгляды коренились в иных, совершенно непохожих на наши общественных отношениях. Но достаточно напомнить знаменитый спор Бастиа с Прудоном, в котором последний никак не мог провести резкой границы между процентом с одной стороны и прибавочной стоимостью - с другой. Что касается поземельной ренты, то в настоящее время в Англии ведется довольно сильная агитация в пользу так называемой "национализации почвы", т. е. перехода земли в собственность государства. Необходимость этой меры вызывается, по мнению ее сторонников, тем обстоятельством, что именно поземельная рента, в нынешнем ее виде, нарушает гармонию интересов всех классов общества.

   Наш автор не только не разделял таких псевдорадикалъных взглядов, но посвятил даже особую главу "правовому обоснованию процента и арендной платы за землю". Он был убежден, что пока землевладельцы и капиталисты имеют дело с предпринимателями, до тех пор они имеют право требовать вознаграждения за производительное пользование их имуществом. "Несправедливость, которую многие усматривают в существовании арендной платы за землю и процента, заключается не в подразделении ренты вообще, а в самом ее возникновении... Вот почему, когда я стараюсь найти правовое обоснование процента и арендной платы, я имею в виду лишь взаимные отношения собственников и предпринимателей, а не отношения этих двух классов к работникам, - говорит Родбертус. - Несправедливость эксплуатации этих последних так же несомненна с точки зрения естественного права, как неоспорима правомерность раздела ренты между собственниками и предпринимателями, раз допускаем мы существование этой ренты" {"Zur Beleuchtung", S. 115.}. Именно в современном обществе, где возник особый класс предпринимателей, "работающих" с помощью занятого капитала, исчезает ростовщический характер процента, вызывавший такое негодование древних писателей. Ростовщик пользуется нуждой своих ближних, между тем как современный капиталист требует лишь части дохода, полученного предпринимателем с помощью занятого у него капитала. Предприниматель занимает не по нужде, а с целью обогащения, и только очень близорукие защитники "справедливости" могут видеть в нем жертву эксплуатации.

   В том же смысле решает наш автор и вопрос о "национализации почвы". Он думает, что "как с правовой, так и с хозяйственной точки зрения частная собственность на капитал не лучше обоснована, чем частная собственность на землю. Капиталы в такой же малой степени, как и земля, представляют собою продукт труда собственников... В настоящее время оба рода имущества являются необходимыми пока регуляторами общественного труда" {"Zur Erklärung und Abhülfe der heutigen Kreditnoth des Grundbesitzes" Jena 1876, T. II S. 334 в примечании.}.

   Оставим, однако, вопрос о правомерности различных видов "ренты" и перейдем к изложению экономических законов, на основании которых происходит распределение национального дохода между различными классами общества. Припомним сказанное нами о доходе "творцов общественного богатства", о заработной плате работников. По признанию "всех серьезных экономистов", как говорит Луйо Брентано, плата за труд рабочего определяется уровнем насущнейших его потребностей. Потребности рабочего класса составляют, конечно, результат множества самых разнообразных исторических условий, но в каждой данной стране и в каждое данное время они представляют собою постоянную величину. Для их удовлетворения необходимо известное, определенное количество предметов потребления. Какою бы страстью к "сбережению" ни отличались предприниматели, они не могут спустить заработную плату ниже этого уровня, потому что такое "ненормальное" ее понижение привело бы к увеличению смертности среди рабочих. Предложение "рук" на рынке уменьшилось бы до такой степени, что предприниматели лишились бы возможности употребить в "дело" все свои капиталы и деньги перестали бы "родить деньги". Предпринимателям приходится поэтому мириться с необходимым расходом и отводить душу в проповеди сбережения, воздержания, самообуздания и прочих похвальных качеств. В распоряжение предпринимателей поступит таким образом лишь та часть национального дохода, которая останется за вычетом из него заработной платы. С увеличением общей суммы национального дохода часть эта будет увеличиваться, с уменьшением его - сокращаться. Отсюда следует, что "высота ренты находится в обратном отношении к высоте заработной платы: чем ниже заработная плата, тем выше рента и наоборот"! Но чем определяется высота заработной платы, рассматриваемой как часть продукта? Мы сказали уже, что в каждой данной стране и в каждое данное время для удовлетворения потребностей рабочих нужно определенное количество предметов потребления. Если производство этих продуктов поглощает, положим, половину национального труда, то другая половина его пойдет на удовлетворение потребностей других классов. Но если, благодаря успехам техники, на производство необходимых для рабочих продуктов потребуется не половина, а только четвертая часть национального труда, то остальные три четверти его останутся в распоряжении собственников. Заработная плата, как часть продукта, уменьшится вдвое, рента возрастет на пятьдесят процентов. Мы видим, таким образом, что рента находится в прямом, заработная плата в обратном отношении к производительности национального труда. С возрастанием ее, заработная плата составляет все меньшую и меньшую часть национального дохода, и в этом заключается, по мнению Родбертуса, вся суть социального вопроса.

   Посмотрим теперь, как подразделяется "рента" между различными слоями не рабочего класса. По предположению Родбертуса, стоимость каждого продукта определяется количеством труда, необходимого на его производство. Но это количество зависит в свою очередь от степени производительности труда: чем производительнее труд, тем большее количество продуктов является в результате данной единицы его продолжительности; другими словами, чем производительнее труд, тем меньшее количество его требуется для производства каждого данного продукта. Следовательно, стоимость продуктов каждой отрасли производства находится в обратном отношении к производительности труда в этой отрасли. Предположим теперь, что в данной стране стоимость земледельческих продуктов равна стоимости продуктов фабричных, т. е., что на производство и тех и других затрачено одинаковое количество труда. Если высота заработной платы одинакова в обеих отраслях производства, то рента, т. е. оставшаяся за вычетом заработной платы часть национального дохода, распределится поровну между обеими отраслями. Мы знаем уже, что "рента на капитал" называется его прибылью, уровень которой определяется отношением чистого дохода к общей сумме издержек предприятия. Читатель помнит также, что прибыль стремится к одному уровню во всех отраслях производства, и что высота прибыли в фабричных предприятиях имеет решающее значение в земледелии. По изложенным выше причинам, земледельческие предприятия, за вычетом прибыли на капитал, приносят еще и поземельную ренту. Очевидно, что высота этой ренты стоит в обратном отношении
к высоте прибыли: поземельная рента представляет собою остаток чистого дохода земледельческих предприятий, который возрастает с уменьшением вычитаемого, т. е. прибыли на капитал. Но от чего зависит высота прибыли? Представляя собою отношение чистого дохода к издержкам предприятия, высота прибыли возрастает с уменьшением и падает с увеличением суммы этих издержек. Известно, что стоимость сырых продуктов входит составною частью в общую сумму издержек фабричных предприятий, так как продукты эти служат материалом для труда фабричных рабочих. С возрастанием стоимости сырых продуктов, растут издержки предприятия и, следовательно, понижается уровень прибыли. А так как поземельная рента стоит в обратном отношении к высоте прибыли, то мы можем сказать, что поземельная рента увеличивается с возрастанием стоимости сырых продуктов и уменьшается с понижением этой стоимости, или, другими словами, что высота поземельной ренты прямо пропорциональна стоимости сырых продуктов. Но стоимость всякого продукта находится в обратном отношении к производительности труда. Отсюда следует, что высота поземельной ренты обратно пропорциональна производительности земледельческого труда: поземельная рента падает с увеличением плодородия почвы или с улучшением сельскохозяйственной техники и возрастает с упадком плодородия и ухудшением техники.

   "Если при данной стоимости национального продукта вам дана также высота ренты вообще, - говорит Родбертус, - то поземельная рента и прибыль стоят в обратном отношении друг к другу и к производительности труда в соответствующих им отраслях производства. Чем ниже прибыль на капитал, тем выше поземельная рента, и наоборот: чем выше производительность земледельческого труда, тем ниже поземельная рента и тем выше прибыль на капитал: чем выше производительность фабричного труда, тем ниже прибыль на капитал и выше поземельная рента, и наоборот" {"Zur Beleuchtung", S. 123.}.

   Предыдущим анализом исчерпываются все те условия, которыми определяется высота заработной платы и прибыли. Что же касается до поземельной ренты, то, помимо вышеуказанных, существует еще один фактор, влияющий на ее относительную высоту. Рассмотрение этого фактора важно в том отношении, что он не остался без влияния на возрастание ренты в европейских странах, принимаемое многими экономистами за следствие уменьшения производительности земледельческого труда. Природа этого фактора может быть выяснена следующим, весьма простым рассуждением.

   На основании изложенных сейчас положений, мы без труда определим относительную величину заработной платы, прибыли на капитал и поземельной ренты, если нам известны насущнейшие потребности рабочего класса, производительность труда в различных отраслях предприятий, площадь обрабатываемых земель и, наконец, стоимость национального дохода. Спрашивается: какое влияние на распределение этого дохода окажет увеличение трудящегося населения страны, не сопровожда-емое, однако, никакими изменениями в производительности национального труда? Первым следствием предположенного явления было бы, разумеется; увеличение количества производимых в стране продуктов. Но так как производительность труда не изменилась, то каждый продукт стоил бы теперь такого же труда, как и прежде. Вследствие этого и заработная плата осталась бы на прежнем уровне, потому что понижение ее обусловливается лишь возрастанием производительности труда. Количество же продуктов, составляющих сумму заработной платы всех рабочих страны, увеличится благодаря возрастанию самого числа рабочих. Далее, высота "ренты вообще" останется неизменной, потому что влияющие на нее факторы - производительность труда и заработная плата - сохранили свою прежнюю величину. Но составляя, как и прежде, положим, половину всего национального продукта, "рента вообще" будет иметь теперь бóльшую стоимость, потому что увеличилась стоимость самого национального продукта. Эта большая стоимость "ренты вообще" разделится в прежней пропорции на поземельную ренту и прибыль на капитал. Мы знаем уже, что разделение это зависит от степени производительности труда в соответствующих отраслях производства, оставшейся в рассматриваемом случае без всякого изменения. Землевладельцы и предприниматели будут получать такие же, как и прежде, части "ренты вообще", но стоимость этих частей увеличится благодаря увеличению стоимости самой ренты. Какое влияние окажет это обстоятельство на высоту поземельной ренты и прибыли? Для расширения национального производства необходима, разумеется, большая сумма капитала. Поэтому бóльшая стоимость доставшейся предпринимателям "ренты" распределится на бóльшую сумму затраченного в производстве капитала, и уровень прибыли их предприятий останется неизменным. Не то будет с поземельной рентой. Возрастание трудящегося населения и расширение национального производства не сопровождаются увеличением территории, поэтому большая стоимость доставшейся землевладельцам части "ренты вообще" распределится не на прежнее число моргенов, гектаров или десятин земли. Вследствие этого повысится и уровень поземельной ренты. Мы видим таким образом, что поземельная рента имеет стремление к повышению даже в тех случаях, когда заработная плата и прибыль на капитал остаются на прежнем уровне. Она - и только она - повышается вследствие возрастания трудящегося населения, которое в большей или меньшей степени имеет место во всех прогрессирующих странах.

   Сказанное относится также к стоимости самой земли. Она определяется, как известно, капитализацией поземельной ренты на основании обычного в данное время процента. Если капитал в 1.000 талеров приносит 50 талеров, т. е. 5% дохода, то и, наоборот, капитализация из 5% дохода в 50 талеров даст 1.000 талеров капитала. Подобным же образом очень легко определить, какой величины капитал представляет собою участок земли, приносящий 100 талеров ежегодного дохода, если обычный уровень процента равняется пяти. Это не значит, конечно, что поземельную ренту можно рассматривать как процент, приносимый затраченным на покупку земли капиталом. Не величиной этого капитала определяется высота поземельной ренты, а наоборот - высота последней определяет стоимость земли и, следовательно, величину того капитала, который может быть выручен от продажи данного участка. Притом высота поземельной ренты есть, как мы уже знаем, не единственный фактор, влияющий на стоимость земли. Она зависит также от уровня процента. Если он повысится с пяти на десять, то при прежней высоте поземельной ренты земля потеряет ровно половину своей стоимости. При понижении обычного уровня процента стоимость земли будет, наоборот, возрастать, хотя бы высота поземельной ренты осталась без изменения. Но при данном уровне процента стоимость земли зависит, говоря вообще, лишь от высоты поземельной ренты и отражает на себе все ее колебания. Поэтому стоимость земли растет даже в тех случаях, когда, при прочих равных условиях, увеличивается лишь трудящееся население страны или, как выражается Родбертус, количество ее производительных сил. Все это может казаться пока весьма сухим и незанимательным, но несомненно приобретет весьма большую поучительность, когда мы взглянем, с точки зрения этих абстрактных положений, "на общий ход экономического развития Европы. Мы должны, однако, сделать раньше небольшое отступление.

   Известно, что меновая стоимость драгоценных металлов определяется, как и стоимость всякого другого товара, количеством труда, необходимого для их добывания. Но производительность труда не остается неизменной и в этой отрасли предприятий. Она возрастает с открытием более богатых рудников или россыпей и уменьшается с их истощением. Вместе с этим изменяется, конечно, и меновая стоимость драгоценных металлов, а следовательно, и самих денег. Нам нужно выяснить теперь, какое влияние оказывают изменения в стоимости денег на относительную высоту различных видов дохода.

   "В прежнее время, - говорит Родбертус, - экономисты были того мнения, что открытие американских рудников в XVI столетии, причинившее падение меновой стоимости денег, повело к понижению обычного уровня процента, а следовательно, и прибыли. Но уже Юм не соглашался с этим мнением; да и на самом деле ясно, что при понижении меновой стоимости драгоценных металлов денежная стоимость капитала должна возрасти в том же самом отношении, в каком возрастает денежная стоимость продукта предприятия; поэтому отношение между прибылью и капиталом должно остаться неизменным" {"Zur Beleuchtung", S. 132.}. Что же касается поземельной ренты, то высота ее находится, по мнению Родбертуса, в тесной связи со стоимостью драгоценных металлов. Понижение этой последней ведет к возрастанию денежной стоимости всех продуктов. Между прочим, возвышается, конечно, денежная стоимость и той части национального продукта, которая представляет собой поземельную ренту. Но эта повысившаяся денежная стоимость поземельной ренты распределяется на прежнюю площадь обрабатываемой земли. "Денежная рента растет, таким образом, в том же отношении, в каком понижается стоимость денег, а потому и в результате капитализации этой ренты получится большая сумма; другими словами, стоимость земли возрастет вместе с рентой".

  

   При внимательном анализе в экономической истории каждой прогрессирующей страны можно открыть, по мнению Родбертуса, влияние всех или почти всех указанных факторов. Сделать это будет, конечно, совсем не легко, так как они действуют не в одном и том же направлении. Переплетаясь и комбинируясь между собою самым различным образом, то дополняя, то нейтрализуя друг друга, факторы эти дают чрезвычайно сложный результат, который может быть приписан действию совсем других причин, влиянию совершенно иных законов. Именно такая ошибка имела, по словам нашего автора, место при изучении экономических отношений западноевропейских стран. Замечаемое в этих странах возрастание поземельной ренты и хлебных цен приписывалось уменьшению производительности земледельческого труда, между тем как это явление допускает совершенно иное и гораздо более правильное объяснение. Родбертус убежден, что производительность труда увеличилась в Европе во всех отраслях производства. Вследствие этого заработная плата стала представлять собой меньшую, "рента вообще" - большую, чем прежде, часть национального продукта; точнее сказать, заработная плата, как часть продукта, не понизилась, а понижается, так как увеличение производительности труда представляет собою не только совершившийся факт, но и постоянно совершающийся процесс. Возрастание это не в одинаковой степени коснулось различных отраслей национального производства. Фабричный труд сделал в этом отношении гораздо большие успехи, чем земледельческий. Поэтому и стоимость земледельческих продуктов понизилась в меньшей степени, чем стоимость продуктов фабричных. Если пуд хлеба и аршин сукна имели некогда одинаковую стоимость, то теперь за пуд хлеба можно приобрести уже не один, а полтора или два аршина сукна. Это, повторяем, относительное, а не абсолютное увеличение стоимости земледельческих продуктов должно было повести к повышению поземельной ренты, так как, при данной стоимости национального продукта и при данном уровне "ренты вообще", высота поземельной ренты обратно пропорциональна производительности земледельческого труда. Кроме того, трудящееся население Европы, "количество ее производительных сил", постоянно возрастало, а вместе с тем увеличивалось и общее количество продуктов ее производства. Мы знаем уже, как влияет на поземельную ренту такое явление: она возвышается пропорционально возрастанию трудящегося населения. Но и это не все. Открытие американских рудников в огромной степени увеличило количество обращающихся в Европе драгоценных металлов и уменьшило стоимость денег. Этот упадок стоимости денег должен был, как сказано выше, повести к повышению денежной ренты землевладельцев, а следовательно, и продажных цен на землю. Мы видим таким образом, что к повышению поземельной ренты было достаточно поводов помимо всякого уменьшения производительности земледельческого труда. "Взятые вместе, указанные обстоятельства так хорошо объясняют чрезвычайное возрастание поземельной ренты и стоимости земли, - говорит Родбертус, - что для разгадки этого замечаемого во всей Европе явления вовсе не нужно прибегать к предположению упадка производительности земледельческого труда, - упадка, отнюдь не имевшего места в нашей части света".

   Перейдем к другим категориям дохода. Если бы производительность национального труда в одинаковой степени возрастала во всех отраслях производства, то увеличение "ренты вообще", рассматриваемой как часть продукта, повело бы к равномерному повышению прибыли на капитал и поземельной ренты. Но мы знаем уже, что земледельческий труд отстал в этом отношении от фабричного, и что поземельная рента возвысилась на счет прибыли. "Несмотря на возвышение "ренты вообще", возросла только поземельная рента, уровень же прибыли, напротив, понизился", - говорит наш автор. Такая плохая награда за капиталистические добродетели может, конечно, казаться самой вопиющей несправедливостью всякому "беспристрастному наблюдателю". Мы заметим, однако, ему в утешение, что история другим путем вознаградила гг. капиталистов и предпринимателей за эти потери. Во-первых, понижение уровня прибыли не означает еще уменьшения общей ее суммы. Прибыль в 20% с капитала в 100.000 равняется 20.000 руб. Предположим, что прибыль понижается с течением времени с 20 на 15%, но в то же время удваивается общая сумма капитала; 15% прибыли с капитала в 200.000 дает 30.000 руб. дохода. Таким образом, несмотря на понижение уровня прибыли, общая сумма ее увеличится на одну треть. "Рента на капитал увеличивается, растет, но не возвышается", - говорит наш автор {"Briefe und socialpolitische Aufsätze von D-r. Rodbertus-Jagetzow, herausgeg. von Rud. Meyer, l Band. S. 228. Родбертус утверждает, что до него ни один экономист не обратил внимания на разницу между повышением и увеличением прибыли.}. Мы знаем уже, что национальный капитал увеличился во всех европейских странах. Конечно, если бы с ростом национального капитала увеличивалось также число капиталистов и предпринимателей, то каждый из них в отдельности не извлек бы никакой пользы из этого обстоятельства, большая сумма прибыли распределялась бы между большим числом капиталистов, и доход каждого из них не имел бы поводов к увеличению. Но в современном обществе дело происходит как раз наоборот. Капиталы все более концентрируются в немногих руках, крупные предприятия все более вытесняют средние и мелкие. Число капиталистов и предпринимателей уменьшается вместе с ростом национального капитала, а потому средний доход их возрастает. Теряя от понижения уровня прибыли, они выигрывают от увеличения ее суммы. Кроме того, нужно иметь в виду, что если бы общая сумма прибыли не стремилась к возрастанию, то и тогда понижение ее уровня не означало бы уменьшения материального благосостояния этого слоя имущего класса. Увеличение производительности национального труда ведет к понижению стоимости всех продуктов. Поэтому, представляя собою меньшую часть стоимости национального продукта, прибыль может представлять собою в то же время большее, чем прежде, количество предметов потребления. Для этого нужно только, чтобы уровень прибыли понизился в меньшей степени, чем возвысилась средняя производительность национального труда. И несомненно, что именно такое благоприятное отношение существует в действительности между понижением уровня прибыли и возвышением производительности труда: успехи промышленной техники выражаются во всяком случае в целых числах (единицах, десятках и даже сотнях и тысячах), между тем как понижение уровня прибыли изменяется дробями. Уже в силу одной этой причины никакое повышение поземельной ренты на счет прибыли не может грозить капиталистам понижением их standard of life.

   Далеко не так успокоительно выглядит отношение между "рентой вообще" и заработной платой. Мы сказали уже, что заработная плата,- этот единственный доход "творцов общественного богатства", - понизилась вследствие увеличения производительности национального труда. Это понижение ее маскировалось, правда, изменением стоимости самых денег. Стоимость драгоценных металлов понизилась в большей степени, чем стоимость земледельческих продуктов. В свою очередь, стоимость фабричных продуктов понизилась более, чем стоимость драгоценных металлов. Вследствие этого в обмен на сырые продукты дается теперь большее количество денег, чем прежде, несмотря на увеличение производительности земледельческого труда. Денежная стоимость фабричных продуктов должна была, напротив, понизиться. Конечно, лишь весьма небольшая часть сырых продуктов может служить для непосредственного потребления; большинство их нуждается в фабричной обработке. Стоимость большей части продуктов слагается поэтому из двух частей: земледельческий труд и труд фабричный. Но чем более преобладает в нем та или другая часть, тем более зависит его стоимость от степени производительности труда в соответствующей отрасли производства. Пища рабочих есть продукт, главным образом, земледельческого труда. Она составляет, кроме того, главную статью в бюджете рабочего. Поэтому можно сказать, что стоимость заработной платы - как данного количества предметов потребления - определяется преимущественно производительностью земледельческого труда или, что то же, стоимостью сырых продуктов. Мы знаем уже, что денежная стоимость сырых продуктов возросла, несмотря на возрастание производительности земледельческого труда. Только благодаря этому возросла и денежная стоимость заработной платы, хотя эта последняя не только составляет теперь меньшую часть национального дохода, но уменьшилась даже, как сумма поступающих в распоряжение рабочего продуктов. "Я утверждаю, - говорит Родбертус, - что, за исключением некоторой части нашей прислуги, все наши работники получают теперь меньше хлеба, мяса, платья, жилого помещения, короче, всех необходимых для жизни предметов, чем получали они 50 лет тому назад. Если вы причислите к рабочим также и детей, то я берусь доказать, что жилые помещения берлинского рабочего класса содержат относительно меньше квадратных футов, чем стойла наших баранов" {"Briefe und socialpolitische Aufsätze", I Band, S. 239.}.

   Как это ни странно, но людям пришлось завидовать баранам лишь благодаря успехам цивилизации. Основываясь на исследованиях Дюшатлье и Роджерса, Родбертус утверждает, что количество составляющих заработную плату предметов потребления, реальная заработная плата, в противоположность денежной, меньше в настоящее время, чем оно было 500 лет тому назад. В варварском XIII столетии рабочий лучше питался, лучше одевался, занимал лучшие жилые помещения, чем в нашем веке пара и электричества! "Обыкновенно это оспаривается, - говорит Родбертус, - потому что нас ослепляет ситец, в который наряжаются теперь наши работницы, а еще чаще получаемое ими количество зильбергрошей, которые сами по себе не отличаются, однако, питательностью". Дюшатлье доказывает, "что реальная плата понижалась во Франции с 1202 по 1830 год. То же подтверждает Роджерс относительно Англии; из его исследований оказывается кроме того, что и рабочее время тогда было короче. С 1830 года реальная плата понизилась еще более. Это было бы легко доказать и по отношению к Германии" {"Briefe und socialpolitische Aufsätze", I Band, S. 252. Вышеприведенные слова Родбертуса кажутся, с первого взгляда, совершенно противоречащими действительности. Мы считаем поэтому нелишним напомнить читателю, что результаты исследований Роджерса приводятся также г. Янжулом в первом томе его "Английской свободной торговли".}.

   В 1873 году наш автор послал в редакцию "Berliner Revue" опыт о распределении национального дохода в Англии, названный им "Die Baxter'sche und die Colquhoun'sche Einkommenspyramide (Aus einer Einleitung in die sociale Frage)". Вот что пишет он, между прочим, Р. Майеру о результатах своего (исследования: "Это поразительная, страшная статистическая картина, основанная на официальнейших данных. Вы не можете себе представить, какая печальная разница произошла в распределении (удвоившегося) населения и (возросшего в шесть раз) национального дохода в промежуток времени от 1812 года (исследование Colquhoun'a) по 1868 год (к которому относятся исследования Baxter'а). Доход все более концентрируется в денежном мешке на вершине общественной пирамиды, весь прирост населения поглощается ее основанием, он ведет лишь к увеличению рабочего муравейника; наконец, соответствующие средним классам middle incomes постоянно уменьшаются. Эти статистические данные превзошли все мои ожидания.

   Я никогда не думал, чтобы могли существовать такие тяжелые пункты обвинения против господствующей системе... Общество напоминает собою суставчатое животное, осу с перетянутой талией. Довольно! Это - зрелище, "достойное богов" {"Briefe und Aufsätze", I В., S. 328-340. Как видно из этого письма. "Einkommenspyramide" и есть найденные А. Вагнером в бумагах Родбертуса опыт о распределении дохода в Англии. Но странно, что берлинский профессор находит "незаконченным" и не печатает сочинения, посылавшегося в печать самим автором. Впрочем, Р. Майер предполагает, что издание "литературного наследства" нашего автора просто противоречит видам "железного канцлера".}.

   Последуем и мы примеру Родбертуса.

   Вспомним, что не всем же живется плохо в этой юдоли скорби и бедствий, что полезны же кому-нибудь завоевания современной науки и чудеса промышленной техники. Мы видели уже, что европейская история была очень внимательна к землевладельцам и предпринимателям. Перейдем теперь к "капиталистам" и. арендаторам.

   "Рента на капитал" подразделяется, как мы знаем, на две части: процент капиталиста и прибыль предпринимателя. Величина обеих частей зависит прежде всего от величины целого, т. е. самой "ренты на капитал". С ее возвышением капиталисты получают возможность требовать больший процент за пользование их капиталом, предпринимателям же дается возможность удовлетворить этому требованию без ущерба для их собственных интересов. Поэтому все сказанное выше об относительной высоте "ренты на капитал" одинаково относится к доходу как предпринимателей, так и капиталистов. Но при данной высоте "ренты на капитал" очевидно, что более высокий процент обусловливает более низкий уровень предпринимательской прибыли и наоборот. Высота процента определяется, по мнению Родбертуса, отношением спроса на капитал со стороны предпринимателей к предложению его со стороны капиталистов. Адам Смит принимает, что "разумный" процент составляет половину прибыли, полученной с помощью отданного взаймы капитала. В настоящее же время отношение между процентом и предпринимательской прибылью изменилось, по мнению нашего автора, в пользу капиталистов. Это произошло благодаря распространению акционерных кампаний. Каждая компания представляет собою ассоциацию лиц, соединивших свои капиталы для той или другой производительной цели, не принимающих непосредственного участия в ведении предприятия. Последнее поручается директорам, управляющим и т. д., заступающим место предпринимателей и получающим определенное жалованье. Остающаяся, за вычетом этого жалованья, часть предпринимательской прибыли достается - в виде дивиденда - акционерам, между тем как в единоличных предприятиях часть эта поступает в распоряжение предпринимателей. Понятно, что такой способ помещения капиталов гораздо выгоднее для их обладателей; поэтому значительная часть европейских капиталов приливает в акционерные компании, и отношение между их предложением и спросом изменяется к невыгоде предпринимателей. Последние принуждены платить более высокий процент и довольствоваться меньшей прибылью. "Уровень процента возвысился у нас именно со времени распространения акционерных компаний, - говорит Родбертус, - хотя отсюда не следует, конечно, что влияние последних не может быть ослаблено или совершенно парализовано действием других факторов" {"Zur Erklärung etc. der Kreditnoth", Th. II, S. 23.}. Акционерные компании вообще играют очень важную роль в истории капитализма. Они представляют собою такую форму ассоциации капиталов, благодаря которой даже самые незначительные сбережения частных лиц, остававшиеся прежде вне всякого производительного употребления, идут теперь в дело и оживляют промышленную жизнь страны. Спекуляционная горячка много способствовала упадку акционерных компаний в глазах общества. "Но чем индивидуальная предпринимательская деятельность какого-нибудь Круппа или Диргардта почтеннее деятельности акционерных компаний? - спрашивает Родбертус в одном из писем к Р. Майеру. - С какой стати предпочитать нам брюнетов блондинам или обратно? Да и что вам сделали мои дорогие, дорогие акционерные компании? - продолжает он в шутливом тоне. - Эта форма производства, которая соединяет в один большой поток множество мелких капиталов, должна исполнить свою миссию. Она должна дополнить дело рук Божиих, прорыв перешейки там, где Создатель считал несвоевременным или забыл это сделать, соединить страны, разделенные морями, пробуравить Альпы и т. д. Египетские пирамиды и финикийские каменные постройки останутся далеко позади в сравнении с тем, что делают акционерные компании" {"Briefe und Aufsätze", 1 Band, S. 290-291.}. Но этим не исчерпывается еще их историческая роль. Частью благотворное, частью вредное влияние их распространяется на все стороны социальной жизни. "В политическом отношении государству грозит опасность сделаться простым орудием в руках больших акционерных компаний; с точки зрения экономической они представляют нам удивительное зрелище капитала, который сам прокладывает дорогу ненавистному ему государству рабочих и чиновников". Развитие акционерных компаний ведет за собою упрочение такой формы производства, при которой все заведование предприятием переходит в руки нанятых лиц, обладатели же капиталов превращаются в простых рантьеров. И "если деятельному и энергичному роду майордомов удалось некогда свергнуть с престола обленившуюся меровингскую династию, то почему живая и энергичная организация рабочих не сможет со временем устранить общественную форму, превращающую собственников в простых рантьеров? А между тем капитал уже не может уклониться с этого пути! Digitus Dei est hic! Достигши полного цвета и развития, капитал превращается в своего собственного могильщика. Так продолжает Хронос пожирать своих собственных детей!" {"Zur Erklärung der Kreditnoth", II, S. 25-26 и 276.}.

   Нам остается сказать несколько слов об отношении землевладельцев к арендаторам, чтобы совершенно покончить с учением Родбертуса о распределении национального дохода. Собственно говоря, арендатор есть предприниматель, ведущий хозяйство на чужой земле и иногда с помощью чужого капитала. Поэтому сказанным выше об относительной высоте "ренты на капитал" и поземельной ренты, с одной стороны, и о взаимном отношении процента и предпринимательской прибыли - с другой, исчерпывалось бы все, относящееся к доходу арендатора, если бы понятие о поземельной ренте всегда покрывалось понятием об арендной плате на землю.

   Но эти два понятия совпадают лишь в тех странах, где образовался многочисленный класс свободных и зажиточных фермеров. Классическим примером такой страны может служить Англия, в которой сама сила вещей приводит к тому, что арендаторы довольствуются прибылью на земледельческий капитал, отдавая землевладельцам поземельную ренту во всем ее объеме. Та же сила вещей, - иначе сказать, конкуренция, - держит прибыль на одинаковом уровне во всех отраслях национального производства; поэтому и землевладельцы вынуждены довольствоваться поземельной рентой, предоставляя прибыль на капитал в распоряжение фермеров. В других же государствах Европы такое равновесие нарушается часто в пользу одной из сторон. Там, где класс фермеров находится еще в зачаточном состоянии, как это мы видим, по словам Родбертуса, в Германии, арендаторы сверх прибыли на свой капитал "удерживают в своих руках значительную часть поземельной ренты". И, наоборот, неблагоприятно сложившиеся обстоятельства, промышленная отсталость страны, отсутствие выгодных помещений для капиталов, наконец, недостаточный спрос на труд могут вынудить фермеров не только отдавать собственникам сверх поземельной ренты еще значительную часть прибыли на капитал, но из всего дохода фермы довольствоваться лишь самой жалкой заработной платой. Едва ли нужно прибавлять, что в таком положении находится Ирландия {Впрочем, такой же точно пример русский читатель может видеть у себя дома. В некоторых местностях России арендные цены на землю в течение лишь десяти лет после освобождения крестьян возросли на 300-400% (Янсон, "Опыт исследования о крестьянских наделах и платежах", стр. 89). По замечанию г. Янсона, такое возвышение арендных цеп "объясняется единственно малоземельем крестьян". Не находя другого приложения для своих хозяйственных сил, крестьяне вынуждены отдавать землевладельцам значительную часть того, что должно было бы составлять прибыль свободных крестьян-арендаторов. А рядом с этим другое, на этот раз совершенно "самобытное" явление: г. Орлов ("Форма крестьянского землевладения в Московской губернии") приводит пример того, что будущий "крестьянин-собственник" отдает в аренду свой надел, "за что и обязуется платить" с своей стороны известную сумму денег. Оказывается, что "поземельная рента" может представлять собою и отрицательную величину, чего, разумеется, не предвидел ни один из экономистов "гнилого Запада". Наше народное хозяйство, действительно, непохоже на хозяйство западноевропейских стран. Жаль только, что различие это было до сих пор не в пользу экономического положения трудящегося населения.}.

  

  

   Изложенное выше учение Родбертуса о распределении национального дохода основывается, как мы уже говорили неоднократно, на том предположении, что производительность труда возрастает во всех отраслях национального производства. Успехи промышленной техники слишком очевидны для того, чтобы возможны были какие-нибудь сомнения относительно возрастания производительности фабричного труда. Что же касается земледелия, то здесь мнения экономистов расходятся: многие писатели до сих пор держатся взглядов Мальтуса и Рикардо, утверждавших, что производительность его уменьшается в каждом развивающемся обществе. Нужно заметить, что этот спорный пункт представляет собой узел всех "проклятых вопросов" нашего времени. Если Мальтус и Рикардо заблуждались, то улучшение экономического положения беднейших классов населения цивилизованных обществ является лишь делом времени и доброй воли самих бедняков. Если же названные экономисты правы, то классы эти должны "оставить всякую надежду", человечество осуждено на постепенное обеднение, против которого бессильны все успехи техники, все улучшения общественных отношений. Рано или поздно земля откажется удовлетворять в должной мере потребности возрастающего населения, и оно будет поставлено в состояние хронического голодания, если химикам не удастся открыть способа искусственного приготовления белковины. "К счастью, - говорит наш автор, - убеждение Мальтуса и Рикардо совершенно ошибочно. Оно не выдерживает критики ни с сельскохозяйственной, ни с исторической, ни с статистической точек зрения" {"Zur Beleuchtung". S. 67.}.

   Статистика, на которую ссылаются последователи Рикардо и которая "во всяком случае имеет важное значение при решении этого вопроса", содержит тысячи неоспоримейших данных, по меньшей мере не согласующихся с мнением Рикардо, между тем как немногие данные, говорящие, по-видимому, в его пользу, или совсем недостоверны, или допускают совершенно иное толкование. Аргументы Родбертуса имеют особенно важное значение ввиду того, что о" сам был отличным сельским хозяином, знавшим свое дело и теоретически и практически. Кому же, как не сельским хозяевам, решать вопрос о том, уменьшается или увеличивается производительность земледельческого труда, меньшую, равную или бóльшую прибыль приносят последовательные затраты земледельческого капитала? Мы видели уже, что наш автор самым решительным образом восстал против мнения Рикардо. "Я хотел бы спросить последователей Рикардо: с каких же пор началось это уменьшение производительности земледелия? - говорит он, приступая к его опровержению. - Я спрашиваю: явилась ли убывающая производительность этого рода труда вместе с самим земледелием? Но в таком случае, какой бы богач был в состоянии кутить себе достаточное количество хлеба? Ведь история земледелия измеряется уже тысячелетиями. Или, может быть, производительность земледельческого труда возрастала в течение первых двух-трех тысяч лет его существования, а затем вдруг стала уменьшаться? Могут ответить, конечно, что этот поворотный пункт наступил тогда, когда все наиболее плодородные участки поступили уже в обработку и возрастание народонаселения вынудило обратиться к менее благодарной почве. Но я спрашиваю: какой же район имеется в виду при подобном ответе? Не видим ли мы, что и до сих пор польский, русский и американский хлеб оказывает давление на английский, а следовательно, и на все другие хлебные рынки? В Украине и придунайских странах земледельческая химия открыла почву, с плодородием которой не может соперничать ни один участок в Ломбардии, Кенте и Бельгии; а между тем эта почва до сих пор остается необработанной. Дайте лишь упрочиться в этих странах свободному правовому порядку, - и их производство окажет новое давлений на хлебную торговлю Европы. Но хотя такого рода воздействия постоянно имеют - и долго еще будут иметь - место, у нас повсюду обрабатывается гораздо менее плодородная почва. Отсюда следует, что, несмотря на обработку этой худшей почвы, у нас не наступило еще время уменьшения производительности земледельческого труда".

   Уже эти общие соображения значительно подрывают вероятность вышеприведенного мнения Мальтуса и Рикардо. Но Родбертус намеренно предоставляет своим противникам наиболее выгодную позицию. Он ограничивает свое исследование лишь западноевропейскими странами и рассматривает притом историю земледелия в этих странах лишь за последнее столетие. Он устраняет также вопрос о воздействии на европейские рынки хлебной производительности других стран света. Он спрашивает лишь: "Правда ли, что в западных странах Европы в течение последнего столетия производительность земледельческого труда уменьшилась, стоимость его продуктов возросла, в обработку поступали все менее плодородные земли и последующие затраты калитала на данном участке приносили меньший доход?" Далее, "правда ли что в условиях западноевропейского земледелия лежат причины, благодаря которым (производительность его должна уменьшаться в будущем?" Родбертус думает, что он имеет право ответить на эти вопросы отрицательно. Против учения Мальтуса и Рикардо он выставляет, с своей стороны, следующие три положения:

   1) Западной Европе - этой обработаннейшей части света - до cамого последнего времени так же часто совершался переход к более плодородным, как и к менее плодородным участкам. То же должно иметь место и в будущем.

   2) Сказанное относится и к последовательным затратам земледельческого капитала. Последующие затраты не всегда были и будут менее производительны, чем предшествующие.

   3) Наконец, худшие участки могут приносить поземельную ренту и помимо возрастания стоимости земледельческих продуктов.

   Приступая к доказательству первого из этих положений, Родбертус замечает, что Рикардо составил себе довольно странное понятие об истории землевладения. По мнению английского экономиста, в частную собственность переходят первоначально лишь самые плодородные участки, менее же благодарная почва остается совершенно свободной, и занятие ее предоставляется доброй воле граждан. Но "гораздо вероятнее, напротив, что вся обитаемая оседлым народом территория состоит в собственности - частной или общинной, - так что даже самые бесплодные участки не подлежат свободному занятию. С незапамятных времен вся земля составляет предмет собственности, лежащие у городских ворот огороды так же точно, как и болота, которых не касалась еще нога человека" {"Zur Beleuchtung", S. 169.}. Необработанная почва лежит рядом с обработанной в различных хозяйственных единицах, и количество ее оказывает (решительное влияние на существующую в стране систему сельского хозяйства. Необработанная почва служит выгоном или пастбищем для скота, а известно, как тесно связано скотоводство с земледелием в собственном смысле этого слова. Она входит таким образом необходимою составною частью в каждую хозяйственную единицу; при этом необработанные участки далеко не всегда бывают наименее плодородными. Очень часто, по причинам как хозяйственного, так и чисто физического свойства, обработка положительно не может начаться с наиболее плодородных участков. Так, например, высота уровня воды в данной местности имеет иногда решающее влияние на судьбу различных участков. "Известно, - говорит Родбертус, - что уровень воды во всех наших больших реках и озерах понизился за последнее столетие на несколько футов. И это явление вовсе не ново, хотя только за последнее время оказалось возможным выразить его в числах. Хроника XII столетия доказывает, что в то время море еще покрывало многие местности, которые представляют собою ныне плодороднейшие участки. То же повторяется во всей Западной Европе". Конечно, участки, отвоеванные таким образом у моря, сами по себе имеют ничтожное значение. Но понижение уровня воды ведет к осушению почвы во всем бассейне данной реки, а это в свою очередь увеличивает ее плодородие. "Сырость есть величайший враг полезной растительности". Поэтому "каждый фут, на который понижается уровень воды в наших больших реках, оказывает благодетельнейшее влияние на целые тысячи моргенов, увеличивает их плодородие или даже впервые делает их годными для земледелия".

   Осушенная таким образом почва оказывается часто в высшей степени плодородной благодаря изобилию находящихся в ней растительных остатков. Многие плодороднейшие земли северной Германии являются, по словам Родбертуса, таким "подарком природы", полученным помимо какой бы то ни было затраты капитала. Наш автор приводит в пример свое собственное имение, в котором "в течение последних 50 лет (писано в конце 50-х годов) площадь обрабатываемой земли увеличилась более чем на тысячу плодороднейших моргенов", единственно благодаря естественному уменьшению сырости почвы. "Законы, на которых основывается это явление, имеют общее значение", поэтому и самое явление не ограничивается пределами одной Германии. Точно такой пример представляет нам Англия. С другой стороны, несомненно, что это понижение уровня воды не остановилось еще и в настоящее время. Благодаря ему и до сих пор еще частью осушается страдавшая прежде от сырости почва, частью же "дарятся нам новые, более плодородные участки". В Европе и до сих пор еще находятся сотни тысяч моргенов, обработка которых станет возможной лишь в будущем, и не потому, что нынешние цены на хлеб делают ее невыгодной, как это думают последователи Рикардо, а потому, что ей препятствуют чисто физические условия. Только "незаметный, но всесильный ход развития в природе" устранит эти препятствия и даст - "и притом совершенно даром" - возможность воспользоваться производительными свойствами этих участков.

   Но это не все. Существует много хозяйственных условий, препят
ствующих обработке наиболее плодородной почвы. "Взглянувши на любую деревню, нетрудно убедиться, - говорит Родбертус, - что в обработку поступают прежде всего ближайшие к ней участки. Но всегда ли располагались первые поселения в плодороднейшей части принадлежащей им земли?" На этот вопрос нельзя ответить иначе как отрицат