Станюкович Константин Михайлович - Похождения одного матроса

думаешь здесь делать? Опять матросом будешь, как был, на купеческом бриге?

   - Никак нет, ваше превосходительство, - при земле буду. Как поправлюсь, поеду работником на ферму. У меня уж и место есть.

   - Ну, дай бог тебе успеха, Чайкин... Будь счастлив! - сказал адмирал, поднимаясь.

   - Счастливо оставаться, ваше превосходительство!

   - Не нужно ли тебе чего?..

   - Покорно благодарю. Ничего не нужно, ваше превосходительство!

   - Может, деньги нужны... Ты скажи. Я ведь русский, а не американец!

   - Дай вам бог за ласковое слово, ваше превосходительство, что не погнушались зайти к беглому матросу! - взволнованно проговорил Чайкин. - Но только не извольте беспокоиться: я ни в чем не нуждаюсь, у меня и деньги есть.

   - Прощай, братец... Кирюшкин тебя навещает?

   - Навещает, ваше превосходительство!

   Адмирал ласково кивнул головой и вышел из комнаты. Сейчас же явился Дунаев.

   - Ну, что он с тобой говорил?

   - По-хорошему говорил, словно и не адмирал. Прост. И так он ласково обошелся, что у меня и страх прошел... И я ему все обсказал без всякой опаски... С ним не страшно говорить.

   - Добер. Сразу видно! - подтвердил и Дунаев.

   - Кабы таких адмиралов да побольше было! - промолвил Чайкин.

   - Зачем же он к тебе приходил?

   - Проведать приходил... А еще звал на клипер. Обнадеживал, что ничего мне не будет. Унтерцером сулил сделать... Да я не согласился...

   - А он осерчал? уговаривал?

   - И не осерчал и не уговаривал. "Живи, говорит, счастливо!"

   Чайкин примолк и задумался.

   - Да, брат Дунаев, если бы побольше таких начальников, то и нашему брату легче было бы жить! - наконец промолвил он.

   - Редки только такие. С таким легко, а как заместо его да другой поступит, других понятиев, - еще тяжелей станет жить флотскому человеку... То ли дело здесь...

   - Зато здесь бедному плохо... Богачи утесняют... Везде, братец ты мой, какая-нибудь неправда да живет!..

  

  

  

  

   - О господин Чайк!.. Не подумайте обо мне дурно, господин Чайк, ежели я до сих пор не заходил к вам, не скажите: "Какая неблагодарная скотина Абрамсон!.. Какая свинья Абрамсон!.." О, если б вы знали, отчего я до сих пор не приходил к вам...

   И Абрамсон, в обтрепанном платье, похожем на лохмотья, ставший, казалось, совсем немощным стариком, бледный, осунувшийся, с лицом, полным скорби и отчаяния, крепко пожал своими костлявыми пальцами руку Чайкина и, беспомощно опустившись на кресло, примолк.

   Чайкин в первую минуту подумал, что Абрамсон потерпел полную неудачу со своей ваксой, и, желая подбодрить его, проговорил:

   - Нечего падать духом, господин Абрамсон. Бог даст, дела поправятся... Ежели вакса не пошла...

   - Какая вакса, господин Чайк?!. О, если б вакса!..

   - Что же такое?..

   - Ривка... Я только вчера мою Ривку закопал в землю... Дитю свою единственную, Чайк!

   И старик опустил голову и вытирал слезы своей грязной рукой.

   - И вольный воздух не помог, - заговорил он через минуту, едва сдерживая рыдания, - и доктор не помог... Каждый день ездил... по три доллара платил ему из тех денег, что вы дали на ваксу... лекарство прописывал, а не спас Ривку... "Ежели бы, говорит, раньше схватили... А то, говорит, у нее запущенная болезнь... повреждение легких..." Я в ноги ему кланялся, просил спасти Ривку, по пять долларов обещал давать, - он не согласился. "Я, говорит, не бог..." А она-то, дитю мое, все думала, что поправится... Меня успокаивала. "Не плачьте, говорит, папенька... Я здорова буду..." И все вас, Чайк, вспоминала... жалела вас, что вы за свое геройство пострадали... Газеты читала, где о вас было писано... "Вот, говорит, какой он"... И все собиралась идти к вам... Все надеялась... А сама что ни день, то худела и ровно свечка таяла... И я около нее безотлучно находился... Баловал ее на ваши деньги... И как она радовалась, что я больше не приводил матросов с тех пор, как вы помогли, Чайк... Как вас благодарила!.. "Вот, говорит, поправлюсь, беспременно сама поблагодарю"... И все требовала газеты о вас читать... Сама уж не могла... Вовсе ослабела. И какая она умница была, если б вы знали!.. И какое чувствительное у нее было сердце! И как наказал меня бог, Чайк, о, как наказал за мои грехи, за то, что я дурным гешефтом занимался... Ривочка часто плакала об этом... И тогда, когда я привел вас, Чайк, и велел приготовить вам нехороший пунш, она не согласилась, и жена не согласилась... И Ривка грозилась, что уйдет от меня, если с вами, Чайк, я нехорошо поступлю...

   Чайкин сочувственно слушал горестные излияния старого еврея и жалел его и хотел как-нибудь смягчить его горе, но понимал, что это невозможно, что никакими словами не поможешь.

   И, когда Абрамсон смолк и, подавленный скорбью, поник головой, Чайкин пожал его руку.

   Скоро Абрамсон поднялся с кресла и стал прощаться.

   Тогда Чайкин спросил:

   - Вы на старой квартире, Абрам Исакиевич?

   - Пока на старой... Хочу оставить ее...

   - И скоро?

   - Первого числа... Наймем с женой комнату...

   - Так вы, Абрам Исакиевич, дайте ваш новый адрес... Я, как выпишусь, зайду к вам... А пока позвольте мне, как компаньону, внести еще деньги на вашу ваксу... Вот получите сто долларов...

   Абрамсон энергично закивал отрицательно головой, и слезы блестели на его глазах, когда он наконец проговорил:

   - Не надо... не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят долларов. Мы, бог даст, как-нибудь проживем... Я с ларьком буду ходить... а не то газеты продавать... Спасибо вам, Чайк!

   И Абрамсон, словно бы боясь соблазна в виде банкового билета, поторопился уйти.

  

  

   Однажды утром, за несколько дней до выписки Чайкина из госпиталя, к нему явился высокий господин пожилых лет, в каком-то необыкновенно ярком полосатом пиджаке и в таких же штанах, в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку, сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:

   - Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?

   - Я самый.

   - Очень приятно, сэр... А я директор общедоступного театра, в котором даются ежедневно всякие представления... Доллар за вход во всякие места... Публики всегда множество.

   И с этими словами директор вынул из кармана красную, необычайных размеров афишу, сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши, сказал:

   - Прочтите!

   Несколько изумленный Чайкин прочел напечатанный крупнейшими буквами анонс:

   "В непродолжительном времени будет поставлена пьеса: "Пожар на пристани, или Спасение ребенка".

   - Прочли? - спросил директор.

   - Прочел! - отвечал Чайкин.

   - И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?

   - Нет, не понял.

   Директор пристально взглянул на Чайкина своими плутоватыми глазами и проговорил:

   - Я пришел предложить вам выгодное дельце...

   - Какое?

   - Участвовать в этой пьесе.

   - То есть как это?

   - А так... Когда дом будет в пламени, вы подыметесь по лестнице и снесете ребенка. Разумеется, после этого вы не попадете в госпиталь! - смеясь прибавил директор, - огонь театральный не обожжет... Вы только вымажете лицо сажей, когда будете спускаться... И по окончании спектакля получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика валом повалит, когда прочтет, что настоящий мистер Чайк будет спасать в общедоступном театре ребенка. Пятьдесят долларов за то только, чтобы подняться по лестнице и вымазать себе лицо сажей, - согласитесь, плата хорошая. Что вы на это скажете? Согласны, разумеется, получить пятьсот долларов в десять дней, а? - спрашивал директор, подмигивая глазом.

   Чайкин в первую минуту ошалел: до того ему казалось странным и смешным это предложение - показываться перед публикой в театре и проделывать "не взаправду" то, что он сделал, рискуя своею жизнью.

   И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:

   - Не согласен.

   - Понимаю. Вы полагаете, что я должен семьдесят пять долларов предложить за вечер? - спросил директор, не без уважения к сообразительности Чайкина.

   - Совсем не согласен...

   - Значит, сто хотите? Что ж!.. Я заплачу вам и сто... так и быть... Тысячу долларов получить приятнее... А может, и больше, если пьеса будет иметь успех и выдержит больше десяти представлений... Вы ловкий парень, мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!

   Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие деньги не пойдет, как он выразился, "срамиться" перед публикой, янки вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:

   - У меня в театре срамиться?.. Чистые денежки получать, значит - срамиться?.. Отказаться от моего предложения - так это действительно значит осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас более сообразительным джентльменом.

   И, кивнув головой, директор пошел к двери.

   Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:

   - Сто двадцать пять, и ни цента более!

   Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство, скрылся за дверями и, увидевши в коридоре сиделку, спросил ее, указывая на двери комнаты Чайкина:

   - Этот русский в своем уме?..

   - Кажется.

   - Сомневаюсь! - произнес директор и направился к выходу.

   Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора и его предложение.

   - Верно, веселый гость был у вас, Чайк? - спросила сиделка.

   - Очень потешный... директор театра.

   - Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?

   Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.

   - То-то он вас сумасшедшим считает! - со смехом объявила сиделка.

   - За то, что я отказался?

   - Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.

   - И вы считаете меня сумасшедшим? - смеясь спросил Чайкин.

   - О нет... На такую работу, какую предлагал вам директор, и я бы не пошла на вашем месте, Чайк.

   - Еще бы! Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу... И как я поглядел, так вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими...

   - Трудная, Чайк! - отвечала сиделка.

   Она была не старая девушка, и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.

   - Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотреть на людские страдания и утешать умирающих... говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни их сочтены...

   - Никогда не забуду, как вы за мной ходили, мисс Джен! Вы да мисс Кэт меня и выходили!.. - с чувством проговорил Чайкин.

   Мисс Джен промолвила:

   - Да, вы очень были опасны, Чайк. Мы думали, что вы не выживете. И какие ужасные страдания вы перенесли и с каким терпением! Таких терпеливых мужчин, как вы, я не видела! - прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего пациента.

   - А я не знал, что был так опасен.

   - Не знали? Особенно доктора боялись за вас после операции. Не рассчитывали, что вы ее вынесете...

   Чайкин с любопытством слушал о том, как он был плох, и теперь, почти здоровый, пополневший и чувствовавший в себе прежние силы, внутренне радовался и еще более проникался благодарностью и к докторам, которые его лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.

   Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления хотя бы малейшего неудовольствия ходила за ним и одним своим видом как-то успокаивала больного.

   - И давно вы так трудитесь, мисс Джен?

   - Скоро десять лет, Чайк! - ответила девушка.

   - Надо к такому делу особенную склонность иметь... Без этого не вынести таких трудов.

   - Надо немножко любить ближнего - вот и все... А я поступила сюда после того, как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайк... Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно... И у меня был жених, миллионер... Но, к счастию, я вовремя поняла весь ужас такой жизни, встретившись с одной несчастной семьей, и уехала от отца... Мать я давно потеряла.

   - А отец ваш знает, где вы?

   - Теперь знает.

   - А раньше?

   - Не знал. Но он обо мне получал известия.

   - А жених ваш?

   - Жених?! - переспросила мисс Джен, и на ее лице появилась горькая усмешка. - Он, как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.

   Чайкин слушал и проникался еще большею восторженностью к этой девушке, отказавшейся от богатства и поступившей на трудную должность сиделки. И у него невольно вырвался вопрос:

   - И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?

   - Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.

   - И все-таки остались?

   - Как видите. И уж теперь отсюда никуда не уйду! - с веселой улыбкой произнесла мисс Джен. - И если вы приедете в Сан-Франциско и захотите повидать свою сиделку, то найдете меня здесь. И я очень рада буду вас видеть, Чайк.

   - Разумеется, я к вам приду... Еще бы не прийти... Я за вас богу молиться буду! - говорил Чайкин.

   - Вы, Чайк, преувеличиваете... Не будем об этом больше говорить... Чего вы хотите на завтрак?

   - Все равно...

   - А вот и Дун идет... Так вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью хотите?

   - Хочу.

   - И зелени?

   - Съем.

   - И кусочек сладкого пирога... не правда ли? Я вам все это принесу через час и бутылку вина принесу, а пока вы поболтайте со своим приятелем... - И пожавши руку Дунаеву, сиделка ушла из комнаты.

   - Ну, брат Дунаев, и сиделка! - воскликнул Чайкин.

   - А что?

   - Святой человек... По правде живет.

   И Чайкин рассказал о том, как мисс Джен отказалась от богатой жизни, чтоб ходить за больными.

   Дунаев был изумлен и не без гордости произнес:

   - Вот тебе и американка!

   - То-то, и я подивился.

   - Ты полагал, что все американцы жадны до денег?

   - Полагал, а теперь вижу, что дурак был... зря говорил. Везде есть праведные души...

   Дунаев между тем рассказал, что он нанялся капитаном и через неделю двинется в путь. Обоз небольшой - всего тридцать фургонов.

   - А еще другую новость сообщу: Билль приехал.

   - Когда?

   - Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля... Он обещал в четыре часа быть у тебя... Обрадовался, что ты поправился... Все о тебе расспрашивал.

   Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра, и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.

   - А деньги он на тебе бы нажил, Чайкин! - добавил, смеясь, Дунаев. - Публика пошла бы смотреть на тебя. Ты ведь в газетах везде пропечатан. Оказал, значит, себя русский человек, настояще оказал, каков он есть! - с неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.

   Через полчаса явился Старый Билль. Встреча его с Чайкиным была сердечная.

   Дунаев уже успел рассказать Биллю обо всем, что было с Чайкиным за время отсутствия Билля, и Билль не без горделивого чувства смотрел на бывшего своего пассажира и друга.

   - А вы, Билль, благополучно приехали? - спрашивал Чайкин. - На дороге спокойно?

   - Не совсем, Чайк, не совсем.

   - Агенты шалят?

   - Агентов я не встречал по дороге, а индейцы вышли на боевую тропу и нападают на ранчи и на проезжающих... пощады не дают, скальпируют. Помните мексиканца трактирщика?

   - Помню.

   - Убили его.

   - И жену?

   - Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов из фортов войска послали... Сиуксы скроются до нового случая... Ненавидят они янки.

   - За что?

   - За то, что янки сюда пришли и занимают их земли, за то, что буйволы убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с ними обращаются и спаивают их, вот за что, Чайк... И, надо сказать правду, янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю этот народ. Добром дело не кончится! - прибавил Билль.

   - Что же будет?

   - Отгонят индейцев с их мест подальше от дороги и в конце концов уничтожат их. Сила на стороне янки. Пришлют сюда побольше солдат - и будет новая резня... Такие резни уже прежде бывали... Я помню их.

   - А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?

   - На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго уж ездить в дилижансах! - прибавил Билль.

   - Отчего недолго?

   - Железную дорогу будут строить. Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски... Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.

   - И скоро построят дорогу? - любопытствовал Чайк.

   - Лет через пять, я думаю.

   - Что же вы тогда будете делать, Билль?

   - Если к тому времени не умру, то еще будет время подумать об этом, Чайк! - отвечал, смеясь, Старый Билль. - Куда-нибудь в сторону дилижансы все же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль... Еще на мой век хватит места на козлах, я полагаю.

   Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив квартиру бывшего агента. Билль проговорил:

   - Подозрительно что-то... Если б он уехал, то дал бы Чайку какую-нибудь весть.

   - То-то и я так полагал! - заметил Чайкин.

   - Но что же могло с ним случиться? - спросил Дунаев.

   - Мало ли что случается! - значительно вымолвил Билль. - Агенты и здесь иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок...

   - Почему?

   - А потому, что у него богатые родные и прошлое у него не из чистых; знали его за Дэка, а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке, то им не особенно будет приятно, а если взять с Макдональда выкуп, то Дэка знать не будут... Понимаете, Дун?

   - Так вы думаете, Билль, что с Макдональдом случилось что-нибудь неладное?

   - Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о себе знать. Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все трое обязаны, что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! - прибавил Билль с спокойною решительностью человека, у которого слово не расходится с делом.

   - Вот так отлично сделаете, Билль! - обрадованно сказал Чайкин.

   - Постараюсь, Чайк.

   И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и поболтать с Чайкиным.

  

  

   Из госпиталя Билль отправился в контору: "Джон Макдональд и К®" и попросил свидания с распорядителем фирмы.

   Когда Билля позвали в кабинет, он увидал перед собой старого, сурового и холодного с виду джентльмена в безукоризненном черном сюртуке и в белом галстуке.

   При появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с письма, которое писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:

   - Что вам нужно и кто вы такой?

   - Я - Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?

   - Слышал! - коротко отрезал представитель фирмы "Джон Макдональд и К®" и вслед за тем протянул руку Биллю.

   - Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?

   - Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! - ответил Билль и уселся в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.

   При этом имени старик нахмурился.

   - Мне нет ни малейшего дела до Вилли Макдональда. И если вы принесли его долговое обязательство, то напрасно потратили время: я за него ни цента не дам.

   - А я бы дал доллар за доллар за Вилли. Он малый хороший, Джон Макдональд и К®! Но обязательства его у меня нет никакого, а у него есть мое... и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику...

   - Гмм... Очень странно... И велико оно?..

   - Очень велико, - настолько, насколько может быть велико обязательство человека, которому оказали большую услугу.

   - Это Вилли оказал услугу... И большую? - недоверчиво процедил старик.

   - Немалую, если считать, что спасти человека от неприятности быть убитым или, по меньшей мере, раненным, рискуя при этом собственной шкурой, есть услуга...

   - Что же вам угодно от меня в таком случае?

   - Узнать, где Вилли Макдональд. Не имеете ли вы о нем известий?

   - Никаких. Знаю, что его здесь нет.

   - И никто не может дать мне сведений?

   - Сходите к его матери, мистрис Макдональд... У нее вы, может быть, что-нибудь узнаете!

   И с этими словами представитель фирмы кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.

   Старый Билль разыскал мать Макдональда и нашел ее обезумевшей от горя. Она ничего не знала о сыне с тех пор, как он внезапно куда-то уехал.

   - Он говорил, что собирается уехать?

   - В том-то и дело, что нет. В тот же день он обедал у меня и ничего не говорил об отъезде.

   - Делаете вы розыски?

   - Я обращалась к шерифу, напечатала объявление в газетах...

   - Говорили ли вы об этом с своим братом, главой фирмы "Макдональд и К®"?

   - Говорила...

   - И что же?..

   - Брат ничего не знает...

   "Или знает, но не хочет сказать", - подумал Старый Билль.

   - Но по крайней мере он подал вам какой-нибудь совет? - спросил он.

   - Никакого... Он не любит Вилли.

   - За что?

   - За беспутную жизнь. Три года он пропадал в городах Запада... вел себя недостойно джентльмена... был в дурном обществе... играл в карты... Но ведь он молод... Ведь вы знаете, Билль, - он мне рассказывал про вас и про Чайка!.. Вы знаете, что он ничего слишком дурного не сделал! - говорила мать, защищая сына.

   - Уверен! - храбро солгал Билль, чтобы оставить старуху в прежнем неведении относительно очень некрасивых дел ее сына.

   - А Джон Макдональд и К® скуп... Он все боится, что Вилли заставит его платить свои долги, и не хочет о нем разговаривать.

   - Вы говорите, скуп?

   - Очень, Билль.

   - И если бы вашему сыну, положим, очень нужны были деньги...

   - Вилли не обратился бы к нему! - торопливо сказала мать.

   - Да и Джон Макдональд и К® не дал бы их?

   - Наверное, не дал бы...

   Собравши эти сведения, Старый Билль успокоил, насколько умел, старуху, выразив надежду, что Вилли, вероятно, скоро вернется из путешествия и расскажет о своих приключениях, и ушел, втайне очень встревоженный, на квартиру, в которой жил до своего отъезда Макдональд.

   Горничная, лицо которой очень не понравилось Биллю, объявила, как и Дунаеву, словно затверженный хорошо урок, что мистера Макдональда дома нет.

   - Уехал куда-то! - прибавил она.

   - Не знаете куда, милая барышня? - приветливо спросил Билль, не сомневаясь в том, что горничная кое-что знает.

   - Не говорил.

   - В котором часу он уехал?

   - Не помню.

   - Прямо на железную дорогу?

   - Нет, кажется.

   - Он взял с собой чемодан?

   - Нет, не брал.

   - Почему же вы знаете, что Макдональд уехал? - допрашивал Билль с искусством опытного следователя.

   Горничная сперва заплакала, а потом стала браниться, что ее, честную девушку, и вдруг словно в чем-то подозревают.

   Однако когда Билль сказал, что если она категорически не ответит на его вопрос, то он обратится к шерифу, - горничная объявила, что мистер Макдональд не взял чемодана и не собирался, по-видимому, уезжать, когда три недели тому назад вышел из дому и не возвратился. Сообщил же ей об отъезде мистера Макдональда какой-то джентльмен, приходивший на другой день, причем прибавил, что Макдональд через несколько дней вернется. А он между тем не возвратился.

   - Вот все, что я знаю по этому делу! - заключила свое объяснение горничная.

   - Не припомните наружности этого джентльмена?

   - Не старый...

   - Лет сорока или больше?

   - Вроде этого.

   - Брюнет или блондин?

   - Кажется, брюнет.

   - Борода и усы были?

   - Были...

   - Длинная борода?

   - Не припомню.

   - Одет как был, не припомните?

   - Вполне прилично.

   - В цилиндре?

   - Да.

   - Благодарю вас.

   - А вы почему так интересуетесь господином Макдональдом? - спросила, в свою очередь, горничная. - Вы, верно, сыщик?

   - Сыщик! - ответил Билль.

   - Они уже были раньше и расспрашивали... Но, видно, не разыскали мистера Макдональда. Он, верно, улизнул в Европу.

   - Почему вы думаете, что ему нужно было улизнуть?

   - Так... Иначе куда же он девался?..

   Билль не нашел нужным более допрашивать молодую девушку и, далеко не успокоенный полученными сведениями, решил добыть более точные.

  

  

  

  

   Билль отправился в одну из больших улиц и, войдя в подъезд небольшого дома, позвонил у дверей, на которых было написано: "Смит и К®, комиссионеры".

   Двери отворил гигантского вида негр, подозрительно оглядевший Билля.

   - Вам кого угодно? - спросил он, заслонивши своей внушительной фигурой двери.

   - Смит дома?

   - Нет мистера Смита.

   - Скоро будет?

   - Не знаю. Он уехал из Фриски.

   - Куда?

   - Спросите у него сами. Мне он не говорил.

   - Кабы он с вами очень серьезно не поговорил за то, что вы дурак и не пускаете его приятеля. Мне нужно видеть Смита по делу, которое очень заинтересует Смита и К®. Поняли?

   - Понял, но только Смит и К® уехали...

   - Идите и скажите, что Старый Билль желает видеть Смита и К®! - громко крикнул Старый Билль.

   Вслед за тем чей-то резкий голос крикнул из комнат.

   - Сам! Идиот! Когда вы научитесь разбирать посетителей? Впустите джентльмена!

   Негр тотчас же отскочил от дверей и испуганно проговорил, пробуя в то же время улыбнуться, оскалив свои блестящие белые зубы:

   - Извините, сэр, я ошибся, Смит и К® дома. Пожалуйте, сэр!

   И когда Билль вошел в темноватую прихожую, негр тотчас же захлопнул двери и задернул цепь.

   Билль вошел в комнату налево, в контору Смита и К®.

   Это была небольшая, почти пустая комната, разделенная пополам барьером, за которым были две конторки и шкаф.

   За одной из них сидел какой-то чахлый молодой человек.

   Несколько стульев стояли у стены по эту сторону барьера и, очевидно, предназначались для посетителей. Но ни души не было, и молодой человек не без удивления взглянул на Старого Билля, которому понадобились услуги конторы Смита и К®.

   - Мистер Смит просит вас в кабинет! - проговорил он усталым, больным голосом.

   И с этими словами молодой человек сполз со своего высокого конторского табурета и, отворив дверцы барьера, постучал в двери соседней комнаты.

   - Войдите! - раздался тот же резкий голос, который только что выругал негра.

   Билль очутился в большом, хорошо убранном кабинете, где за письменным столом, стоявшим посреди комнаты и заваленным газетами, сидел худощавый высокий красивый старик, с вьющимися седыми волосами и длинной седой бородой.

   Он производил впечатление вполне приличного джентльмена, не без щеголеватости одетый в черную пару, в белом галстуке и с безукоризненно чистыми воротничком и манжетами.

   - Здорово, старина! - ласково приветствовал старик Билля, протягивая ему руку и зорко вглядываясь в него своими пронзительными и острыми, как у хищной птицы глазами, словно бы несколько удивляясь его приходу. - Садитесь, Билль, вот сюда, в кресло. Давненько мы с вами не встречались.

   - Давно, Смит. После того случая...

   - А вы, Билль, все еще его помните?..

   - Помню, Смит...

   - Чего хотите: пуншу или бренди?

   - Спасибо, ничего...

   Оба не без любопытства оглядывали друг друга, встретившись после долгих-долгих лет, когда были приятелями и вместе были в шайке, как "агенты большой дороги".

   После "того случая", как Билль нечаянным выстрелом убил девочку, он проклял и бросил свое ремесло, а Смит продолжал его и, счастливо избавившись от виселицы, перебрался во Фриски и открыл контору "Смит и К® комиссионеры". Но комиссионерство это было только для вида. В действительности же Смит и К® (хотя никакой компании и не было) занимался укрывательством, покупкой краденых и награбленных вещей и состоял в непосредственных сношениях с агентами большой дороги, причем вел это дело так ловко и с такою таинственностью, что до сих пор не попадался, и полиция не догадывалась, что находившиеся в подвальном помещении, под конторой Смита и К®, большие бочки с фруктами, принятые будто бы на комиссию, были наложены ими только сверху, а под ними были всевозможные предметы, но только не фрукты.

   Билль, знавший всю подноготную комиссионерской конторы Смита и К®, знал также, что Смит через подставных лиц является посредником между агентами и публикой в тех редких случаях, когда агенты задерживают состоятельных лиц, требуя выкупа, или в других более частых случаях шантажа и вымогательства.

   Поэтому-то он и пришел к Смиту, надеясь от него получить верные сведения о Макдональде.

   - А я к вам, Смит, по маленькому дельцу! - проговорил Билль, закуривая свою короткую трубочку.

   - Знаю, что по дельцу. Так-то вы не зашли бы, Билль. Не правда ли?

   - Не зашел бы, Смит. Врать не стану.

   - Каждый по-своему живет.

   - По-своему, Смит.

   - И зарабатывает по-своему.

   - Правильно.

   - Так какое же у вас, Билль, дельце? Чем может служить вам Смит и К®? Верьте, что по старому знакомству моя контора исполнит всякую вашу комиссию и сделает двадцать процентов скидки. Вам, быть может, кучер требуется для Общества дилижансов? Могу отличного человека рекомендовать!.. Или вам нужно сделать объявление в газетах об отходе дилижансов?

   - Полно, Смит, зубы заговаривать. Я ведь не "грин"! - проговорил, смеясь, Билль.

   - Привычка, Билль. В старые годы не легко отстать от привычек! - отвечал Смит и тоже рассмеялся. - Так если вам, старина, не нужно ни кучера, ни прачки, ни респектабельной невесты с приданым, ни капитала на верное дело, ни компаньона для золотых приисков, - продолжал, понижая голос, мистер Смит, - то говорите потише, зачем пришли... А то эта дохлая каналья, которой нечего делать там (мистер Смит кивнул головой по направлению к дверям), от скуки может подслушивать, а вы помните, Билль, я никогда не имел привычки вести деловые разговоры иначе, как с глаза на глаз и без посредников...

   - Такой же осторожный и предусмотрительный, как и прежде были, Смит!

   - Без осторожности живут только святые или очень богатые люди, Билль, а я ни свят, ни богат! - усмехнулся Смит.

   И с этими словами он встал с кресла, подошел к двери, открыл ее, что-то проговорил своему клерку, затем запер двери на ключ и, приблизившись к Биллю, проговорил:

   - Пойдемте сядем вон в тот уголок, Билль. Я его называю уголком дружеских бесед... Там мы поговорим по-приятельски.

   И он направился в дальний угол комнаты, где стояли рядом два кресла.

   Идя вслед за ним, Билль заметил, что Смит и К® нащупал что-то рукой в кармане, и не усомнился, конечно, что это "что-то" был револьвер, причем невольно вспомнил ходившие среди "молодцов Запада" слухи о том, что Смит иногда вместо комиссионера исполняет роль "агента" и притом довольно решительно. По крайней мере в числе многих доблестных подвигов Смита, о которых однажды рассказывали подвыпившие рыцари большой дороги в гостинице Денвера, не стесняясь присутствием Билля, значился особенно блестящий, возбуждавший общее сочувствие подвиг Смита, состоявший в том, что переодетый сыщик, явившийся к нему и отрекомендовавшийся оптовым торговцем фруктами, уже более из конторы Смита и К® не вышел, а через неделю его труп был выброшен морем на берег, в двух милях от Фриски.

   И Билль, в свою очередь, машинально опустил руку в карман штанов, чтобы удостовериться, что и его револьвер на месте.

   - Теперь мы совсем одни в кабинете, Билль! - произнес, опускаясь в кресло, Смит, указывая на другое своей рукой, на мизинце которой сверкал брильянт. - Мы заперты, и никто нас не услышит. Я послал свою дохлую каналью выпить кружку пива и пить ее не менее получаса, а идиот Сам, - все негры ведь Самы, хоть он и говорит, что его зовут Томасом, - сидит в прихожей у дверей и никого не впустит, если бы и зашел какой-нибудь дурак с улицы искать через мою контору пропавшую собаку. - И, рассмеявшись своим словам, Смит прибавил: - Так говорите о своем деле, Билль, и имейте в виду, что виски и бренди за нами, вот здесь в шкапе, сделанном в стене. Хотите?

   - Нет, Смит, не хочу. А дело мое: справка о Дэке-Макдональде. Не можете ли вы сообщить мне о нем чего-нибудь?

   - Могу. Но прежде позвольте спросить: вы от себя наводите справки?

   - От себя.

   - Слово Билля?

   - Честное слово.

   - Но какое вам дело до Дэка?

   - Он оказал мне услугу после того, как я хотел его вздернуть на виселицу.

   - Слышал, слышал. Я тоже обо всем осведомлен, хоть и не езжу, как вы, по большой дороге, а сижу в своей берлоге; и что Дэк укокошил своего приятеля, знаю. Мое дело такое, что я все должен знать, обо всем догадываться и... и молчать. Но вам по старинной дружбе, Билль, могу сообщить, что Дэк-Макдональд жив и здоров и находится в надежных руках. В очень надежных! - значительно прибавил Смит.

   - Охотно верю... Особенно если он в ваших, Смит! - сказал в виде комплимента Старый Билль.

   И от его зоркого взгляда не укрылось, что при этих случайно сказанных им словах по лицу Смита мгновенно пробежала словно бы судорога, искривив его губы и вздернув щеку.

   Но через мгновение оно было по-прежнему добродушно и спокойно, и голос Смита не обличал ни малейшего волнения, когда он сказал:

   - Я этим не занимаюсь, Билль. Я иногда принимаю на хранение вещи