Станюкович Константин Михайлович - Похождения одного матроса

   - Carramba! {Черт возьми! (исп.).}

   И, выкрикнув вслед за тем несколько ругательств по-испански, Чезаре, словно разъяренный бык, бросился на Чайкина, готовый, по-видимому, его задушить.

   Чайкин мужественно встретил нападение, и между ними завязалась ожесточенная драка. Испанец старался нанести одной рукой коварные удары в низ живота, а другой схватить за горло, но Чайкин счастливо избегал этого, работая с остервенением кулаками по груди и лицу Чезаре...

   Несколько матросов, лежавших на койках, равнодушно смотрели на эту драку. И только при ловких ударах одного из противников они издавали одобрительные восклицания...

   Драка продолжалась минуту, другую, а победа казалась еще далекою... Испанец словно бы находился в недоумении, встретив в тщедушном на вид Чайкине такой неожиданно свирепый отпор.

   И, вскрикнув "Carramba", Чезаре неожиданным прыжком очутился сзади Чайкина и, дав ему подножку, повалил наземь и с налитыми кровью глазами, весь бледный, стал душить своими цепкими сильными руками Чайкина за горло.

   Дело становилось серьезным... Чайкин захрипел.

   Тогда с одной из коек быстро соскочил молодой, длинноногий блондин с рыжей бородой, окаймлявшей рябоватое веснушчатое лицо, и бросился на помощь Чайкину.

   Он с трудом освободил его горло от рук Чезаре и, схватив испанца за шиворот, оттащил его и проговорил с нескрываемым презрением:

   - Это подло так нападать. Не троньте Чайка. Что он вам сделал, негодяй вы этакий?

   Чезаре рванулся было из рук рыжего матроса, но тот крепко его держал.

   Тогда Чезаре с искаженным злобою лицом взглянул на неожиданного защитника и крикнул:

   - Вы чего вмешиваетесь, Долговязый? Вам какое дело?

   Калифорниец Бутс, прогоревший золотоискатель, отправлявшийся матросом в Австралию искать золота, ответил:

   - Дело слегка порядочного человека.

   - Слегка? - ядовито переспросил Чезаре.

   - Вы, кажется, слышали, что я сказал. Я не люблю повторять слов. А если дело мое вам не нравится, то не угодно ли попробовать американского кулака?

   И, отпустив испанца, Долговязый засучил руки, обнаружив хорошо развитые мускулы, и стал в позу боксера.

   - Угодно, сэр? - насмешливо бросил он.

   - Не угодно.

   - Очень жаль.

   - Когда мне будет угодно, я обращусь к вам, Бутс! - злобно прошипел Чезаре.

   И с этими словами вышел из каюты.

   Чайкин уже поднялся и оправился.

   Долговязый подошел к нему, одобрительно потрепал его по плечу и обратился с коротеньким спичем, в котором сказал, что мистер Чайк дерется недурно и что исход драки мог быть более лестным для Чайка, если бы не подлый поступок негодяя испанца, повалившего своего противника сзади.

   - Так сколько-нибудь приличные джентльмены не поступают. А вы дрались как джентльмен!

   Разумеется, Чайкин понял в этом спиче очень мало, но зато понял, и очень хорошо понял, что Долговязый - добрый человек, и выразил ему свою признательность благодарным взглядом, подкрепив его по-английски словами:

   - Благодарю вас... Благодарю вас...

   И, забывши, вероятно, что говорит с американцем, продолжал взволнованно и горячо по-русски:

   - Спасибо тебе, брат "Лэнка" (так переиначил Чайкин прозвище Бутса "lenk", то есть "долговязый"). Добер ты... Заступился, даром, что другой веры...

   Долговязый слегка усмехнулся, словно бы считая недостойным себя показать, что он понял по тону мистера Чайка и по его серым лучистым глазам искренность и горячность благодарности и несколько тронут ею.

   И, принимая небрежный вид человека, который равно душен ко всему на свете, кроме золотоискательства, он будто мимоходом заметил, снова ложась в койку:

   - А вы, Чайк, остерегайтесь теперь этой злой скотины - Чезаре. Он не прочь вас и с реи столкнуть... Подлый человек Чезаре...

   - No good! {Нехороший! (англ.).} - заметил Чайкин, не столько понимая, сколько догадываясь, что "Лэнка" ругает Чезаре.

   Долговязый утвердительно кивнул головой, приподнявшись на койке.

   С этих пор между Бутсом и Чайкиным установились хорошие отношения. Разговаривать они не могли, но по утрам обменивались приветствиями и, видимо, питали друг к другу приязнь.

   И Чайкин уже не чувствовал себя одиноким на "Диноре", как в первые дни. Он знал, что есть добрая душа около, и сам приободрился и уже меньше скучал.

   Желая чем-нибудь выразить Долговязому свою признательность, молодой матрос в свободное время сплел из каболки {Каболка - распущенная старая смоляная веревка. (Примеч. автора.)} туфли и однажды сунул их в руки янки.

   Тот посмотрел, похвалил работу и возвратил назад.

   - Это вам! - сказал, застенчиво краснея, Чайкин.

   Калифорниец, сильно тронутый, только молча и крепко пожал руку Чайкина и через несколько дней предложил учить его по-английски.

   Ученик оказался необыкновенно понятливый и усердный.

   Он делал такие быстрые успехи, что через два месяца янки уже нашел, хотя и несколько преждевременно, что можно говорить с Чайкиным о самом любимом им деле - о золоте.

   И он не раз старался объяснить Чайкину, что если он не дурак, то должен в Мельбурне оставить "Динору" и отправиться с ним внутрь страны искать счастия.

   - Можно при удаче быстро разбогатеть. И мы непременно разбогатеем! - уверенно прибавлял Долговязый.

   Чайкин понял только, что можно разбогатеть, и слушал речи Долговязого, как сказку.

   - А что же потом делать? - спрашивал он.

   - Потом... потом... завести какое-нибудь дело и еще больше разбогатеть! Вот что потом... А вы что бы делали, если бы разбогатели... очень разбогатели?

   Чайкин не имел представления о размерах богатства и решительно не мог придумать, что бы он тогда делал. Конечно, он послал бы денег в деревню матери, а что дальше - он не мог и придумать...

   - Завели бы свой пароход? - подсказывал предприимчивый янки.

   Но пароход, казалось, не прельщал будущего богача.

   - А то купили бы земли да построили ферму...

   - Это лучше! - весело отвечал Чайкин.

   Долговязый, по мере сближения с Чайкиным, все более оценивал его душевные качества, хотя и находил, что Чайкин ровно ничего не смыслит в политических делах, и удивился, когда узнал, что он ни разу в жизни не читал газет.

   - Вам, Чайк, непременно надо читать газеты... А еще...

   - Что еще, Долговязый?

   - А еще обязательно надо выучиться писать! И я вас выучу. Это не хитрая штука!

   Они нередко теперь вели беседы, и Бутс много рассказывал об Америке. Чайкин внимательно слушал и изумлялся.

   Вскоре один поступок Чайкина, поразивший весь экипаж брига, окончательно убедил Долговязого, что его приятель такая добрейшая душа и вместе с тем такая простофиля, какой Бутс до сих пор не встречал, хотя и побывал в нескольких штатах Америки.

  

  

  

  

   Противные ветры преследовали "Динору" с самого выхода из Сан-Франциско.

   Парусному бригу приходилось лавировать длинными галсами, чтобы хоть медленно, но подвигаться вперед к цели. Прошло уже два месяца плавания "Диноры", а она подвинулась всего лишь на двести пятьдесят миль прямого расстояния от Сан-Франциско до места назначения - Мельбурна.

   Всех раздражала эта медленность плавания. Особенно недоволен был капитан Блэк, чередовавшийся вахтами со своим помощником. Каждый из них выстаивал по шести часов наверху, и каждый ежедневно надеялся, что вот-вот задует попутный ветер и бриг под всеми парусами направится к цели, делая миль по двести суточного плавания.

   А между тем ветер, как нарочно, почти постоянно дул, как говорят моряки, в "лоб", и приходилось лавировать и постоянно делать частые повороты, что утомляло и вызывало неудовольствие в матросах, которым и после вахты не удавалось ни одной ночи спокойно выспаться: то и дело боцман или штурман вызывали подвахтенных наверх для поворота - маневра, требовавшего присутствия всего незначительного экипажа "Диноры".

   Еще слава богу, что погода все время стояла хорошая и ветер дул ровный и не особенно свежий, так что не приходилось еще чаще беспокоить людей, чтобы брать рифы.

   Во время своих вахт капитан Блэк, расхаживавший по возвышенной площадке юта, под которой помещалась его каюта, в своей кожаной короткой куртке, белых штанах и соломенных туфлях, надетых на босые ноги, был, по обыкновению, наружно спокоен и даже, казалось, невозмутим.

   По крайней мере бледное, помятое жизнью, но все еще красивое лицо капитана Блэка, с изящными и тонкими чертами, суровое, энергичное и самоуверенное лицо, в котором с первого же взгляда чувствовалась непреклонная воля и сказывался железный характер, - не выражало ни беспокойства, ни волнения.

   А между тем на душе у капитана было далеко не покойно. Противные ветры злили его тем более, что расстраивали его планы, известные ему одному и тщательно скрываемые даже от помощника, штурмана Гаука.

   И глаза капитана Блэка, острые и пронзительные, как у коршуна, порой загорались блеском, а белая его рука, совсем не похожая на рабочую руку, с брильянтом на мизинце, нервно пощипывала большую черную как смоль бороду, когда он поглядывал на горизонт и на небо, по которому бежали белоснежные перистые облачка, и на вымпел, развевавшийся на грот-мачте: он показывал, что ветер дул все в том же направлении.

   И капитан Блэк мысленно посылал ругательства по адресу этого непрерывного зюйд-оста и по временам пощупывал два заряженные револьвера-бульдога в своих карманах.

   Капитан Блэк, которого все так не любили и в то же время так боялись, ни с кем никогда не говорил и со штурманом обменивался лишь приветствиями да отрывистыми служебными разговорами. Все свободное от вахт время и когда ничто не представляло какой-нибудь опасности для "Диноры", требовавшей присутствия капитана наверху, он проводил в своей каюте за книгой или погруженный в какие-то думы, делавшие его суровое лицо еще более угрюмым, словно бы эти думы или воспоминания были очень тягостны и неприятны.

   И каюта капитана Блэка была довольно странная каюта.

   Убрана она была с изяществом и со вкусом, редкими в капитанских каютах на купеческих кораблях и свидетельствовавшими о привычке и любви Блэка к комфорту и роскоши.

   Большой, покрытый клеенкой стол посредине каюты, щиты (стены) которой были из красного дерева с украшениями из черного. Около стола два массивные кресла. Кругом борта диван, обитый черным сафьяном. Библиотечный шкап черного дерева был полон книг, а по стенам висело несколько фотографий, среди которых в нескольких видах красовался портрет одной молодой женщины. Один из них был прострелен, - небольшая дыра виднелась у самого виска. Большие иллюминаторы, прорубленные в корме, позволяли любоваться чудным видом беспредельного океана, а два небольшие крошечные оконца, задернутые занавесками и выходившие на палубу, позволяли капитану, не выходя из каюты, видеть всю палубу брига. Входная дверь в каюту поражала своей толщиной и изнутри была окована железом. И в ней было небольшое отверстие, в которое можно было просунуть дуло ружья. Люка на потолке не было.

   За тяжелой портьерой, отделяющей часть каюты, маленькая привинченная к борту койка, умывальник, шифоньерка, и в одном углу, расставленные в стойках, несколько карабинов и штуцеров. Над койкой висел ковер из мягкой яркой ткани, и на нем - в черной матовой раме портрет той же молодой женщины, фотографии которой висели по стенам каюты.

   На портрете можно было видеть необыкновенно интересное и выразительное лицо молодой смуглой брюнетки лет тридцати, с большими задумчивыми и даже грустными глазами, в бальном ярко-пунцовом платье, с открытой шеей и руками. На одной из этих маленьких рук с тонкими и длинными пальцами было обручальное кольцо и маленький брильянт на слегка изогнутом мизинце; а на другой руке - черное небольшое колечко на безымянном пальце. В углу портрета было начертано маленькими буквами: "Динора Браун".

   Под рамкой висел небольшой кинжал и пучок засохших роз.

   У самой койки, в клеенке, покрывавшей пол всей капитанской каюты, было вырезано отверстие для люка, и это отверстие было прикрыто железной покрышкой, на которой висел замок. Люк этот вел в небольшое пространство под капитанской каютой.

   Рядом с этим роскошным помещением капитана, за входными дверями, была каюта-буфет, в которой жил капитанский слуга, пятнадцатилетний негр Джек.

   Этот негр да еще бульдог Тигр, кажется, были единственными существами на бриге, привязанными к мрачному капитану.

  

  

   Собираясь на вахту с полуночи до шести, Чайкин заметил, что великан негр Сам и Чезаре уже поднялись и о чем-то шепчутся. Но как только они увидали, что Чайкин проснулся, шепот их тотчас же прекратился, и они вышли из каюты.

   Разбудив Долговязого, Чайкин с последним ударом колокола, пробившего восемь склянок, был уже наверху и стал у руля.

   Ночь была превосходная, теплая. Светила луна, часто показываясь из-за облаков, и ярко мигали звезды. Ветер, по-прежнему противный, стихал, и "Динора" лениво шлепала в воде узла по два, по три в час.

   На вахту вступил штурман Гаук, заменив капитана, ушедшего к себе в каюту.

   Пользуясь этим, вахтенные матросы скоро сладко задремали, сидя в "бухтах" снастей или примостившись к борту. Только Гаук и Чайкин бодрствовали.

   - Вы на румбе, Чайк? - спросил штурман.

   - На румбе, сэр! - отвечал Чайкин.

   - Что-то ветер стихает.

   - Стихает, сэр. И руля плохо слушать стала "Динора", сэр.

   - Как бы совсем не заштилело.

   - А быть может, к перемене ветра, сэр...

   - Давно бы пора, Чайк...

   Бриг теперь еле подвигался... Ветер совсем стихал, и паруса тихо пошлепывали.

   Луна скрылась за облака, и темнота окутала палубу.

   В эту минуту Чайкину показалось, что кто-то прошел мимо, направляясь к дверям капитанской каюты.

   "Верно, сам капитан или Джек", - подумал Чайкин, зная, что никто из матросов не смел переступить порога капитанской каюты и никогда капитан никого из матросов не звал: чтобы дать знать о чем-нибудь капитану с вахты, был проведен с ютовой площадки звонок и, кроме того, была переговорная трубка.

   Гаук, посматривавший на горизонт, тоже ничего не заметил.

   А между тем действительно двери капитанской каюты, почему-то незапертые, как бывало обыкновенно, бесшумно отворились, и на пороге появилась громадная фигура великана Сама и остановилась, боязливо посматривая на загоревшиеся глаза Тигра, который глухо заворчал, готовый броситься на вошедшего, если бы капитан Блэк, сидевший на диване, не держал бульдога за ошейник.

   - Смирно, Тигр. Сиди смирно. Не смей ворчать! - тихо проговорил капитан.

   И Тигр тотчас же лизнул руку хозяина и покорно улегся у его ног.

   Капитан вынул револьвер и, обращаясь к негру, сказал чуть слышно:

   - Подойди поближе... несколько шагов... теперь остановись.

   Негр в точности исполнил приказание.

   - Ну, говори, что ты, подлая тварь, имеешь мне сказать... Что против меня затевает Чезаре?.. Ведь ты для этого просил позволения видеть поближе твою злодейскую харю!

   - Да, сэр! - отвечал Сам, изгибаясь и вращая белками.

   - Говори... только покороче! - презрительно вымолвил капитан...

   - Несколько слов, сэр... Всего только десять слов, если позволите, капитан...

   Этот великан, с громадной отвратительной черной курчавой головой, видимо чувствовал страх перед капитаном, так как его голос вздрагивал и слова с трудом слетали с его выпяченных, толстых кроваво-красных губ. Но вместе со страхом животного, боящегося более сильного человека, у Сама в то же время жила и сильная ненависть, глубоко запрятанная в тайниках его души, к этому белому человеку за то нескрываемое презрение, какое этот белый всегда выказывал негру, точно считая его ниже собаки. Кроме того, у Сама были и старые счеты с капитаном, еще не сведенные, за жестокое наказание плетьми, которому в прошлом году подверг его капитан.

   О, он до сих пор не забыл этих плетей и с большим удовольствием задушил бы своими молотами-руками это тонкое горло янки, если бы не боялся быть убитым при первой же попытке.

   И, стараясь побороть свой страх, негр продолжал чуть слышно:

   - Чезаре собирается подговорить всех взбунтоваться, сэр...

   - А дальше?

   - И выкинуть вас за борт, сэр... к акулам, сэр... Акул здесь много, сэр...

   - А потом что?

   - А "Динору" сжечь в море, вблизи берега, сэр... А самим на шлюпках добраться до берега, сэр, и погулять на денежки, которые найдут у вас, сэр...

   - И все согласны?

   - Еще митинга не было, сэр... Но скоро будет... Только Чайка и Долговязого не пригласят... Они не согласятся...

   - Почему?

   - Они, сэр, другого полета птицы.

   - Не такие мерзавцы, как все вы? - усмехнулся капитан Блэк.

   - Не такие, сэр... И Чезаре их тоже хочет отправить к акулам, сэр... И всех, кто не согласится...

   - Однако я думал, что Чезаре умнее! - промолвил капитан.

   И с этими словами он достал со стола золотой и, бросив его негру, сказал:

   - Возьми, подлец... И, если что будет нового, опять приходи...

   В эту минуту сверху донесся какой-то гул и в то же мгновение громовой голос Гаука.

   - Убирайся, и чтоб тебя никто не видел! - сказал капитан.

   Негр выскочил из каюты и замер от страха: луна светила вовсю, и Чезаре его увидел...

  

  

  

   Жестокий шквал, налетевший с наветренной стороны, положил "Динору" на бок и понес ее с удивительною быстротой. Марса-фалы и брам-фалы были отданы вовремя, грот и фок были взяты на гитовы, и "Динора", встретившая шквал с уменьшенною площадью парусности, была вне всякой опасности.

   Блэк был уж наверху, штурман сменил Чайкина на руле, а Чайкин пошел помогать на бак.

   Минут через десять шквал пронесся, но вслед за ним задул довольно свежий попутный ветер, позволивший "Диноре" спуститься по ветру и лечь на надлежащий курс.

   Все обрадовались, что задул попутный ветер, но радость была недолгая.

   Ветер быстро крепчал, разводя громадное волнение. Пришлось снова вызвать всю команду наверх, чтобы взять риф у марселей и спустить брам-стеньги. И то они гнулись в дугу и того и гляди сломаются.

   Предосторожность эта была нелишняя. К концу вахты Чайкина в океане уже ревел шторм, один из тех штормов, которые пугают опытных и бывалых моряков.

   Благоразумие предписывало выдерживать шторм под штормовыми парусами, держась в бейдевинд, но тогда бриг двигался бы вперед не особенно быстро, а капитан Блэк, напротив, хотел воспользоваться штормом и, так сказать, удрать от него.

   И потому, вместо того чтобы лечь в бейдевинд, он спустился совершенно по направлению ветра, то есть на фордевинд, и "Динора" под зарифленными марселями, фоком и гротом неслась как сумасшедшая с попутным штормом, по временам зарываясь носом и черпая бортами. А громадные волны так и гнались сзади, грозя обрушиться на корму и задавить своею тяжестью маленький двухмачтовый бриг.

   Но "Динора" убегала от попутной волны и, поскрипывая от быстрого хода всеми своими членами и раскачиваясь направо и налево, летела так, что замирал дух.

   На руле стоял Чайкин, подручным у него был Долговязый.

   Положение рулевого было ответственное. Надо было не зевать и глядеть во все глаза, чтобы не дать "рыскать" носу; в противном случае волны могли залить нос судна.

   Шторм разыгрывался все сильнее и больше, а капитан Блэк, стоявший наверху, и не думал "приводить" к ветру. Словно бы играя и наслаждаясь опасностью, он стоял на ютовой площадке, и его дерзкое, самоуверенное лицо, обыкновенно суровое и бесстрастное, теперь было возбуждено, а глаза искрились, точно в них был и вызов и удовольствие сильных ощущений.

   Чайкин правил отлично, и капитан Блэк, обыкновенно скупой на похвалы, крикнул Чайкину.

   - Хорошо!.. Очень хорошо правите, Чайк... Останьтесь и на следующую вахту до восьми... а потом отоспитесь.

   - Слушаю, капитан!

   - Отчего вы, Чайк, бежали с вашего судна?

   - Я не бежал... Я опоздал и остался на берегу...

   - Боялись порки?

   - Да, сэр.

   - А Абрамсон вас подловил?

   - Да, сэр...

   - Вы, кажется, порядочный человек, Чайк, и я жалею, что вы попали на "Динору". Не зевайте, Чайк!

   Действительно, Чайкин чуть было не прозевал, и небольшая волна окатила Чезаре, Сама и еще одного матроса на баке. Те сердито отряхнулись от воды.

   Им было не до сильных ощущений, особенно Чезаре. Он понимал опасность положения и сильно трусил. Трусил он, кроме того, и предательства Сама, в чем он почти не сомневался, увидав негра выходящим из капитанской каюты. Но, готовя жестокую месть Саму, он и виду не показывал, что видел выход негра от капитана, и таким образом несколько усилил беспокойство предателя.

   - Этак и к акулам легко попасть, Сам? Как ты думаешь, обезьяна? - проговорил Чезаре.

   - Все попадем, Чезаре... все попадем! Этот капитан совсем сумасшедший, - жалобно отвечал великан, с трепетом глядя на бушующий океан.

   - И ничего нет легче... Только зазевайся на руле... Гибель!

   - Гибель!.. - повторил и третий матрос.

   - Зачем же он ведет нас на гибель?.. - говорил Чезаре. - И какие же мы будем дураки, если позволим ему вести нас на гибель... И какие же мы будем подлые трусы, если не скажем ему об этом... Пойдемте, ребята, подговорим других и явимся к нему. А если этот дьявол не согласится...

   Чезаре оборвал речь и вспомнил, что этот "дьявол" - отличный моряк и что в шторм нет расчета бунтовать против капитана. Для этого нужно выбирать тихую погоду.

   Тем не менее страх перед гибелью заставил его обратиться к проходившему боцману и сказать:

   - Плохи дела, боцман!

   - Он ничего не боится! - ответил боцман, тоже перепуганный.

   - А мы боимся.

   - Неужели? - насмешливо спросил боцман, сорокалетний янки с худощавым энергичным лицом, вид которого свидетельствовал о злоупотреблении алкоголем и вообще о жизни, проведенной не особенно правильно.

   - То-то... На жаркое к акулам мы не хотим попасть.

   - А вам бы давно пора, Чезаре.

   - Этот вопрос рассмотрим, боцман, в другое время, а теперь мы покорнейше бы просили вас доложить капитану, чтобы он привел в бейдевинд.

   - Докладывайте сами, а я не согласен.

   - Боитесь этого дьявола? - с насмешливою улыбкой протянул испанец.

   - Боюсь, как бы после моего доклада он не прострелил вашего черепа, Чезаре. И рано или поздно, а это случится! - сказал со смехом боцман и отправился на бак.

   Чезаре, однако, не принял к сведению этого предостережения. Разыгравшаяся буря и этот дерзкий бег "Диноры" внушали ему серьезные опасения попасть к акулам на жаркое. И, охваченный страхом, он прошел на бак и стал подговаривать других матросов объявить "дьяволу", что погибать они не желают.

   Все слушали испанца, казалось, одобрительно. Никому не нравилось это жуткое зрелище бушевавшего океана, среди которого "Динора" неслась с попутным штормом, зарываясь носом и нагоняемая сзади громадными валами. Но никто не решился, однако, протестовать открыто.

   Тогда Чезаре юркнул вниз, чтобы возбудить неудовольствие остальных матросов.

   Но только что он начал было объяснять об опасном положении "Диноры", как боцман сошел вниз и сказал, что капитан его требует.

   Как ни трусил Чезаре попасть на жаркое к акулам, но предстоящее объяснение с капитаном навело на него еще больший страх. И он подошел совсем бледный к мостику.

   - Хотите плетей, испанская собака? - крикнул капитан.

   Чезаре весь съежился.

   - Так они вам будут, если еще раз уйдете с вахты! А пока ступайте проветриться на марс! Посмотрите, не видно ли чего впереди! - насмешливо проговорил Блэк.

   Идти на марс в такую дьявольскую бурю не представляло для трусливого испанца ни малейшего удовольствия, и потому он униженным тоном произнес:

   - Но, капитан, позволю вам доложить, что я болен...

   - Лжете... Лезьте, трусливая тварь, а не то...

   Капитан опустил руку в карман...

   - Иду, иду, капитан...

   И Чезаре благоразумно попятился назад и, цепко держась за вантины, трусивший и полный ненависти к капитану, полез на грот-марс.

   Там, на высоте, размахи качающегося на волнах брига были еще сильнее, чем размахи внизу. Чезаре, крепко уцепившийся за перила, держался на площадке, замирая от ужаса. Вид сверху на бушующий океан, освещенный выплывшею из-за туч луной, был действительно потрясающий, и Чезаре с суеверным страхом шептал молитвы, и в то же время в голове его пробегали мысли о мщении.

   О, он непременно убьет этого дьявола капитана... Но прежде накажет предателя Сама... Только бы не погибнуть всем...

   И вслед за словами молитвы из уст Чезаре вылетали самые ужасные ругательства, заглушаемые воем ветра и гулом шторма.

   А шторм все свирепел и свирепел, и капитан Блэк все напряженнее всматривался то вперед, то назад за корму. Положение действительно было очень серьезное, и он это отлично понимал. Неосторожность рулевых - и бриг будет залит волнами... Но эта игра в опасность, казалось, тешила его, и он не менял своего решения удирать от шторма, пользуясь его же силою.

   Все чаще и чаще попадали волны на нос брига, и раз или два верхушки громадных валов, осаждавших "Динору" сзади, вкатились с кормы, смывая все на своем пути.

   Никто не спал в эту ночь.

   Инстинкт самосохранения выгнал подвахтенных наверх, на палубу. На открытом месте казалось не так жутко, как внизу, где ничего не видишь и где воображение преувеличивает опасность. А наверху как будто могла еще быть если не надежда, то иллюзия спасения. Иллюзия эта - бушующий океан.

   И все эти попавшие из разных уголков мира люди, большею частью неудачники с самым сомнительным прошлым и с большим запасом греховных дел на совести, молчаливые и серьезные, сбившись в кучку у грот-мачты, со скрытым отчаянием, охватившим их души, смотрели вокруг и чувствовали, что смерть страшно близка. Чувствовали и сильнее жаждали жизни, той жалкой жизни несчастных отверженцев, которая едва ли для кого-нибудь из них не была злой мачехой, невольной, роковой.

   И у многих из этих людей всплывали те воспоминания, те эпизоды из ранних лет жизни, которые теплом согревают сердце даже самого ожесточенного судьбою человека, показывая его самого в том виде, когда житейская грязь не оставила еще на нем больших следов.

   И этот Сам, напоминающий скорее животное, чем человека, и тот, в ужасе вращая белками, с чувством проговорил, обращаясь к соседу:

   - У Сама в Потомаке дочь и сын есть. У Сама и жена есть... И Сам их никогда не увидит. "Динора" непременно потонет в океане! И Сама съедят рыбы! И жена и дети не узнают никогда, где Сам... Они будут думать, что Сам бросил их и никогда не вернется!

   Капитан Блэк не покидал палубы всю ночь и не спускал с марса Чезаре, зная, что Чезаре трус и может только навести еще большую панику на матросов, и без того напуганных жесточайшим штормом. Не отходил от руля и штурман Гаук. Он стоял на штурвале, имея подручными Чайкина и рыжего Бутса, и трое с трудом удерживали штурвал.

   Чайкин хоть и видал на "Проворном" штормы, но такого, какой ревел в эту ночь, он не испытывал никогда, и ему было жутко. Рыжий Бутс, напротив, был спокоен и сосредоточенно молчал, мечтая о золотых россыпях.

   К утру шторм усилился настолько, что волны сзади нагоняли "Динору" и все чаще и чаще вливались верхушками через корму. "Динора" отставала от волны. Приходилось или привести в бейдевинд, или рискнуть на опасную меру: прибавить площадь парусности, чтобы бриг помчался скорее, удирая от волны.

   И капитан Блэк решился на последнее и повелительно крикнул в рупор:

   - Рифы у фока отдать!

   Все ахнули. В первое мгновение никто не тронулся с места.

   - Оглохли, что ли? - раздался гневный голос Блэка.

   Несколько человек кинулось отдавать рифы.

   Большой нижний парус, надувшийся теперь во всю свою площадь, прибавил ходу, и бриг понесся с большей быстротой, весь вздрагивая от быстрого хода и скрипя всеми своими членами. Но волны уже не догоняли судна. Зато бриг зарывался носом, и бак обливался водою. Фок-мачта, казалось, нагибалась чуть-чуть под тяжестью парусов. Опасность от оплошности рулевых увеличивалась еще более. Могла и треснуть фок-мачта.

   Но капитан словно бы ничего не боялся, и что-то дерзкое до наглости было в его лице. И он улыбнулся, как бы торжествуя победу над свирепым штормом, которым воспользовался, и только по временам перегибался с высоты юта и кричал вниз, где у штурвала стояли рулевые:

   - Не зевайте, Гаук... Дело серьезное.

   - Вижу, капитан.

   - Лупим отлично.

   - Превосходно, капитан.

   - Можем прямо и к дьяволам попасть... Как вы полагаете, Гаук?

   - Весьма легко, капитан!

   - А я этого не хочу, Гаук. Еще не время! - самоуверенно крикнул Блэк.

   И снова смолк, посматривая вперед.

   - Отчаянный человек этот капитан... Не правда ли, Чайк? - проговорил рыжий Бутс.

   - Да... Много в нем храбрости...

   - Терять ему нечего... В Сан-Франциско у него все потеряно: и деньги, и репутация, и женщина, которую он любит...

   К полудню шторм стал "отходить", и все повеселели.

   - Спустите, Гаук, эту испанскую каналью с марса. Теперь уж он не будет своею трусостью смущать других.

   - Есть, капитан.

   - Становитесь на мое место, а я посплю час-другой... И Чайку хочется, верно, спать? Пусть его сменят!

   С этими словами он спустился вниз, сопутствуемый своим бульдогом, и, войдя в каюту, запер ее и проговорил, обращаясь к собаке:

   - Сторожи меня, пока я буду спать!

   Собака весело мотнула хвостом и легла у двери.

   Блэк выпил рюмку рома и, бросившись на диван, моментально заснул.

   А набравшийся на марсе страху, голодный и невыспавшийся Чезаре в это время посылал втихомолку проклятия капитану. Спустившись вниз и забравшись в койку, он долго не мог заснуть, придумывая, как бы пожесточе расправиться с предателем Самом и как бы потом взбунтовать команду и выбросить за борт этого дьявола-капитана, прежде чем тот прострелит его, Чезаре, голову.

  

  

  

   Прошло после шторма восемь дней.

   Погода все это время стояла прелестная. Ветер дул ровный, но не свежий, и "Динора" подвигалась вперед узлов по пяти в час, грациозно поднимаясь с волны на волну и слегка раскачиваясь.

   С полуночи до шести часов утра на вахту вышли штурман Гаук, Чезаре, Сам, рыжий Бутс, Чайкин и старый ирландец Маквайр.

   Чайкин и Бутс стояли на руле, а так как править было легко, то они коротали свою вахту в разговорах.

   Говорил, впрочем, больше Долговязый, а Чайкин слушал, изредка вставляя замечания или обращаясь за пояснениями, когда не понимал слов.

   Другие вахтенные дремали, пользуясь спокойною вахтой и уверенностью, что Гаук и рулевые не проглядят опасности, если такая встретится в виде ли шквала, или встречного судна, с которым надо разойтись.

   Великан негр, сбитый с толку вполне приятельским отношением к себе Чезаре за эти три дня, несколько успокоился и думал, что ночное посещение его капитанской каюты не было замечено испанцем и, следовательно, ему не предстоит суда Линча, жестокость которого он узнал по опыту, когда служил на другом купеческом корабле.

   Тогда за воровство, свершенное им у товарища, его до полусмерти отодрали плетьми в глубине трюма, чтобы ни капитан, ни штурман не слышали отчаянных его криков. А узнай матросы о том, что он шпион, ему, разумеется, грозила бы смерть. Это Сам хорошо знал, так как давно уже служил на купеческих кораблях и знал суровые обычаи моряков.

   И он, исполняя теперь обязанности часового, который должен смотреть вперед, беспечно заснул, сидя на носу брига, у самого бугшприта.

   Чезаре не спал и, словно тигр, сторожил намеченную им жертву. Во избежание огласки он решил без суда Линча расправиться самому с негром.

   Что же касается до плана Чезаре убить капитана и завладеть судном, то исполнение его Чезаре решил отложить, ввиду того что капитан теперь предупрежден и, следовательно, удвоит бдительность.

   И Чезаре рассчитывал, что лучше завладеть "Динорой" на обратном пути из Австралии. Тогда добычи будет больше, так как капитан получит деньги за груз.

   Все матросы, за исключением боцмана, Чайкина и Бутса, были посвящены в дело, задуманное Чезаре, и вполне ему сочувствовали, предоставив только Чезаре главное: убить капитана.

   И Чезаре почти не сомневался, что это дело увенчается успехом, если только удастся как-нибудь подсторожить капитана и напасть на него врасплох, всадив ему в живот нож.

   А штурман Гаук под угрозой быть выброшенным за борт, конечно, примет на себя управление "Динорой" и доведет бриг к берегу, чтобы, потопивши судно, можно было безопасно добраться на шлюпках.

   Мысли об исполнении этого плана не покидали Чезаре с самого выхода "Диноры" из Сан-Франциско, а в последние дни владели им еще сильней, и он злился, что благодаря Саму надо отложить свое намерение.

   Но в эту ночь Чезаре занят был главным образом Самом.

   А ночь была чудная теплая и нежная. Мириады звезд ласково мигали сверху.

   В такую ночь всякого человека охватывает доброе, хорошее настроение, и преступные мысли, казалось, не могут закрадываться в голову.

   Но Чезаре давно уже очерствел сердцем и, ожесточенный за свои личные неудачи, давно уже озверел и, подобно зверю, жил инстинктами.

   И он чуть слышно подкрался к Саму.

   Тот сладко всхрапывал во сне.

   Тогда Чезаре сильным ударом руки хотел столкнуть Сама за борт.

   Но Сам внезапно проснулся и каким-то чудом удержался.

   Повернув голову, он увидал Чезаре, понял в чем дело и, в свою очередь, уцепился своими могучими руками за горло испанца.

   Несколько секунд между ними шла глухая борьба, и вслед за тем Чезаре полетел за борт...

   Через минуту за кормой раздался отчаянный крик о помощи.

   Чайкин вздрогнул от ужаса. Рыжий Бутс сказал:

   - А ведь это Чезаре за бортом!

   Гаук уже командовал убирать фок и обстенить фор-марсель, чтобы лечь в дрейф.

   Крики раздавались сильнее и жалобнее.

   Они потрясли до глубины души Чайкина, и он, весь охваченный внезапно каким-то необыкновенно сильным чувством, не рассуждая, что и зачем он делает, подбежал к борту и бросился в океан спасать человека.

   Все только ахнули. Всегда хладнокровный Бутс изумленно пожимал плечами.

   А Гаук проговорил:

   - Чайк спятил с ума!

   И с этими словами сам побежал помогать матросам убирать паруса и спускать на воду большой ял.

   Капитан Блэк уже был наверху со своей собакой.

   Когда он узнал в чем дело, то направил бинокль за корму и не отрывал глаз. Луна светила вовсю, и Блэк разглядел быстро плывущего Чайкина и в некотором отдалении черную голову Чезаре.

   Когда ял был спущен и под управлением боцмана отправился в направлении, указанном капитаном, Блэк проговорил, обращаясь к Гауку:

   - Если бы не этот дурак Чайк, не стоило бы останавливаться и спускать шлюпки из-за этого мерзавца Чезаре.

   - И я того же мнения, капитан. Но из-за Чайка можно и остановиться, сэр. Хороший матрос Чайк...

   - Только дурак... Нашел, кого спасать. И как тот упал за борт... Кажется, трусливая каналья.

   - Верно, заснул, капитан, и как-нибудь со сна...

   - Странно... Позовите Сама!

   Когда явился Сам, капитан по его испуганной физиономии догадался, что тут не без его участия дело, и спросил:

   - Ты не видал, как упал Чезаре?

   - Не видал, капитан.

   И капитан более не спрашивал, рассчитывая узнать причину падения Чезаре потом, когда Сам явится тайно в его каюту.

   А Чайкин, бывший хорошим пловцо