Лемке Михаил Константинович - Очерки по истории русской цензуры и журналистики Xix столетия

нъ и труды M. П. Погодина", IV, 82-85.}.

   Выше я назвалъ этотъ отчетъ знаменательнымъ потому, что имъ впервые ставились ясно три начала политики Николая I вообще. "Православ³е", _жсамодержав³е" и "народность", провозглашенныя Уваровымъ, немедленно стали основан³ями нашей политической жизпи, a въ благодарность ихъ первому провозвѣстнику - вошли въ девизъ графскаго герба Уварова, получившаго эту милость въ 1846 году {Вотъ какъ объясняетъ г. Барсуковъ происхожден³е этихъ трехъ принциповъ: "Въ 1832 году, послѣ великихъ бѣдств³й, испытанныхъ Росс³ею въ течен³е послѣднихъ лѣтъ и отъ губительныхъ войнъ, и отъ междоусобной брани, и отъ моровой язвы, надъ нашимъ отечествомъ прос³яла великая благодать Бож³я. Въ этомъ году, въ богоспасаемомъ градѣ Воронежѣ, послѣдовало обрѣтен³е честныхъ мощей, иже во Святыхъ отца нашего Митрофана, перваго епископа Воронежскаго. Въ день открыт³я Св. мощей, арх³епископъ Тверск³й и Кашинск³й, Григор³й, всенародно произнесъ молитву Святителю Митрофану, въ которой испрашивалось предстательство Его y "Христа Бога нашего да возродитъ во Святой Своей православной Церкви живый духъ правыя вѣры и благочест³я, духъ вѣдѣн³я и любви, духъ мира и радости о Дусѣ Святѣ". Этотъ живый духъ правыя вѣры и благочест³я внушилъ Помазаннику Бож³ю поставить во главу угла воспитан³я русскаго юношества: Православ³е, Самодержав³е и Народностъ; a рровозгласителемъ этого великаго символа нашей русской жизни - избрать мужа, стоявшаго во всеоруж³и европейскаго знан³я" (Т. IV, стр. 1). Изъ дальнѣйшаго изложен³я г. Барсукова ясно, что таковымъ явился С. С. Уваровъ.}.

   Черезъ одиннадцать лѣтъ Уваровъ писалъ:

   "Направлен³е, данное Вашимъ Величествомъ министерству, и его тройственная формула должны были возстановить нѣкоторымъ образомъ противъ него все, что носило еще отпечатокъ либеральныхъ и мистическихъ идей: либеральныхъ - ибо министерство, провозглашая самодержав³е, заявило твердое желан³е возвращаться прямымъ путемъ къ русскому монархическому началу во всемъ его объемѣ; мистическихъ, потому, что выражен³е "православ³е" довольно ясно обнаружило стремлен³е министерства ко всему положительному въ отношен³и къ предметамъ христ³анскаго вѣрован³я и удален³е отъ всѣхъ мечтательныхъ призраковъ, слишкомъ часто помрачавшихъ чистоту священныхъ предан³й церкви. Наконецъ, и слово "народность" возбуждало въ недоброжелателяхъ чувство непр³язненное за смѣлое утвержден³е, что министерство считало Росс³ю возмужалою и достойною идти не позади, a по крайней мѣрѣ рядомъ съ прочими европейскими нац³ональностями" {"Десятилѣт³е мин. нар. просвѣщен³я, 1833-1843 гг.", Спб., стр. 96.}.

   Отсюда, конечно, истекала программа отношен³й къ печати, полная самыхъ рѣзкихъ противорѣч³й. Съ одной стороны, гналось все либеральное, съ другой - предлагалось возстановить параллель Росс³и съ Западомъ д яри этомъ всегда не въ пользу второго, очерствѣлаго-де въ непониман³и истинныхъ задачъ человѣчества... Тѣ "умственныя плотины" по пути развит³я русской общественной мысли и русской журналистики, какъ одного изъ ея выражен³й, о которыхъ Уваровъ говорилъ въ своемъ знаменательномъ отчетѣ, ставились имъ всегда очень усердно. Изъ нихъ особеннаго вниман³я заслуживаетъ та, которая преграждала ходъ научной мысли именно въ области одного изъ трехъ началъ - народности. Я говорю о замѣчательномъ циркулярѣ 27 мая 1847 года, пояснявшемъ попечителямъ учебныхъ округовъ, какъ надо понимать этотъ принципъ, иначе толкуемый возникавшимъ славянофильствомъ. Предписывалось, что "русская народность" - "въ чистотѣ своей должна выражать безусловную приверженность къ православ³ю и самодержав³ю", a "все, что выходитъ изъ этихъ предѣловъ, есть примѣсь чуждыхъ понят³й, игра фантаз³и или личина, подъ которою злоумышленные стараются уловить неопытность и увлечь мечтателей" {"Объ украйно-славянскомъ обществѣ", "Рус. Архивъ", 1892 г., VII, 348.}...

   До какихъ геркулесовыхъ столбовъ цензурное вѣдомство дошло во вторую половину сороковыхъ годовъ, можетъ иллюстрировать слѣдующ³й, чисто анекдотическ³й случай.

   Въ концѣ 1847 г., рижск³й епископъ Филаретъ писалъ профессору церковной истор³и Горскому: "Недавно былъ здѣсь Сербиновичъ {Редакторъ "Журнала Министерства Народнаго Просвѣщен³я".}. Безъ сомнѣн³я, вы, дорогое мой, при всей вашей скромности или осердились бы, или расхохотались бы, если бъ услышали, что "Катехизисъ" митрополита поручаютъ замѣнить сочинен³емъ другимъ - кому? Мнѣ. Не правда-ли, что это или досадно, или смѣшно. A это было. По какой причинѣ? Катехизисъ митрополита - лютеранск³й катехизисъ, точныя слова Сербиновича. Эти люди истинно почти помѣшаны" {Н. Барсуковъ, н. с., X, 3-4.}. Рѣчь идетъ о томъ "Катехизисѣ" московскаго митрополита Филарета, по которому милл³оны русскихъ учились и учатся до сихъ поръ въ школѣ...

   Ѳаддей Булгаринъ, этотъ ходатай по дѣламъ стѣснен³я печатнаго слова, - даже онъ понималъ, что значила цензура Уварова: "Не завидую я мѣсту Уварова въ "истор³и"! A истор³я живетъ, видитъ и пишетъ на мѣди! Имя Торквемадо въ сравнен³и съ именемъ Уварова есть то же, что имя Людовика XIV въ сравнен³и съ именемъ Омара! Набросилъ на все тѣнь, навелъ страхъ и ужасъ на умы и сердца, истребилъ мысль и чувство..." {"Изъ архива A. B. Никитенка", "Рус. Старина", 1900 г., I, 182.}.

   "Недостатокъ гласности въ Росс³и такъ великъ - писалъ Н. И. Тургеневъ, - что ни въ какой другой европейской странѣ объ этомъ нельзя даже имѣть представлен³я. О какомъ-нибудь событ³и знаютъ только его очевидцы. Въ какомъ-нибудь округѣ или губерн³и свирѣпствуетъ голодъ или эпидем³я, разгорается возмущен³е, бунтъ, правительство примѣняетъ крайн³я репресс³и, a до сосѣдняго округа или губерн³и доходитъ только глухой ропотъ, недостовѣрныя извѣст³я, которыя то преувеличены, то совсѣмъ искажаютъ истину". И это писалъ человѣкъ, который отнюдь "не рекомендовалъ абсолютной власти введен³е свободы печати", a лишь находилъ, что "разстоян³е между порабощеннымъ состоян³емъ прессы въ Росс³и и ея полной свободой безконечно велико".

   Когда Тургеневъ занимался составлен³емъ плана реформъ "первой эпохи", т. е. совмѣстимыхъ съ абсолютнымъ правлен³емъ, за нимъ, несомнѣнно, стояла громадная часть русскаго общества - вся та, которая, хоть если и молчала, то, все-таки, была впереди. Съ этой точки зрѣн³я его предложен³я нельзя не разсматривать, какъ голосъ либеральной Росс³и, приходившей въ отчаян³е отъ окружающаго.

   "Пусть печати будетъ запрещено касаться вопросовъ политики, но пусть ей представятъ друг³я области, гдѣ дѣйствуютъ интересы жизни гражданской, интересы повседневные, имѣющ³е для личности такое большое значен³е... Такъ, мы убѣждены, что русское правительство могло бы, ничѣмъ не рискуя, позволить прессѣ свободно обсуждать всѣ городск³я дѣла, всѣ гражданск³е и уголовные процессы, разбирающ³еся въ судѣ; всѣ дѣйств³я правительства, касающ³яся благоустройства, т. е. собственно администрац³и; денежные интересы лицъ, a также и государства: принципы, управляющ³е или долженствующ³е управлять промышленностью, торговлей, тарифами; наконецъ, всѣ вопросы, которые не затрагиваютъ основныхъ государственныхъ установлен³й или политики.

   "Если думаютъ - продолжаетъ скромный новаторъ - что цензура необходима, пусть ее сохранятъ, но пусть законы относительно нея будутъ возможно яснѣе. Еще болѣе. Законы эти должны быть опубликованы, чтобы всяк³й могъ судить, сообразуются-ли цензора съ требован³ями закона. Надо также, чтобъ ихъ (цензоровъ) рѣшен³я не были безапелляц³онны, чтобы можно было прибѣгать къ болѣе высокимъ авторитетамъ.

   "Трудно, почти невозможно создать хорош³й цензурный законъ; но здѣсь, какъ и вездѣ, есть "болѣе и менѣе". Напримѣръ, законъ о цензурѣ, изданный въ первые годы царствован³я Александра, былъ гораздо лучше всѣхъ послѣдующихъ. Въ этомъ отношен³и Росс³я могла бы пользоваться примѣромъ другихъ странъ.

   "....Абсолютное правительство видитъ только одни неудобства въ существован³и прессы и вообще гласности; никогда оно не думаетъ о выгодахъ, которыя само могло бы извлечь изъ этой гласности (въ большой или меньшей степени). Мы видимъ въ м³рѣ моральномъ, также, какъ и въ м³рѣ физическомъ одинаковое явлен³е: если сила, безконечно возрастая, встрѣчаетъ на своемъ пути препятств³я и не находитъ выхода, то она, въ концѣ концовъ, производитъ взрывъ и разбиваетъ препятств³е, которое ей мѣшаетъ. Гласность сравниваютъ съ предохранительными клапанами, назначен³е которыхъ предупреждать взрывъ въ паровой машинѣ.

   "О'Коннель сравнилъ также недавно свои гигантск³е митинги "съ предохранительными клапанами, черезъ которые, говоритъ онъ, испаряется кипучее мужество народа"; и этимъ онъ сказалъ много, больше, можетъ быть, чѣмъ думалъ или чѣмъ хотѣлъ сказать. Сравнен³е вполнѣ справедливое. Гласность не создаетъ народнаго недовольства, столь страшнаго для абсолютнаго правительства; наоборотъ, недовольство появляется сначала, a гласность даетъ ему лишь средства высказаться, и если она не приноситъ исцѣлен³я отъ того зла, которое породило недовольство, она помогаетъ, по крайней мѣрѣ, разсѣять его, какъ дымъ. Если гласность и не исцѣляетъ, то она облегчаетъ и утѣшаетъ" {N. Tourgeneff, "La Russie et les russes", Bruxelles, 1847 r., III, § 6, 171-176.}.

   Эти элементарныя понят³я не получили, однако, одобрен³я въ 1847 году, a грозныя событ³я на Западѣ въ слѣдующемъ - надолго лишили надеждъ хоть на какое-нибудь ограничен³е свободы молчан³я. Революц³онныя волны 1848 года докатились до насъ въ видѣ грязной густой пѣны, прикрывшей всю поверхность общественной мысли. Послѣднюю признано было необходимымъ сковать прочными цѣпями и хотя "не было никакого повода опасаться волнен³й и безпорядковъ, однако, память о катастрофѣ 1825 г. была еще свѣжа, a мнѣн³я, господствовавш³я въ нѣкоторыхъ нашихъ литературныхъ кружкахъ, казались органически связанными съ крайними учен³ями французскихъ теоретиковъ. Поэтому состоялось высочайшее повелѣн³е принять энергичныя и рѣшительныя мѣры противъ наплыва въ Росс³ю разрушительныхъ теор³й" {"Министерство внутреннихъ дѣлъ, 1802-1902", "Историческ³й очеркъ", Спб., 1902 г., 101.}.

  

  

  

   Какъ и всегда зъ моменты, непосредственно слѣдовавш³е за политическими взрывами на Западѣ, y насъ нашлись "государственные" люди съ программой усиленной реакц³и. Маскируясь сознан³емъ "важности" и "исключительности', переживаемыхъ дней, графъ Строгановъ и баронъ Корфъ представили по доносу, облеченному въ форму "записокъ". Вотъ что пишетъ по этому поводу Никитенко:

   "Графъ С. Г. Строгановъ, бывш³й попечитель московскаго университета, движимый злобой на министра народнаго просвѣщен³я Уварова, который былъ причиною увольнен³я его отъ должности попечителя {Оно состоялось 20 ноября 1847 г.}, представилъ государю записку объ ужасныхъ идеяхъ, будто бы господствующихъ въ нашей литературѣ, особенно въ журналахъ, благодаря слабости министра и его цензуры. Баронъ М. А. Корфъ, желая свергнуть графа Уварова, чтобы занять его постъ, представилъ другую такую же записку. И вотъ въ городѣ вдругъ узнаютъ, что вслѣдств³е этихъ доносовъ учрежденъ комитетъ подъ предсѣдательствомъ морского министра кн. Меншикова и съ участ³емъ слѣдующихъ лицъ: Бутурлина, Корфа, графа Строганова (брата бывшаго попечителя), Дегая и Дубельта. Цѣль и значен³е этого комитета были облечены таинственностью и отъ того онъ казался еще страшнѣе" {"Дневникъ", "Рус. Старина", 1890 г., II, 384-385.}.

   Другой свидѣтель тогдашнихъ событ³й вполнѣ подтверждаетъ это. "Говорили, что барону M. A. Корфу очень хотѣлось увѣнчать свою счастливую служебную карьеру министерскимъ портфелемъ, a зная, что фортуна, какъ дама съ завязанными глазами, не всегда знаетъ сама, на кого обратить свои ласки, былъ не прочь помочь ей, напомнивъ о себѣ въ удобную минуту. Такой минутой представлялось именно то время, когда, по многимъ признакамъ, положен³е министра народнаго просвѣщен³я, графа С. С. Уварова, могло считаться очень шаткимъ. Но извѣстно было, что императоръ Николай I былъ врагъ всякихъ наговоровъ и нашептыван³й, значитъ, дѣйствовать нужно было крайне осторожно и умѣло. Цензура въ ту пору принадлежала къ предметамъ вѣдомства министерства народнаго просвѣщен³я и всегда представляла для него настоящую Ахиллесову пяту; съ этой стороны министерство всегда было уязвимо, a тутъ кстати подвернулся въ Парижѣ коммунизмъ..... Объ немъ-то {О гр. С. Г. Строгановѣ.} и вспомнилъ теперь M. A. Корфъ, когда задумалъ помочь слѣпой фортунѣ. При его большомъ умѣ и необыкновенной способности излагать рельефно свои мысли, ему нетрудно было убѣдить Строганова, этого отъявленнаго врага всякаго демократизма, въ томъ, что, въ виду чудовищныхъ революц³онныхъ переворотовъ въ Западной Европѣ, необходимо обезопасить Росс³ю отъ заноса къ намъ разрушительныхъ идей и учен³й коммунизма, соц³ализма и пр., и что такой безопасности не представляетъ нынѣ дѣйствующая въ министерствѣ народнаго просвѣщен³я слабая цензура, a что въ виду чрезвычайности событ³й, вызывающихъ опасен³я, необходимы и мѣры чрезвычайныя по цензурѣ для должной охраны государственной безопасности. Сильно бываетъ слово вовремя и кстати сказанное; внушен³е Корфа оказало свое дѣйств³е. Строгановъ, выбравъ удобную минуту, подалъ государю записку, составленную въ этомъ смыслѣ" {К. Веселовск³й, "Отголоски старой памяти", "Рус. Старина", 1899 г. X, 11-12.}.

   Теперь намъ остается выслушать одного изъ авторовъ "записокъ" - самого барона М. А. Корфа.

   "Среди жгучей тревоги, вдругъ овладѣвшей всѣми нами, - пишетъ онъ, - вслѣдств³е парижскихъ вѣстей, нельзя было не обратить вниман³я на нашу журналистику, въ особенности же на два журнала: "Отечественныя Записки" и "Современникъ". Оба, пользуясь малоразум³емъ тогдашней цензуры, позволяли себѣ печатать Богъ знаетъ что и проповѣдуемыя ими, подъ разными иносказательными, но очень прозрачными для посвященныхъ, формами, коммунистическ³я идеи могли сдѣлаться небезопасными для общественнаго спокойств³я. Безпрерывно размышляя о томъ, чѣмъ можно было бы это оградить и упрочить въ виду судорожныхъ движен³й Запада, я набросалъ нѣсколько мыслей о дѣйств³яхъ нашихъ пер³одическихъ издан³й и цензуры; но долго колебался дать имъ ходъ, изъ опасен³я явиться въ глазахъ другихъ, a еще болѣе, въ своихъ собственныхъ, какимъ-то доносчикомъ. Разсудивъ, однако, что жертвовать на общее благо ничтожною своею личностью есть священный долгъ каждаго изъ насъ, въ такое опасное время еще болѣе, чѣмъ когда-либо; что я буду тутъ дѣйствовать не какъ частный человѣкъ, a въ качествѣ члена правительства {Членъ государственнаго совѣта съ 1843 г.}, и что, говоря лишь о фактахъ, a не о лицахъ, удалю отъ себя, въ собственной совѣсти, всякое нарекан³е въ презрѣнномъ доносѣ, я рѣшился отвезти мою записку къ наслѣднику цесаревичу. Не заставъ его высочества, я зашелъ съ нею къ великому князю Константину Николаевичу, который остался чрезвычайно доволенъ моею запискою и совѣтовалъ непремѣнно отослать къ наслѣднику, не теряя времени, что я и исполнилъ на другой же день послѣ получен³я извѣст³я о французской республикѣ, т. е. 23 февраля, вечеромъ. На слѣдующее утро явился посланный съ приглашен³емъ меня обѣдать къ цесаревичу. За утомлен³емъ цесаревны отъ говѣн³я, она не вышла къ столу, и насъ было тутъ, сверхъ хозяина и принца Александра Гессенскаго, только графъ Медемъ, генералъ-адъютантъ графъ Сергѣй Строгановъ {Бывш³й попечитель.} и я. Едва только мы вошли въ первый кабинетъ наслѣдника, гдѣ накрытъ былъ обѣдъ, какъ онъ привѣтствовалъ меня перваго словами:

   - Искренно благодарю, получили вы уже бумагу?

   - Какую, ваше высочество? Я никакой бумаги не получалъ.

   - Ну, такъ еще получите. Государь учредилъ особый комитетъ изъ кн. Меншикова, васъ, гр. Александра Строганова (бывшаго министра внутреннихъ дѣлъ) и Д. П. Бутурлина. Ваша записка пришла какъ нельзя больше кстати. Вчера вечеромъ y государя былъ разговоръ именно объ этомъ, a воротясь къ себѣ и найдя вашу бумагу, я сегодня же отнесъ ее батюшкѣ, и онъ, прочитавъ, оставилъ y себя для объяснен³я съ Орловымъ {Алексѣй Ѳедоровичъ, шефъ жандармовъ и главноуправляющ³й III отдѣлен³емъ Соб. Е. И. В. канцеляр³и.}, котораго ждалъ въ эту минуту" {"3аписки бар. М. А. Корфа", "Рус. Старина", 1900 г., III, 571-572.}.

   Тутъ кстати припомнить слова Грановскаго о Строгановѣ, сказанныя Погодину по возвращен³и изъ Петербурга: "онъ так³я вещи сдѣлалъ въ послѣднее время, которыя искупить трудно" {Н. Барсуковъ, н. с., IX, 282.}.

   Гр. Орловъ, имѣя уже повелѣн³е усилить дѣятельность по политической части, не счелъ возможнымъ обидѣть литературу своимъ невниман³емъ и, когда получилъ "записки" Строганова и Корфа, поспѣшилъ утвердить государя въ предполагаемомъ создан³и особаго комитета.

   Нѣтъ сомнѣн³я, гр. Орлову приходилось серьезно подумать о томъ, какъ бы сложить съ себя обѣщавш³я стать и очень тяжелыми и очень хлопотливыми обязанности по надзору за литературой и цензурой, принятыя III Отдѣлен³емъ еще при самомъ своемъ основан³и въ 1826 году. Умный его совѣтчикъ, неудобозабываемый Л. В. Дубельтъ, ясно провидѣлъ, какую обузу и, пожалуй, отвѣтственность возьметъ на себя III Отдѣлен³е, если, занятое теперь массою дѣлъ политическихъ, будетъ продолжать и дѣятельность цензурную. Въ результатѣ - твердое желан³е Орлова уступить эту послѣднюю кому-нибудь другому. Подвернувш³яся какъ разъ вовремя "записки" Строганова и Корфа окончательно укрѣпили его въ этой мысли. Оставалось убѣдительно изложить ее въ докладѣ. На это былъ большой мастеръ Дубельтъ... {Къ сожалѣн³ю, въ этотъ томъ я не могу включить готовую уже работу о III Отдѣлен³и Соб. Е. И. В. канцеляр³и, какъ цензурной инстанц³и. Скажу только, что, въ виду этого, все непосредственно шедшее оттуда или тамъ исполнявшееся, выдѣлено, конечно, изъ настоящей работы, посвященной преимущественно дѣятельности двухъ негласныхъ комитетовъ и министерства просвѣщен³я.}.

   27 февраля гр. Орловъ сообщилъ Уварову и другимъ, что "по дошедшимъ до государя императора изъ разныхъ источниковъ свѣдѣн³ямъ о весьма сомнительномъ направлен³и нашихъ журналовъ", Николай I, на его докладѣ по этому предмету, положимъ резолюц³ю:

   "Необходимо составить комитетъ, чтобы разсмотрѣть, правильно-ли дѣйствуетъ цензура, и издаваемые журналы соблюдаютъ-ли данныя каждому программы. Комитету донести мнѣ съ доказательствами, гдѣ найдетъ как³я упущен³я цензуры и ея начальства, т. е. министерства народнаго просвѣщен³я, и которые журналы и въ чемъ вышли изъ своей программы. Комитету состоять подъ предсѣдательствомъ генералъ-адъютанта князя Меншикова, изъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника Бутурлина, статсъ-секретаря барона Корфа, генералъ-адъютанта графа Александра Строганова, генералъ-лейтенанта Дубельта и статсъ-секретаря Дегая. Увѣдомить о семъ кого слѣдуетъ и генералъ-адъютанта графа Левашева {Предсѣдательствовавш³й въ Госуд. Совѣтѣ и Комитетѣ министровъ.}, a занят³я комитета начать немедля" {"Цензура въ царствован³е императора Николая I", "Рус. Старина", 1903 г., VII, 137-138.}.

   Вотъ, слѣдовательно, пути, которыми создался Меншиковск³й комитетъ, - предтеча комитета 2-го апрѣля 1848 г. (нѣкоторыми называвшагося, какъ увидимъ дальше, "Бутурлинскимъ"), a не его соименникъ, какъ то утверждаютъ и г. Скабичевск³й въ названной уже выше своей работѣ, и г. Барсуковъ въ трудѣ о М. П. Погодинѣ, и анонимный авторъ статьи "Цензура въ царствован³е императора Николая I", и друг³е, касавш³еся этого момента изъ жизни русской печати {Объ этомъ, впрочемъ, подробнѣе ниже. Теперь же нужно упомянуть объ одномъ будто бы еще поводѣ къ образован³ю Меншиковскаго комитета. Въ цитированномъ мною офиц³альномъ источникѣ - "Историч. свѣдѣн³я о цензурѣ въ Росс³и" - указывается на записку князя П. А. Вяземскаго, будто бы и служившую ближайшимъ поводомъ къ его образован³ю; о запискахъ же гр. Строганова и бар. Корфа тамъ не упоминается вовсе. Руководствуясь "Историч. свѣдѣн³ями", на то же указываетъ и г. Скабичевск³й на стр. 344-345 своей книги. Что онъ не могъ пользоваться показан³ями К. Веселовскаго и бар. Корфа, вышедшими послѣ напечатан³я его книги (она помѣчена 1892 г.) - это понятно, но почему онъ, именно по этому вопросу, не обратилъ вниман³я на "Дневникъ" Никитенка въ "Русской Старинѣ" 1888-90 гг. - непонятно.}.

   Изъ резолюц³и государя совершенно ясно, во-первыхъ, что комитетъ имѣлъ вполнѣ опредѣленную цѣль, во-вторыхъ - представлялъ временное учрежден³е ("разсмотрѣть" и "донести") какъ бы - экстренную ревиз³ю цензурнаго вѣдомства.

   Обращаясь къ составу комитета, нельзя не замѣтить, что если понятно назначен³е въ него Корфа и Строганова (замѣщавшаго, очевидно, своего брата, которому неловко было поручать ревиз³ю дѣйств³й министра, бывшаго виновникомъ его отставки), то за то очень мало объяснимо назначен³е всѣхъ другихъ, кромѣ, конечно, Дубельта, какъ представителя надъ всѣмъ и вся надзиравшаго III отдѣлен³я Соб. Е. И. В. канцеляр³и.

   Съ Бутурлинымъ, Корфомъ и Дегаемъ мы познакомимся въ своемъ мѣстѣ, теперь же нѣсколько словъ о свѣтлѣйшемъ князѣ A. C. Меншиковѣ.

   Правнукъ знаменитаго Александра Даниловича, Меншиковъ представляется, несомнѣнно, крупной величиной николаевскаго времени. Общ³й отзывъ о немъ - умный человѣкъ, безпредѣльно преданный своему государю слуга. При Александрѣ I князь даже прослылъ вольнодумцемъ и либераломъ, что объяснялось его активнымъ участ³емъ въ извѣстной "декларац³и" по освобожден³ю крестьянъ, подписанной Меншиковымъ вмѣстѣ съ гр. Воронцовымъ, гр. Потоцкимъ, Васильчиковымъ, гр. Воронцовымъ-Дашковымъ, кн. Вяземскимъ и Александромъ и Николаемъ Ивановичами Тургеневыми. Въ концѣ концовъ, послѣ шума въ придворныхъ верхахъ, записка эта была принята Александромъ I неблагосклонно, a Меншиковъ долженъ былъ подать въ отставку. При Николаѣ I его померкшая, было, звѣзда стала вновь восходить, но изъ либерала князь сдѣлался ярымъ сторонникомъ существующихъ порядковъ, a свою популярность основалъ, главнымъ образомъ, на остроум³и, не всегда, впрочемъ, одинаково мѣткомъ и остромъ. Его б³ографъ передаетъ очень любопытную черту. "Вольнодумство 18-го вѣка, въ которомъ онъ былъ воспитанъ, оставило въ немъ свой оттѣнокъ на долгое время, но не могло побороть въ немъ чувствъ и обязанностей вѣрноподданнаго. Когда онъ считалъ долгомъ представить какое-либо возражен³е на мысль, высказанную государемъ, онъ ждалъ случая представить его наединѣ, глазъ-на-глазъ, какъ онъ выражался, - находя не совмѣстнымъ возражать царю при свидѣтеляхъ. Только совершенное изнеможен³е силъ могло заставить его не быть во дворцѣ въ дни, назначенные для пр³ѣзда ко двору, и въ этихъ случаяхъ никакой медицинск³й совѣтъ не въ силахъ былъ уговорить его выѣхать для того, чтобы свѣжимъ воздухомъ подкрѣпить свои силы. "Неприлично!" говорилъ онъ въ отвѣтъ на настоян³я врача" {N, "Князь А. С. Меншиковъ", "Рус. Архивъ", 1869 г., VI.}.

   Мѣткое перо Гагерна характеризовало Меншикова такъ: "очень хитрый, вѣжливый человѣкъ и, какъ говорятъ, малый не промахъ" {"Росс³я и русск³й дворъ въ 1839 г.", "Рус. Старина", 1891 г., I, 11.}.

   Комитетъ дѣятельно принялся за ревиз³ю. Засѣдан³я его происходили въ адмиралтействѣ, куда и приглашались повинные редакторы. "Къ нѣкоторымъ редакторамъ князь Меншиковъ относился въ комисс³и сурово и непривѣтливо" - говоритъ со словъ своего отца, П. С. Усовъ {"Изъ моихъ воспоминан³й", "Истор. Вѣстникъ", 1882 г., V, 39.}. Особеннымъ нерасположен³емъ пользовались редакторы " Современника " и "Отечественныхъ Записокъ".

   Всѣ постановлен³я и мнѣн³я комитета предсѣдатель представлялъ лично государю, a когда они получали высочайшую санкц³ю, сообщалъ объ этомъ министру просвѣщен³я для немедленнаго и точнаго выполнен³я. Министръ же дѣлалъ соотвѣтствующ³я предложен³я по цензурѣ, въ которыхъ всегда буквально приводилъ получаемыя отношен³я кн. Меншикова. Это совершенно скрывало отъ публики верховную роль чрезвычайнаго ревизора. Слухи носились, но офиц³ально существован³е комитета не было извѣстно.

  

  

   Прежде всего Меншиковъ вытребовалъ отъ министра списокъ и программы всѣхъ повременныхъ издан³й и списокъ ихъ издателей, редакторовъ и сотрудниковъ.

   Первое распоряжен³е Меншиковскаго комитета послѣдовало 7 марта и вошло въ предложен³е министра народнаго просвѣщен³я отъ 12-го числа: "Вслѣдств³е обстоятельствъ, обратившихъ вниман³е Государя Императора на направлен³е нѣкоторыхъ пер³одическихъ издан³й, Его Императорское Величество высочайше повелѣть соизволилъ: 1) начальству цензуры созвать цензоровъ, объявить имъ, что правительство обратило вниман³е на предосудительный духъ многихъ статей, съ нѣкотораго времени появляющихся въ пер³одическихъ издан³яхъ, и предупредить ихъ, что за всякое дурное направлен³е статей журналовъ, хотя бы оно выражалось въ косвенныхъ намекахъ, цензура, с³и статьи пропустившая, подвергнется строгой отвѣтственности. 2) Главному управлен³ю строго взыскивать, по предоставленной начальству власти, за упущен³я цензоровъ въ этомъ случаѣ. 3) Теперь же поставить цензорамъ въ непремѣнную обязанность, не пропускать въ печать выражен³й, заключающихъ намеки на строгость цензуры. 4) Пояснить, что запрещен³е цензурою впускать въ Росс³ю нѣкоторыя иностранныя книги заключаетъ въ себѣ и запрещен³е говорить о ихъ содержан³и въ журналахъ, a тѣмъ болѣе печатать отрывки изъ нихъ въ подлинникѣ или переводѣ" {Цензурныя дѣла, переданныя въ 1892 г. изъ министерства народ. просвѣщен³я въ Импер. Публич. Библ³отеку и хранящ³яся тамъ въ рукописномъ отдѣлен³и, No 1, т. IV, стр. 1989-1901; "Сборникъ постановлен³й etc", 243-244. Курсивъ мой.}.

   На другой день сообщалось, чтобы всѣ статьи, за исключен³емъ объявлен³й о подрядахъ, продажахъ, зрѣлищахъ и тому подобныхъ, подписывались авторами со слѣдующаго же дня.

   Кромѣ массы неудобствъ, съ которыми было сопряжено исполнен³е такого распоряжен³я авторами изъ правительственныхъ лицъ или по скромности нежелавшими выставлять свою фамил³ю, стало бить въ глаза ужасное однообраз³е подписей; напримѣръ, въ "Сѣверной Пчелѣ" только и встрѣчалось на каждомъ столбцѣ: "Ѳ. Булгаринъ", "Н. Гречъ"... Черезъ двѣ недѣли Меншиковъ сообщилъ Уварову, что государь разрѣшаетъ не печатать подъ каждой статьей именъ сочинителей, но съ тѣмъ, чтобы они были извѣстны редакц³ямъ, a "издатели книгъ или журнала, по первому требован³ю правительства, обязаны объявлять имя и мѣсто жительства автора, подъ опасен³емъ, за неисполнен³е сего, строжайшаго взыскан³я, какъ ослушники высочайшей воли".

   25 марта было предписано "не допускать выставлен³я съ невыгодной стороны общественнаго зван³я или чина описываемаго лица" {"Матер³алы, собранные особою комисс³ею, выс. учрежд. 2 ноября 1869 г., для пересмотра дѣйствующихъ постановлен³й о цензурѣ и печати", Спб., 1870 г., ч. I, 288.}.

   Кромѣ того, въ тотъ же день Уваровъ получилъ болѣе существенное для себя указан³е:

   "Государь Императоръ изволилъ обратить вниман³е на появлен³е въ нѣкоторыхъ пер³одическихъ издан³яхъ статей, въ которыхъ авторы переходятъ отъ сужден³я о литературѣ къ намекамъ политическимъ, или въ которыхъ вымышленные разсказы имѣютъ направлен³е предосудительное, оскорбляя правительственныя зван³я, или заключая въ себѣ идеи и выражен³я, противныя нравственности и общественному порядку. Вслѣдств³е сего Государь Императоръ высочайше повелѣть соизволилъ: созвать редакторовъ издаваемыхъ въ Петербургѣ пер³одическихъ издан³й въ особый высочайше учрежденный комитетъ и объявить имъ, что долгъ ихъ не только отклонять всѣ статьи предосудительнаго направлен³я, но содѣйствовать своими журналами правительству въ охранен³и публики отъ заражен³й идеями, вредными нравственности и общественному порядку. Его Императорское Величество повелѣлъ предупредить редакторовъ, что за всякое дурное направлен³е статей ихъ журналовъ, хотя бы оно выражалось косвенными намеками, они лично подвергнутся строгой отвѣтственности, независимо отъ отвѣтственности цензуры" {"Цензурныя дѣла etc.", No 1, т. IV, стр. 1901-1904. Курсивъ мой.}.

   Съ каждымъ днемъ Уваровъ все лучше и лучше понималъ непрочность своего положен³я и силу верховнаго ревизора - кн. Меншикова. Къ нему относились совершенно, какъ къ подчиненному. Отношен³я эти стали особенно ясны 3 апрѣля, когда Меншиковъ просто-на-просто начерталъ программу для дальнѣйшихъ дѣйств³й министра.

   "Государь Императоръ - писалъ свѣтлѣйш³й князь - согласно положен³ямъ особаго комитета, учрежденнаго для разсмотрѣн³я дѣйств³й цензуры пер³одическихъ издан³й, высочайше изволилъ 2-го сего апрѣля повелѣть:

   "1. Хотя въ высочайше утвержденныхъ правилахъ объ издан³и "Вѣдомостей С.-Петерб. полиц³и" ничего не сказано о фельетонѣ, но, по особенной благонамѣренности онаго, не запрещать сего фельетона и впредь {Уваровъ, не желая отставать отъ комитета въ строгости и бдительности, находилъ нужнымъ прекратить фельетоны "Полиц. Вѣдомостей", какъ явно неблагонамѣренные.}.

   "2. Не запрещать также пер³одическимъ издан³ямъ, несмотря на то, что нѣкоторыя заключали число листовъ болѣе опредѣленнаго программами, оставаться при теперешнемъ ихъ объемѣ съ тѣмъ только, чтобы цензура была какъ можно осмотрительнѣе при пропускѣ статей въ печать.

   "3. На "Отечественныя Записки" и "Современникъ", замѣченные особенно въ помѣщен³и статей и выражен³й сомнительнаго духа, обратить самое строгое вниман³е цензуры и объявить редактору первыхъ {A. В. Краевск³й.}, равно какъ редактору {A. B. Никитенко.} и отвѣтственнымъ издателямъ {И. И. Панаевъ и H. A. Некрасовъ.} послѣдняго, что, по духу ихъ журналовъ, правительство имѣетъ за ними особенное наблюден³е, и если впредь замѣчено будетъ въ оныхъ что либо предосудительное или двусмысленное, то они лично подвергнуты будутъ не только запрещен³ю продолжать свои журналы, но и строгому взыскан³ю.

   "4. Усилить способы цензуры и улучшить содержан³е цензоровъ, но съ тѣмъ вмѣстѣ поставить непремѣннымъ правиломъ, чтобы цензоры не имѣли никакихъ другихъ служебныхъ обязанностей, дабы не отвлекаться отъ цензурныхъ занят³й, и отнюдь не участвовали бы въ редакц³и пер³одическихъ издан³й.

   "5. Статьи, назначаемыя для какого бы ни было повременнаго издан³я, подвергать непремѣнно общей гражданской цензурѣ, независимо отъ предварительнаго разсмотрѣн³я особыми вѣдомствами тѣхъ статей, которыя по содержан³ю своему ихъ спец³ально касаются.

   "6. Вслѣдств³е замѣченной неумѣстности статей въ нѣкоторыхъ газетахъ, перепечатанныхъ изъ другихъ сочинен³й, гдѣ онѣ могли быть умѣстны, какъ напримѣръ, извѣст³е о заговорахъ, перешедшее изъ иностранныхъ газетъ въ русск³я, или извѣст³я о совершившихся злодѣйствахъ, помѣщаемыя въ русскихъ газетахъ отрывками изъ статистическихъ статей спец³альныхъ журналовъ и книгъ, или полицейскихъ отчетовъ - дополнить инструкц³и цензоровъ указан³емъ, что пропускъ какой-либо статьи въ книгѣ или иностранной газетѣ не подразумѣваетъ права перепечатывать ту же статью въ брошюрахъ или въ русскихъ пер³одическихъ издан³яхъ, безъ особаго разсмотрѣн³я, но что цензоръ обязанъ дѣлать различ³е между тѣми и другими, вслѣдств³е различ³я самаго класса читателей того или другого рода издан³й.

   "7. Не пропускать въ печать разсужден³й о потребностяхъ и средствамъ къ улучшен³ю какой-либо отрасли государственнаго хозяйства Импер³и, когда подъ средствами разумѣются мѣры, зависящ³я отъ правительства, и вообще сужден³й о современныхъ правительственныхъ мѣрахъ {"Цензурныя дѣла etс", No 1, т. IV, 1904-1908. Курсивъ мой.}.

   Въ другомъ отношен³и, отъ того же числа, Меншиковъ сообщалъ Уварову волю государя: "приступить къ соотвѣтственному обстоятельствамъ времени пересмотру цензурнаго устава и дополнительныхъ къ нему толкован³й, принявъ въ руководство нѣкоторыя вновь тогда же послѣдовавш³я высочайш³я повелѣн³я", уже только что приведенныя {"Матер³алы etc", I, 279.}.

   Очевидно, всѣ эти резолюц³и 2 апрѣля государь положилъ на заключительномъ докладѣ окончившаго свою ревиз³ю комитета, такимъ образомъ, исполнившаго въ мѣсяцъ съ небольшимъ свою задачу. Борьба съ намеками и двусмысленностями - вотъ цѣль, предстоявшая Уварову, давно лишившему литературу права и возможности говорить о чемъ либо открыто. Иначе говоря - необозримое поле личнаго произвола всѣхъ чиновъ цензурнаго вѣдомства...

  

  

   Исполняя вышеприведенныя высочайш³я повелѣн³я, Уваровъ предписывалъ попечителю петербургскаго округа: "Предлагаю вашему превосходительству, призвавъ издателя "Отечественныхъ Записокъ" Краевскаго, объявить ему, что если онъ нe измѣнитъ въ основан³яхъ направлен³я издаваемаго имъ журнала собственнымъ наблюден³емъ и выборомъ надежныхъ сотрудниковъ, то журналъ его въ скоромъ времени неминуемо подлежать будетъ запрещен³ю, a онъ самъ строгому взыскан³ю. Такимъ образомъ, прошу ваше превосходительство внушить Краевскому, что даруемый ему на нѣкоторое время послѣдн³й срокъ онъ долженъ считать дѣйств³емъ снисходительности, въ оправдан³е коей онъ обязанъ рѣшительно принять прямыя мѣры, дабы не подвергнуться сугубой отвѣтственности".

   Исполнивъ приказан³е министра, попечитель доносилъ ему 10 апрѣля: "Во исполнен³е предписан³я вашего с³ятельства Краевск³й былъ мною приглашенъ 9 сего апрѣля. Я, въ присутств³и цензоровъ "Отечественныхъ Записокъ", Фрейганга и Срезневскаго, объявилъ ему содержан³е предписан³я вашего с³ятельства и старался внушить ему, что онъ обязанъ оправдать дѣлаемую ему снисходительность. Краевск³й принялъ съ должнымъ уважен³емъ и полною признательностью сообщенныя ему мною замѣчан³я и объяснилъ въ подпискѣ, что предписан³е вашего с³ятельства онъ принимаетъ къ подлежащему и точному исполнен³ю" {Н. Барсуковъ, н. с., IX, 289-290.}.

   Ниже мы увидимъ, какъ оправдалъ эту "снисходительность" ловк³й "Несторъ русской журналистики", a теперь остановимся на видной жертвѣ меншиковскаго комитета - M. E. Салтыковѣ-Щедринѣ.

   "Въ одинъ день, - разсказываетъ К. Веселовск³й - во второй половинѣ марта, Крыловъ {А. Д. Крыловъ, служивш³й въ военно-походной по флоту канцеляр³и, потомъ членъ главнаго военнаго суда.} входитъ ко мнѣ съ таинственнымъ и смущеннымъ видомъ и передаетъ мнѣ подъ строжайшимъ секретомъ, лишь по долгу дружбы, что онъ, по приказан³ю князя Меншикова, занимается по секретному комитету и что въ этомъ комитетѣ заготовляется всеподданнѣйш³й докладъ, въ которомъ на мою, появившуюся въ "Отечественныхъ Запискахъ", статью о жилищахъ рабочаго люда въ Петербургѣ указывается, какъ на вредную для общественной безопасности" {Авторъ былъ тогда начальникомъ статистич. отдѣлен³я д-та сельскаго хозяйства.}.

   Послѣ описан³я своихъ волнен³й и черныхъ предчувств³й гибели, Е. Веселовск³й продолжаетъ разсказывать, какъ къ нему прибѣжалъ черезъ нѣсколько дней тотъ же Крыловъ съ радостной вѣстью, что бѣду пронесло мимо. Дѣло было такъ: "Въ то время, какъ они (члены комитета), за неотыскан³емъ чего-нибудь болѣе вѣскаго, рѣшили уже faute de mieux принести въ жертву меня и мою бѣдную статью, въ засѣдан³е комитета является одинъ изъ членовъ, кажется П. И. Дегай, съ радостнымъ эврика! эврика! и заявляетъ, что въ томъ же томѣ "Отечественныхъ Записокъ", въ которомъ напечатана статья Веселовскаго {т. LVLI.}, онъ нашелъ нѣчто еще лучшее или худшее, - не знаю, какъ сказать, - a именно повѣсть подъ заглав³емъ "Запутанное дѣло", подписанную буквами M. C., подъ которыми скрылся авторъ ея, Михаилъ Салтыковъ... По выслушан³и этого сообщен³я члены комитета нашли, что въ этомъ снѣ нельзя не видѣть дерзкаго умысла - изобразить въ аллегорической формѣ Росс³ю и что о повѣсти Салтыкова должно быть внесено въ изготовляемый докладъ о вредныхъ направлен³яхъ журналовъ. Тогда князь Меншиковъ, согласившись съ этимъ, замѣтилъ, что нельзя обременять вниман³е государя мелочами, и предложилъ исключить изъ приготовляемаго доклада то, что тамъ было сказано о моей статьѣ, a ограничиться въ немъ одною лишь повѣстью Салтыкова, какъ болѣе подходящею къ цѣли доклада, съ чѣмъ проч³е члены комитета и согласились" {К. Веселовск³й, "Отголоски старой памяти", "Рус. Старина", 1899 г., X, 14-17. Не могу попутно не указать, что разсказъ г. Веселовскаго о причинахъ высылки Салтыкова гораздо болѣе правдоподобенъ, чѣмъ всѣ друг³е, приводимые г. Скабичевскимъ, a съ его словъ, между прочимъ, и К. К. Арсеньевымъ. Если бы не путали меншиковскаго и бутурлинскаго комитетовъ, если бы внимательно отнеслись къ офиц³ально подтвержденнымъ датамъ, указаннымъ въ разныхъ источникахъ, то отказались бы отъ предположен³я, неимѣющаго подъ собой никакой фактической подкладки (Ср.: Собран³е сочинен³й Салтыкова, изд. 4-е, VIII, стр. 542; I, 37-38; "Истор³ю нов. рус. литературы",Скабичевскаго, изд. 3, стр. 275 и VIII выпускъ "Русской Библ³отеки").}. Дѣйствительно, 28 апрѣля Салтыковъ былъ уже высланъ въ Вятку {*}.

   {* Этихъ небольшихъ моихъ замѣчан³й, на страницахъ "Русскаго Богатства", объ ошибкахъ г. Скабичевскаго, трудъ котораго не можетъ не обращать на себя вниман³е интересующихся истор³ей цензуры просто потому, что онъ пока, къ крайнему сожалѣн³ю, единственный - и, правда, весьма и весьма неудовлетворительный - было достаточно, чтобы г. Скабичевск³й обрушился на меня въ пр³ютившихъ его старческ³й лепетъ "Новостяхъ" (см. No отъ 25 марта 1903 года) громовымъ фельетономъ: "Г. М. Лемке, обличающ³й M. E. Салтыкова во лжи", фельетономъ, какъ и слѣдовало ожидать, оцѣненнымъ по достоинству остальной прессой - ни одинъ органъ не принялъ "защиту" Салтыкова изъ устъ г. Скабичевскаго, и громы затихли въ столбцахъ "Новостей". Считая для себя... неудобнымъ выступать съ отвѣтомъ въ этой газетѣ, a самый фельетонъ - нестоющимъ отвѣта на страницахъ уважаемаго "Русскаго Богатства", читатели котораго знаютъ, что такое и г. Скабичевск³й и "Новости", я ограничился лишь письмомъ на имя одного глубокоуважаемаго публициста, къ которому еще раньше съ жалобой на меня обратился г. Скабичевск³й. Въ письмѣ я разобралъ всѣ вылазки послѣдняго по существу и ждалъ, какъ поступитъ г. Скабичевск³й. Получивъ мой отвѣтъ онъ написалъ тому же лицу, что... всю эту пустую полемику надо предать забвен³ю! Итакъ, y г. Скабичевскаго не хватило мужества и... чести - скажу прямо - возстановить истину на страницахъ хоть тѣхъ же "Новостей". Это и, кромѣ того, убѣжден³е въ необходимости внимательно относиться къ б³ограф³и такихъ писателей, какимъ былъ M. E Салтыковъ - побуждаетъ меня познакомить моего читателя какъ съ фельетономъ г. Скабичевскаго, такъ и съ моими на него теперь возражен³ями.

   Вначалѣ г. Скабичевск³й разсказываетъ истор³ю комитета 2 апрѣля 1848 г. (о которомъ я буду говорить дальше), потомъ хвалитъ мою настоящую статью, говоритъ, что y меня "научной строгости хоть отбавляй" и т. д. Затѣмъ моимъ примѣчан³ямъ дается такое толкован³е: "ему (т. е. мнѣ, Лемке) захотѣлось показать свой товаръ лицомъ, доказать, что только онъ одинъ и первый пишетъ о бутурлинскомъ комитетѣ какъ слѣдуетъ, по всей ученой строгости, a до него писали одни поверхностные щелкоперы вкривь и вкось". "Разносъ моей личности начинается съ того, что г. Лемке" дѣлаетъ замѣчан³я объ издан³яхъ "Историческихъ свѣдѣн³й о цензурѣ въ Росс³и". Послѣ ряда "возражен³й", г. Скабичевек³й приходитъ, однако, къ заключен³ю, что "какъ бы то ни было, но приходится въ этомъ пунктѣ уступить г. Лемке и отдать ему пальму первенства, заявивши честь и славу его неукоснительно-строгой учености".

   Вторымъ пунктомъ моего "разноса" г. Скабичевск³й считаетъ примѣчан³е на стр. 193 и патетически по этому поводу восклицаетъ: "Ахъ, г. Лемке, г. Лемке! Неужели вы и въ самомъ дѣлѣ такъ-таки и не понимаете, почему я не могъ пользоваться тѣми богатыми матер³алами для своихъ "Очерковъ", как³е заключаются въ дневникѣ Никитенка?" И на это самъ отвѣчаетъ; "Не почему иному, какъ, именно, по тому самому, почему не могъ я пользоваться и записками К. Веселовскаго и бар. Корфа: когда я писалъ свои очерки, дневникъ Никитенка не былъ еще обнародованъ. Здѣсь я нахожу словно какъ-бы подтасовочку, - маленькую, но все равно не совсѣмъ благовиднаго свойства. Г. Лемке, имѣя дѣло съ моею книгою, дѣйствительно, вышедшею въ 1892 г., совершенно игнорируетъ то обстоятельство, что мои "Очерки", задолго до выпуска ихъ отдѣльнымъ издан³емъ, вначалѣ еще 80-хъ годовъ, печатались впервые на страницахъ "Отеч Зап.". Отдѣльное-же издан³е является лишь перепечаткою "Очерковъ" съ весьма немногими добавлен³ями. Вы не приняли, г. Лемке, во вниман³е этого обстоятельства не знали его, конечно? Да? Я предвижу возражен³е г. Лемке. Положимъ, скажетъ онъ, вы не могли пользоваться дневникомъ Никитенка, когда печатали свои Очерки" въ "Отеч. Зап.". Но что мѣшало вамъ воспользоваться ими впослѣдств³и при выпускѣ отдѣльнаго издан³я въ 1892 году. Прежде всего мѣшало мнѣ пользоваться дневникомъ Никитенка по выходѣ его опять таки то, что я вовсе не человѣкъ науки, который могъ-бы свободно располагать своимъ временемъ, возвращаться къ прежнимъ работамъ и дѣлать въ нихъ дополнен³я, измѣнен³я, словомъ, перерабатывать ихъ сообразно вновь накопившемуся матер³алу, a затѣмъ издавать свои труды на свой счетъ, не обращая вниман³я на ихъ размѣры. Я просто-на-просто скромный труженикъ журналистъ, принужденный работать безъ оглядки, ради насущнаго хлѣба. До того ли мнѣ было, чтобы снова я снова приниматься за свои "Очерки" по мѣрѣ обнародован³я новыхъ и новыхъ матер³аловъ? Да, наконецъ, какъ природный журналистъ, не люблю и не люблю я возвращаться къ старымъ работамъ: онѣ претятъ мнѣ, какъ выплюнутый кусокъ пищи; я и корректуры своихъ отдѣльныхъ издан³й читаю не иначе, какъ съ отвращен³емъ".

   Да, г. Скабичевск³й, вы совершенно не читаете того, что пишете. Если бы вы посмотрѣли свою книгу, ну, хоть на стр. 220-260, то увидѣли бы, что ссылокъ на Никитенку y васъ масса, a на источники, напечатанные послѣ 1882 года, когда появились ваши "Очерки", въ "Отечеств. Запискахъ" - еще больше. Наконецъ, послѣдн³я (XXII-XXIV) главы, прибавлены совершенно заново... Слѣдовательно... договорите сами дальше...

   Третьимъ пунктомъ, гдѣ г. Скабичевск³й обнаружилъ свои плевательск³я способности, является очень важный вопросъ о двухъ разныхъ комитетахъ - по моему утвержден³ю и - одномъ - по мнѣн³ю работающаго безъ оглядки на факты и истор³ю г Скабичевскаго. Здѣсь онъ тоже не согласенъ со мной, но мнѣ этого и не нужно: важенъ лишь устанавливаемый мною ниже несомнѣнный фактъ, доказывающ³й полную ненаучность работы "защитника" покойнаго Салтыкова.

   Наконецъ, г. Скабичевск³й останавливается на якобы обличен³и мною во лжи талантливаго сатирика-публициста. Прежде всего онъ приводитъ