Белинский Виссарион Григорьевич - В. Г. Белинский в воспоминаниях современников

p;    Показательно, что подобные чтения произведений Гоголя вслух в кружке продолжались и позже. Например, 1 мая 1837 г. Н. В. Станкевич сообщал Л. А. Бакуниной: "Собираемся у меня, читаем Гоголя" (Станкевич, 527).

  

  

   Николай Михайлович Сатин (1814-1873) - поэт и переводчик, член кружка А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Арестованный вместе с членами кружка в 1834 году, он в 1835 году был сослан в Симбирск, весной 1837 года получил разрешение провести курс лечения на Кавказе, переехал в Пятигорск и там, в июле 1837 года, познакомился с Белинским.

   Рассказав в своих воспоминаниях о встречах Белинского о Лермонтовым, Сатин, к сожалению, ни словом не обмолвился о своих собственных спорах с критиком и о не дошедших до нас письмах Белинского к нему. О характере этой переписки мы можем судить только по сохранившимся ответным письмам Сатина от 7 ноября и 27 декабря 1837 года (БиК, с. 261-270).

   Эти споры и письма для нас особенно интересны тем, что они должны были послужить основой задуманной Белинским большой статьи. "Я составил план хорошего сочинения,- сообщал он об этом замысле,- где в форме писем или переписки друзей хочу изложить все истины, как постиг я их, о цели человеческого бытия или счастии... Здесь я разовью, как можно подробнее и картиннее, идею творчества, которая у нас так мало понята; словом, здесь я надеюсь выразить всю основу нашей внутренней жизни" (Белинский, XI, 180-181). Подробнее об этом замысле и характере переписки Белинского и Сатина см. в статье Ю. Г. Оксмана "Переписка Белинского" (ЛН, 56, 222-225).

   Встречи с Белинским не прошли для Сатина бесследно. Свидетельством этого может служить следующая записка последнего Н. X. Кетчеру: "Благодарю тебя за знакомство с Б<елинским>... Мы подружились с ним, хотя не совершенно сошлись в наших понятиях. В Ставрополе хочу заняться немецким языком и нем<ецкой> философиею - французы надоели мне" (ГБЛ, М. 5185, 34).

   Особенно показательна здесь последняя фраза. Увлекавшийся в то время французской философией, Сатин, явно под воздействием Белинского, который тогда особенно страстно пропагандировал немецкую философию, говорит о своем стремлении заняться ее изучением.

   Спор Белинского и Сатина о роли и месте человека в жизни продолжился и в 1839 году. Осенью 1839 года Белинский написал ему еще одно письмо. Читавший это, не дошедшее до нас, письмо Герцен писал в ноябре 1839 года Огареву: "Белинский во многом не прав относительно его, но во многом и прав. Пусть же он занимается немецкой литературой, укажи ему и философию, да пусть в нее входит со смирением; философского образования он еще вовсе не имеет" (Герцен, XXII, 54).

   В дружеских отношениях с Сатиным Белинский остался до своей смерти, хотя и продолжал считать его человеком колеблющимся и склонным к мечтательности.

   "Отрывки из воспоминаний" Н. М. Сатина впервые были напечатаны в кн. "Почин. Сборник общества любителей российской словесности на 1895 год". М., 1895, с. 237-250. В настоящем издании печатается по рукописи один отрывок из воспоминаний. В рукописи выделен в отдельную главку (ГБЛ, Г - О, XI, 27).

  

   ¹ Стр. 136. Сатин неточно передает слова Панаева. Панаев пишет, что Белинский встречался с Лермонтовым у Краевского, но не говорит, что они там познакомились (см. с. 232 наст. книги).

   ² Белинский приехал в Пятигорск в мае 1837 г. Лермонтов весной 1837 г. был сослан на Кавказ в Нижегородский драгунский полк за стихотворение "Смерть Поэта". По дороге, не доехав до места назначения, он заболел и остановился в Пятигорске.

   ³ Преобразование Университетского пансиона в гимназию произошло не в 1831 г., а 29 марта 1830 г. Незадолго до этого пансион посетил Николай I, пришедший в негодование, когда увидел, что в пансионе отсутствует казарменная дисциплина, повсеместно им насаждавшаяся. Вероятно, именно о визите Николая I в пансион 29 марта 1830 г., о его угрозах и о последовавшем преобразовании пансиона в гимназию намеревался "когда-нибудь поговорить" Санин, но намерения своего не выполнил.

   ⁴ Известная "маловская" история произошла 16 марта 1831 г. Большая группа студентов освистала и заставила покинуть кафедру бездарного и грубого профессора М. Я. Малова, особенно ненавидимого за угодливое прославление самодержавия (см. подробнее - Герцен, VIII, 117-118). Лермонтов принял участие в этой демонстрации и сначала действительно опасался репрессий, но они его не коснулись. Вышел он из Московского университета, вне связи с этим происшествием, в 1832 г.

   ⁵ Стр. 137. Впечатления от пятигорского общества действительно были широко использованы М. Лермонтовым в "Герое нашего времени", однако, судя по сохранившимся свидетельствам, непосредственно работать над романом он начал позже - не раньше второй половины 1838 г.

   ⁶ Н. В. Майер послужил Лермонтову прототипом образа доктора Вернера.

   ⁷ Белинский и Лермонтов родились не в Чембаре, но действительно провели свое детство один в самом Чембаре, а другой в Тарханах, усадьбе своей бабушки, расположенной в четырнадцати верстах от Чембара.

   ⁸ Стр. 138. Н. Л. Бродский в статье "Лермонтов и Белинский на Кавказе в 1837 г." (ЛН, 45-46, 738) выдвинул предположение, что в этом рассказе Сатин перепутал позиции спорящих. По его мнению, не Белинский, а Лермонтов защищал французских энциклопедистов, а нападал на них, в частности на Вольтера, Белинский. Бродский аргументировал свою точку зрения указаниями на положительное отношение Лермонтова к французским просветителям и на резко отрицательное отношение к ним, в частности и к Вольтеру, Белинского в этот период. Утверждения Бродского были оспорены другими учеными: см.: ЛН, 56, 241; Нечаева, III, 75-79.

   ⁹ Письмо не сохранилось. Аттестация Белинским Лермонтова "пошляком" связана с тем, что понятие "пошлость" употреблялось Белинским в различных значениях. Помимо своего прямого, обиходного смысла, это слово могло обозначать стремление эпатировать общество. Человек, полный хороших намерений, но не имеющий сил претворить их в жизнь, также мог быть назван пошляком. Сам Белинский, считая, что в нем сильна эта раздвоенность, что он "понимает всю гадость своего положения, а не имеет силы вырваться из него", пишет: "...я чувствую, что должен казаться слишком пошлым всякому, кто знает меня вблизи, а не издали" (Белинский, XI, 163-164).

   ^ld Первое печатное суждение о произведениях Лермонтова Белинский высказал в июне 1838 г. В рецензии на "Елену" Е. Бернета он писал о "Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова": "Не знаем имени автора этой песни, которую можно назвать поэмою, вроде поэм Кирши Данилова, но если это первый опыт молодого поэта, то не боимся попасть в лживые предсказатели, сказавши, что наша литература приобретает сильное и самобытное дарование" (Белинский, II, 411). Это было замечательное прозрение критика. Позднее, познакомившись с такими произведениями Лермонтова, как "Три пальмы", "Дары Терека", "Казачья колыбельная песня", "И скучно, и грустно...", Белинский писал в феврале 1840 г.: "Черт знает - страшно сказать, а мне кажется, что в этом юноше готовится третий русский поэт и что Пушкин умер не без наследника" (Белинский, XI, 441).

  

  

   Александр Иванович Герцен (1812-1870) был арестован ровно за два месяца до появления первой главы "Литературных мечтаний". Последовавшая за арестом ссылка на пять лет оторвала его от московских литературных кружков. Но и в ссылке он пристально следил за журналами, за переменами, которые происходили в их издании. "Что, существует ли "Московский наблюдатель" - об нем нигде не говорят - и каков?" - запрашивал он Н. И. Астракова (Герцен, XXI, 389). "Московским наблюдателем" после перехода его в руки Белинского Герцен особенно интересовался и даже выражал готовность сотрудничать в нем.

   Из ссылки Герцен вернулся с ясным сознанием ограниченности романтических иллюзий, которые владели им до ареста. В 1838-1839 годах он полемизировал с Огаревым, придерживавшимся крайне абстрактных объективно-идеалистических взглядов. Идеи Огарева, считавшего, что "высочайший предмет в обществе - это индивидуал, цель - совершенствование индивидуалов, христианство, а общество уладится по потребностям" ("Русская мысль", 1888, No 10, с. 11), Герцен называл "теургически-философскими мечтами". В противоположность своему другу, Герцеи в эту пору требовал сближения с действительностью, с жизнью, изучения и познания ее. Целью человека, по его мнению, должна быть практическая деятельность на благо общества. Но вместе с тем характер этой деятельности, реальные пути достижения идеалов были Герцену неясны. В его взглядах было немало неопределенно-романтических черт.

   Когда, в августе 1839 года, Герцен приехал в Москву, взгляды Белинского, Бакунина и других членов кружка, односторонне трактовавших учение Гегеля, не были для него новостью. Ни на минуту не отступая от своего требования сближения с действительностью, он со всей страстью восстал против тезиса о примирении с нею. О политической стороне спора Герцен подробно рассказал в "Былом и думах".

   Однако, выступая против пассивного, созерцательного отношения к действительности, которое проповедовал в это время Белинский, Герцен не мог не почувствовать справедливости в его критике "шиллеризма", романтического отрыва мечты от действительности. Ясно видя, что в словах Белинского много правды, он писал Огареву вскоре после сентябрьских споров: "Ни я, ни ты, ни Сатин, ни Кетчер, ни Сазонов... не достигли совершеннолетия, мы, вечно юные, не достигли того гармонического развития, тех верований и убеждений, в которых мы бы могли основаться на всю жизнь и которые бы осталось развивать, доказывать, проповедовать... Причина всему ясная: мы все скверно учились, доучиваемся кой-как и готовы действовать прежде, нежели закалили булат и выучились владеть им <...>. Кончились тюрьмою годы ученья, кончились ссылкой годы искуса, пора наступить времени Науки в высшем смысле и действования практического. Между прочим, меня повело на эти мысли письмо Белинского к Сатину (с которым, однако, я не вовсе согласен, Белинский до односторонности многосторонен), еще прежде самая встреча с новыми знакомыми, еще прежде свой ум... но я все боялся анализа, было много восторженности, полно ликовать" (Герцен, XXII, 53-54). Затем в этом же письме, уже совсем в духе Белинского, он говорит о своем намерении "изучать Гегеля" и обрушивается на свой недавний идеал - Шиллера, который "понимал односторонне жизнь".

   Белинский, уехав в Петербург, продолжал развивать свои "примирительные" идеи. Но одновременно с этим, все пристальнее вглядываясь в крепостническую действительность, начинал понимать ложность своих взглядов.

   Так, постепенно отказываясь от заблуждений примирительной поры, Белинский становился ближе к революционным требованиям Герцена. Последний, отходя от романтических увлечений, все больше понимал справедливость протеста Белинского против "разъедающей рефлексии". Споря и тем самым помогая друг другу освободиться от ошибок, шли они навстречу друг другу. Летом 1840 года в Петербурге состоялось их примирение.

   XXV глава "Былого и дум" была написана Герценом в 1854 году и впервые опубликована в "Полярной звезде", 1855, кн. 1, под заглавием "Юная Москва". В настоящем издании два отрывка из этой главы печатаются по изд.: А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, т. IX, 1956, с. 16-24, 27-34.

  

   ¹ Стр. 139. Один из "старых друзей" - Н. X. Кетчер, случайно избежавший ареста в 1834 г., живший постоянно в Москве. Второй - вероятно, Н. М. Сатин.

   ² Стр. 140. Т. Н. Грановский с 1836 г. находился за границей. В Москву он приехал около 28 августа 1839 г., то есть почти одновременно с Герценом, приехавшим 23 августа. Однако встретились и познакомились они только в декарбе 1839 г.

   ³ Н. В. Станкевич,, уехавший в 1837 г. за граничу, умер 25 июня 1840 г. в г. Нови (Италия).

   ⁴ Стр. 141. Г. Гейне дважды употребил это выражение применительно к А. Руге: в предисловии ко второму изданию своей работы "К истории религии и философии в Германии" и в "Признаниях",

   ⁵ На Маросейке, в Петроверигском переулке, находился дом Боткиных, где часто собирались в те годы друзья Белинского; на Моховой - Московский университет.

   ⁶ Стр. 142. Строка из стихотворения А. С. Пушкина "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы".

   ⁷ Герцен имеет в виду четвертую сцену первой части "Фауста" Гете.

   ⁸ Стр. 143. Белинский не разделял восторженного преклонения перед второй частью "Фауста", которое было свойственно другим членам кружка (см. его письмо к И. И. Панаеву, с. 200 наст. изд.).

   ⁹ А. И. Герцен имеет в виду заметку Гегеля "Offentliche Todestrafe" ("Публичная казнь") напечатанную в биографии Гегеля К. Розенкранца, изданной в Берлине в 1844 г.

   ¹⁰ Стр. 144 Этот библейский текст (Новый завет. Послание к римлянам, XIII, 1) использовался для оправдания деспотических режимов.

   ¹¹ Стр. 145. Статья Белинского "Бородинская годовщина..." была напечатана в "Отечественных записках", 1839, No 10. (ценз. разр. 14 октября), еще до отъезда критика из Москвы: "Залп" этот был не последний. Вслед за этой статьей те же идеи он подробно развивал в статьях "Очерки Бородинского сражения..." и "Менцель, критик Гете", появившихся в декабре 1839 и янтаре: 1840 г.

   ¹² В августе - сентябре 1839 г., когда происходили вписанные А. И. Герценом споры, М. А. Бакунина в Москве не было. Он находился в Петербурге. М. А. Бакунин был одним из первых русских интерпретаторов теории примирения с действительностью. Его предисловие к "Гимназическим речам" Гегеля, напечатанное в первом номере "Московского наблюдателя", после перехода журнала под редакцию Белинского, стало манифестом кружка. К середине 1839 г. Белинский и Бакунин разошлись во взглядах. Белинский, продолжая отстаивать и развивать идеи примирения, требовал приближения к конкретной действительности познания и изучения ее и отвергал романтические иллюзии. Бакунин, напротив, выдвигал на первый план необходимость построения "того внутреннего, идеального мира, который мог бы служить нам прибежищем от удара чуждой и беспрестанно окружающей нас действительности; этим идеальным миром должны быть, по крайней мере для меня; религия и философия как единственно удовлетворяющие формы познания истины..." (Бакунин, II, 224). Эти идеи Бакунина дали Белинскому основание характеризовать его в письме к Н. В. Станкевичу как "совершенного абстракта", лишенного "всякого такта действительности" (Белинский, XI, 388). Подробнее об истории взаимоотношений Белинского и Бакунина см. в статье В. Г. Березиной "Белинский и Бакунин в 1830-е годы" ("Ученые записки ЛГУ", No 158, серия филологических наук, вып. 17. Л., 1952 и в книге Н. М. Пирумовой "Бакунин". М., 1970).

   ¹³ Стр. 146. Речь идет о книге: С. Michelet. Voilesungen uber die Persottlichkeit Gottes und Unsterblichkeit des Seele (К. Миxeлет. Лекции о личности божества и бессмертии души), изданной в Берлине в 1841 г.

   ¹⁴ Белинский уехал в Петербург около 22 октября 1839 г. Примирение с А. И. Герценом состоялось летом 1840 г., до этого они несколько раз встречались (в первый раз в Петербурге - между 18 и 23 декабря 1839 г., см. об этом в воспоминаниях Анненкова, с. 342).

   ¹⁵ Это произошло во время обеда у Краевского, см. "Воспоминание о Белинском" И. И. Панаева, с. 202 наст. книги.

   ¹⁶ Стр. 147. Имеется в виду первое "Философическое письмо" П. Я. Чаадаева, за публикацию которого был закрыт журнал "Телескоп".

   ¹⁷ Герцен имеет в виду статью Белинского "Сочинения Александра Пушкина" (статья восьмая - "Евгений Онегин") (Белинский, VII, 449-452).

   ¹⁸ Стр. 148. В книге "О развитии революционных идей в России".

   ¹⁹ Стр. 150. К И. И. Панаеву.

   ²⁰ Стр. 151. "Магистр в синих очках" - Я. М. Неверов (см. ЛН, 56, 92-94). Об аналогичном высказывании Белинского о гильотине со слов Тургенева рассказывает Н. А. Благовещенский в тесьме к А. К. Шеллеру-Михайлову (см. сб. "Тургенев". Орел, 1940, с. 53).

  

  

   Валериан Александрович Панаев (1824-1899) - двоюродный брат И. И. Панаева, в 1844 году окончил Институт путей сообщения и в дальнейшем стал видным инженером.

   В 1839 году вместе с И. И. Панаевым, возвращавшимся из Казанской губернии, он приехал в Москву, где познакомился с Белинским; дальнейшее сближение произошло в Петербурге: несколько месяцев он прожил с Белинским в одной комнате, а в последующие годы встречался в доме Панаевых. В последний раз В. А. Панаев видел Белинского незадолго до его смерти. "Я застал его сидящим на постели, в халате, но с спущенными ногами, так что, когда я стал передавать ему мои впечатления по поводу статей Эмиля де Жирардена, появлявшихся в это время после Февральской революции, он моментально оживился и вскочил было на ноги. Худоба была поразительна, щеки ярко горели, руки были горячие; следовательно, я попал к нему в сильный лихорадочный момент, а потому глаза его показались мне настолько оживленными, что можно было подумать, что до конца еще далеко. Через три дня Белинского не стало" ("Русская старина", 1901, No 9, с. 503).

   Познакомившись, еще студентом, с членами кружка Белинского, В. А. Панаев сохранил привязанность ко многим из них па всю жизнь. Теплые страницы в своих воспоминаниях он посвятил Н. А. Некрасову, А. И. Герцену, И. С. Тургеневу и другим.

   "Воспоминания" В. А. Панаева были впервые опубликованы в журнале "Русская старина", 1893-1906 гг. В наст. изд. печатаются три отрывка из глав 5 и 6 (опубликованы в "Русской старине", 1893, No 9, с. 461-502) и 23 (1901, No 9, с. 481-510).

  

   ¹ Стр. 156. В Петербург Белинский приехал около 24 октября 1839 г.

   ² Книга эта, подаренная Белинским 26 ноября 1839 г., сохранилась (см. ЛН, 55, 395).

   ³ Стр. 157. В. А. Панаев мог встретиться с А. В. Кольцовым не раньше октября 1840 г., то есть уже после того, как Белинский выехал от Панаевых, а сам В. А. Панаев поступил в Институт путей сообщения.

   ⁴ Стр. 158. В начале этой главы В. А. Панаев, писал о том, что по приезде в Петербург мать Ивана Ивановича, М. Е. Панаева, взяла у него деньги, предназначенные для уплаты профессору Полонскому, который должен был готовить его к поступлению в институт.

   ⁵ Стр. 162. Вероятно, В. А. Панаев имеет в виду книгу: F. Mignet. Histoire de la revolution francaise, о которой вспоминает также И. И. Панаев.

   ⁶ Начало занятий историей французской революции в кружке Белинского относится к зиме 1841-1842 г. (см. об этих субботах также в воспоминаниях И. И. Панаева (с. 262-263).

   ⁷ Речь Робеспьера была напечатана в "Moniteur universel", No 229, 19 флореаля (8 мая 1794 г.).

   ⁸ Ernest Hamel. Histoire de Robespierre. Paris, 1864-1868.

   ⁹ Отрывок из этой речи привел Белинский в письме к В. П. Боткину в апреле 1842 г. Начало письма, где Белинский, очевидно, подробно излагая свои взгляды на французскую революцию и деятельность Робеспьера, не сохранилось. Та часть письма, которой мы располагаем, прямо начинается цитатой из речи Робеспьера. Приведя ее, Белинский пишет: "Тут нечего объяснять. Дело ясно, что Р<обеспьер> был не ограниченный человек, не интриган, не злодей, не ритор и что тысячелетнее царство божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами - обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов" (Белинский, XII, 105).

  

  

   Юрий Карлович Арнольд (1811-1898) - композитор и музыковед. Познакомился с Белинским в Петербурге в начале января 1840 года на торжественном обеде, данном Ф. А. Кони и В. П. Поляковым по случаю выхода первой книжки "Пантеона русского и всех европейских театров". Об этом обеде и о случившемся во время него споре Белинского с В. А. Каратыгиным Ю. К. Арнольд пишет в 32-й главе своих воспоминаний.

   В настоящем издании печатается отрывок из 34-й главы по тексту: Ю. К. Арнольд. Воспоминания, т. II. М., 1892, с. 211-214.

  

   ¹ Стр. 164. Статья Белинского "О детских книгах. Подарок на Новый год. Две сказки Гофмана для больших и маленьких детей.- Детские сказки дедушки Иринея" была опубликована в журнале "Отечественные записки", 1840, No 3.

   ² Стр. 165. У Белинского Арнольд мог встретиться с Кольцовым во время приезда поэта в Петербург в октябре - ноябре 1840 г.

   ³ Стр. 167. Статья Белинского "Горе от ума. Сочинение А. С. Грибоедова" была напечатана в журнале "Отечественные записки", 1840, No 1. Спор с Ю. К. Арнольдом произошел (если мемуарист не ошибся в месяце) в марте 1841 г.

  

  

   Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885) - публицист, правовед, общественный деятель, профессор Московского и Петербургского университетов.

   В мае 1842 года Кавелин переехал из Москвы в Петербург и поступил на службу. Первое время он там встречался преимущественно со своими старыми университетскими знакомыми или с товарищами по службе. У него были еще очень сильны славянофильские идеи. "Я здесь, в Питере, точно в неприятельском лагере,- писал он Д. А. Валуеву.- Лишь только высунешь нос на улицу - глядь, какие-нибудь заморские мысли щеголяют во фраке общечеловеческих идей, выведенных из развития целого человечества. Так гадко, что плюнешь и невольно перекрестишься... Естественно, что я именно поэтому набегаю здесь всевозможных знакомств" ("Русский архив", 1900, No 4, с. 575-576).

   Только в конце 1842 года, когда Кавелин поселился вместе с близкими приятелями Белинского, Н. Н. Тютчевым и А. Я. Кульчицким, начались его регулярные встречи с великим критиком. Он не стал сторонником идей Белинского, хотя определенное влияние, они на него оказали. Возвратившись в Москву в конце 1843 года, он примкнул уже к кругу московских западников. В числе его ближайших друзей оказались Т. Н. Грановский, Е. Ф. Корн, В. П. Боткин. Его статьи по русской истории и истории права вызывали сочувствие Белинского. Однако Белинский замечал половинчатость, непоследовательность его критики славянофильства и в то же время преклонение перед западноевропейскими, буржуазными государственными системами.

   В трудную для Белинского минуту, когда необходимо было обеспечить исключительное участие в "Современнике" всех ведущих писателей и ученых, Кавелин не дал на это своего согласия.

   В дальнейшем Кавелин стал типичнейшим русским либералом, в безопасное время заигрывающим с прогрессивными кругами, а в опасности стремительно предающим былых союзников. В 1862 году он выступил в поддержку репрессий самодержавного правительства против революционно-демократического движения. В. И. Ленин писал об этом: "Когда один из отвратительнейших типов либерального хамства, Кавелин, восторгавшийся ранее "Колоколом" именно за его либеральные тенденции, восстал против конституции, напал на революционную агитацию, восстал против "насилия" и призывов к нему, стал проповедывать терпение, Герцен порвал с этим либеральным мудрецом" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, с. 259).

   Впервые мысль написать воспоминания о Белинском возникла у Кавелина в 1848 году. С этим обратились к нему Некрасов и Панаев. Раздраженный и обиженный за переделку, которой они подвергли написанное им объявление "Об издании "Современника" в 1849 году", Кавелин писал Грановскому 5 сентября 1848 года: "Потом мне предложили писать о Белинском: несколько хороших вещей я мог бы высказать об нем как лице, характере. Я было согласился, но потом раздумал. Подведут опять под уровень ничтожества, пошлости, и выдет тоже дрянь. Я уж предпочитаю не писать ничего: набросаю вещь, как понимаю, и пришлю к Вам при случае: это будет документом для будущей биографии нашего друга и благородного мученика либерализма в России" (ЛН, 57, 597). Своего намерения он тогда не выполнил.

   Слова Кавелина о Белинском как "благородном мученике либерализма" были в то время только оговоркой, но оговоркой знаменательной. Он тогда еще не мог знать, какая пропасть ляжет между революционерами-демократами и либералами. Но когда в 1874 году по просьбе А. Н. Пыпина он приступил к работе над своими воспоминаниями, противоположность этих общественных группировок давно стала очевидной. И не менее явным оказалось стремление Кавелина представить Белинского либералом. Молчаливо обойдя революционную сущность взглядов Белинского (воспоминания не предназначались для печати, поэтому он мог не страшиться цензуры) и этим умолчанием как бы подчеркнув ее несущественность и случайность, он вместе с тем приписал великому критику взгляды, глубоко ему чуждые.

   "Воспоминания о Белинском" впервые были опубликованы в "Собрании сочинений" К. Д. Кавелина, т. III. СПб., 1899, с. 1081-1098. В настоящем издании печатаются по автографу (ИРЛИ, ф. 250, ед. хр. 497).

  

   ¹ Стр. 168. "Учебная книга всеобщей истории, сочиненная И. М. Шрекком... исправленная, дополненная и доведенная до новейших времен К. Г. Л. Пёлицом", ч. I-III, неск. изд.

   ² Стр. 169. Биготизм - ханжество (от франц. le bigotisme).

   ³ Стр. 170. Если Белинский и высказывал нечто подобное, это не отвечало его подлинным мыслям. Например, в "Литературных мечтаниях" он называет греческую литературу "изящной и богатой" {Белинский, I, 27), а в статье "О стихотворениях г. Баратынского" пишет: "История первобытной греческой поэзии достойна глубочайшего изучения" (Белинский, I, 322). Серьезно относился Белинский и к изучению древних языков. В 1841 г. он писал Боткину: "Греческий и латинский языки должны быть краеугольным камнем всякого образования, фундаментом школ" (Белинский, XII, 52).

   ⁴ В Петербург из Москвы Белинский уехал около 22 октября 1839 г.

   ⁵ Т. Н. Грановский с 1836 до августа 1839 г. находился за границей. А. И. Герцен, арестованный 21 июля 1834 г., после пяти лет ссылки приехал в Москву 23 августа 1839 г.

   ⁶ См. с. 253 наст. книги.

   ⁷ Стр. 173. Кавелин имеет в виду X и XI строфы, которые Белинский процитировал в рецензии на поэму (см. Белинский, VII, 65-80).

   ⁸ История женитьбы В. П. Боткина на А. А. Рульяр подробно изложена Герценом в "Былом и думах" (Герцен, IX, 255-262)..

   ⁹ М. Н. Катков, возвращаясь из-за границы, был в Петербурге в конце января 1843 г. Он возвратился уже иным человеком, противником передовых идей. Белинский так охарактеризовал свои встречи с ним в январе 1843 г. в письме к В. П. Боткину: "К<аткова> ты видел. Я тоже видел. Знатный субъект для психологических наблюдений. Это Хлестаков в немецком вкусе. Я теперь понял, отчего во время самого разгара моей мнимой к нему дружбы меня дико поражали его зеленые стеклянные глаза... Этот человек не изменился, а только стал самим собою. Теерь это - куча философского <...>: бойся наступить на нее - и замарает и завоняет. Мы все славно повели себя с ним - он было вошел на ходулях; но наша полная презрения холодность заставила его сойти с них" (Белинский, XII, 131).

   ¹⁰ Стр. 175. Шуточная брошюра А. Я. Кульчицкого была издана в 1843 г. Белинский встретил ее появление одобрительной рецензией и не раз с похвалой отзывался о ней в письмах (Белинский, VII, 31-33; XII, 154, 157).

   ¹¹ Стр. 176. Трудно определить, какую именно рецензию Белинского имеет в виду Кавелин. В тот период, о котором он пишет, Белинский неоднократно выступал против псевдоисторических повестей и драм, против искажения исторической правды в специальных трудах (см., например, Белинский, VI, 577; V, 485; см. также "Воспоминания" Анненкова, с. 389 наст. книги и прим. 71 к ним).

   Для Белинского в этот период наиболее важна и характерна была борьба со славянофильским стремлением видеть основное достоинство русской жизни в патриархальных обычаях и оторванности от Запада: "...национальность состоит не в лаптях, не в армяках, не в сарафанах, не в сивухе, не в бородах, не в курных и нечистых избах, не <в> безграмотности и невежестве, но в лихоимстве в судах, не в лени ума. Это не признаки даже и народности, а скорее наросты на ней..." - писал он в 1841 г. (Белинский, V, 127). Он яростно боролся против попыток представить "лапотную и сермяжную" жизнь народа как искони присущую ему, как следствие его особенностей. В пересказе же Кавелина рецензия Белинского имеет несколько иной характер. Видимо, он недостаточно точно передал ее содержание.

   ¹² Стр. 177. Этот разговор с Грановским происходил во время короткой остановки Белинского в Москве по пути с Кавказа в середине октября 1846 г. В этот период Белинский, продолжая и развивая свою критику капиталистического Запада, пришел к выводу, что будущее России не станет простым слепком с Европы. "Настало для России время развиваться самобытно, из самой себя,- писал он в статье "Взгляд на русскую литературу 1846 года".- <...> То, что для нас, русских, еще важные вопросы, давно уже решено в Европе, давно уже составляет там простые истины жизни, в которых никто не сомневается, о которых никто не спорит, в которых все согласны <...>. Но это нисколько не должно отнимать у нас смелости и охоты заниматься решением таких вопросов, потому что, пока не решим мы их сами собою и для самих себя, нам не будет никакой пользы в том, что они решены в Европе... и требуют другого решения" (Белинский, X, 19, 32). Славянофильского в этих утверждениях не было решительно ничего, ибо Белинский отнюдь не стремился, подобно славянофилам, искать идеалы общественного устройства во временах "не то баснословного Гостомысла, не то царя Алексея Михайловича".

   ¹³ Это утверждение Кавелина не соответствует действительности. Белинский отрицательно отзывался о польской шляхте из-за ее гонора и шовинизма (см., например, Белинский, VII, 63-64), но всегда с горячим сочувствием относился к освободительному польскому движению. Еще в университете ои познакомился со студентами-поляками, организовавшими "тайное польское литературное общество", а после ареста одного из них, Ф. Заблоцкого, Белинского намеревались привлечь к дознанию. Со студенческих лет до конца жизни он с большим уважением и любовью говорил о деятелях польского освободительного движения. См., например, отзыв а Мерославском (Белинский, XII, 402).

   Мицкевича Белинский называл "одним из величайших мировых поэтов" (Белинский, I, 363), а когда в период примирения е действительностью, в статье "Менцель, критик Гете" позволил себе бестактную выходку против него, то горько раскаивался в этом и писал В. П. Боткину: "Более всего печалит меня заверь выходка против Мицкевича в гадкой статье о Менцеле: как! отнимать у великого поэта священное право оплакивать падение того, что дороже ему всего в мире и в вечности - его родины, его отечества, и проклинать палачей его... И этого-то благородного и великого поэта назвал я печатно крикуном, поэтом рифмованных памфлет!" (Белинский, XI, 576).

   ¹⁴ Вероятно, Кавелин имеет в виду статью М. П. Драгоманова "Восточная политика Германии и обрусение", помещенную в журнале "Вестник Европы", 1872, NoNo 2-5.

   ¹⁵ Этот спектакль состоялся 28 апреля 1843 г. Белинский был настолько покорен талантом Рубини, что 30 апреля еще раз слушал эту оперу (см. Белинский, XII, 158).

   ¹⁶ Стр. 178. Мысль об издании альманаха возникла у Белинского в конце 1845 г. Негодуя на беспринципность Краевского, на его стремление "высосать из человека кровь и душу, потом бросить его за окно, как выжатый лимон", на слухи, которые тот распускал о своих благодеяниях, Белинский с возмущением писал Герцену: "Чтобы отделаться от этого стервеца, мне нужно иметь хоть 1000 р. серебром... К Пасхе я издаю толстый, огромный альманах" (Белинский, XII, 253, 254). Он обратился к ряду своих друзей с просьбой дать для публикации в этом проектировавшемся альманахе новые произведения, и ему удалось к весне 1846 г. собрать довольно значительное число рукописей. В апреле 1846 г. Белинский уехал в длительную поездку по югу России. К концу Поездки стало известно о переходе "Современника" в руки Некрасова и Панаева. Поскольку Белинский до этого времени конкретных шагов к изданию альманаха еще не предпринял, Некрасов обратился к нему с просьбой передать собранные материалы в новый журнал (см. Некрасов, X, 52-54). Белинский согласился на это. В этой связи он так писал сам о себе: "...множество замечательных беллетристических произведений, особенно повестей, должно б было появиться в прошлом году в одном огромном сборнике, предполагавшемся к изданию. Но, по случаю "Современника", литератор, предпринимавший издание огромного сборника, счел за лучшее оставить свое предприятие и передать "Современнику" собранные им статьи" (Белинский, X, 45). Кроме статьи Кавелина, Белинский передал: "Обыкновенную историю" Гончарова, "Сороку-воровку" и "Доктора Крупова" Герцена и др.

   ¹⁸ "Деревня" Григоровича была напечатана в журнале "Отечественные записки", 1846, No 12. Некрасову повесть действительно не понравилась, но не это заставило его возражать против публикации в "Современнике" положительного отзыва о пей. Он считал неуместной похвалу произведению, помещенному в конкурирующем журнале. См. об этом письмо Белинского В. П. Боткину от 29 января 1847 г. (Белинский, XII, 319) и Григорович, 101.

   ¹⁹ Стр. 179. Это письмо Белинского не сохранилось. Вероятно, оно было написано 6 февраля 1847 г. (Белинский, XII, 324).

   ²⁰ Ответ Кавелина на письмо Белинского от 6 февраля и письмо Белинского от 18 февраля 1847 г. до нас не дошли. О содержании их можно судить по письму Белинского к Тургеневу от 19 февраля 1847 г.: "Кавелин пишет, что Боткин им все рассказал, что Н<екрасов> в их глазах тот же Кр<аевский>, а "Современник" то же, что "Отечественные записки", и потому он, К<авелин>, будет писать (для денег) и в том и другом журнале. Мало этого: выдумал он, что по 2 No "Современника" видно, что это журнал положительно подлый, и указал на две мои статьи, которые он считает принадлежащими Н<екрасо>ву... Все это глупо, и я отделал его как следует в письме на 4 1/2 больших почтовых листах. Но касательно главного пункта я мог только просить его, что, так как это дело ко мне ближе, чем к кому-нибудь, и я, так сказать, его хозяин,- чтобы он лучше захотел видеть меня простым сотрудником и работником "Современника", нежели без куска хлеба, и потому, не обращая внимания на П<анаева> и Н<екрасова>, думая о них как угодно, по-прежнему усердствовал бы к журналу, не подрывал бы его успеха и <не> ссорил бы меня с его хозяевами. Видите ли: я писал, значит, с тем, чтобы спасти журнал. Глупые обвинения мне легко отстранить..." (Белинский, XII, 334).

   ²¹ В конце 1847 г. Белинский отправил Кавелину три письма. Первое, до нас не дошедшее,- от начала ноября (Белинский, XII, 434, 590), второе - 22 ноября (там же, 431-436) и 7 декабря (там же, 453-462). Вероятно, в данном случае Кавелин имел в виду первое, не сохранившееся, письмо от начала ноября.

   ²² В письме В. П. Боткину Белинский писал: "Вероятно, ты уже получил XI книжку "Современника". Там повесть Григоровича, которая измучила меня - читая ее, я все думал, что присутствую при экзекуциях. Страшно!" (Белинский, XII, 421). В таких же выражениях писал он об "Антоне Горемыке" Кавелину (там же, 435-436).

   ²³ Стр. 180. В конце февраля 1848 г., после получения первых известий о французской революции, государственный секретарь барон М. А. Корф, представил докладную записку, в которой обвинял русскую журналистику, и в особенности "Отечественные записки" и "Современник", в том, что они "позволяли себе печатать бог знает что и проповедуемые ими, под разными иносказательными, но очень прозрачными для посвященных формами, коммунистические идеи могли сделаться небезопасными для общественного спокойствия" (М. К. Лемке. Очерки по истории русской цензуры. СПб., 1904, с. 193). В результате этого и других аналогичных доносов был создан специальный комитет для надзора над цензурой, замененный в апреле 1848 г. постоянным комитетом под председательством Д. П. Бутурлина.

   ²⁴ В связи с революционными событиями в Европе в конце сороковых годов III Отделение начало проявлять повышенный интерес к деятельности Белинского. Это к тому же усугубилось следующим: в феврале 1848 г. в III Отделение было доставлено анонимное письмо с предсказаниями будущей революции и "возмутительными" суждениями о Николае I. Чтобы определить автора письма по почерку, III Отделению потребовались автографы лиц, подозревавшихся в его сочинении. Среди них оказался и Белинский. 20 февраля и 28 марта он получил от М. М. Попова два вызова в III Отделение и письменно ответил, что не может явиться по болезни. Удостоверив, что почерк Белинского не схож с почерком автора анонимного письма, Попов доложил Дубельту: "Белинскому я уже отвечал, чтобы он не беспокоился и пожаловал к вашему превосходительству, когда дозволит его здоровье, хотя бы через месяц или через два" (М. К. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг. СПб., 1909, с. 190).

   ²⁵ Стр. 181. См. об этом в "Былом и думах" Герцена, с. 146 наст. книги.

   ²⁶ Стр. 182. Этот эпизод произошел не на обеде у М. М. Бакунина, а в Премухине, поместье А. М. Бакунина, летом 1836 г. Незадолго до отъезда Белинского из Премухина. Т. А. Бакунина сообщала братьям: "Особенно же он <А. М. Бакунин> сердит на Б<елинского>, который никогда не умеет себя сдержать. Два или три раза он забывался и говорил вещи чересчур сильные..." (Корнилов, 258). Об этом происшествии вспоминал Белинский спустя два года в письме к М. А. Бакунину (Белинский, XI, 319-320, 332).

   ²⁷ См. об этом в "Былом и думах" Герцена, с. 152 наст. книги.

   ²⁸ Стр. 183. "Отца Горио" Белинский не переводил. Относительно приведенной Кавелиным ошибки специально занимавшаяся изучением переводов Белинского В. С. Нечаева замечает: "В изученных нами переводах Белинского такая фраза не встретилась" (Нечаева, II, 450).

  

  

   Иван Иванович Панаев (1812-1862) - журналист и литератор, принадлежал к числу самых близких друзей Белинского.

   Еще в 1834 году, прочитав начало "Литературных мечтаний", он, по собственному выражению, "охотно бы тотчас поскакал в Москву познакомиться с автором". С этого времени он не пропускал статей Белинского, а Белинский со своей стороны следил за произведениями Панаева, появлявшимися в печати. Вскоре между ними завязалось заочное общение. А. В. Кольцов в один из своих приездов в Петербург (возможно, еще в 1836 г.) много и подробно рассказывал Панаеву о Белинском. В 1838 году в Петербурге был проездом К. С. Аксаков, тоже рассказывавший о своих московских друзьях. Панаев стал как бы заочным членом московского кружка.

   В 1838 году между Белинским и Панаевым завязалась переписка, а в апреле 1839 года состоялась и первая встреча. Знакомство скоро перешло в тесную дружбу. Под свежим впечатлением от встреч Белинский писал Н. В. Станкевичу: "Тут приехал Панаев, которого не буду тебе ни описывать, ни хвалить, как абстрактное для тебя лицо, а скажу только, что это один из тех людей, которых, узнавши раз, не захочешь никогда расстаться...", (Белинский, XI, 399).

   Пожалуй, во всем окружении Белинского в 1839-1848 годов не было человека, с которым он был бы столь же короток и дружен, как с И. И. Панаевым.

   Хотя талант Панаева был невелик, его рассказы, очерки и фельетоны, регулярно появлявшиеся сначала в "Отечественных записках", а потом в "Современнике", были заметным явлением в литературной жизни сороковых годов. Он выступал в них последовательным сторонником натуральной школы. В некрологе Панаева, написанном, возможно, Чернышевским, говорилось: "Публике известно, какие тесные отношения связывали Панаева с Белинским и как последний любил в Панаеве надежного товарища, даровитого писателя и честного человека. Мы обращаем внимание на этот факт потому, что Панаев, горячо любивший и уважавший Белинского, сам любил припоминать о своих отношениях к нему, он гордился ими" (Чернышевский, XVI, 664).

   В своих воспоминаниях Панаев продолжал начатую Герценом и Чернышевским борьбу за наследие Белинского. Необычайно точные (незначительные, большей частью хронологические, ошибки Панаев допускает только в тех случаях, когда пишет о событиях, непосредственным свидетелем которых он не был), написанные с огромной любовью и преклонением перед великим критиком, воспоминания Панаева имели большой успех. Это побудило его продолжить работу над мемуарами уже в более широких хронологических рамках. Но в центре и "Литературных воспоминаний" опять оказался образ Белинского.

   "Воспоминание о Белинском&quo