Толстой Лев Николаевич - Том 30, Произведения 1882-1889, Полное собрание сочинений

этому предмету и многое узнал. Прекрасная есть английская книга Knight'a Philosophy of the beautiful (4) и очень много хорошего в книгах Гюйо (забыл, как пишется). Две книги его L'art аu point de vue sociologique (6) и др. не помню, содержат много хорошего. Я прежде не читал. Если там нет полной и, главное, ясной теории, эволю­ционизм путает, то зато много вызывающего на мысли в самом хорошем на­правлении". (6)

   Чтение по вопросам эстетики вызвало в Толстом желание вновь писать об искусстве, тем более, что он в предисловии к сочинениям Гюи де Мопассана

  

  

   (1) В архиве Толстого сохранилась рукопись предисловия В. Г. Черткова к статье Толстого об искусстве, в которой Чертков между прочим писал: "Мы в ней сгруппировали вместе в разное время написанные отрывки, состоящие из отдельных мыслей, черновых набросков, начатых статей и вообще всякого разрозненного материала об искусстве и науке, который нам удалось собрать в со­хранившихся бумагах автора". Рукопись имеет несколько карандашных поправок Толстого.

   (2) Т. 66.

   (3) Т. 87.

   (4) [Найт, "Философия прекрасного"

   (5) ["Искусство с социологической точки зрения"]

   (6) "Современные записки", 1928, XXXVI, стр. 202-204.

  

  

   не полностью высказал свой взгляд на этот предмет. К тому жe в это время он, в бытность у В. Г. Черткова в Воронежской губ., получил oт последнего новую компиляцию из черновиков об искусстве.

   До 21 апреля 1894 года Толстой, по-видимому, работал над этой статьей Однако работа не увлекла Толстого. Рукописи компиляции не носят на себе следов большой правки. Несмотря на его попытки в дальнейшем к продолжению работы, он все-таки оставил ее незаконченной в приступи серьезно к писанию новой статьи по искусству лишь осенью 1896 года.

   Многочисленные записи в Дневнике, относящиеся к искусству и все учащающиеся к 1896 году, свидетельствуют о том, что вопросы искусств: всё более и более волновали Толстого.

   Новые веяния в искусстве, выразившиеся в декадентстве, занесенной с Запада, к середине 1890-х годов коснулись и России, и Толстой когда-то радовавшийся тому обстоятельству, что декадентство у нас "не прививается", (1) был встревожен.

   ... В разговорах с Н. Н. Страховым, В. В. Стасовым, В. Ф. Лазурским и др. он часто касался вопроса декадентства. Сочинения многих декадентов Толстой читал. Новая музыка также обратила на себя внимание Толстого, в особенности Вагнер. Произведения Вагнера Толстой слышал в фортепи­анном исполнении С. И. Танеева, который 7 августа 1895 года играл у Толстых пьесы из "Валкирий". Толстой назвал их "гадостью". (2) 19 апреля 1896 года он присутствовал на спектакле в Большом театре в Москве, где шла опера "Зигфрид". О своем впечатлении Толстой рассказал в гл. XIII трактата.

   В Дневнике от 26 октября 1896 года Толстой записал: "Я пришел к двум важным положениям: 1) то, что я и прежде думал в записывал: что искусство есть выдумка. Есть соблазн забавы куклами, картинками, песнями, игрой, сказками и больше ничего. Ставить же искусство, как это они делают (то же делают и с наукой) на один уровень с добром есть sacrilege (3) ужасный. Доказательство, что это не так, есть то, что в про истину (правду) я могу сказать, что истина - добро (как Бог приговаривал: добро зело, тёйб, т. е. хорошо), и про красоту можно сказать, что это хо­рошо; но про добро нельзя сказать, что оно красиво (оно бывает некрасиво; или истинно (оно всегда истинно). Есть только одно добро - хорошо и дурно, а истина и красота это условия хорошие некоторых предметов". И 2 ноября: "Думал нынче об искусстве. Это игра. И когда игра трудя­щихся, нормальных людей она хороша; но когда это игра развращенные паразитов, тогда она - дурна; и вот теперь дошло до декадентства".

   С такими мыслями, выявлявшими в Толстом новую точку зрения не искусство, он приступил к писанию статьи, озаглавленной им первона­чально "О том, что называют искусством".

   5 ноября 1896 года Толстой записал в Дневнике: "Вчера написал 18 страниц вступления об искусстве. Нельзя говорить про произведение

  

   (1) "Литературное наследство", М. 1939, 37-38, стр. 451.

   (2) "С. И. Танеев. Личность, творчество, документы его жизни", Гиз, М. 1925 стр. 62,

   (3) [кощунство]

  

   искусства: вы не понимаете еще. Если не понимают, значит произведение искусства не хорошо, потому что задача его в том, чтобы сделать понятным то, что непонятно". И 6 ноября: "3-й день продолжаю писать об искусстве. Кажется, хорошо. По крайней мере пишется охотно и легко".

   Статья вчерне была закончена 10 ноября, т. е. писалась всего пять дней, и было написано 40 лл. 4®, заполненных с обеих сторон убористым почерком (см. опис. рук. N 1). В конце статьи Толстой написал резюме о своей работе: "Всё скверно".

   Однако в письме к В. Г. Черткову от 11 ноября он сообщал: "В послед­нее время написал я статью об искусстве. Кажется, что сумею кончить ее, что в ней есть кое-что нужное. Теперь Маша (1) переписывает, и, когда кон­чит, постараюсь тоже кончить, не откладывая". (2)

   Переписанный М. Л. Толстой экземпляр подвергся большой правке Толстого. Затем вся статья еще дважды переписывалась и исправлялась. А 22 ноября Толстой записал в Дневнике: "Запутался в статье об искусстве и не подвинулся вперед". И 25 ноября: "Пытаюсь писать об искусстве - не идет".

   На этом и закончилась работа Толстого над последней статьей, явив­шейся предшественницей трактата. Толстой опять почувствовал, что точка зрения на искусство у него "не та" и что сведений об этом предмете у него еще "недостаточно". В Дневнике 12 декабря он записал: "Много читаю об искусстве. Уясняется. Даже и не сажусь писать".

   Период непосредственной работы - писания - сменился периодом подготовительным - чтения, изучения предмета, фиксирования своих мыслей о нем.

   Далее Толстой приступил к новой большой работе по искусству, в ре­зультате которой явился трактат "Что такое искусство?"

  

  

   Непосредственно к писанию трактата Толстой приступил в начале января 1897 года. 11 января он сообщал П. И. Бирюкову: "Много читал по искусству и начал писать сначала и в этой работе много вижу нового и хорошего. Таня (3) со мной, переписывает мне". (4)

   Данное упоминание о работе над писанием статьи об искусстве нужно считать началом писания трактата "Что такое искусство?"

   Первый автограф трактата уже носил это заглавие. В процессе работы Толстой несколько раз пытался заменить его более общим: "Об искусстве", но потом отказался от своего намерения поставил первоначальное заглавие.

   Как протекала работа в первое время, сказать трудно. Рукописи этого периода сохранились далеко не в полном виде, так что обзор их не дает последовательной картины развития работы Толстого за это время.

   Вначале, по-видимому, писание не спорилось. В письме к В. Г. Черткову

  

   (1) М. Л. Оболенская.

   (2) Т. 87, стр. 381.

   (3) Т. Л. Толстая.

   (4) Т. 70.

  

  

   от 12 января Толстой как бы жалуется: "Пишу об искусстве, но эта работа отчасти, особенно теперь, ученая и не захватывающая, а на другие работ нет энергии". (1) В Дневнике за январь он лишь однажды упоминает о новой работе, а именно 18 января: "Всё пишу об искусстве, плохо". Рукописи, относящиеся к началу этой статьи, носят на себе отпечаток некоторой хаотичности. Начав свою статью с вопроса о том, что такое искусство, которому приписывается всеми такое большое значение, и с ответов на этот вопрос ряда эстетиков и философов, Толстой вскоре оставил эту редакцию и начал вновь - уже с рассуждения о том, что одна часть людей, наименьшая, живет праздно, пользуясь всеми "благами наук искусства", а другая, наибольшая, трудится на поддержание праздности жизни этого меньшинства, сама "живя в вечной нужде и голоде". Затем соединив обе редакции статьи, Толстой продолжает разбор определения в разные времена понятия искусства и связанного с ним понятия красоты отдельными эстетиками и писателями. Подходя к этим определениям критически, он в то же время пытается дать свое положительное определение искусства. Но это последнее ему долго не удавалось, и первое время статья его развивалась медленно.

   31 января Толстой уехал с дочерью Татьяной Львовной к Олсуфьевым в их имение Никольское. Как видно по записи в Дневнике от 4 февраля повторяющей запись 18 января, первое время и там ему не работалось.

   6 февраля Толстой выехал из Никольского в Петербург, проститься с высылаемыми за границу В. Г. и А. К. Чертковыми и П. И. Бирюковым. 13 февраля он вернулся опять в Никольское и возвратился домой 3 марта. 16 февраля он записал в Дневнике: "Вернувшись третьего дни утром, заболел. Вчера было лучше. Писал об искусстве хорошо".

   К 22 февраля у Толстого было написано уже довольно много. В Дневнике за это число он записал: "Вчера не работал. Перечел первую редакцию об искусстве - не дурно".

   Что Толстой подразумевал под "первой редакцией", сказать труда Рукописи полной статьи за это время составить невозможно. Сохранившиеся рукописи, относящиеся к этому времени, являются или отдельными главами под разными номерами, часто мало отличающимися друг от друга по содержанию и даже повторяющими одна другую, или отрывками глав и даже просто разрозненными страницами и срезками с них. Можно предположить, что Толстой имел в виду одну из ближайших рукописей, предшествующих описанной под N 11. Эта последняя являла как бы компиляцией или сводкой всего ранее написанного. Исправляя ее, Толстой пытается систематизировать собранный им материал, придать ей вид, удобный для чтения, устранив все излишества и повторения. Главы неоднократно перемещаются. В конечном итоге первая половина статьи критическая - напоминает содержанием текст окончательной редакции: а в некоторых главах и близко подходит к нему; вторая, долженствующая указывать положительные стороны искусства, еще во многом повторяет ранние статьи и не выявляет окончательных взглядов на искусство. Данная рукопись может быть названа условно второй редакцией статьи.

  

  - Т. 88.

  

   Судя по Дневнику, Толстой остался доволен содержанием своей ра­боты. Однако он не был доволен темпами работы. В письме к брату, С. Н. Толстому, от 22 февраля он сообщал: "Пишу об искусстве, и работа подвигается плохо, а работа интересная". (1)

   Как видно по записям в Дневнике, в конце февраля - начале марта работа шла с переменным успехом. То он записывает, что "подвинулся в работе", что "писал бодро", то наоборот, что работа "подвигается туго" и что писал "слабо". Однако несомненно, что шла упорная авторская работа, которая, по выражению Толстого, от него "загородила все другие работы".

   Одновременно с писанием статьи Толстой продолжает изучать предмет- собирает материал и знакомится с литературой по вопросам эстетики. 24 и 25 февраля он записывает в Дневнике, что читает Бенара об Аристо­теле, а 26 февраля обращается к В. В. Стасову с письмом, в котором про­сит: "Дерзну еще утрудить вас просьбою: Volnell (кажется, так) Aesthelisсhe Zeitfragen, Munchen 1895, нельзя ли прислать. Да нет ли такой, как книга Benard'a об эстетике Аристотеля, такой же книги об эстетике Платона. В больших эстетиках - Шаслера и др. я знаю, но нет ли специальной книги об эстетических взглядах Платона?" (2)

   В первых черновиках трактата Толстой отводил большое место взгля­дам "древних" на искусство, посвятив им отдельные главы. В дальнейшем он значительно сократил описание их, включив его в общую цепь истории развития эстетических учений.

   3 марта в Дневнике записано: "Утром почти не занимался. Запнулся над историческим ходом искусства".

   В окончательном тексте эта тема развита в VI главе. В период же ра­боты, соответствующий вышеприведенной записи, она трактовалась в не­скольких главах, да и сама нумерация глав, очевидно, при каждой автор­ской правке изменялась: XX, XII, XVIII, XVII. Среди рукописей, опи­санных под N 12, сохранилось несколько редакций соответствующих глав (см. АЧ 48/ 104-107), со следами больших исправлений.

   Однако трудности не остановили Толстого. Уже следующие записи в Дневнике и сообщения его в письмах говорят о напряженной работе, в которой, как пишет Толстой, он неизменно "подвигается". 15 марта он уже записал в Дневнике: "Вижу конец в статье об искусстве"; а 22 марта подписал один из черновиков, которым он, очевидно, думал закончить свою статью (см. опис. рук. N 16).

   К этому времени статья Толстого делилась на сорок, а может быть, 11 больше глав. Есть некоторые главы, помеченные цифрой XXXVI и XXXVII, а черновое окончание статьи, подписанное 22 марта, начиналось с главы, помеченной приблизительно римской цифрой XXX с точками. Автор, по-видимому, не помнил точно номера последней написанной им главы, но предполагал, что этот номер превысил тридцать. Дальнейшие главы данной рукописи также помечены приблизительно или XXX... или ...L... (см. вар. N 16).

  

   (1) Т. 70.

   (2) Там же.

  

   Между тем окончить статью в то время Толстому не удалось. После переписки чернового окончания статьи он, просматривая, принялся вновь переделывать ее. В письме к В. Г. Черткову от 30 марта он сообщил "Если бы я писал вам 4 дня тому назад, я бы сказал, что она почти кончена Я даже подписал ее, но со вчерашнего дня опять сомнения и переработка сначала некоторых частей". (1)

   Судя по черновикам, статья была вновь от начала до конца просмотрена и опять подверглась в большей своей части коренной переработке. Помимо исправлений и вставок, вносимых в текст, были заново написаны несколько глав, заменивших отброшенные в процессе просмотра. Некоторые главы соединены с другими. Нумерация глав изменилась почти всюду. Оставшиеся от этого периода писания статьи рукописи свидетельствуют об особой напряженности в работе.

   М. Л. Толстая писала В. Г. Черткову 27 марта: "Папа здоров и бодр и очень много пишет свою статью об искусстве, говорит, что чувствует, что подходит к концу этой работы и радуется этому. Последние дни после писания он приходит очень веселый, шутит, подпрыгивает, и это всегда признак того, что ему хорошо работалось и что много переписки, чему я всегда радуюсь. Он говорит, что многое, многое надо и хочется сказать, что боится, что не успеет, времени и сил мало". (2)

   Между тем, такой подъем в работе не был, по-видимому, продолжительным. В Дневнике от 4 апреля Толстой, подводя итоги о прожитых в двадцати днях со дня последней записи, говорит, что "дурно прожил это время тем, что мало работал". Дальше он добавляет: "Всё писал об искусстве - запутался последние дни. И теперь два дня не писал... Боюсь, что тема об искусстве заняла меня в последнее время по личным эгоистическим скверным причинам". Но уже 9 апреля он отмечает в Дневнике: "Нынче хорошо писал об искусстве". И в письме к В. Г. Черткову от 30 апреля: "Всё работаю - совестно говорить такое слово - вожусь с статьей об искусстве и вижу уже не только конец, но вижу только lacunes, -пустые места, которые надо заполнить. Без ложной скромности думаю, что будет не хорошо, т. е. не то, что дурно, а хорошего ничего не будет, хотя и не раскаиваюсь, что написал, и думаю, что нужно было это сделать".

   Толстой был более недоволен своей работой, чем доволен. В Дневнике 3 мая он записал:

   "Почти месяц не писал. Не хороший и не плодотворный месяц. Работа довольно пристально над статьей об искусстве. Она теперь в таком положении, что можно понять, что я хотел сказать, но сказано всё еще дурно много lacunes и неточностей".

   В письме к В. Г. Черткову от 7 мая он дает объяснение медлительности и небольшой продуктивности в своей работе. "Чувствую себя, - пишет он, - всю нынешнюю зиму и теперь весну, особенно временами, очень слабым. Только хватает энергии умственной на утреннюю работу об искусстве.

  

   (1) Т

  88.

   (2) М. В. Муратов, "Л. Н. Толстой и Б. Г. Чертков по их переписке", М. 1934, стр. 258.

   (3) Т. 88.

  

   Не могу оторваться от нее и думаю, что кончаю. Особенно важного в ней не будет, но без ложной скромности скажу, что будет кое-что новое и отрицательное, обличительное и положительное".(1)

   За описываемый период работы Толстого произошло несколько собы­тий, имевших влияние на развитие его мыслей и характеризующих метод его работы.

   28 марта Толстой посетил А. П. Чехова, находившегося тогда в клинике Остроухова в Москве. Записывая в дневнике об этом посещении Толстого, А. П. Чехов замечает: "Я рассказал ему содержание рассказа Носилова "Театр у вогулов", и он, по-видимому, прослушал с большим удоволь­ствием". (2)

   Чехов не ошибся. Толстого заинтересовал этот рассказ. Содержание и форма передачи его были созвучны народному искусству, образцы которого подыскивал Толстой. Вскоре он набросал главу, в которой указывал как на образцы "истинного" искусства на народное искусство, и в каче­стве одного из примеров привел описание спектакля и содержание рас­сказа, пересказанного ему Чеховым. В дальнейшем он расширил количе­ство таких примеров и ввел их в XIV главу в окончательной редакции.

   Другим обстоятельством, также повлиявшим на содержание и характер статьи Толстого об искусстве, было посещение 19 апреля репетиции оперы А. Рубинштейна "Фераморс", которую готовили ученики Московской кон­серватории под руководством директора консерватории В. И. Сафонова.

   В. Ф. Лазурский так описывает в своем дневнике от 19 апреля впечат­ление, произведенное на Толстого этим событием: "У Толстого ждали Кони, которого Лев Николаевич просил придти часов в десять, т. к. он сам был в этот вечер, по приглашению Сафонова, на репетиции оперы "Фера­морс", которую ставили ученики консерватории. Возвратившись домой раньше прихода Кони, он на вопросы присутствовавших стал рассказывать, что мотивы оперы Рубинштейна ему очень понравились, но сюжет и масса условностей в постановке, из-за которых все с ожесточением бьются и которые, в сущности, никому не могут доставить удовольствие, показа­лись ему слишком скучными. По обыкновению он отнесся ко всему этому с юмором. Но что больше всего неприятно подействовало на него, это гру­бое обращение Сафонова с учениками, - исполнителями оперы: "ослы", "болваны", "идиоты" сыпались с его языка.

   "Какая невоспитанность, какая грубость нравов! Я не знал, как по­дойти к нему потом и подать ему руку". (3)

   Под первым впечатлением Толстой набросал в главе IX коротко опи­сание этой репетиции, решив ввести его в свою статью (см. рук. N 19). Но, начав переделывать, он расширил это место, придав ему большее зна­чение; а в дальнейшем сделал это описание одной из отправных точек всего трактата, поместив его в начале первой главы и соответственно этому пере­строив всю статью.

   Толстой пересматривал и прочитывал огромное количество относя­щегося к искусству материала, стараясь выявить все существующие точки

  

   (1) Т. 88.

   (2) А. П. Чехов, Полн. собр. соч., Гихл, М. - Л. 1933, XII, стр. 113.

   (3) "Литературное наследство", М. 1939, 37-38, стр. 491-492.

  

  

   зрения по данному вопросу. В письме к П. И. Бирюкову от 13 апреля он пишет, что читает "Разговоры Гёте с Эккерманом" и находит "довольно интересным... и для искусства и для изучения старости". В письме к М. Л. Толстой спрашивает, получены ли книги Мутера ("История живописи XIX века") от Л. О. Пастернака.

   А. П. Чехов в письме к А. И. Эртелю от 17 апреля, касаясь работы Толстого, сообщает: "Толстой пишет книжку об искусстве. Он был у меня в клинике и говорил... прочел об искусстве 60 книг". (1)

   Стремление Толстого к наиболее полному усвоению трудов по эсте­тике, точному изложению их и характеристике разбираемых им работ подтверждается в дневником В. Ф. Лазурского. 19 апреля последний записал: "Разговорившись о своей последней работе об искусстве, Лев Ни­колаевич стал говорить, что это работа очень сложная, что у него около семидесяти выписок из разных сочинений. При этом он обратился ко мне с просьбой взять на себя труд сверить его изложение взглядов разных эс­тетиков и писателей с цитатами, на основании которых это наложение сделано. Он боится, как бы не стали говорить, что он неверно передал такое или такое место, а делать прямо выписки в тексте он не хотел бы: выйдет слишком громоздко. Я обещал зайти через неделю, когда рукопись будет переписана рукой Татьяны Львовны, а он просил при проверке "быть по­строже". И 28 апреля: "Лев Николаевич дал мне часть рукописи, в которой излагаются разные эстетические теории от Баумгартена до наших дней, и нагрузил меня книгами, которыми сам пользовался при составлении этой исторической части своей работы. Тут были: Schassler, Kritische Geschichte der Aesthetik; Knight, The Philosophy of the beautiful; Veron, L' esthetique; Taine, Philosophit de l'art; R. Kralik, Weltschonheit; Grant Allen, Physiological Aesthetics; Fierens-Gevaert, Essai sur l'art; Holmes-Forbes, The science of beauty; Sar Peladan, L'art idealistique; М. Гюйо, Искусство с социологической точки зрения (перевод под ред. А. Н. Пыпина); В. Шербюлье, Искусство и природа. Новая теория изящных искусств (перевод с французского, Спб. 1894), Лев Николаевич просил меня све­рить его изложение с изложением у этих писателей, нет ли где неточности; выставить страницы цитат, проставить даты, где их нет. Я обещал испол­нить работу к 20 мая и завезти ее в Ясную Поляну, когда буду ехать на летние каникулы в Полтавскую губернию". (2)

   "Частью рукописи", упоминаемой выше Лазурским, являлась III глава трактата в окончательной редакции, к тому времени уже в значительной степени отработанная.

   Лазурский выполнил работу с небольшим опозданием против своего обещания. Он привез ее Толстому 28 мая. В дневнике своем за это число, рассказывая о свидании с Толстым, он записал: "Лев Николаевич... стал меня расспрашивать о нашей работе. Я отвечал, что сделал что мог. Сравни­вая свою работу с тем, что делает на ученых диспутах молодой приват-до­цент, который после главной оппозиции подбирает разные мелочи, вы-

  

   (1) "А. П. Чехов о Льве Толстом" - "Литературный критик", 1935, N 11, стр. 33.

   (2) "Литературное наследство", М. 1939, 37-38, стр. 492-483.

  

  

   сказал мнение, что работу Льва Николаевича нужно было бы дать про­честь специалисту по истории философии, который не затруднялся бы, как я, терминологией, отвлеченностью и мог бы судить, насколько взято из каждого писателя или философа именно то, что характеризует сущность, а не что-нибудь случайное в его эстетических взглядах.

   Лев Николаевич отвечал, что он это имел в виду и надеется на профес­сора Грота. Когда я стал излагать в общем, что я сделал, он сказал, что видит, что я сделал это добросовестно и что это именно ему и нужно, чтобы "не было поводов к кассации"... После обеда... Лев Николаевич пригла­сил меня приняться за работу, и мы отправились в кабинет. Там всё по-старому. Только остатки сапожных инструментов валяются на подо­коннике. Против окна стоит стол, над ним полки, - всё завалено кни­гами, очевидно относящимися к новой работе. Я разложил привезенные с собой десять книг, дал рукопись Льву Николаевичу, а сам стал по бумажке, на которой сделал около двадцати заметок, касающихся раз­личных мест текста Льва Николаевича, указывать, где я нашел ошибки, неточности или странности.

   В общем, конечно, это была работа большого напряжения ума и искус­ства, но иногда были недосмотры. Слова одного мелкого итальянского эстетика приписаны другому, Дарвин-отец смешан с Дарвином-сыном; неточно или по недосмотру неверно переведено force or spirit - сила духа; очевидно прочитано forse of spirit. Лев Николаевич терпеливо выслушивал, охотно исправлял, в некоторых местах не согласился и сказал, что можно оставить и так". (1)

   Таким образом, работа Толстого над искусством велась в двух напра­влениях: писания статьи и собирания материалов к ней. Работа эта носила еще черновой характер, и об отделке статьи Толстой пока еще не думал.

  

  

   Весь июнь 1897 года шла напряженная творческая работа над статьей об искусстве.

   Проследить по рукописям подробно характер и направление ее в то время не представляется возможным, так как рукописи в большинство случаев не сохранились, а сохранившиеся рукописи почти нигде не дати­рованы. Датировать же их приблизительно, путем сопоставления их с за­писями в Дневнике или Записных книжках, также не представляется возможным ввиду перерыва в записях с 19 мая по 16 июня.

   Однако по дневнику С. А. Толстой и по некоторым письмам, в которых Толстой касается своей работы, можно составить общее представление о его работе за данный период времени.

   С. А. Толстая, начиная с 1 июня, почти ежедневно заносит в свой днев­ник, что она переписывает статью об искусстве "часа три-четыре подряд" или просто "до ночи". Есть записи и о характере работы Толстого: как он работал, в каком настроении и т. п.

  

   (1) "Литературное наследство", М, 1939, 37-38, стр. 493-494.

  

   1 июня: "Лев Николаевич пишет статью об искусстве, и я его до обеда не вижу". 7 июня: "Лев Николаевич...спокоен: он писал... Вечером он рассматривал с удовольствием рисунки в Salon, который получает Таня". 13 июня: "Пришла домой, зашла к Льву Николаевичу. Он веселый и бод­рый, отлично работалось ему сегодня". 14 июня: "С Львом Николаевичем общения мало. Он всё утро сидит и пишет до обеда, до двух часов". 15 июня: "Пошла, вставши, проведать Льва Николаевича. Он делает пасьянс и говорит, что ему отлично работается". 17 июня: "Когда мы гуляли, он успешно писал". (1)

   17 июня Толстой поставил подпись под новым окончанием статьи (см. опис. рук. N 20).

   В письме к В. Г. Черткову от 19 июня он сообщал по этому поводу: "Был я так неаккуратен, главное, потому, что, найдя опять свое спокой­ствие, я с большим усердием принялся за работу и как будто кончил 17 ию­ня. Кончая же, работал очень напряженно и дорожил каждым часом, в ко­тором был способен к умственной работе, употребляя его на это дело. Я кончил, буду еще пересматривать и теперь пересматриваю, чтобы отдать переписывать на бело, но нахожусь в большом сомнении насчет этой работы. Кажется она мне скучна. В том же, что мне не следовало тратить на нее так много сил и времени, я совершенно убежден, потому что тех людей, к которым относится эта работа: праздных людей нашего круга, я, разумеется, не убежду; люди же нашего понимания жизни и так соглас­ны с результатами этих работ. Тем более я рад, что кончил и могу взяться за более важное, что предстоит мне". (2)

   Начав пересматривать статью, Толстой перечеркал всю ее до такой сте­пени, что о переписке "на бело" не могло быть и речи. Отдельные исправлен­ные главы переписывались, но потом вновь переправлялись. И так по не­скольку раз.

   В дневнике С. А. Толстой по-прежнему отмечается о переписке статьи об искусстве и о работе Толстого над ней. 19 июня она замечает: "Лев Ни­колаевич лихорадочно пишет "Об искусстве", уже близок к концу и ничем больше не занимается". 24 июня: "Лев Николаевич страшно сосредоточен в своей работе, и весь мир для него не существует". (3)

   22 июня Толстой сообщал В. Г. Черткову: "Работаю очень радостно. Вот кончаю. Но всё сомневаюсь и хочется поскорее освободиться". (4)

   8 июля статья вновь подписывается (см. опис. рук. N 22).

   О своем настроении в связи с "окончанием" статьи и об отношении к произведенной работе Толстой также сообщал В. Г. Черткову в письме от 12 июля: "Я теперь бодр и здоров. Не знаю, что со мной сделалось, не могу ничем иным заниматься, как только моей статьей об искусстве. Так как она кончена, и я теперь только прикладываю последний coup de main, (5) то не могу ни о чем другом думать. Хочется поскорее освободиться. Иногда

  

   (1) ДСАТ, 1929, стр. 110, 115, 119, 120, 121, 122.

   (2) Т. 88.

   (3) ДСАТ, стр. 125, 129-130.

   (4) Т. 88.

   (5) [штрих,]

  

   мне кажется, что очень хорошо, но чаще кажется, что ничтожно, что я не имею права свои последние силы класть на такое неважное дело: хочется делать другое, а не могу оторваться от этого... Всё так же напряженно работал, доканчивая просмотр "Об искусстве". Отдал Тане первые главы для переписки". (1)

   Несмотря на то, что в основном статья об искусстве была закончена и часть глав отдана для переписки "на бело", напряженная работа над ней не ослабевала. Судя по рукописям, авторский "просмотр" касался двух сторон: статья правилась со стороны содержания и со стороны формы, Эта вторая сторона работы Толстого, предвещавшая обычно действи­тельное окончание статьи, была не менее напряженной, чем первая, и, нужно добавить, еще более кропотливой и требующей большого внимания. Стремясь придать статье литературный вид, удобный для чтения, Толстой производит неоднократные перемещения как отдельных фраз, частей глав, так и целых глав. Почти все главы имеют по нескольку номеров зачеркну­тых (иногда по пять, по шесть и более), помимо последнего проставлен­ного номера. Вызывались обыкновенно такие перемещения или вноси­мыми дополнениями, изменявшими содержание той части статьи, куда они вносились, или же требованием общей логической стройности статьи, ее композиционного построения. Самое количество глав значительно умень­шается и доводится до двадцати. Уменьшение их производится или за счет исключения некоторых из них, или же за счет соединения нескольких глав в одну, с сокращением текста соединяемых глав.

   В этот период работы заметной становится и стилистическая правка. С. А. Толстая в дневнике от 15 июля, касаясь работы Толстого над ис­кусством, записала: "Сейчас 2 часа ночи, я всё переписывала. Ужасно скучная и тяжелая работа, потому что наверное то, что написано мною сегодня, завтра всё перечеркнется и будет переписано Львом Николаеви­чем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие - это поразительно!" Сам автор, по-видимому, был удовлетворен своей работой. 16 июля, подводя итоги со времени последней записи в Дневнике, т. е. с 19 мая, он отметил: "Работал всё время над статьей об искусстве, и что дальше, то лучше. Кончил и поправляю сначала". И 21 июля: "Работаю довольно хорошо. Даже доволен своей работой, хотя и много изменяю. Нынче всё сосредоточилось и много выиграло. Пересматривал опять всё сначала". Всю вторую половину июля Толстой записывал, что работает "бодро" и "подвигается" в статье. В дневнике С. А. Толстой по-прежнему почти ежедневно отмечается о его работе и об ее переписке новых исправлений. Так, 1 августа она записала: "Сегодня он и писал много и вообще молод, весел ж здоров. Какая мощная натура!"

   К началу августа статья об искусстве уже приняла вид, близкий к окончательному тексту. Просматривая "сначала", Толстой подобрал всю статью целиком, расположив ее в двадцати главах. Порядок глав был в общем. за небольшими исключениями, такой же, как и в печатной ре­дакции.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   (1) Т. 88.

  

   Среди черновиков по искусству эта рукопись сохранилась полностью и описана под N 25. Условно мы принимаем ее за третью редакцию статьи.

   6 августа Толстой уже читал собравшимся у него гостям и своим до­машним начало своей статьи. С. А. Толстая в дневнике за это число от­метила:

   "Страшно устала, переписав длинную главу для Льва Николаевича "Об искусстве"... Лев Николаевич ездил верхом с Колей (1) в Ясенки. Его тоже лепили, (2) но очень непохоже. Вечером он прочел своим гостям (3) три первые главы своей статьи "Об искусстве". А Толстой 7 августа записал в Дневнике: "Продолжаю работать над своей сватьей об искусстве. И, стран­но сказать, мне нравится. Вчера и нынче читал Гинцбургу, Соболеву, Касаткину и Гольденвейзеру. Впечатление производимое то самое, ка­кое производит и на меня".

   Об этом же он сообщал В. Г. Черткову в письме от 8 августа: "Сейчас так слаб, что ничего не могу девать, кроме работы над статьей об искус­стве, которую вот, вот кончаю. Я дал ее уже переписывать Тане на реминг­тоне и последние дни читал вслух собравшимся у нас: Гиннбург (скульп­тор), Касаткин, Гольденвейзер (музыкант) и Соболев, химик, живущий у нас учитель для Миши, тут же Сережа сын и барышни Стаховичи. Я думаю дочесть нынче. И при чтении вижу, что, несмотря на все ее недо­статки, она имеет значение. Прямо сказать: мое отношение к этой статье такое: мне кажется ничтожным сравнительно ее содержание, а между тем не могу от нее оторваться, и меня сильно занимают и нравятся мне мысли, которые я в ней выражаю". (1)

   А 13 августа он написал П. И. Бирюкову: "Статью об искусстве кончил".

   Однако это не значило, что статья действительно была окончена и го­това к сдаче в печать. Толстому потребовалось еще почти полгода, чтобы довести ее до состояния, пригодного, по его мнению, для опубликования. Слова Толстого об ее окончании в данном случае лишь означали, что основная мысль, которую он хотел выразить в статье, выражена в должной полноте. Но стилистическая сторона статьи и многие частности потребо­вали еще большой доработки.

   Авторская работа теперь заключалась главным образом в отделке статьи. После неоднократных просмотров и исправлений первая поло­вина статьи (главы I-IX) по содержанию и форме уже близко подходила к окончательному тексту. Наборная рукопись почти всей этой части статьи переписывалась именно с упомянутой рукописи N 25, явившейся как бы завершающей в основной работе Толстого над статьей. Вторая же половина статьи (главы X-XX) еще имела большие расхождения с печатной ре­дакцией. И вот над ней главным образом и была сосредоточена авторская работа.

   Глава X, в том виде, в каком она зафиксирована в рукописи N 25, не удовлетворяла Толстого. 9 августа он записал в Дневнике: "Приехал

  

   (1) Н. Л. Оболенский.

   (2) И. Я. Гинцбург.

   (3) А. В. Гольденвейзер, И. Я. Гинцбург и Н. А. Касаткин.

   (4) Т. 88.

  

   Стахович, Читал статью. 10 глава нехорошо". Содержание этой главы в большей своей части касается критики декадентского искусства - вопро­са, для Толстого в то время особенно животрепещущего. Осуждая дека­дентство, Толстой старался подойти к предмету беспристрастно; и тем с большей осторожностью и требовательностью к себе он подбирал иллю­стрирующий его мысли материал, чтобы на заподозрили его в односто­ронности или непонимании. В той редакции X главы, которая включена в рукопись N 25, примеры, приводимые Толстым из декадентов, отличны от окончательных. Толстой еще не обладал всей нужной литературой по данному вопросу, и его литературные иллюстрации иногда, по-видимому, были случайны. Впоследствии Толстой часть из них исключил, заменив новыми, часть перенес в Прибавление N 1. Выписок из немецкого дека­дентского журнала "Pan" еще не было. Описание художественной выставки в Париже, посвященной новой живописи, давалось в более рас­ширенном и сыром виде, в форме дневника. Толстой использовал для описания выставки дневник своей дочери, Татьяны Львовны, которая в 1894 году ездила с братом Л. Л. Толстым за границу в была в Париже.

   В дальнейшем Толстой много работал над X главой, и до окончания ее сменилась не одна редакция этой главы.

   Большой переработке подверглась и глава XI, перенумерованная потом в XV и затем в XIV. Соответственно новому номеру этой главы по­следующие главы или также изменяют нумерацию, или же разбиваются на части, и одна из частей остается под своим старым номером, а другая переносится на место перенумерованной. В главе XII вводится содержание "Кольца Нибелунгов", которое впоследствии выделяется в Приложение N 2. Последние главы, долженствующие показать "положительные сто­роны" искусства, также во многом изменяются и местами дополняются новыми примерами.

   12 августа, по просьбе Толстого, В. В. Стасов выслал ему номера не­мецкого декадентского журнала "Pan". Толстой в письме от 19 августа, отвечая Стасову, благодарил его и к этому добавлял еще новую просьбу. "Если можно, сделайте мне вот что, - писал он, - Есть - началось это по-моему с ренессанса - искусство господское и народное. И в области искусства слова, драмы в музыки я знаю прекрасные, главное по искрен­ности, которой часто совсем нет у господ, образцы искусства; но в живо­писи не знаю, кроме миселей расписанных церковных, хорошего, наивного и потому сильного народного искусства. А должно быть такое же, соответ­ствующее поэзии и песне. Не можете ли указать?" (1)

   В. В. Стасов ответил пространным письмом от 26 августа, в котором писал, что вопрос о народной живописи еще никем не исследован и что рассматривать его нужно не с эпохи Возрождения, а с глубокой древности; что живопись народная не могла существовать свободно, как, например, музыка, а развивалась подпольно, являясь в народном творчестве элемен­том протестующим, и потому издревле была преследуема. Как на одно из главных проявлений народной живописи Стасов указывал на "народную

  

   (1) Т. 70.

  

   карикатуру"(1). Толстой благодарил Стасова в письме от 3 сентября и до­бавлял: "Больше мне ничего не нужно".

   Эти сведения были использованы Толстым и повлекли к дальнейшей переработке глав X и XVI.

   С. А. Толстая, после нескольких дней перерыва, записала 4 сентября в дневнике: "Сейчас с ужасом пересмотрела бумаги Льва Николаевича и взяла переписывать. Сколько опять работы". (2)

  

  

   Несмотря на то, что работа над статьей об искусстве еще не была окон­чена и Толстой продолжал свои "просмотры" и исправления и временами вносил довольно значительные изменения в текст ее, уже с начала августа были начаты разговоры о печатании этой статьи и стали получаться письма с предложениями или просьбами опубликовать эту статью в том или ином печатном органе.

   С просьбой о печатании статьи об искусстве в журнале "Вопросы фи­лософии и психологии" обратился к Толстому в письме от 21 августа Н. Я. Грот, бывший в то время редактором этого журнала. "Я знаю, - писал он, - что Вы пишете статью об искусстве, - Вы у меня брали книги. Дайте эту статью нам. Наш журнал погибает от безденежья... Ваша статья очень бы могла нас поддержать. Статья об искусстве не может не быть цензурной".

   Однако Толстой первоначально, судя по предисловию к английскому изданию его статьи и по его письму к Э. Ф. Мооду от 20 марта 1898 года, не думал печатать своей статьи об искусстве в России. По соглашению с В. Г. Чертковым Толстой хотел напечатать ее сначала в Англии, в переводе на английский язык. Услуги по переводу предложил Толстому его знакомый переводчик Эйльмер Моод. Толстой согласился на его предложение, очевидно не уведомив об этом Черткова, который в свою очередь, торопясь с изданием статьи об искусстве, вел переговоры с другими переводчиками. Это с первых же шагов вызвало недоразумения. Моод, узнав о наме­рении Черткова передать перевод статьи другим лицам, сообщил об этом письмом от 1(13) сентября Толстому, упомянув между прочим о том, что он предложил Черткову сделать перевод "тщательно и без­возмездно", если ему дадут "две-три недели времени".

   Толстой, который только 2 сентября отослал Мооду две первые главы для перевода, по получении его письма написал 3 сентября В. Г. Черт­кову:

   "Сейчас на почте получил письмо Моода со вложением вашего к нему о переводе. Мне кажется, что он огорчен тем, что вы отнимаете у него пе­ревод, и основательно. Он бы сделал перевод прекрасно и скоро, а о том, чтобы оригинал попал в какие-нибудь чужие руки, не может быть и речи. Я сам не выпущу его, да притом я еще над ним работаю. (Нынче очень