Главная » Книги

Толстой Лев Николаевич - Том 30, Произведения 1882-1889, Полное собрание сочинений, Страница 25

Толстой Лев Николаевич - Том 30, Произведения 1882-1889, Полное собрание сочинений



яться, что та работа, попытку которой я сделал об искусстве, будет сделана и по науке, и будет указана людям нелепость теории мнимого изучения всего и науки для науки,
  
  - Далее следует отмеченное Толстым: пропустить: и в наше время этих произведений подобных наук такое же море, как и произведений искусства. И точно так же найти в этом море лжи настоящее произведе­ние науки так же трудно, как и настоящее произведение искусства; настоящее среди ложного
  
  
   а будет ясно показана необходимость признания религиозного учения нашего времени и будет сделана, на основании этого учения, переоценка всех тех знаний, которыми мы владеем и так гордимся.
   Только тогда будут исполнять свое назначение в нашем обще­стве те два главные органа жизни и прогресса человечества, извращение которых производит самые разнообразные страда­ния всего организма нашего общества. Только тогда будет наука исполнять свое назначение, когда она перестанет быть тем, чем она есть теперь: с одной стороны, системой софизмов, нужных для поддержания отжившего существующего порядка; с другой стороны - бесформенной кучей всяких большей частью мало или вовсе ни на что не нужных знаний, а будет стройным органи­ческим целым, имеющим определенное, понятное всем людям и разумное назначение: а именно, достижение поставленного религиозным учением идеала единения и братства людей. Такая наука не будет считать своими самыми важными предметами химические, физические, зоологические знания, а будет счи­тать важнейшими и нужнейшими, а потому главными - знания религиозные, нравственные, общественные. Но знания эти не будут так, как теперь, предоставлены руководительству госу­дарства и тех классов, преимущества которых зиждятся на извра­щении этих знаний, а будут составлять главный предмет всех тех свободных и любящих истину людей, которые всегда, не в согласии с правительством и высшими классами, а в раз­рез с ними двигали истинную науку жизни. Знания же физи­ческие, астрономические, химические, естественные, историче­ские, географические будут изучаемы только в той мере, в ко­торой они будут служить опровержением религиозных, юриди­ческих и общественных обманов.
   Прикладные же практические знания, механика и всякого рода техника, медицина, будут изучаться только в той мере, в которой эти знания будут служить благу всех людей, а не одного класса.
   Только тогда наука будет иметь то значение, которое припи­сывается ей теперь, и будет тем нужным и важным органом жиз­ни человечества, каким она и должна быть.
   И только тогда и искусство, всегда зависящее от науки, будет тем, чем оно может и должно быть, столь же важным, как и наука, органом жизни и прогресса человечества.
   Наука открывает людям законы (1) жизни, знание которых нуж­но людям для их блага.
  
   (1) Зачеркнуто: движения, не того движения механического, которым некоторые извращенные умы думают объяснить все явления жизни, а за­коны движения жизни, те законы, по которым люди, прежде поедавшие друг друга, теперь стремятся ко всемирному единению и братству. Найти законы этого движения, указать на причины, препятствующие этому дви­жению
  
  
  
   В этом главная задача науки.
   Перевести эти законы из сознания в чувство, в этом задача искусства.
   Искусство не есть проявление идеи Бога, воли, красоты, как определяли это эстетики, не есть возвышающая как-то душу деятельность, не есть наслаждение, утешение или забава; искус­ство есть очень определенный и необходимый в каждое данное историческое время орган жизни человечества, переводящий разумное сознание людей в чувство (и потом в дело и жизнь).
   В наше время общее религиозное сознание людей есть созна­ние братства людей и блага их во взаимном единении. И потому истинная наука разрабатывает различные образы приложения этого сознания к жизни. Искусство же должно переводить это сознание в чувство. Искусство должно (1) сделать то, чтобы чув­ства братства и любви к ближним, доступные теперь только лучшим, редким людям, стало не только достоянием, по привычкой, инстинктом всех. В этом назначение искусства. И назначение это огромное! Назначение это в том, чтобы всё то мирное обеспечение сожительства людей, которое соблюдается теперь посредством всех тех внешних учреждений: судов, полиции, податей и всякого рода насилий, употребляемых властью, заменилось бы свободной и радостной деятельностью свободного взаимного служения.
   И всё это искусство может и должно сделать, если только наука не будет, как теперь, препятствовать, а будет содейство­вать осуществлению религиозного идеала человечества.
   Ведь всё, что сейчас делается людьми для общения между собою, произвольно и охотно делается только потому, что к этому привело их искусство. Могущество искусства огромно.
   Если искусством мог быть передан обычай, от которого не отступают миллионы: тогда-то, всем вместе и так-то праздновать такие-то дни и то-то есть, и то не есть, и того не говорить, а то говорить, (приветствия). Так-то, (прощаясь,) в такие дни го­веть и просить прощения, так-то подавать нищим, - и это соблюдается поколениями миллионов людей, то тем же искус­ством могут быть вызваны и дальнейшие, ведущие к еще боль­шему единению - обычаи.
   Если искусством могло быть передано чувство благоговения к иконе, к причастию, к лицу короля и стыд перед изменой това­риществу, знамени, перед неотмщенным оскорблением и тому подобное, то то же искусство может вызвать и благоговение к достоинству каждого человека, к жизни каждого животного, может вызвать стыд перед роскошью, перед пользованием для
  
  - Зачеркнуто: проявить сознание братства людей во всех разнообраз­ных, вытекающих из сознания, чувствах людей.
  
  
   своего удовольствия предметами, которые составляют необходи­мость для других людей, перед убийством животных для потехи или для лакомства. Если чувства, переданные искусством, заставляли и заставляют людей строить огромные здания для храмов, крепостей, подвергаться опасностям на войне и жертво­вать своими жизнями, то то же искусство может заставить людей переносить такие же жертвы для проявления любви к людям. И потому назначение искусства огромное. (1)
  
   3 окт[ября] 1897.
  
   (1) Далее следует отмеченное Толстым: пропустить: Назначение его в наше время в том, чтобы сделать излишним и потому устранить между людьми всё то насилие, от которого страдают люди, и установить между ними то единение и любовь, которые представляются всем нам высшей целью жизни человечества. Но это его назначение в наше время. В буду­щем же наука откроет ему еще новые дальнейшие идеалы, и искусство будет осуществлять их.
  

[ПИСЬМО К Н. А. АЛЕКСАНДРОВУ]

  
   ** N 1 (рук. N 2).
  
   (Я занимался всю мою жизнь, более 30 лет, тем (туманным) делом, которое у нас принято называть самым неясным, неопре­деленным словом - искусство.
   Искусство понимается у нас (во всем европейском образо­ванном мире) как какое-то очень важное дело; но в чем оно состоит - никто не понимает. Говорится, что это есть высшее проявление человеческого духа, что предмет его есть красота (а красота есть одно из лиц троицы - добро, истина и красо­та), что оно есть творчество и всякий туманный вздор, который и я говорил когда-то (и даже речь произнес лет 20 тому назад в О[бществе] Л[юбителей] Р[оссийской] С[ловесности] в этом духе), но который я теперь не могу даже повторить - так мне всё это кажется смешно.
   Дело в том, что искусство как-то обоготворяется, считается чем-то независимым, удовлетворяющим своим целям и ничем не судимым и потому ужасно важным. Под искусством же разу­меется почти всё, что удовлетворяет людской похоти; и парик­махеры и повара совершенно законно называют себя художни­ками, потому что все немецкие умершие и живые естетики не имеют никакого основания отделить повара и парикмахера от Бетховена и Пушкина. Во всем этом тумане я жил и работал, и туман мне очень хорошо знаком; теперь же я вижу, что это - обоготворение искусства, а все теории искусства суть ничто иное, как подделанные теории для оправдания людской похот­ливости, точно так же, как юриспруденция есть ничто иное, как оправдание людской злости.)
   По моему теперешнему понятию, никакого особенного прояв­ления духа человеческого в искусстве нет и никогда не было. А есть то простое явление, что люди живут не одной плотью, но и чем-то не плотским, - это не плотское есть начало разума.
   Из этого явления вытекает то, что люди не удовлетворяются одним удовлетворением своих матерьяльных потребностей, а всегда имели разумные потребности, ведшие к исканию блага разумного, и потому не личного, а общего.
   Из этого стремления разума вытекала всегда людская дея­тельность, имеющая целью общее благо. Такая деятельность, очевидно, не удовлетворяла матерьяльным личным требованиям, была матерьяльно бесполезна. Но эта бесполезная матерьяльно деятельность имеет право быть только тогда, когда духовно полезна, т. е. стремится и влечет людей к благу. И эту только деятельность я называю изящным искусством.
   Вести же людей к благу можно только одним путем - любить благо, и потому деятельность эта состоит в том, чтобы показать пример любви к тому, что добро, и отвращения к тому, что зло.
   Чтобы сделать это, нужно, 1) знать, что хорошо, что дурно; 2) любить то, что хорошо, и ненавидеть то, что дурно, и 3) уметь выразить эту любовь хорошо.
   А странно комическое дело - этот отрицательный признак, отсутствие матерьяльной пользы, принят по теории искусства почти определением искусства. Бесполезно - то искусство. Пляшут с голыми ногами девки, это - искусство. Гримасничают актеры и несут околесную, это -искусство; слова подбирают в рифму, это -искусство; описывают, как блудят господа, это -искусство. Пишут во весь рост толстых голых баб, это - искусство. Розан, закат солнца, рощу пишут, всё это - искус­ство. Правда, что это бесполезно и потому подходит к опреде­лению искусства, но с этим-то определением я и не согласен.
   Если есть достойная уважения деятельность людская не матерьяльная, то только та, которая не только матерьяльно беспо­лезна, но которая матеръяльно бесполезна и имеет целью общее благо, вот эту деятельность я называю деятельностью хорошей. И хотя объем ее, по моему определению, и больше прежнего искусства, по зато ясно всё то, что входит и что не входит в нее. Исследование допотопных животных и млечного пути и т. п. не входит, балеты, оперы, сонаты, розаны, голые женщины не вхо­дят, но всё то, что учит людей быть лучшими, всё то входит. И в числе этого огромного количества предметов истории, фило­софии, религии имеет место и пословица, и повесть, и былина, и картина, имеющая целью сделать людей лучше. И это-то отде­ление, т. е. повести, картины, музыка, если такая есть, имеющие целью сделать людей лучше, это - то, что я называю искусство.
  
   ** N 2 (рук. N 3).
  
   Пришло дело к тому, что всё, что ни на что не нужно, а только забава, всё это искусство, а искусство что-то очень важное. И распознать в этом море праздных вещей, окружающих нас, что хорошо, что дурно, никак нельзя. Это положение сквер­ное. Майской парад -искусство; парики -искусство; афин­ское вечерье - искусство. Надо как нибудь разобраться. Отде­лываться фразами: то, что возвышает душу, что не имеет в себе ничего дурного, безнравственного--то искусство -нельзя. Дело-то очень важно. Ошибка-то ведет за собой страшные послед­ствия. Мы так легко говорим об этом только по близорукости или по нравственной тупости, т. е. потому что: Himmlisch ist's wenn... и т.д., т. е. что мы любим пакость. Посмотрите, идет барыня покупать голландского полотна на 100 рублей. Она не отнесется легко к тому, как выбрать полотно, как сделать, чтоб ей не подсунули коленкору, или гнилого, такого, которое не выдержит одной стирки. Барыня не скажет - надо поку­пать такое, чтобы блестело, или такое, в котором бы не было бумаги и гнили. Она дознается, какие верные при­знаки добротного полотна, и тогда пойдет. Барыня не пойдет на 100 рублей покупать полотна, не зная того, в чем его доброта. Хозяин не пойдет купить муки, не зная, как узнать муку от отрубей; а в искусстве, которое окружает нас со всех сторон и которое мы покупаем и даром берем и сами делаем, мы не знаем, какое хорошее, какое гнусное. Надо разобраться. -
   По существующим теориям мы не найдем признаков годности и негодности искусства. Существующая эстетика подведена под то, чтобы всё бесполезное считать искусством и предаваться вся­кой пакости, считая, что делаешь очень важное дело. Надо найти признак, по которому бы можно было знать, что хороню, что дурно в искусстве, а если нельзя, то лучше уже бросить его, потому что лучше совсем не есть хлеба, чем есть хлеб с спорынь­ей, от которой наверное умрешь. Надо попытаться отобрать спорынью, а не молоть ее вместе с рожью, как это делали до сих пор эстетики. А то муку уже всю придется бросить. Дело это запутано давным давно; давным давно уже эстетика мелет в одну ядовитую муку рожь с спорыньей, и потому, чтобы разо­браться в этом деле, надо забыть или хоть оставить на время приемы эстетики и начать рассуждать с самого начала. Забыть и оставить слова бесконечного в конечном, воплощение идеалов, изящные искусства и т. п. и начать рассуждать прямо о том, что есть, и поверяя то, что есть, тем, что было. Есть теперь то, что люди в числе своих дел, очевидно нужных для их жизни, как-то постройки жилищ, одежд, приобретения питания, занимаются еще тем, что кажется совершенно не нужным для их жизни. К таким делам принадлежат постройки храмов, украшения их, ваяние и живопись, драматические представления и музыкаль­ное исполнение в них. Этакого рода бесполезные дела занимают у нас несомненно главное место в ряду бесполезных вещей; в других, в большей части, государствах то же (Китай, Индия).
   Вслед за этим разрядом бесполезных дел идет разряд дел драматических и музыкальных представлений в театрах, цир­ках. Вслед за этим выставки - картины, потом ваяние - ста­туи; потом одежды, утварь, украшения волос, потом всякого рода игрушки для взрослых и детей.
   По обычному определению эстетики - всё это дело искусств, и черты между тем, что в этих искусствах важно и не важно, по определению эстетиков нет. По общественному же мнению есть черта, отделяющая важное от неважного. (1) Деление это очень определенно. (2) По этому делению всё, что служит к богослу­жению, т. е. к выражению высшего смысла жизни, всё то важно из бесполезных дел. (3)
   Таково деление, существующее теперь в большинстве людей (Китай, Индия) и существовавшее всегда (Египет, греки, Китай, Индия, вся Европа до конца прошлого столетия, по стремлениям и теперь de facto). По этому делению всё из бесполезных дел, что относится к богослужению, всё важно, все остальные беспо­лезные дела - пустяки.
   Такой взгляд на искусство у нас имеет огромное большинство народа. Правда, что большинство это необразованное, но оно имеет преимущество большинства и еще то, что деление его между важным и неважным искусством очень ясно и определен­но. По этому делению: писание священное, жития святых, леген­ды, пословицы, былины - важное искусство; поэзия - рома­ны, сказки, повести, стишки, песни -пустое; храмы, часовни - важные дела искусства; архитектура -дома, беседки -пустое. Изваяния, иконы, картины божественные- важное, остальное - пустяки. Напевы и декламация духовных писаний -важное; песни, хороводы, игры светские на балалайках, фортепьяно, скрипках - пустяки. Служение церковное, ходы торжествен­ные - важное; театральные представления -пустяки. - Так смотрит необразованное большинство людей на искусство.
   С образованным же меньшинством случилось совершенно обратное. Мы видим искусство во всем, только не в богослуже­нии. У нас богослужение как бы отделено совершенно от искус­ства. Из образованных людей никому в голову не приходит, что в церквах проявляются все стороны искусства и что только все эти стороны необходимы. Признается, что это хотя и искус­ство, но что-то низшее. Только еще ученые архитекторы серь­езно занимаются постройкой храмов, да и то весьма неохотно и не искренно. Новая поэзия не имеет никакого приложения к богослужению. Ваяние так же, как архитектура, против воли, из-за корыстных целей служит богослужению; живопись - так­же; музыка -также. Драматическое искусство и вовсе не имеет приложения к богослужению. Образованные люди, боль­шинство из образованных, смотрят на искусство так, что оно не только не имеет ничего общего с богослужением, но даже
  
   (1) Зачеркнуто: но делений этих - два. Одно старое, другое новое. Деле­ния эти не совпадают и отличаются одно от другого тем, что старое
   (2) Зач.: а новое деление очень шатко и совершенно произвольно.
   (3) Зач.: По новому же делению важно всё то, что служит к раз­витию. Новое деление неопределенно и собственно не есть деление и по­тому подлежало и подлежит бесчисленным спорам.
  
  
   враждебно ему (картины Ге и Христос Антокольского). Искус­ство образованных людей представляется деятельностью такою, которая была когда-то заключена в эти рамки богослужения и вырвалась из них, как бутылка кислых щей, которая вся ушла, и находится везде, только не в богослужении. Ни один художник, уважающий себя, не станет писать в наше время икон, кондаков и напевов на стихи церковные. Искусство образо­ванных людей вне богослужения. Хорошо ли это, дурно, пусть решает каждый по своему взгляду на жизнь, но это так. Не хо­рошо тут только то, что эти кислые щи, вырвавшись из бутылки, разлились повсюду, смешались с пылью и всякими остатками обеда, и нельзя уж найти кислых щей, не знаешь, что кислые щи, что вонючая бурда.
   Деление этого вырвавшегося из рамок искусства со всякою похотью дошло до того, что читаемый всею образованной Евро­пой, член академии французский учитель всего образованного мира Ренан в своей последней книге М[арк] А[врелий] почти что без всякого повода, только чтобы показать свое высокое понимание искусства, высказывает самым серьезным образом следующие мысли ....... Р. М. А. 554,5 ..... Чего же еще. Легкомысленные люди считают занятие тряпками пустяками. Укра­шать женщину есть дело искусства, и еще высшего искусства.
   Ведь если так, то мы не лучше дикарей. Навесить на себя перья, скальпы и щеголять. Всё, чему мы учились, хоть 1800 лет от Христа, всё надо бросить, потому что это не сходится с теорией grand art. - Ведь это ужасное положение. По теории Ренана и не Ренана - он только как enfant terrible во всей безобразной наготе сказал то, во что верят все - по этой теории, что весело, приятно, то и хорошо. И служить тому, что весело и приятно, т.е. похоти, есть важнейшее дело человечества.
   Ведь это ужасное учение. Надо решить, верно ли оно?
   Я хочу писать просто, понятно для всех и потому, что[бы] решить, верно ли это учение, не буду вдаваться ни в метафизи­ческие рассуждения, хотя, чтобы показать, что тут софизм самый простой, подменивающий под понятие хорошего понятия прекрасного и обратно, не буду вдаваться в исторические рассу­ждения, чтобы показать, как вследствие того, что форма богослу­жения обветшала и не развивалась соответственно развитию понятии, искусство, служившее настоящему делу, освободилось от всякого определения и стало блуждать, отыскивая себе содер­жание вне богослужения. Я, чтобы решить вопрос, обращусь к тому положению, какое есть, и прямо к совести каждого чело­века, устранив при этом его личные похоти.
   Для того, чтобы узнать, что человек, не как известный харак­тер, воспитанный в известных условиях, считает дурным и хоро­шим вообще, надо спросить человека не то, что он считает для себя хорошим, а что он считает хорошим для человека, которого он истинно любит. И вот этот-то вопрос относительно искусства я обращаю ко всем тем, которые любят кого нибудь молодого. Я говорю: есть вот искусство grand art, умеющее делать женщинам волосы очень хорошо, так, что женщины ста­новятся соблазнительны, умеющее представлять балеты, живые картины, писать Нана, купальщиц, оперетки и т. п. Желаете вы, чтобы ваш сын воспитывался под влиянием этого искусства? И я знаю, что всякий, у кого есть любимое молодое существо, и кто искренно представляет себе влияния эти на сына, всякий скажет - нет, нет и нет. Хорошо. Но если это искусство так строщено со всем остальным искусством, то не устранить ли вашего сына совсем от всякого искусства? - И опять всякий, у кого есть люб[имый] с[ын], вообразит себе отсутствие искусства и скажет решительно нет. Как же быть? Надо взять хорошее и оставить дурное. Что хорошее? Хорошее то, что учит, помо­гая жить хорошо. А что учит, помогая жить хорошо? А что помогает жить хорошо? Знать, что хорошо, что дурно, чтобы выбирать хорошее и избегать дурного. Знать, что огонь зжет, (1) что сверху падать...(2) и т. п. Этим простым вещес[твом]...(2) огонь всегда зжет, падение всегда...(2) ми в жизни явления усложн...(2) указать, что...(2) о.
   Для взрослого человека нити хорошего так переплетены с дурным, что нет возможности разобрать их, и человек совершен­но не мог бы разобрать их, если б было забыто всё, что испытало до него человечество. Но вопрос о том, как лучше прожить - единственный, присущий всему человечеству, и всякий человек только этому и учился, учился узнавать, что хорошо, что дурно, учился и передавал примером, словами, образами людям. И вот эту-то трудную науку и передают друг другу люди. И это-то одно важно в бесполезных матерьяльно вещах.
   * N 3 (рук. N 4).
  
   Для того, чтобы высказать свой особенный взгляд на то, что называется искусством, необходимо бы было формулировать существующие все или признаваемый взгляд на искусство. Но это-то и очень трудно сделать.
   Теоретически существует один сознательно и бессознательно tacitu consensu, (3) признаваемый всеми взгляд на искусство. Он состоит в следующем: искусство есть проявление одной из сторон сущности человеческого духа -красоты.
   Троица состоит из истины, добра и красоты. Искусство есть выражение бесконечного в конечном, есть воплощение идеа­лов в образы и т. д. и т. д.
  
   (1) Так в подлиннике.
   (2) Низ листа (в середине) оторван. Повреждены 4 строки текста.
   3 [молчаливое соглашение,]
  
  
   Всё это очень прекрасно и возвышенно, но, к сожалению, очень широко и неопределенно, и потому под сенью этого опре­деления развились и развивались и развиваются взгляды на искусство, исключающие друг друга. К сожалению, определе­ние это так широко захватывает в свою область всё, что делают люди, для того чтобы доставлять себе удовольствие, и что эстетик, который утверждает, что Рафаэль есть верх искусства, а Месонье - извращение его, утверждает это но на основании определения искусства, а только на основании своего вкуса и чувства; и точно так же, тот эстетик, который отрицает Рафаеля, а признает Месонье, делает это тоже не на основании опре­деления. Определение включает и то, и другое - всё то, что кому нибудь правится. Красота есть то, что нравится. То, что нравится, есть красота.
   Одними Явление Христа народу считается верхом искусства, другими голые купальщицы считаются верхом искусства, треть­ими- изображение лунной ночи, четвертыми - изображение пьяных попов. Купидоны, амуры, Венеры на потолках и на блюдах, красивые подсвечники, шкапы, кресла - всё будет искусство. И поварское мастерство признается искусством; и волосы завивать и платья шить - всё будет искусство. И будет совершенно прав цирюльник, называя себя художником. И пи один эстетик по своему определению не покажет черту разде­ления между искусством н украшением жизни, удовлетворением похоти внешних чувств - зрения, осязания, вкуса, обоняния, слуха.
  
   * N 4 (рук. N 4).
  
   Если допустить всех знатоков искусства уничтожать все те произведения искусства, которые они считают ложными, то я убежден, что не останется ни одного произведения искусства. Если же признать искусством всё то, что признают искусством знатоки искусства, то в область искусства войдет всё то, что только нравится людям.
  
  

ОБ ИСКУССТВЕ

  
   N 1 (рук. N 1).
  
   Для (1) каждого художественного произведения нужны 3 свой­ства. Совершенное произведение искусства это то, в котором все 3 свойства доведены до высшей степени совершенства. Из беско­нечно разнообразных степеней совершенства этих различных свойств в произведении искусства происходят и бесконечные степени достоинства искусства.
   Свойства эти: 1) Содержание. Высшая ступень содержании есть изображение художником того, [что] касается всего чело­вечества, еще не известно и не вполне понятно ему, и есть то, во что, не видя еще, оно всматривается. Низшая ступень этого та, при которой произведение перестает быть произведением искусства, есть содержание или всем понятное и знакомое или случайное и частное, (2) но не имеющее отношения ко всему человечеству.
   2) Мастерство (техника, форма) по каждому роду искусства. Высшая степень мастерства есть та, при которой не видно уси­лия, позабывается о художнике. Низшая ступень, при которой произведение перестает быть произведением искусства, есть техника, при которой непрестанно видно усилие и нельзя забыть про художника и 3) любовь к тому, что хочет передать худож­ник. Высшая ступень есть любовь к своему предмету такая, что она неудержимо захватывает и увлекает воспринимающего. Низшая ступень, на которой произведение перестает [быть] произведением искусства, есть та, при которой3 художник вовсе не любит своего предмета, а избрал его рассудочно. И вот явля­ются три главные типа.Значительное и ничтожное, произведение прекрасное и безобразное, и настоящее и фальшивое, то, что называется тенденциозное, и различные сочетания из них.
  
   (1) Зачеркнуто: (Были) В прошлом (88) 87-м году
   (2) Зач.: но занимательное только для малой части
   (3) Зач.: воспринимающий не верит художнику и подозревает его в лице­мерии
  
   Коротко сказать, произведение искусства хорошо или дурно от того, что говорит, как говорит и взаправду ли от души гово­рит художник.
   Первое достигается жизнью, хорошей жизнью (дурной чело­век не может быть (хорошим), высоким художником). 2-ое дости­гается упорным, непрестанным, терпеливым трудом. С третьим родятся и в третьем всё дело. Пусть будет самый великий сюжет исторический, религиозный, самые последние важнейшие во­просы жизни пусть передаются в произведении искусства, пусть в мастерстве будет соединено наивысшее искусство всех мастеров, но не будь искренности, не будь сердечной связи между художником и его предметом, и произведение не есть произве­дение искусства (такие-то произведения и путают чаще всего толпу). Но пусть будет 1-ое ничтожно, как это бывает у молодых: и необразованных художников. 2-ое тоже может быть слабо и плохо, пока техника не выработана, только бы было 3-е: (сериозность, искренность, правдивость, истинная) любовь художника к тому, что он производит, и хоть не для всех, но произведение будет произведением искусства. И потому оди­наково возможны произведения искусства ничтожные по содер­жанию и слабые по форме (и действительно бывают таковые). Такие произведения случайно могут быть, как исключения, а именно потому, что истинный художник не может страстно любить то, что ничтожно, любя же страстно свой предмет, не может скучать выработкой для него настоящей формы. - А между тем, странное дело, в нашем обществе особенно це­нится один из этих двух родов случайно слабых, неполных, но все-таки художественных произведений, а именно, род совер­шенных по форме, но слабых по содержанию художественных произведений. Мало того, существует целая теория, которая доказывает, что таковы и должны быть художественные произ­ведения, то есть, частные, случайные, ничтожные, но только бы они были хороши по форме. И это понятно. Толпе хочется художественных наслаждений. Художественное произведение с высоким содержанием недоступно ей, но степень совершенства формы понятна всякому, и вот они отбирают все отбросы насто­ящего художника и из этого составляют свою художественную галлер[ею].
  
   * N 2 (рук. N 2).
  
   Произведение искусства хорошо или дурно от того, что гово­рит, как говорит и насколько от души говорит художник. 1) Для того, чтобы художник знал, о чем ему должно говорить, нужно, чтобы он знал то, что свойственно всему человечеству и, вместе с тем, еще неизвестно ему, т. е. человечеству. Чтобы знать это, художнику нужно быть на уровне высшего образования своего века, а главное жить не эгоистичною жизнью, а быть участником в общей жизни человечества. И поэтому ни невежественный, ни себялюбивый человек не может быть значи­тельным художником. 2) Для того чтобы говорить хорошо то, что он хочет говорить (под словом "говорить" я разумею всякое художественное выражение мысли), художник должен овла­деть мастерством. А чтобы овладеть мастерством, художник должен много и долго работать, подвергая свою работу только своему внутреннему суду. 3) Для того, чтобы от всей души гово­рить то, что он говорит, художник должен любить свой пред­мет. А для этого нужно не начинать говорить о том, к чему равно­душен и о чем можешь молчать, а говорить только о том, о чем не можешь не говорить, о том, что страстно любишь. Из этих трех основных условий всякого произведения искусства главное последнее: без него, без любви к предмету, по крайней мере, без искреннего, правдивого отношения к нему, нет произве­дения искусства.
   Нерв искусства есть страстная любовь художника к своему предмету, а если это есть, то произведение всегда будет удо­влетворять и другим требованиям - содержательности и кра­соте: содержательности будет удовлетворять потому, что невоз­можно страстно любить ничтожный предмет, а красоте потому, что, любя предмет, художник не пожалеет никаких трудов для того, чтобы облечь любимое содержание в наилучшие формы.
  
   * N 3 (рук. N 6).
  
   В. А. Гольцев, составляя свою лекцию "о прекрасном в искус­стве", обратился ко мне с просьбой высказать свой взгляд на тот вопрос относительно искусства, который занимал его. Я на словах высказал ему то, каким образом я для себя разрешал вопрос о том, что называется тенденциозностью и теорией искус­ства для искусства. Желая точнее выразиться, я таким образом записал это.
   Произведение искусства хорошо или дурно от того, что гово­рит, как говорит и насколько от души говорит художник.
   1) Для того, чтобы то, что говорит художник, было достойным предметом искусства, нужно, чтобы художник видел, понимал, чувствовал нечто такое, что свойственно было и будет всегда, всему человечеству, но чего вместе с тем еще ни один человек не видел, не понимал и не чувствовал. Для того же, чтобы художник мог видеть, понимать и чувствовать нечто такое, нужно, чтобы он, во-первых, был бы нравственно просвещен­ный человек, а во-вторых, чтобы он жил не эгоистичной жизнью, а был участником общей жизни человечества. И по­тому ни непросвещенный, ни себялюбивый человек не могут быть значительными художниками.
   2) Для того, чтобы говорить так, как должен говорить ху­дожник, т. е. хорошо (под словом "говорить" я разумею всякое художественное выражение мысли), художник должен до такой степени овладеть своим мастерством, чтобы, работая, так же мало думать о правилах этого мастерства, как мало думает человек о правилах механики, когда ходит. А чтобы достигнуть этого, художник никогда не должен оглядываться на свою работу и любоваться ею, не должен ставить мастерство своею целью, как не должен человек идущий думать о своей походке и любо­ваться ею, а только думать о том, чего он хочет достигнуть через свое искусство, точно так же как путешественник о том, куда он идет.
   3) Для того, чтобы от всей души говорить то, что он говорит, художник должен любить свой предмет. Для того же, чтобы любить свой предмет, надо, во 1-х, не заниматься многими пустяками, мешающими любить по-настоящему то, что свой­ственно любить, а во 2-х, любить свой предмет, а не притво­ряться, что любишь то, что другие признают или считают достой­ным любви. И для того, чтобы достигнуть этого, художнику главное не надо производить лишнего, говорить, когда не хочет­ся, а уметь молчать и говорить только о том, что не дает ему покоя, о чем он не может не говорить.
   Из этих трех основных условий всякого произведения искус­ства главное -последнее: без него, без любви к предмету, нет произведения искусства.
   Пусть предмет произведения будет самый значительный и новый, пусть мастерство будет самое высшее, но не будет истин­ной любви художника к своему предмету, а будет эта любовь притворная, и произведение не будет произведением искусства. Это будет то, что называют тенденциозным искусством. (Тен­денциозность такая может быть не только в нравоучительных, но в лирических, в эпических, в жанровых, в исторических про­изведениях, во всех произведениях, предмет которых избран художником не по любви к нему, а по рассуждению.)
   Но пусть будет, как оно бывает у молодых и непросвещенных художников, ничтожно содержание и плохо мастерство, только бы была искренняя любовь художника к своему предмету, и произведение будет, хотя и не высшего разбора, но будет все-таки произведением искусства.
   И потому есть три главные рода художественных произве­дений: 1) Произведения, выдающиеся по значительности своего содержания, 2) и произведения, выдающиеся по красоте формы, и 3) произведения, выдающиеся по своей задушевности. Из того, до какой степени достигает произведение искусства совершен­ства в каждом из этих трех родов, вытекает различие достоинств одних произведении от других. Могут быть произведения 1) в выс­шей степени значительные, прекрасные и задушевные (это выс­ший род художественных произведений), но могут быть и 2) значительные, прекрасные и не задушевные, могут быть 3) зна­чительные, но не красивые и не задушевные, могут быть 4) незна­чительные, прекрасные и задушевные и т. д. во всех возмож­ных сочетаниях. Из всех этих родов - два рода особенно распространены и всегда занимают собою общество и поддержи­ваются двумя противуположными и всегда спорящими друг с другом теориями искусства. Первый - это род значительных по содержанию, более или менее красивых по форме, но не искренних произведений. Это тот род, который содержанием своим имеет большею частью те интересы, которые в данное время занимают общество, и который потому всегда высоко ценится критиками, лишенными чуткости к главному нерву худо­жественного произведения, к задушевности. Это тот род, кото­рый называется тенденциозным.
   Второй род, это род ничтожных по содержанию, но красивых по форме и искренних произведений. Это тот род произведений, в котором действуют художники искренние, но не просвещен­ные и эгоистичные, и который поэтому всегда высоко ценится критиками, имеющими чутье искренности в искусстве, но по непросвещению своему и своей эгоистичности стоящие ниже уровня истинного искусства. Это тот род искусства для искусства, который исповедует то, что, какой бы предмет ни был избран художником, лишь бы были красота формы и искренность, произведение будет совершенно.
   И тот и другой род стоят на пределах искусства и составляют не полное проявление его и сами по себе представляют только зародыш искусства. Там, где есть искусство, должны быть и зародыши его, и эти зародыши сами по себе, несмотря на все взаимные осуждения этих двух противуположных теорий: тен­денциозной и искусства для искусства, зародыши эти сами по себе не представляют ничего вредного. Вредны не эти зароды­шевые произведения, а вредны теории, утверждающие, что эти-то произведения, стоящие на пределе искусства, и суть образцы искусства. Теории эти вредны тем, что, восхваляя ложные фор­мы искусства, порождают этим восхвалением бесконечное коли­чество этих ублюдочных произведений искусства, в море кото­рого тонет всё настоящее. Не будь этих ложных теорий, произ­ведения искусства были бы, как они всегда были и есть, редкие, ненастоящие, те, в которых соединилась значительность содержания и любовь к предмету художника, те произведения искусства, о которых нет спора, которые все понимают и кото­рые всегда освещают людям тот путь, по которому движется человечество. Не будь ложных теорий, были бы одни такие настоящие произведения.
   При этих же ложных теориях всякий человек, усвоивший себе терпением и прохождением курса в специальном заведении известную технику, не ждет того, чтобы в нем выросла потреб­ность художественного произведения, а, как сапожник делает сапоги, всю свою жизнь делает художественные произведения, или, не дожидаясь того, чтобы в душе его возникло важное и но­вое содержание, которое бы он истинно полюбил, он прочтет журнал, газету, услышит разговор умных людей и берет ходячее в последних книжках содержание, облекает его в художе­ственные формы и старается уверить себя и других, что он очень интересуется тем, что изображает. Это один род фабрикации художественных произведений. Другой род в том, что точно так же, не дожидаясь того, чтобы в нем созрело содержание художественного произведения, научившись технике, человек берет предметом произведения всё то, что ему, известному Ивану Ивановичу, нравится в известное время -лошадка, лесок, гостиная, девушка, игра какая нибудь, и изображает это, во­ображая, что это будет художественное произведение, потому что он любит это.
   Такие произведения могут быть печены как блины и так и пекутся теперешними художниками и, набираясь в огромном количестве, развращают вкус и художников и публики до такой степени, что трудно уже объяснить, что в публике разумеется под словом: произведение искусства.
   Но очевидно, что ни то, ни другое не суть произведения искус­ства, а занятия праздных людей для увеселения еще более празд­ных, чем они.
   Произведением искусства, достойным того уважения, которое приписывается деятельности искусства, всегда останутся только те произведения, значительные по содержанию к задушевные по отношению к ним художника, и такими произведения будут только тогда, когда художник истинно любит значительность в жизни. Холодное отношение к предмету так же, как и ничтож­ность содержания, одинаково исключают произведения из области истинного искусства.
  
   * N 4 (рук. N 9).
  
   <Зло в том, что это громадное количество книг, стихов, драм, опер, комедий (отчего же и не балетов), повестей, романов, кар­тин и всяких музыкальных произведений, появляющихся в наше время, развратило вкус и художников и публики до такой сте­пени, что относительно каждого художественного произведе­ния можно найти в публике и критике прямо противуположные мнения, исходящие от одинаково образованных и воспитанных людей - величайшее восхваление и величайшее осуждение одного и того же произведения: редкий человек уже теперь пони­мает значение истинного произведения искусства и умеет отли­чить его от ложного, и редкий человек и даже художник может определить границу между так называемым изящным искус­ством и ремеслом, забавами и даже развратом. Главное зло в том, что, приписывая значение искусства произведениям, часто ничего не имеющим общего с ним, люди, предаваясь са­мым праздным и часто безнравственным занятиям, производя и читая книги, глядя картины и производя, слушая пьесы и кон­церты, воображают, что они делают нечто очень возвышен­ное.>
  
   * N 5 (рук. N 9).
  
   Но что бы ни делали люди, а произведениями искусства, заслуживающими того уважения, которым их всегда окружают, останутся только редкие, но настоящие произведения искус­ства,- те, которые для художника были откровением новых и значительных тайн жизни, на выражение которых он положил все силы своей души и которые поэтому все люди понимают одинаково, потому что произведения эти одинаково нужны всем людям, освещая им всем тот путь, по которому движется всё человечество.>
  
   * N 6 (рук. N 9).
   Такие не вполне совершенные художественные произведения всегда сопутствуют, окружают как бы совершенные художест­венные произведения всех веков. И такие произведения, несмотря на свою неполноту, имеют свое достоинство и значение для людей.
   Но рядом с этим происходит в наше время еще следующее: при том выгодном положении и по вознаграждению и по общему уважению, которое в сравнении с физическим трудом установи­лось для людей, производящих всякие предметы так называе­мого изящного искусства, огромное количество людей набрасывается на занятия этого рода. Среди этих людей бывают истин­ные художники, встречаются неполные художники, в слабой сте­пени соединяющие все три необходимые условия искусства, и всегда большое количество людей, понимающих только какое нибудь одно из 3-х условий искусства и совершенно лишенные понимания других двух и потому не понимающих совершенно того, что есть искусство. Эти люди обыкновенно берутся за произведения искусства и или производят огромное количе­ство предметов, имеющих только подобие произведений искус­ства, или же берутся за очень распространенную в нашем обществе деятельность так называемой художественной кри­тики.
   Это те самые люди, стоящие между мудрыми, не решающимися говорить, и глупыми и невежественными, не умеющими говорить, которые, как говорит Паскаль, и мутят мир. Эти-то большей частью неудавшиеся художники, неудавшиеся именно потому, что они лишены понимания того, что требуется от искусства, они-то и начинают оценивать искусство и устанавливать пра­вила для него.-
   Искусство только потому важно, только потому и занима­ются им художественные критики и сами от него получают зна­чение, что искусство открывает людям нечто новое, что искус­ство учит людей видеть, понимать, чувствовать. И вот оказы­вается, что те самые люди, которые учатся у художников, могут учить своих учителей о том, как лучше учить их. В сущности же, путаница понятий эта происходит оттого, что люди, не ли­шенные способности понимать истинное искусство, на основании какого нибудь одного из трех доступного им условии искус­ства, составляют свои теории искусства, подводят под них тех полу- и третье-художников, которые наполняют мир своими произведениями и постоянно спорят друг с другом о настоящих художественных произведениях, к которым ни одна из мерок их не может быть приложена. Теория эта такая (1)

Другие авторы
  • Новорусский Михаил Васильевич
  • Виноградов Анатолий Корнелиевич
  • Юшкевич Семен Соломонович
  • Потанин Григорий Николаевич
  • Соловьева Поликсена Сергеевна
  • Минаков Егор Иванович
  • Чарская Лидия Алексеевна
  • Гуревич Любовь Яковлевна
  • Языков Николай Михайлович
  • Дитерихс Леонид Константинович
  • Другие произведения
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Карманный словарь иностранных слов... издаваемый Н. Кирилловым
  • Бунина Анна Петровна - На смерть ... Ростислава Ивановича Захарова
  • Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Сказки
  • Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Давид
  • Чернышевский Николай Гаврилович - Возвышенное и комическое
  • Булгарин Фаддей Венедиктович - Ник. Смирнов-Сокольский. "Истинный друг человечества"
  • Глинка Федор Николаевич - Стихотворения
  • Ландсбергер Артур - Краткая библиография изданий на русском языке
  • Бунин Иван Алексеевич - Книга
  • Полетаев Николай Гаврилович - Н. Г. Полетаев: биографическая справка
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 300 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа