Шевырев Степан Петрович - Лекции о русской литературе, Страница 10 - Книги

и слыли;

Днесь имя Россовъ таково.

Такъ понималъ Петровъ возможность соединен³я Росс³и и Польши въ общей идеѣ ихъ первороднаго славянства. Но съ тѣмъ вмѣстѣ, видя междоусобицы Польши и влечен³е ихъ къ Французамъ, онъ такъ выражался о Полякахъ:

Безъ посторонн³я опеки

Они табунъ, не человѣки.

У насъ признаютъ въ Петровѣ только лирика, и то по одной его одѣ на Чесменскую побѣду, но ни мало не обращаютъ вниман³я на его послан³я, обильныя сильною сатирическою стих³ею. Эти послан³я обращены были къ графу Орлову, Потемкину, къ другу Петрова Силову и къ императрицѣ Екатеринѣ. Въ нихъ видно вл³ян³е отчасти Горац³я, но еще болѣе дидактическихъ поэтовъ Англ³и, напримѣръ, Попа. Петровъ нападалъ въ нихъ особенно на русское бездѣйств³е и на русскую лѣнь и сильно поражалъ предразсудки дворянской спеси. Это демократическое направлен³е вашихъ старинныхъ поэтовъ - почти общая ихъ черта. Вотъ отрывокъ изъ послан³я Петрова къ Г. И. Силову:

И ты, что высоко свою вздымая бровь,

Кричишь: молчите всѣ, во мнѣ дворянска кровь,

Не полагайся ты безъ мѣры на породу,

Вѣдь мы не лошади, не разнаго приплоду;

Аравской, правда, конь жарчаѣ, де, другихъ,-

Но ты не конь, отмѣнъ не кажешь намъ такихъ.

Иль мнишь, за душу паръ вложенъ въ простолюдина,

Во мѣсто крови дегть, и вмѣсто сердца льдина?

Увы, по сихъ ты поръ невѣжества во тьмѣ,

Дачъ иного у тебя, а пустоши въ умѣ.

Скажи, почто твоимъ людьми не слыть крестьянамъ?

Архангелу ты свой, не ровня обезьянамъ?

Чего для, сосунокъ природы дорогой,

Ты чувствуешь въ ней мать, всякъ мачиху другой?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но чѣмъ виновны мы, как³е въ насъ грѣхи?

Не то-ли что бабки насъ простыя повивали,

И алогубыхъ нимфъ отцы не призывали?

Своими матери кормили насъ грудьми,

Не ужь-то для сего не можно быть людьми?

Что вотчинъ нѣтъ у васъ, какое то безчестье?

Доброта лучшее во всѣхъ земляхъ помѣстье.

Что въ томъ, что у тебя орда велика слугъ?

Но много ль показалъ отечеству заслугъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не срамъ ли, коль тебя порода къ сану близитъ,

A поведен³е до челядинцовъ низитъ;

Иль, ежели, чему стыжуся вѣрить я,

Душъ много за тобой, а хуже всѣхъ твоя?

Переходимъ къ писателю, жизнь и поэз³я котораго олицетворяютъ идею правды. Этотъ писатель - Гавр³илъ Романовичъ Державинъ. По всей справедливости, мы должны на немъ остановиться и сосредоточить вниман³е. Но чтобы лучше достигнуть цѣли, предложимъ первоначально планъ для изучен³я Державина и раздѣлимъ его на три части. Первую часть посвятимъ его жизни (1743-1816); для нея мы имѣемъ новые и самые полные матер³алы въ недавно изданныхъ Запискахъ Державина. Во второй части постараемся обозначить главныя черты Екатеринина вѣка изъ его произведен³й, потому что рѣдко можно найдти поэта, въ которомъ такъ подробно отражалась бы современная ему жизнь, какъ въ Державинѣ. Въ третьей части изучимъ поэта.

Державинъ велъ свой родъ отъ мирзы Багрима, выѣхавшаго изъ татарской орды въ Росс³ю. Одинъ изъ сыновей Багрима, Держава, былъ его старшимъ предкомъ въ Росс³и, а онъ послѣднимъ его потомкомъ, Казань и Волга послужили ему колыбелью. Въ четырехъ стихахъ онъ самъ изобразилъ рѣзкими чертами свое поприще:

Кто велъ меня на Геликонъ?

Кто направлялъ мои шаги?

Не музъ вит³йственныхъ содомъ:

Природа, нужда и враги.

Въ дѣтствѣ Державина встрѣчается черта, объясняющая, какъ въ самую раннюю пору могло зародиться въ немъ то чувство правды, которое впослѣдств³и созрѣло въ мысль, одушевившую его жизнь и поэз³ю. Онъ былъ еще трехъ лѣтъ, когда мать его, оставшись вдовою, должна была испытать всѣ муки тяжбы, отъ исхода которой зависѣлъ для нея послѣдн³й и бѣдный кусокъ насущнаго хлѣба. Она должна была мучиться по мытарствамъ судовъ, умолять судей корыстныхъ, и Державинъ былъ трехлѣтнимъ свидѣтелемъ страдан³й и слезъ матери, Тогда-то, по его словамъ, зародилось въ немъ то сѣмя правды, которому послѣ жизнь предложила почву, а поэз³я извлекла отсюда лучш³я свои вдохновен³я.

Въ семействѣ Державина сохранилось предан³е, что первое слово, сказанное Державинымъ еще на рукахъ у кормилицы, при видѣ кометы, было: Богъ. Мать своими молитвами и чтен³емъ духовныхъ книгъ воспитала въ сынѣ то религ³озное чувство, которое позже подвергалось многимъ искушен³ямъ, однако устояло и согрѣло его поэз³ю.

Новая Росс³я, преобразованная Петромъ, предложила для воспитан³я ген³я Державина менѣе средствъ, нежели древняя для Ломоносова. Ссыльный нѣмецъ ²осифъ Розе содержитъ въ Оренбургѣ панс³онъ. Здѣсь началось учен³е Державина. Онъ выучился нѣмецкому языку, и вотъ причина, почему лирики Герман³и имѣли нѣкоторое вл³ян³е на его поэз³ю. Затѣмъ Казанская гимназ³я, учрежденная почти одновременно съ Московскимъ университетомъ и въ зависимости отъ него, приняла къ себѣ Державина, но не могла ему сообщить даже правильнаго знан³я русскаго языка. Изъ способностей, которыя въ немъ тутъ обнаружились, замѣчательна склонность къ рисован³ю, которую онъ перенесъ впослѣдств³и и въ поэз³ю.

Слишкомъ рано окончилась школа для Державина. По обычаю того времени, еще по 17-му году онъ былъ уже солдатомъ Преображенскаго полка за отличные рисунки геометрическихъ фигуръ.

Довольно долго Державинъ несъ солдатскую службу. Забавными прибаутками въ риѳмахъ на счетъ полковъ онъ веселилъ своихъ товарищей и писалъ отъ нихъ грамотки къ семействамъ, а они исполняли за него нѣкоторыя солдатск³я обязанности. Въ коронац³ю императрицы онъ пожалованъ въ капралы. 1770 годъ памятенъ въ жизни Державина тѣмъ, что онъ совершилъ аутодафе надъ всѣмъ, что имъ было прежде написано: изъ оставшихся его стихотворен³й самое раннее - Успокоенное невѣр³е, которое относится къ 1771 году,

Во время пугачевскаго бунта, въ 1773 году, Державинъ состоялъ въ войскѣ подъ начальствомъ Бибикова. Когда бунтъ былъ усмиренъ плѣномъ мятежника, Державинъ отдыхалъ у подошвы горы Читалагая и тутъ, въ 1774 году, написалъ пять замѣчательныхъ одъ. Въ числѣ ихъ встрѣчаемъ оду На знатность, которая передѣлана была послѣ подъ заглав³емъ Вельможа, и оду На смерть Бибикова, въ которой онъ въ первый разъ представилъ любимый свой идеалъ гражданина. Онѣ были напечатаны въ 1776 г. подъ назван³емъ Читалагайскихъ.

Съ этого года начинается гражданская дѣятельность Державина, которая, однако, шла незамѣтно, пока онъ не сталъ извѣстенъ Екатеринѣ. Странно: Державинъ былъ уже авторомъ многихъ славныхъ одъ, между прочимъ: На смерть князя Мещерскаго, На рожден³е порфирароднаго Отрока и другихъ, а императрица еще о немъ не знала. Въ 1783 году княгиня Дашкова начала издавать журналъ Собесѣдникъ и въ день именинъ императрицы поднесла ей первый нумеръ этого журнала, на первой страницѣ котораго напечатана была Ода премудрой Киргизъ-Кайсацкой царевнѣ Фелицѣ, писанная нѣкоторымъ татарскимъ мурзою, издавна въ Москвѣ поселившимся, а живущимъ по дѣламъ въ С.-Петербургѣ. Переведена съ арабскаго языка. Странно сочетан³е всѣхъ этихъ понят³й. Росс³я - Орда, Киргизъ-кайсацкая царевна - Екатерина, Татарск³й мурза - Державинъ. Императрица была тронута до слезъ одою и пожелала узнать имя автора. Сидя за обѣдомъ у своего начальника, онъ получилъ бумажный свитокъ съ надписью: "Изъ Оренбурга отъ Киргизской царевны Мурзѣ Державину". Въ свиткѣ была прекрасная золотая табакерка, усыпанная брилл³антами, и 500 червонныхъ. Державинъ показалъ подарокъ начальнику, и съ этой минуты пр³обрѣлъ въ немъ врага. Начальникъ его говорилъ, что стихотворцы неспособны ни къ какому дѣлу. Но Екатерина думала иначе. Съ этой поры начинается ея личное знакомство съ Державинымъ. Онъ два раза былъ губернаторомъ, сначала въ Олонецкой губерн³и (1784), потомъ въ Тамбовской (1786). Въ первой задавались ему трудныя задачи. Такъ, генералъ-губернаторъ Тутолминъ поручилъ ему исполнить проектъ, составленный для безлѣсной екатеринославской губерн³и, о разведен³и лѣсовъ въ Олонецкой губерн³и, наполненной лѣсами непроходимыми. Затѣмъ Державину было поручено открыть уѣздный городъ Кемь въ такомъ мѣстѣ, куда не было и дороги и гдѣ трудно было найти священника для совершен³я обряда при открыт³я городовъ. Державинъ исполнялъ все добросовѣстно, побѣждая препятств³я, но рѣзко противился такимъ нелѣпостямъ, какъ предложенное ему разведен³е лѣсовъ въ лѣсной губерн³и. Сѣверная природа представляла его воображен³ю богатую пищу, и здѣсь-то нашелъ онъ краски для изображен³я водопада. Губернаторство въ Тамбовѣ кончилось для него несчастно: онъ долженъ былъ подъ отвѣтомъ предстать въ московск³й сенатъ, однако вышелъ чистымъ и правымъ послѣ шестилѣтнихъ нравственныхъ страдан³й.

Въ Петербургѣ, чрезъ тогдашняго Фаворита Зубова, Державинъ поднесъ Екатеринѣ свою новую оду, слабое подражан³е прежней, Изображен³е Фелицы, и снова пр³обрѣлъ ея милость: назначенный статсъ-секретаремъ, онъ снова сблизился съ императрицей. По дѣламъ сената онъ нерѣдко долженъ былъ ей читать промемор³и. Но тутъ-же, въ новомъ сближен³и, послѣдовало и разочарован³е. Поборникъ правды и закона, онъ смѣло и рѣшительно бралъ сторону невинныхъ: стоялъ за Якоби, который всѣми былъ тѣснимъ, и противъ Логинова, гремѣвшаго золотомъ. Державинъ замѣтилъ однако, что императрица оставалась совершенно равнодушною къ его искреннимъ искан³ямъ правды; что внѣшняя европейская политика привлекала ее гораздо болѣе, чѣмъ внутреннее управлен³е; что она желала болѣе славы, нежели блага и правды. Увлекаемая политическими замыслами, она не понимала иногда юридическихъ докладовъ Державина и нерѣдко прерывала бесѣду съ нимъ внезапными откровен³ями о томъ, что таилось въ глубинѣ ея души. "Если бъ я правила 200 лѣтъ, то конечно вся Европа подчинилась-бы скипетру Росс³и", говорила она. Или: "Я не умру, пока не выгоню Турокъ изъ Европы, не усмирю гордаго Китая и не осную торговли съ Инд³ей". А иногда: "Кто далъ, какъ не я, почувствовать Французамъ права человѣка? Я теперь вяжу узелки, пусть ихъ развяжутъ". Ей желалось, чтобы ея поэтъ писалъ ей оды въ родѣ Фелицы. Но тщетно она его къ тому побуждала: вдохновен³е не являлось, восторгъ охладѣлъ, повязка спала съ очей, правда брала верхъ надъ поэтическою ложью. Тогда Державинъ писалъ одному изъ своихъ друзей:

Ты самъ со временемъ осудишь

Меня за мглистый ѳим³амъ;

За правду-жъ чтить меня ты будешь:

Она любезна всѣмъ вѣкамъ. Въ царствован³е императора Павла раздался въ сенатѣ смѣлый голосъ Державина, когда судили заговорщиковъ польскихъ, допрошенныхъ въ тайной канцеляр³и, и присуждали ихъ къ смертной казни или къ ссылкѣ въ Сибирь. "Виновны-ли были - сказалъ Державинъ въ сенатѣ Макарову, директору тайной канцеляр³и - Пожарск³й, Мининъ и Палицынъ, что они, желая избавить Росс³ю отъ рабства польскаго, учинили между собою союзъ и свергли съ себя иностранное иго?" - "Нѣтъ, отвѣтствовалъ Макаровъ, они не токмо не виноваты, но всякой похвалы и нашей благодарности достойны".- "Почему-жъ такъ строго обвиняются с³и несчастные, что они имѣли нѣкоторые между собою разговоры о спасен³и отъ нашего владѣн³я своего отечества, и можно-ли ихъ винить въ измѣнѣ и клятвопреступлен³и по тѣмъ-же самымъ законамъ, по каковымъ должны обвиняться въ подобныхъ заговорахъ природные подданные?... Всей Польши мы переказнить, ни заслать въ заточен³е не можно...". Замѣчательно, что смертный приговоръ польскимъ заговорщикамъ былъ подписанъ сенаторами-поляками-же: графомъ Ильинскимъ, графомъ Потоцкимъ и другими. Державинъ предлагалъ спросить сенаторовъ поляковъ искренно, что они думаютъ, и увѣренъ былъ, что они отвѣтятъ то же самое, что и осужденные. Слова Державина немедленно достигли до императора Павла, который приказалъ ему не умничать; тѣмъ не менѣе судьба осужденныхъ была облегчена и отдано приказан³е не забирать и не привозить въ Петербургъ Поляковъ.

Другъ Державина, Дмитр³евъ, въ своихъ Запискахъ передалъ вамъ черты его гражданскаго характера. Вотъ его слова: "Говорилъ отрывисто, но не красно, но долго, рѣзко и съ жаромъ, когда пересказывалъ о какомъ либо спорѣ по важному дѣлу въ сенатѣ, или о дворскихъ интригахъ, и просиживалъ до полуночи за бумагой, когда писалъ заключен³е, или проектъ какого-либо государственнаго постановлен³я. Державинъ, какъ поэтъ и какъ государственная особа, имѣлъ только въ предметѣ: нравственность, любовь къ правдѣ, честь и потомство.

"Благородная душа его, конечно, была чужда корысти и эгоизма; но пылкость ума увлекала его иногда къ рѣшен³ямъ, требовавшимъ для большей осторожности другихъ мѣръ, изъят³й или дополнен³й. Та же пылкость его оскорблялась противорѣч³емъ, однакожъ не на долгое время: чистая совѣсть его скоро брала верхъ, и онъ соглашался съ замѣчан³ями прокурора".

При Александрѣ I Державинъ представилъ государю правила третейскаго совѣстнаго суда, надъ которыми трудился нѣсколько лѣтъ, пользуясь для составлен³я ихъ опытност³ю своею и своихъ пр³ятелей. Этотъ предварительный судъ долженъ былъ устранить то множество тяжбъ, которымъ обременяются суды въ Росс³и, благодаря ябедѣ и лихоимству. Государь принялъ проектъ Державина съ восторгомъ, обѣщалъ непремѣнно его исполнить, но успѣха, однако, не было.

Гражданская дѣятельность Державина увѣнчалась назначен³емъ его, по учрежден³и министерствъ, первымъ министромъ юстиц³и. Такимъ образомъ Росс³я въ лицѣ государя своего наградила въ Державинѣ гражданина и поэта за его вѣрность идеѣ правды. Но утомленный продолжительною борьбою и уступя требован³ямъ новаго поколѣн³я, онъ вышелъ въ отставку и остатокъ жизни проводилъ то въ Званкѣ, помѣстьѣ Новгородской губерн³и, то въ Петербургѣ, дѣля время между сельскимъ досугомъ и литературою. Онъ былъ свидѣтелемъ и пѣвцомъ достославнаго двѣнадцатаго года. Послѣднимъ знаменательнымъ актомъ дѣятельности Державина было то, что присутствуя въ Царскосельскомъ Лицеѣ на испытан³и, онъ отгадалъ талантъ Пушкина и предсказалъ, что онъ отниметъ у него славу:

Старикъ Державинъ насъ замѣтилъ

И, въ гробъ сходя, благословилъ.

Записки Державина, изданныя въ наше время, вполнѣ открыли въ немъ ту сторону, о которой мы могли только догадываться по его стихотворен³ямъ. Конечно, читая эти Записки, мы не имѣемъ никакого права подозрѣвать автора въ нарушен³и честности и искренности: вездѣ мы видимъ въ немъ постоянную жажду правды. Понятно, какъ непр³ятенъ былъ въ этомъ отношен³и Державинъ для многихъ изъ современниковъ его. Даже Екатеринѣ и Александру Державинъ, наконецъ, съ своимъ вѣчнымъ искан³емъ правды, нерѣдко становился тяжелъ. Поэтъ въ Державинѣ уступаетъ гражданину. Онъ самъ это сознавалъ, говоря:

За слова - меня пусть гложетъ,

За дѣла - сатирикъ чтитъ.

Перейдемъ теперь къ вѣку Екатерины, какъ онъ изображается въ стихахъ Державина. Мы уже сказали, что этотъ вѣкъ можно изобразить стихами поэта, какъ самыми яркими красками до малѣйшей подробности. Но опасаясь потеряться въ мелочахъ, постараемся изобразить этотъ вѣкъ главными его чертами. Прежде всего замѣтимъ, что Державинъ, отражая свой вѣкъ, стоитъ выше его, не потворствуетъ ему, а напротивъ, вызывая все великое, смѣется надъ мелочнымъ и суетнымъ. Поэз³я Державина, съ этой стороны, является не только зеркаломъ его вѣка, но и нравственнымъ подвигомъ, который приноситъ честь нашей словесности. Первая черта Екатерининскаго вѣка - гуманизмъ, введенный въ основу правлен³я. Императрица уничтожила тайную канцеляр³ю и пытку. Въ ея Наказѣ читаемъ простыя, но разумныя слова: "Обвиняемый, терпящ³й пытку, не властенъ надъ собою въ томъ, чтобъ могъ говорить правду. Можно-ли больше вѣрить человѣку, когда онъ бредятъ въ горячкѣ, нежели когда онъ при здравомъ разсудкѣ и въ добромъ здоровьѣ? - пытка есть надежное средство осудить невиннаго, имѣющаго слабое сложен³е, и оправдать беззаконнаго, на силы и крѣпость свою уповающаго".

Передадимъ изъ похвальнаго слова Екатеринѣ Карамзина то, что лучш³е современные умы думали о ея царствован³и: "Екатерина уважала въ подданномъ санъ человѣка, нравственнаго существа, созданнаго для счаст³я гражданской жизни. Екатерина преломила обвитый молн³ями жезлъ страха, взяла масличную вѣтвь любви, и не только объявила торжественно, что владыки земные должны властвовать для блага народнаго, но всѣмъ своимъ долголѣтнимъ царствован³емъ утвердила с³ю вѣчную истину. Главное дѣло сей монархини состоитъ въ томъ, что ею смягчилась власть, не утративъ силы своей".

Державинъ въ своей поэз³и сочувствовалъ прекраснымъ началамъ этого человѣколюб³я, Его лира была свободнымъ ихъ отголоскомъ. Онъ имѣлъ право сказать Екатеринѣ въ посвящен³и своихъ стихотворен³й:

Ты славою,- твоимъ я эхомъ буду жить.

Особенно въ двухъ одахъ: Фелица и Изображен³е Фелицы онъ сильно выразилъ это сочувств³е. Вотъ отрывки изъ этихъ одъ:

Изъ Фелицы:

Слухъ идетъ о твоихъ поступкахъ.

Что ты ни мало не горда,

Любезна и въ дѣлахъ и въ шуткахъ,

Пр³ятна въ дружбѣ и тверда;

Что ты въ напастяхъ равнодушна,

A въ славѣ такъ великодушна,

Что отреклась и мудрой слыть.

Еще же говорятъ не ложно,

Что будто завсегда возможно

Тебѣ и правду говорить.

* * *

Неслыханное также дѣло,

Достойное тебя одной,

Что будто ты народу смѣло

О всемъ, и въявь, и подъ рукой,

И знать и мыслить позволяешь,

И о себѣ не запрещаешь

И быль и небыль говорить;

Что будто самымъ крокодиламъ,

Твоихъ всѣхъ милостей зоиламъ,

Всегда склоняешься простить.

* * *

Стремятся слезъ пр³ятныхъ рѣки

Изъ глубины души моей.

О, коль счастливы человѣки

Тамъ должны быть судьбой своей,

Гдѣ ангелъ кротк³й, ангелъ мирный,

Сокрытый въ свѣтлости порфирной,

Съ небесъ ниспосланъ скиптръ носить!

Тамъ можно пошептать въ бесѣдахъ,

И казни не боясь, въ обѣдахъ

За здрав³е царей не пить.

* * *

Тамъ съ именемъ Фелицы можно

Въ строкѣ описку поскоблить,

Или портретъ неосторожно

Ея на землю уронить;

Тамъ свадебъ шутовскихъ не парятъ,

Въ ледовыхъ баняхъ ихъ не жарятъ,

Не щелкаютъ въ усы вельможъ;

Князья насѣдками не клохчутъ,

Любимцы въявь имъ не хохочутъ,

И сажей не марають рожъ.

Послѣдняя строфа содержитъ намеки на тѣ сцены, которыя происходили въ Росс³и въ царствован³е Анны ²оанновны. Смѣлый языкъ Державина уже свидѣтельствовалъ о томъ свободномъ духѣ, которымъ повѣяло при Екатеринѣ. Въ Изображен³и Фелицы, вотъ как³я слова Державинъ влагаетъ въ уста Екатеринѣ:

Я счастья вашего искала

И въ васъ его нашла я вамъ:

Ставъ сами вы себѣ послушны,

Живите, славьтеся въ мой вѣкъ,

И будьте столь благополучны,

Колико можетъ человѣкъ.

* * *

Я вамъ даю свободу мыслить

И разумѣть себя цѣнить,

Не въ рабствѣ, а въ подданствѣ числить,

И въ ноги мнѣ челомъ не бить;

Даю вамъ право безъ препоны

Мнѣ ваши нужды представлять,

Читать и знать мои законы,

И въ нихъ ошибки замѣчать.

* * *

Даю вамъ право собираться

И въ думахъ золото копить,

Ко мнѣ послами отправляться

И не всегда меня хвалить;

Даю вамъ право безпристрастно

Въ судьи другъ друга выбирать,

Самимъ дѣла свои всевластно

И начинать и окончать...

A вотъ молитва, какую влагаетъ поэтъ въ уста императрицы:

Наставь меня, м³ровъ Содѣтель!

Да волѣ слѣдуя Твоей,

Тебя люблю и добродѣтель,

И зижду счаст³е людей;

Да вѣкъ мой на дѣла полезны

И славу ихъ я посвящу,

Самодержавства скиптръ желѣзный

Моей щедротой позлащу.

Екатерина посредствомъ западнаго гуманизма успѣшно противодѣйствовала деспотизму; но, къ сожалѣн³ю, средства просвѣщен³я христ³анскаго и высшей любви, заключавш³яся въ древней жизни, оставались въ пренебрежен³и. Къ тому же, западный гуманизмъ обходился не безъ яркихъ противорѣч³й. Въ то самое время, какъ высшему сослов³ю давались новыя гражданск³я права, они отнимались у низшаго. Ни въ одно царствован³е не было закрѣпощено столько крестьянъ, какъ при Екатеринѣ, и при ней же крѣпостное состоян³е введено въ Малоросс³ю, гдѣ прежде его не было.

Вѣкъ Екатерины, по мнѣн³ю современниковъ, былъ вѣкомъ разума. Философ³я энциклопедистовъ, давшая разуму столь сильное преимущество, отразилась и у насъ. Но, по странному противорѣч³ю, случай, антиподъ разума, также не терялъ правъ своихъ и былъ предметомъ обожан³я. Извѣстно, что энциклопедисты приписывали случаю даже создан³е м³ра. Державинъ возражалъ имъ стихами:

Коль случай сдѣлалъ все въ природѣ,

То случай - разумъ, случай - Богъ!

Но въ Росс³и случай игралъ другую роль: онъ создавалъ не м³ры, а людей. Отъ него зависѣло и достоинство, и счаст³е человѣка. Случай обожали, ему поклонялись, въ него вѣровали. Тогда-то произошло назван³е человѣка случайнаго, къ счаст³ю, уже исчезнувшее въ наше, болѣе разумное время.

Державинъ, какъ мы сказали, стоялъ выше своего вѣка и съ ѣдкой ирон³ей смѣялся надъ этимъ случаемъ, надъ идоломъ счастья, которому такъ низко поклонялись его современники. Въ одѣ На Счаст³е, писанной въ 1789 году, онъ остроумною сатирою сокрушилъ этотъ идолъ и насмѣялся надъ нимъ. Вотъ какъ онъ изображаетъ его:

Сынъ время, случая, судьбины,

Иль недовѣдомой причины!

Богъ сильный, рѣзвый, добрый, злой!

На шаровидной колесницѣ,

Хрустальной, скользкой, роковой,

Во слѣдъ блистающей денницѣ,

Чрезъ горы, степь, моря, лѣса,

Вседневно ты по свѣту скачешь,

Волшебною ширинкой машешь,

И производишь чудеса.

Вотъ какъ поэтъ представляетъ духъ своего времени, помѣшавшагося на мысли о господствѣ случая:

Въ тѣ дни, какъ все вездѣ въ разгульѣ:

Политика и правосудье,

Умъ, совѣсть и законъ святой

И логика пиры пируютъ,

На карты ставятъ вѣкъ златой,

Судьбами смертныхъ понтируютъ,

Вселенну въ трантелево гнутъ;

Какъ полюсы, мерид³аны,

Науки, музы, боги - пьяны

Всѣ скачутъ, пляшутъ и поютъ;

Въ эти дни, когда судьба человѣка зависѣла отъ одной минуты, отъ случайнаго взгляда, отъ своенравной милости,- вотъ какую ироническую молитву обращаетъ Державинъ къ идолу своего вѣка, къ Счаст³ю:

Въ тѣ дни и времена чудесны

Твой взоръ и на меня всемѣстный

Простри, о, надъ царями царь!

Простри и удостой усмѣшкой

Презрѣнную тобою тварь;

И если я не созданъ пѣшкой,

Валяться не рожденъ въ пыли,

Прошу тебя моимъ быть другомъ:

Песчинка можетъ быть жемчугомъ;

Погладь меня и потрепли.

* * *

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Услышь, услышь меня, о, Счастье!

И солнце какъ сквозь бурь, ненастье,

Такъ на меня и ты взгляни;

Прошу, молю тебя умильно,

Мою ты участь премѣни:

Вѣдь всемогуще ты и сильно

Творить добро изъ самыхъ золъ;

Отъ божеской твоей десницы

Гудокъ гудитъ на тонъ скрыпицы

И вьется локономъ хохолъ.

* * *

Но, ахъ! какъ нѣкая ты сфера,

Иль легк³й шаръ Монголоф³ера,

Блистая въ воздухѣ, летишь,

Вселенна длани простираетъ,

Зоветъ тебя,- ты не глядишь;

Но шаръ твой часто упадаетъ,

По прихоти одной твоей,

На пни, на кочки, на колоды,

На грязь и на гнилыя воды,

A рѣдко, рѣдко на людей.

* * *

Слети ко мнѣ, мое драгое,

Серебряное, золотое,

Сокровище и божество!

Слети, причти къ твоимъ любимцамъ!

Я храмъ тебѣ и торжество

Устрою, и вездѣ по крыльцамъ

Твоимъ разсыплю я цвѣты;

Возжгу куренья благовонны

И буду ѣздить на поклоны,

Гдѣ только обитаешь ты.

Вѣкъ Екатерины былъ вѣкомъ внѣшней воинской славы, которая гремѣла въ побѣдахъ. По словамъ Карамзина, съ Екатериною взошла на престолъ божественная любовь къ славѣ, источникъ всѣхъ дѣлъ великихъ. Екатерина пр³учила Росс³ю къ побѣдамъ, о чемъ свидѣтельствовали ея вожди-герои громкими прозвищами: Румянцовъ-Задунайск³й, Орловъ-Чесменск³й, Долгоруковъ-Крымск³й, Потемкинъ-Таврическ³й, Суворовъ-Рымникск³й; Кагулъ, Чесма, Рущукъ, Силистр³я, Крымъ, Рымникъ, Изманлъ, Очаковъ вписаны въ лѣтописи нашей истор³и. Всѣ эти побѣды отдавались въ государственныхъ одахъ Петрова, Державина и другихъ лириковъ. Виновники побѣдъ, вѣнчанные лаврами, являются во всей красѣ своей въ лирическихъ рапсод³яхъ этой воинственной русской Ил³ады.

Державинъ сознаетъ, такъ же какъ и Ломоносовъ, всю неизмѣримость Русскаго царства. Вотъ его картина въ изображен³и Фелицы:

Престолъ ея на Скандинавскихъ,

Камчатскихъ и златыхъ горахъ,

Отъ странъ Таймурскихъ до Кубанскихъ

Поставь на сорокъ-двухъ столпахъ;

Какъ восемь бы зерцалъ стояли,

Ея велик³я моря;

Съ полнеба звѣзды освѣщали,

Вокругъ багряная заря.

Но сознать все это исполинское велич³е Росс³и можетъ, по мнѣн³ю Державина, только одинъ Русск³й:

......такъ! Россу только можно

Отечества представить духъ;

Услуги вѣрной ждать не должно

Отъ иностранныхъ слабыхъ рукъ.

И впрямъ, огромность Исполина

Кто облечетъ, окромѣ сына

Его, и тѣломъ и душой?

Намъ тѣсенъ всѣхъ другихъ покрой.

Но гдѣ же тайна этой неизмѣримости, этого исполинскаго велич³я Росс³и? Она - въ самомъ духѣ Русскаго народа. Она - только внѣшнее выражен³е народной силы. Чувство этой силы отдается безпрерывно въ поэз³и Державина:

Гдѣ есть народъ въ краяхъ вселенны,

Кто бѣ столько силъ въ себѣ имѣлъ?

---

О, Россъ, о родъ великодушный!

О, твердокаменная грудь!

О, исполинъ царю послушный!

Когда и гдѣ ты досягнуть

Не могъ тебя достойной славы?

---

Пусть только умъ Екатерины,

Какъ Архимедъ создастъ машины,

И Россъ вселенной потрясетъ!

---

.................О, Россъ!

Шагни - и вся твоя вселенна !

Намъ нечего стыдиться этихъ народныхъ силъ, которыми создано внѣшнее велич³е Росс³и и пр³обрѣтено такое огромное пространство земли, равное шестой части обитаемаго м³ра. Мы должны всегда возвращаться къ сознан³ю этихъ силъ, въ трудныя времена жизни, во времена враждебныхъ столкновен³й съ другими народами.

У Державина эти силы представляются не иначе, какъ въ исполинскихъ образахъ, которые онъ беретъ то изъ природы, то изъ народныхъ предан³й. Русск³й народъ - это

Девятый валъ въ морскихъ волнахъ.

Везув³й даетъ образъ поэту для изображен³я взят³я Измаила. Суворовъ, любимый послѣ Румянцова герой Державина, представляется въ видѣ богатыря русскихъ сказокъ, а его подвиги - чудесами:

Вихрь полуночной летитъ богатырь!

Тьма отъ чела, съ посвиста пыль!

Молньи отъ взоровъ бѣгутъ впереди,

Дубы грядою лежатъ позади.

Ступитъ на горы - горы трещатъ;

Ляжетъ на воды - воды кипятъ;

Граду коснется - градъ упадаетъ;

Башни рукою за облакъ кидаетъ...

Въ самомъ дѣлѣ, то были времена богатырск³я. Росс³я изумляла Европу своими побѣдами. Понятно, какъ могъ тогда явиться въ умѣ Потемкина Восточный проектъ, выраженный въ слѣдующихъ стихахъ Державина:

Отмстить Крестовые походы,

Очистить ²ордански воды,

Священный гробъ освободить,

Аѳинамъ возвратить Аѳину,

Градъ Константиновъ Константину

И миръ Афету водворить.

Всѣ Русск³е сочувствовали славѣ отечества. Понятно, какой восторгъ должны были зажигать въ сердцахъ оды Державина, гремѣвш³я славою Росс³и. Поэтъ имѣлъ право сказать Екатеринѣ:

Ты славою - твоимъ я эхомъ буду жить.

Славолюб³е тогда заражало всѣхъ. Имъ увлекался и поэтъ. Ему хотѣлось, чтобы слава отечества отразилась и на немъ лично. Онъ даже примѣнилъ къ себѣ двѣ извѣстныя славолюбивыя оды Горац³я: Памятникъ и Лебедь.

Памятникъ.

Я памятникъ себѣ воздвигъ чудесный, вѣчный;

Металловъ тверже онъ и выше пирамидъ:

Ни вихрь его, ни громъ не сломитъ быстротечный,

И времени полетъ его не сокрушитъ.

Такъ! Весь я не умру; но часть меня большая,

Отъ тлѣна убѣжавъ, по смерти станетъ жить,

И слава возрастетъ моя, не увидая,

Доколь Славяновъ родъ вселенна будетъ чтить.

Слухъ пройдетъ обо мнѣ отъ Бѣлыхъ водъ до Черныхъ,

Гдѣ Волга, Донъ, Нева, съ Рифея льетъ Уралъ;

Всякъ будетъ помнить то въ народахъ неисчетныхъ,