Шевырев Степан Петрович - Лекции о русской литературе

Идея истины осталась бы отвлеченнымъ призракомъ въ наукѣ, если бы не отозвалась въ жизни и не перешла въ правду и дѣло. Органомъ правды былъ у насъ Державинъ, первый министръ юстиц³и. Правдѣ посвятилъ онъ жизнь, и въ правдѣ почерпалъ лучш³я внушен³я своей поэз³и.

   Но правда не полна, если не получитъ основы нравственной въ идеѣ блага или добра. Представителемъ этой идеи является у насъ Карамзинъ. Источинкъ идеи блага принадлежитъ на землѣ всему человѣчеству, дѣйствовавшему во имя добра; но цѣль ея есть нашъ ближн³й, а для гражданина - народъ и его отечество. Такъ дѣйствовалъ Карамзинъ. Въ первую половину жизни онъ воспиталъ въ себѣ идею блага всѣмъ человѣческимъ образован³емъ, вторую же половину жизни служилъ добру своего отечества, изучая добросовѣстно древнюю жизнь его.

   Идея блага имѣетъ чистѣйшую основу въ идеѣ красоты нравственной или душевной. Служителемъ ея былъ Жуковск³й, поэтъ ген³я чистой красоты. Онъ русскимъ словомъ откликнулся на все прекрасное въ поэз³и народовъ м³ра.

   Красота вѣнчаетъ создан³е; она - внѣшн³й образъ видимой природы. Идея красоты вѣнчаетъ развит³е народа и вызываетъ сознан³е лучшаго изъ народной жизни въ словѣ. Идея прекраснаго не можетъ имѣть другой, болѣе полной, совершенной и живой формы, какъ народность. Вотъ разгадка значен³я Пушкина, который, какъ поэтъ, олицетворилъ идею красоты въ народномъ образѣ, въ русскомъ словѣ.

   Идеи, развитыя нашими славнѣйшими писателями, сдѣлались нашимъ народнымъ достоян³емъ и образуютъ въ насъ ту человѣческую сущность, которая составляетъ услов³е дальнѣйшаго развит³я въ нашемъ народѣ. Новое поколѣн³е, въ лучшихъ своихъ личностяхъ, связующихъ жизнь свою съ жизн³ю народа, ищетъ полноты человѣческаго быт³я, а эта полнота заключается въ совмѣщен³и идей, предварительно у насъ развитыхъ. при высшемъ озарен³и той божественной идеи, которую русск³й народъ выработалъ въ древней своей жизни.

   Идеи, указанныя нами въ своихъ представителяхъ, будутъ служить намъ путевою нитью въ изложен³и нашей истор³и.

  

  

   Съ сѣвера, куда издревле стремились наши предки, наперекоръ его стужѣ и непогодамъ, пришелъ нашъ первый ген³й въ наукѣ и словѣ, Ломоносовъ, котораго Пушкинъ назвалъ:

  

   Веселье Росс³янъ, полунощное диво!

  

   Жизнь Ломоносова - цѣлый романъ, ожидающ³й художника. Не мѣсто здѣсь пересказывать ее; но нельзя не обратить вниман³я на тѣ главныя черты, которыя ее характеризуютъ. Ломоносовъ былъ красивъ собою, какъ видно изъ его академическаго портрета. Въ его физ³оном³и особенно поразительны высокое чело, свѣтлые, больш³е голубые глаза, полныя и широк³я уста, какъ бы созданныя для того, чтобы ими выливалась обильною рѣкою раздольная русская рѣчь. Онъ былъ высокаго роста, широкоплечъ и соединялъ, какъ русск³й народъ и языкъ, необыкновенную силу съ красотою. Изъ крестьянскаго зван³я онъ вышелъ, но навсегда сохранилъ крестьянск³й образъ жизни, любя его простоту въ привычкахъ и въ пищѣ. Сѣверная природа Холмогоръ взлелѣяла его ген³й своими чудесами. Промысломъ рыбакъ, онъ съ отцомъ рано научился пренебрегать опасностями моря и глядѣть прямо въ глаза той величавой природѣ, которая впослѣдств³и сдѣлалась любимымъ предметомъ его изслѣдован³й. Голосъ Ломоносова рано раздавался въ сельскомъ храмѣ села Денисовки, дьячекъ которой былъ первымъ его учителемъ. Ариѳметика Магницкаго и Славянская грамматика Смотрицкаго были, по его словамъ, первыми вратами его учености. На одиннадцатомъ году отъ роду онъ уже принадлежалъ раскольническому толку безпоповщины; но два года спустя, уяснивши себѣ нелѣпости раскола, покинулъ его. Должно быть, жадный къ чтен³ю, онъ уже въ юношескомъ возрастѣ быстро ознакомился со всею нашею древнею рукописною словесностью.

   Призван³емъ Ломоносова была наука, которой посвятилъ онъ всю жизнь до послѣдняго вздоха. Съ этой точки мы взглянемъ на главныя ея черты. Для науки пожертвовалъ онъ родительскимъ кровомъ и, выдержавъ семейную борьбу, 17-ты лѣтъ бѣжалъ изъ дому, въ нагольномъ тулупѣ, зимой, съ обозомъ мерзлой рыбы, въ Москву, желая учиться. Итал³янцы во Флоренц³и сохраняли камень, на которомъ сиживалъ Дантъ, глядя и любуясь на куполъ ея великолѣпнаго соборнаго храма. Надпись: "Sasso di Dante" до сихъ поръ обозначаетъ то мѣсто, сохранившееся въ народной памяти. Нашъ народъ не былъ такъ благодаренъ къ создателю русскаго художественнаго слова и къ первому мастеру нашей науки. Въ Москвѣ, на Никольской, не обозначено то мѣсто, гдѣ Ломоносовъ, на колѣняхъ, со слезами молился передъ иконою Спаса о томъ, чтобы Богъ послалъ ему средства учиться. A въ этихъ слезахъ и въ этой молитвѣ зародилась русская наука!

   Славяно-Греко-Латинская школа принимала въ ученики только дворянъ; сыну крестьянина, слѣдовательно, не было въ ней мѣста. Но Ѳеофанъ Прокоповичъ нарушилъ законъ, отворивъ Ломоносову двери въ единственное тогда училище. Ломоносовъ встрѣченъ былъ насмѣшками школьниковъ: "Смотрите, какой болванъ лѣтъ въ двадцать пришелъ латыни учиться!" Чрезъ два года Ломоносовъ писалъ уже стихи на латинскомъ языкѣ. Учась, онъ не переставалъ бороться съ нуждою. Жалованья получалъ онъ всего алтынъ; изъ него денежка шла на хлѣбъ, другая на квасъ, а третья на бумагу, обувь и проч³я нужды. Такъ провелъ онъ пять лѣтъ, и усвоилъ себѣ все то, что могла предложить ему Московская школа. Оттуда перешелъ онъ въ К³евъ; но тамошняя схоластика не могла удовлетворить пытливый разумъ, который алкалъ уже иной пищи. Болѣе удовлетворила его Академ³я наукъ, учрежденная по мысли Петра Великаго, вскорѣ послѣ его кончины. Пробывъ въ ней два года, Ломоносовъ въ 1735 году былъ отправленъ за границу - въ Марбургъ и Фрейбергъ. По изыскан³ямъ, сдѣланнымъ въ недавнее время въ Марбургѣ академикомъ Сухомлиновымъ, мы знаемъ, въ какихъ сношен³яхъ Ломоносовъ находился съ профессоромъ Больфомъ, который умѣлъ оцѣнить его способности. Формальная философ³я Больфа, однако, не увлекла Ломоносова; онъ умѣлъ освободиться отъ условныхъ формъ его силлогизма, когда перешелъ къ живому изучен³ю природы. Въ Фрейбергѣ, на рудникахъ, онъ учился металлург³и, чтобы примѣнить ее къ богатствамъ своего отечества, и оттуда, въ 1739 году, отправилъ въ Росс³ю оригинальную оду на взят³е Хотина, съ которой собственно и ведется начало русскаго тоническаго стихосложен³я.

   Заграничная жизнь Ломоносова представляетъ много романическаго. Въ то время король Фридрихъ Вильгельмъ I ввелъ знаменитую вербовку, съ цѣл³ю умножить войско. Извѣстно, между прочимъ, какъ нашъ великорослый студентъ былъ завербованъ въ рекруты прусскими вербовщиками, и какъ въ своемъ побѣгѣ изъ крѣпости онъ подвергался пулѣ прусскаго часоваго.

   Послѣ многихъ приключен³й, Ломоносовъ моремъ возвращался въ отечество. Здѣсь мы не можемъ не остановиться на одномъ важномъ психологическомъ явлен³и въ его жизни. Это былъ извѣстный его сонъ. Онъ видѣлъ отца своего мертваго, выброшеннаго на беретъ того самаго острова, къ которому онъ нерѣдко приставалъ съ отцомъ во время бурь, въ рыболовныхъ странств³яхъ. Сонъ сбылся. По пр³ѣздѣ въ Петербургъ, Ломоносовъ освѣдомился у родныхъ о судьбѣ отца, и узналъ, что онъ погибъ неизвѣстно гдѣ. Тогда Ломоносовъ черезъ своего брата и прежнихъ товарищей настоялъ, чтобы они съѣздили на извѣстный островъ, гдѣ онъ видѣлъ во снѣ мертваго отца. Поискъ былъ сдѣланъ, и дѣйствительно - тѣло выброшеннаго мертвеца было найдено по указан³ю его сына и предано погребен³ю. Подобныя душевныя явлен³я особенно поучительны для науки въ такихъ великихъ людяхъ, каковъ былъ Ломоносовъ.

   Съ 1741 по 1765 г., ровно 25 лѣтъ, Ломоносовъ безсмѣнно и честно служилъ наукѣ въ академ³и. Онъ оставался постоянно вѣренъ мысли, которая руководила Петромъ при ея учрежден³и, именно, чтобы наука, насажденная у насъ иностранцами, перешла въ руки людей русскихъ. Ломоносовъ вложилъ эту мысль въ уста Елисаветѣ, въ извѣстномъ похвальномъ ей словѣ, гдѣ Елисавета говоритъ: "Я видѣть Росс³йскую академ³ю изъ сыновъ Росс³йскихъ состоящую желаю". Такъ дѣйствовалъ и Ломоносовъ среди нѣмецкой колон³и ученыхъ, которая его окружала. Въ борьбѣ Ломоносова съ Нѣмцами участвовалъ не какой нибудь предразсудокъ, возбуждающ³й одинъ народъ противъ другаго. Нѣтъ, онъ умѣлъ уважать науку и ученыхъ, въ какомъ бы народѣ они ни являлись. Мы знаемъ его отношен³я къ Эйлеру, Бернулли и другимъ; знаемъ и дружбу, какая соединяла его съ профессоромъ физики Рихманномъ. Вспомнимъ трогательное письмо, написанное Ломоносовымъ къ Шувалову тотчасъ по смерти Рихманна, убитаго громомъ во время электрическихъ опытовъ, которые производилъ онъ надъ машиною для рѣшен³я вопроса о громоотводахъ. "Г. Рихманнъ - такъ писалъ Ломоносовъ - умеръ прекрасною смерт³ю, исполняя по своей професс³и должность". Какъ усердно молитъ онъ Шувалова исходатайствовать пенс³ю вдовѣ и сиротамъ, и прибавляетъ, что за такое благодѣян³е будетъ больше почитать, чѣмъ за свое!

   Такъ любилъ Ломоносовъ тѣхъ Нѣмцевъ, которые честно трудились для науки въ нашемъ отечествѣ. Но неутомимо и грозно преслѣдовалъ онъ тѣхъ, которые, какъ Таубертъ и Шумахеръ, хотѣли держать науку въ Росс³и исключительно въ рукахъ нѣмецкихъ, преслѣдовали русскихъ молодыхъ ученыхъ, задерживали жалованье у тѣхъ, которые учились за границею, и всякими злоупотреблен³ями вредили дѣлу наукъ въ академ³и. Но, кромѣ Нѣмцевъ, отъ него доставалось и тѣмъ Русскимъ, которые, какъ напримѣръ Тепловъ, препятствовали процвѣтан³ю наукъ.

   Отношен³я между Ломоносовымъ и Шуваловымъ были въ высшей степени благородны и честны. Ни одной оды не посвятилъ онъ ему, какъ это случалось съ нѣмецкими поэтами въ ихъ отношен³яхъ къ знатнымъ меценатамъ. Письма Ломоносова къ Шувалову остались въ нашей литературѣ прекраснымъ памятникомъ той дружбы, которая связывала вельможу и ученаго. Съ какою искренност³ю передаетъ ему Ломоносовъ свои чувства, повѣряетъ свои труды, указываетъ на препятств³я! Вездѣ сохранилъ онъ достоинство и благородство. Особенно достопамятно письмо, которое написалъ Ломоносовъ на другой день послѣ обѣда, бывшаго у Шувалова. На этотъ обѣдъ были приглашены вмѣстѣ и Ломоносовъ, и Сумароковъ, который искалъ случая излить желчь зависти на великаго ученаго. Ломоносовъ избѣгалъ столкновен³й съ нимъ и не зналъ, что былъ вмѣстѣ съ нимъ приглашенъ къ столу. Долго ждали Ломоносова гости и хозяинъ. Удержанный занят³ями, онъ явился гораздо позже обѣденнаго часу; но лишь только, войдя въ гостиную, замѣтилъ Сумарокова, какъ опрометью убѣжалъ изъ нея. Шуваловъ удерживаетъ его ласковыми словами, говоря: "Михаилъ Васильевичъ; мы тебя такъ долго ждали, а ты же насъ покидаешь".- "Нѣтъ, ваше превосходительство, вотъ съ этимъ дуракомъ я обѣдать у насъ не хочу", отвѣчалъ Ломоносовъ, выходя изъ комнаты и пальцемъ указывая на Сумарокова. На другой день Шуваловъ получилъ отъ Ломоносова письмо, въ которомъ съ первыхъ строкъ прочелъ слѣдующ³я слова: "Не токмо у стола знатныхъ господъ, или у какихъ земныхъ владѣтелей дуракомъ быть не хочу, во ниже у самого Господа Бога, который мнѣ далъ смыслъ, пока развѣ отниметъ".

   Извѣстенъ еще отвѣтъ, сказанный Ломоносовымъ Шувалову, когда послѣдн³й однажды, въ порывѣ гнѣва на его горячность, угрожалъ ему словами: "я отставлю тебя отъ академ³и".- "Нѣтъ, развѣ академ³ю отъ меня отставятъ", отвѣтилъ Ломоносовъ.

   За нѣсколько дней до кончины, Ломоносовъ говорилъ другу своему, академику Штелину: "Чувствую, что скоро умру. На смерть смотрю совершенно спокойно, а сожалѣю только о томъ, что не успѣлъ довершить того, что началъ для пользы отечества, для славы наукъ и для чести академ³и. Къ сожалѣн³ю вижу теперь, что благ³я моя намѣрен³я исчезнутъ вмѣстѣ со мною". Эта предсмертная скорбь касалась любимой мысли Ломоносова, которой онъ посвятилъ всю жизнь: водворить науку между соотечественниками. Ломоносовъ скончался 3-го апрѣля 1765 года, на трет³й день Пасхи.

   Отъ жизни Ломоносова перейденъ къ главному его подвигу - наукѣ. Для насъ весьма важно знать, какъ первый нашъ ученый, насадивш³й науку въ нашемъ отечествѣ, разумѣлъ ея отношен³я къ вѣрѣ, къ государству и къ народной жизни, равно и отношен³я наукъ между собою. Мы и теперь могли бы принять безопасно за лучшее для насъ руководство отвѣть Ломоносова на эти вопросы. Вопросъ объ отношен³и науки къ вѣрѣ занималъ уже тогда ученыхъ. Опасались ввести раздоръ въ эти двѣ сферы,- раздоръ, который могъ погубить гармон³ю душевныхъ силъ человѣка. У насъ также былъ въ ходу этотъ вопросъ, и вотъ какъ рѣшалъ его Ломоносовъ въ своемъ сочинен³и, написанномъ по случаю одного астрономическаго наблюден³я: "Правда и вѣра суть двѣ сестры родныя, дщери одного Всевышняго Родителя; никогда между собою въ распрю придти не могутъ, развѣ кто изъ нѣкотораго тщеслав³я и показан³я своего мудрован³я на нихъ вражду всклеплетъ. A благоразумные и добрые люди должны разсматривать, нѣтъ ли какого способа къ объяснен³ю и отвращен³ю мнимаго между ними междоусоб³я, какъ учинилъ учитель нашея премудрыя православныя Церкви". Здѣсь Ломоносовъ приводитъ свидѣтельства изъ Васил³я Великаго и ²оанна Дамаскина, и продолжаетъ: "Такъ с³и велик³е свѣтильники познан³е натуры съ вѣрою содружить старались", "Создатель далъ роду человѣческому двѣ книги. Въ одной показалъ свое величество, въ другой свою волю. Первая - видимый сей м³ръ, Имъ созданный, чтобы человѣкъ, смотря на огромность, красоту и стройность его здан³й, призналъ Божественное всемогущество, по мѣрѣ себѣ дарованнаго понят³я. Вторая книга - священное писан³е. Въ ней показано создателево благословен³е къ нашему спасен³ю. Въ сихъ пророческехъ и апостольскихъ Богодухновенныхъ книгахъ истолкователи и изъяснители суть велик³е церковные учители. A въ иной книгѣ сложен³я видимаго м³ра, физики, математики, астрономы и проч³е изъяснители Божественныхъ въ натуру вл³янныхъ дѣйств³й суть таковы, каковы въ оной книгѣ пророки, апостолы и церковные учители. Не здраво разсудителенъ математикъ, ежели онъ хочетъ Божескую волю измѣрять циркулемъ. Таковъ же и Богослов³я учитель, если онъ думаетъ, что по псалтыри научиться можетъ астроном³и и хим³и".- "Посмѣян³я достойны таковые люди.... подобно какъ нѣкоторые католицк³е философы дерзаютъ по физикѣ изъяснять непонятныя чудеса Бож³я, и самыя страшныя таинства христ³янск³я. Сему излишеству есть съ другой стороны подобное, но и притомъ приращен³ю наукъ помѣшательное нѣкоторыхъ поведен³е, кой осмѣхаютъ науки, а особливо новыя откровен³я въ натурѣ, разглашая, будто бы они были противны закону, коимъ самымъ мнимымъ защищен³емъ дѣйствительно его поносятъ, представляя оный непр³ятелемъ натурѣ, не меньше отъ Бога происшедшей, и называя все то соблазномъ, чего не понимаютъ. Но всякъ изъ таковыхъ вѣдай, что онъ ссорщикъ, что старается произвести вражду между Бож³ею Дщер³ю, натурою, и между невѣстою Христовою, Церковью". - "Натура есть нѣкоторое Евангел³е, благовѣствующее неумолчно Творческую силу, премудрость и величество. И не токмо небеса, но и нѣдра земныя повѣдаютъ славу Бож³ю". Замѣчательно, что нѣкоторыя изъ этихъ мыслей Ломоносовъ заимствовалъ изъ Бэкона.

   Какъ разумѣлъ вашъ ученый отношен³е наукъ къ государству? Онъ выразилъ мнѣн³е о томъ въ похвальномъ словѣ Елисаветѣ, гдѣ представляетъ академ³ю наукъ центральнымъ мѣстомъ въ государствѣ, подающимъ голоса свои и совѣты по всѣмъ главнымъ вѣтвямъ государственнаго управлен³я. Вотъ его слова: "Не всуе среди сего царствующаго града жилище наукамъ воздвигнуто, 80 чтобы управляющ³е гражданск³я дѣла изъ мѣстъ судебныхъ, упражняющ³еся въ военномъ дѣлѣ со стѣнъ Петровыхъ, предстоящ³е Монархическому лицу изъ пресвѣтлаго ея дому, строящ³е и управляющ³е флотъ Росс³йск³й съ верховъ корабельныхъ и обращающ³еся въ купечествѣ съ судовъ и съ пристанища на с³е здан³е взирали, среди своихъ упражнен³й о наукахъ помышляли и къ нимъ бы любов³ю склонялись". Здѣсь академ³я изображена не какимъ-то отвлеченнымъ отъ государственной жизни учрежден³емъ, а живымъ средоточ³емъ, дающимъ государству жизнь вполнѣ разумную и сознательную.

   Наука не ослѣпляла Ломоносова и не мѣшала ему видѣть недостатки въ нашей жизни. Въ своемъ превосходномъ разсужден³и о причинахъ, замедляющихъ народонаселен³е Росс³и, онъ указываетъ, между прочимъ, на злоупотреблен³е постовъ и на быстрые переходы къ розговѣнью, въ день праздника Пасхи. Приведемъ картину въ народной жизни, рѣзко и вѣрно изображенную Ломоносовымъ.

   "Наконецъ заутреню въ полночь начали и обѣдни до свѣту отпѣли. Христосъ Воскресе! только въ ушахъ и на языкѣ, а въ сердцѣ какое ему мѣсто, гдѣ житейскими желан³ями и самыя малѣйш³я скважины всѣ наполнены! Какъ съ привязу спущенныя собаки, какъ наполненная вода съ отворенной плотины, какъ изъ облака прорвавш³еся вихри рвутъ, ломятъ, валятъ, опровергаютъ, терзаютъ... Тамъ разбросаны разныхъ мясъ раздробленныя части, разбитая посуда, текутъ пролитые напитки; тамъ лежать безъ памяти отягченные объяден³емъ и пьянствомъ; тамъ валяются обнаженные и утомленные недавн³е строг³е постники. О! истинное христ³янское пощен³е и празднество! Не на такихъ ли Богъ негодуетъ у Пророка: "Праздниковъ вашихъ ненавидить душа моя и кадило ваше мерзость есть предо мною?" - Далѣе Ломоносовъ воображаетъ святителей, говорящихъ так³я слова духовнымъ наставникамъ Русскаго народа: "Учен³емъ вкорените всѣмъ въ мысли, что Богу пр³ятнѣе, когда имѣемъ въ сердцѣ чистую совѣсть, нежели въ желудкѣ цынготную рыбу; что посты учреждены не для самоуб³йства вредными пищами, но для воздержан³я отъ излишества; что обманщикъ, грабитель, не правосудный, мздоимецъ, воръ и другими образы ближняго повредитель, прощен³я не сыщетъ, хотя бы онъ вмѣсто обыкновенной постной пищи въ семь недѣль ѣлъ щепы, кирпичъ, мочало, глину и уголье, и большую бы часть того времени простоялъ на головѣ вмѣсто земныхъ поклоновъ. Чистое покаян³е есть доброе жит³е, Бога къ милосерд³ю, къ щедротѣ, и къ люблен³ю нашему преклоняющее, Сохрани данныя Христомъ заповѣди, на коихъ весь законъ и пророки висятъ: Люби Господа Бога твоего всѣмъ сердцемъ и ближняго какъ самъ себя.....".

   Превосходно понималъ Ломоносовъ ту связь, какая должна существовать между науками естественными и словесными. Онъ съ равною ревност³ю принадлежалъ какъ первому, такъ и второму отдѣлен³ю философскаго Факультета. Во Франц³и до сихъ поръ существуетъ непобѣдимый предразсудокъ, полагающ³й вражду между такъ называемыми учеными (savants) и словесниками (lettrés). Sciences et lettres, науки и словесность, доселѣ ведутъ здѣсь такую вражду непримиримую, которая образуетъ два враждебныхъ стана между мужами слова и мужами зван³я. Вспомнимъ, какъ Шатобр³анъ не щадилъ своего краснорѣч³я противъ наукъ математическихъ. У насъ, съ самаго возникновен³я науки, такой предразсудокъ отсутствовалъ, и мы за то благодарны Ломоносову.

   Не мое дѣло оцѣнивать подвиги Ломомосова въ наукахъ естественныхъ. Это дѣло совершено у насъ ученымъ, который наслѣдовалъ отъ Ломоносова соединенную любовь къ физико-математическимъ и словеснымъ наукамъ, академикомъ Перевощиковымъ. Ломоносовъ стоялъ въ уровень съ наукою природы своего столѣт³я. Его изслѣдован³я надъ электричествомъ и стремлен³е приложить ихъ къ устроен³ю громоваго отвода - современны Франклиновымъ. Его мнѣн³е о теплотѣ предшествовало Румфордову. Во всѣхъ изслѣдован³яхъ природы Ломоносовъ имѣлъ въ виду отечество. Начала металлург³и внесены имъ изъ рудниковъ Фрейберга въ нѣдра Русской земли. Онъ начерталъ проектъ собиран³я разныхъ камней, глинъ и песковъ по деревнямъ цѣлой Росс³и. Онъ, первый, задумалъ собирать въ музеи остатки допотопныхъ животныхъ, остовы которыхъ такъ часто встрѣчаются во внутренности русской почвы. Онъ, первый, возымѣлъ мысль воздѣлывать торфъ въ Росс³и. На мореплаван³е смотрѣлъ онъ не въ видахъ лишь одной торговли, но въ высшихъ видахъ науки, и извѣстенъ изобрѣтен³емъ особеннаго морскаго барометра.

   Не могу не обратить здѣсь вниман³я на способъ изложен³я Ломоносова въ естественныхъ наукахъ. У насъ, отъ нечего дѣлать, въ журнальной литературѣ много ссорили о томъ, поэтъ Ломоносовъ или нѣтъ. Странно было бы творца русскаго стиха не признать за поэта. Но этотъ вопросъ еще впереди. Теперь же скажемъ, что рѣдк³й естествоиспытатель умѣлъ роднить науку съ поэз³ею такъ, какъ Ломоносовъ. Изображаетъ ли онъ въ своихъ ученыхъ рѣчахъ дѣйств³е силъ природы, рисуетъ ли ея картины, снимая ихъ съ природы отечественной,- вездѣ онъ является поэтовъ. Вотъ, для примѣра, какъ описываетъ онъ образован³е земли въ вашей странѣ:

   "Посмотрите на благословенное свое отечество и сравните съ другими странами. Увидите въ немъ умѣренное натуры подземнымъ огнемъ дѣйств³е. Мы Альп³йскими или Пиренейскими суровыми верхами къ вѣчной зимѣ, господствующей въ верхней атмосферѣ, возвышены, ниже глубокими пропастьми въ болотистую сырость унижены страны ваши; но полог³я восхожден³я и наклонен³я полей плодоносныхъ, не лишенныя при томъ металловъ, распростравяются къ угодности вашей. Не разсѣлинами земными, ядовитые пары вспухающими растерзанное, во зелѣнѣющими лѣсами и пажитями украшенное пространство чувствуетъ благорастворенное дыхан³е вѣтровъ. Не колеблемся частыми земными трясен³ями, которыя едва когда у насъ слыханы; но какъ земнаго нѣдра, такъ и всего общества внутреннимъ покоемъ наслаждаемся".

   Вотъ другое изображен³е силы земли при раздѣлен³и воды и суши:

   "Прирастаютъ морск³е берега отъ смытаго съ горъ песку дождями, какъ во многихъ мѣстахъ видны отдѣленныя нѣсколько отъ береговъ мели, которыя съ одной стороны съ горъ стекающ³я воды валятъ отъ земли, а съ другой море съ берегу прибиваетъ волнами. Заносятъ вѣтры пескомъ домы и башни; и высокихъ пирамидъ египетскихъ едва только видны изъ песку однѣ вершины. Но такимъ силамъ не подвержены велик³я горы. Свидѣтельствуютъ сильнымъ бурямъ и тучамъ смѣющ³еся каменные хребты и вершины, презирающ³е ужасную быстрину великаго Океана, малые острова и пороги Днѣпровск³е, Нильск³е, Н³агарск³е и друг³е, ни во что вмѣняющ³е съ ужаснымъ шумомъ падающихъ тяжкихъ водъ стремлен³е. Иной силы требовала земная ровная наружность, чтобы много выше равновѣс³я морскаго поднять всю Аз³ю, или хотя часть ея, Рифейск³я горы. Иное должно было происходить движен³е, иной шумъ, звукъ и громъ, нежели каковы чувствуемъ во время сильной грозы и бури, при волнахъ бьющаго въ берега моря, или отъ стремлен³я падающихъ великихъ пороговъ; иное тогда было стенан³е раболѣпствующ³я натуры, когда повелѣлъ Творецъ: да явится суша".

   Вотъ какъ Ломоносовъ представляетъ горную сторону нашихъ рѣкъ и въ ней тайны, скрываемыя земными нѣдрами: "Для того возведите, слушатели, мысленный взоръ вашъ къ берегамъ великихъ рѣкъ, которыми особливо Росс³йская держава наполняется, гдѣ между многими вниман³я достойными вещами представляются оныя крутизны, которыя отъ стремлен³я подмывающей воды имѣютъ свое происхожден³е. Коль чудный видъ разныхъ слоевъ зрѣн³е человѣческое къ себѣ привлекаетъ! Тамъ видны всяк³е цвѣты; видѣ разная твердость и сложен³е земной внутренности; талъ показываются слои поваленныхъ лѣсовъ и землею глубоко покрытыхъ; видѣ кости животныхъ и деревянныя дѣла рукъ человѣческихъ изъ средины осыпавшейся земли проникаютъ. Всѣ с³и позорища такого суть состоян³я, что едва и гдѣ натура подземныя слоевъ тайны больше, какъ въ оныхъ крутизнахъ, открываетъ".

   Чтобы показать всю живость воображен³я, съ какою Ломоносовъ переносился къ явлен³ямъ природы, приведемъ еще одно мѣсто, гдѣ онъ выводитъ червячковъ, заключенныхъ въ янтарѣ, и такъ объясняющихъ свое въ нихъ явлен³е: "Пользуясь лѣтнею теплотою и с³ян³емъ солнечнымъ, гуляли мы по роскошествующимъ влажност³ю растен³ямъ, искали и собирали все, что служитъ къ нашему пропитан³ю; услаждаясь между собою пр³ятност³ю благораствореннаго времени и послѣдуя разнымъ благовоннымъ духамъ, ползали и летали по травамъ, листамъ и деревьямъ, не опасаясь отъ нихъ никакой напасти. И такъ садились мы на истекшую изъ деревъ смолу, которая насъ привязавъ къ себѣ липкостью, плѣнила, и безпрестанно изливаясь покрыла и заключила отвсюду. Потомъ отъ землетрясен³я опустившееся внизъ лѣсное наше мѣсто вылившимся моремъ покрылось; деревья опроверглись, иломъ и пескомъ покрылись, купно со смолою и съ нами; гдѣ долготою времени минеральные соки въ смолу проникли, дали большую твердость, и словомъ, въ янтарь претворились, въ которомъ мы получили гробницы великолѣпнѣе, нежели знатные и богатые на свѣтѣ люди имѣть могутъ. Въ рудныя жилы пришли мы не иначе и не въ другое время, какъ находящееся съ нами окаменѣлое и мозглое дерево".

   Отъ естествоиспытателя перейдемъ къ словеснику. Три славныхъ дѣла совершены Ломоносовымъ въ области русскаго языка и словесности.

   Онъ, первый, далъ преимущество русской народной стих³и надъ славяно-церковною и утвердилъ то правилами русской грамматики. Онъ, первый, замѣтилъ единство языка русскаго въ устахъ народа на неизмѣримомъ пространствѣ вашего отечества. Московскому нарѣч³ю онъ далъ преимущество въ произношен³и образованнаго общества. Въ своей грамматикѣ онъ приводить мнѣн³е Карла V о разныхъ языкахъ Европы: Карлъ говоритъ, что на испанскомъ языкѣ прилично бесѣдовать съ_# Богомъ, по-итал³янски говорить съ женщинами, по-французски съ друзьями, по-нѣмецки съ врагами. По мнѣн³ю Ломоносова, на русскомъ языкѣ можно вести всѣ эти разнообразныя бесѣды.

   Но давъ преимущество русской народной стих³и въ языкѣ литературномъ, Ломоносовъ не порвалъ той связи, которая съ самаго крещен³я Руси существовала между нашимъ народнымъ языкомъ и славяно-церковнымъ. Онъ поставилъ оба въ надлежащее правильное отношен³е и указалъ на языкъ церкви, какъ на великую сокровищницу, изъ которой русск³е писатели могутъ черпать выражен³я для своихъ мыслей. Въ своемъ изслѣдован³и О пользѣ чтен³я церковныхъ книгъ, онъ утвердилъ научно то, что давно уже существовало въ жизни Русскаго народа. Это дѣло Ломоносова было оправдано всѣмъ послѣдующимъ развит³емъ русской словесности.

   Вторымъ дѣломъ Ломоносова было введен³е въ русскую поэз³ю тоническаго метра. Съ него начинается ея художественный пер³одъ. До Ломоносова мы имѣли силлабическ³й стихъ, занесенный къ намъ изъ Польши. Симеонъ Полоцк³й наложилъ на него печать отвержен³я неудачнымъ переложен³емъ псалмовъ. Кантемиръ въ своихъ сатирахъ вывелъ этотъ стихъ изъ опалы; но, не смотря на то, онъ не пришелся по духу русскаго языка. Нововведен³е Ломоносова было принято и затѣмъ усовершенствовано нашими славными поэтами. Тредьяковск³й хотѣлъ-было похитить у Ломоносова славу этого подвига; но стоятъ сличить его оду на взят³е Гданска (Данцига) перваго издан³я (1735 года) съ послѣдующею передѣлкою, чтобы убѣдиться въ неудачѣ попытки. Въ первомъ издан³и вовсе нѣтъ тоническаго метра; а въ передѣлкѣ, которая совершена по указан³ю Ломоносова, уже слышенъ правильный хорей. По недавнему открыт³ю, сдѣланному академ³ею наукъ въ бумагахъ Ломоносова, теперь ведутъ начало тоническаго метра отъ оды, переведенной Ломоносовымъ изъ Фенелона. Но это былъ только первый и притомъ слабый опытъ; вѣрнѣе же будетъ считать введен³е у насъ тоническаго метра съ славной оды Ломоносова на взят³е Хотина (1739).

   Третьимъ дѣломъ Ломоносова было построен³е русскаго пер³ода по латинскому образцу. Къ величавому нашему языку пристала и римская тога; но излишняя искусственность не въ характерѣ Русскаго народа. Ломоносовъ самъ уже сбрасывалъ тяжелыя формы латинскаго синтаксиса, когда, предаваясь искреннимъ изл³ян³ямъ сердца, писалъ письма къ Шувалову, или хвалилъ любимаго своего героя, Петра. Здѣсь онъ уже предсказывалъ будущ³й конецъ своему латинскому пер³оду, закованному въ пышную риторическую фигуру.

   Теперь перейдемъ къ поэту. Ломоносовъ, какъ родоначальникъ художественнаго пер³ода русской поэз³и, долженъ былъ создать образцы во всѣхъ родахъ ея: эпическомъ, лирическомъ, драматическомъ и дидактическомъ; но все его достоинство и главный характеръ, какъ поэта, сосредоточивается въ двухъ видахъ лирики - духовномъ и торжественномъ. Оба эти вида лирики развивались тогда въ современной поэз³и, французской и нѣмецкой, которыя обѣ дали ему образцы для подражан³я. Духовныя и торжественныя оды Гинтера, господствовавш³я тогда въ Герман³и, предложили внѣшнюю кройку для его лирической строфы. Придворная, торжественная ода была особенно въ ходу. Безъ нея не совершалась ни одна побѣда, не проходилъ ни одинъ праздникъ. Поэтъ долженъ былъ явиться въ парадной формѣ, въ напудревномъ парикѣ, съ торжественной подъ мышкою одой въ александр³йск³й листъ, богато переплетенной. Все было тогда на фижмахъ и въ пудрѣ, Апполонъ и Музы не избѣгали условныхъ формъ придворнаго этикета.

   Трудно было въ этихъ оффиц³альныхъ виршахъ придворной поэз³и развиваться ея истинному, свободному духу. Не смотря на это, Ломоносовъ и въ этихъ веригахъ все-таки является у насъ богатыремъ и исполиномъ. Какъ несравненно выше и благороднѣе стоитъ онъ противъ своего нѣмецкаго образца, Гинтера! Вы не встрѣтите у Ломоносова ничего подобнаго слѣдующей Гинтеровой строфѣ:

  

   Ich, Herr! dein tiefster Unterthan,

   Will, bleib' ich auch im Staube sitzen,

   Noch mehr auf deiner Ehrenbahn

   Als vor dem Elendsofen schwitzen.

   Verstoss mich an den kalten Bär,

   Ich geh, und gern, und find' ein Meer

   Dein Lob in ewig Eis zu schreiben;

   Denn weil mir Angen offen stehn,

   Soll Carl und Tugend und Eugen

   Die Vorschrift meiner Musen bleiben *).

   *) О, господинъ! я, твой нижайш³й подданный, хотя бы и оставался всегда во прахѣ, но хочу трудиться до поту лица скорѣе на твоемъ почетномъ поприщѣ, чѣмъ передъ жалкимъ очагомъ домашнимъ. Прогони меня къ холодному медвѣжьему полюсу, я пойду, и охотно, и найду море, на вѣчныхъ льдахъ котораго буду писать тебѣ похвалу, ибо пока у меня глаза открыты, Карлъ, добродѣтель и Евген³й будутъ служить образцемъ для моихъ музъ.

  

   Главнымъ источникомъ для духовныхъ одъ Ломоносова служили псалмы Давидовы. Псалтырь съ самыхъ древнихъ временъ нашей христ³анской жизни былъ любимою настольною книгою Русскаго человѣка. У него было въ обычаѣ, въ тяжк³я минуты жизни, прибѣгать въ псалтырю какъ къ другу и совѣтнику, и развертывая его страницы, искать въ нихъ утѣшен³я въ горѣ и наставлен³я своихъ дѣйств³й.... Мы знаемъ объ этомъ обычаѣ изъ Поучен³я Владим³ра Мономаха. Этого обычая держались и ваши славные русск³е лирики, жизнь которыхъ не была еще оторвана отъ древнихъ корней своихъ. Конечно, въ одну изъ горькихъ минутъ жизни Ломоносова, подъ наит³емъ псаломскаго стиха, вылилась изъ устъ его слѣдующая строфа:

  

   Ни кто не уповай во вѣки

   На тщетну власть князей земныхъ,

   Ихъ тѣжъ родили человѣки,

   И нѣтъ спасен³я отъ нихъ.

  

   Согласно съ влечен³емъ къ природѣ и ея явлен³ямъ, Ломоносовъ любилъ перелагать особенно тѣ псалмы, которые называются псалмами премудрости и въ которыхъ псалмопѣвецъ исповѣдуетъ Бога въ велич³и его создан³й. Такъ и Державинъ, согласно съ особенност³ю своего призван³я, любилъ въ псалмахъ пѣсни правды. Особенно прекрасно у Ломоносова, къ сожалѣн³ю недоконченное, переложен³е 103-го псалма, въ которомъ такъ великолѣпно изображается картина всего создан³я. Въ этомъ переложен³и Ломоносовъ побѣдоносно состязался съ Сумароковымъ и Тредьяковскимъ. Прочтемъ хотя двѣ послѣдн³я строфы:

  

   Хлѣбъ силой нашу грудь крѣпитъ,

   Намъ масло члены умягчаетъ,

   Вино въ печали утѣшаетъ,

   И сердце радостью живитъ.

  

         * * *

  

   Древамъ даешь обильный тукъ,

   Поля вѣнчаешь ими, Щедрый!

   Насаждены въ Ливанѣ кедры

   Могуществомъ всесильныхъ рукъ.

  

   Сюда же относится столь извѣстное переложен³е изъ книги ²ова, гдѣ, самъ Творецъ природы словомъ устъ своихъ развиваетъ великолѣпную картину ея. Кромѣ переложен³й, Ломоносовъ, въ подражан³е пѣснямъ премудрости, сложилъ самъ два размышлен³я о Бож³емъ величествѣ, утреннее и вечернее. Послѣднее, написанное по случаю великаго сѣвернаго с³ян³я, внушено было ему тѣми явлен³ями природы, которыхъ онъ нерѣдко бывалъ изумленнымъ свидѣтелемъ съ самаго дѣтства. Первая строфа этого размышлен³я, и въ ней особенно два заключительные стиха, останутся завсегда однимъ изъ высокихъ создан³и вашей первоначальной лирики въ художественномъ пер³одѣ словесности.

  

   Лице свое скрываетъ день;

   Поля покрыла мрачна ночь,

   Взошла на горы черва тѣнь,

   Лучи отъ насъ склонились прочь.

   Открылась бездна, звѣздъ полна:

   Звѣздамъ числа нѣтъ, безднѣ дна.

  

   Перейдемъ къ одамъ торжественнымъ. Если бы мы обратили только поверхностное вниман³е на тѣ оффиц³альные, придворные случаи, по поводу которыхъ написаны эти оды, то могли бы, подобно другимъ легкомысленнымъ критикамъ, отвергнуть въ нихъ всякую поэз³ю и отнести ихъ къ той блаженной памяти нѣмецкой Hofpoesie, которая по наружности только имѣла на нихъ вл³ян³е. Но если вникнемъ въ глубину внутренняго содержан³я этихъ одъ и обнимемъ одною мысл³ю все его богатство, то придемъ къ заключен³ю, что торжественная ода Ломоносова, по внутренней идеѣ, ее одушевляющей, совершенно соотвѣтствуетъ древней государственной, монументальной одѣ Пиндара. Жаль, что форма нашей оды снята не съ нея, а по современному вл³ян³ю съ нѣмецкой оды Гинтера и французской - Жана-Батиста-Руссо. Если бы ода Ломоносова, при богатствѣ внутренняго содержан³я, получила болѣе художественную форму, то могла бы быть однимъ изъ совершенныхъ явлен³й нашей поэз³и. Но такую форму она могла бы усвоить только отъ жизни народной, развѣ въ хороводной ея пѣсни. Между тѣмъ связь между государственною и народною жизн³ю со времени Петра уже появилась,- и вотъ почему лирика въ лицѣ Ломоносова, Державина и другихъ искала формъ для своего проявлен³я не въ своей народной жизни, а въ чужой. Не смотря однако на этотъ разрывъ, Ломоносовъ, какъ человѣкъ ген³альный, все-таки оставался Русскимъ. Подъ веригами академической и придворной оффиц³альности, подъ пудрой, парикомъ и мундиромъ, въ оковахъ напыщенной риторики вѣка, которая равно обнаруживалась и въ фижмахъ костюмовъ, и въ цугахъ каретъ, и въ фигурныхъ речен³яхъ слова,- въ Ломоносовѣ все-таки сказывался русск³й богатырь и поэтъ.

   Что же давало внутреннее содержан³е торжественной поэз³и Ломоносова? Кто былъ ея главнымъ героемъ? Въ чемъ заключалась ея единая, органическая мысль? То была - Росс³я.

   Но пусть Ломоносовъ самъ, своими словами, познакомилъ насъ съ внутреннимъ содержан³емъ своей лирики. Между его произведен³ями есть анакреонтическ³я оды, извѣстныя подъ назван³емъ Разговора съ Анакреономъ. Въ нихъ мы можемъ найти его же отвѣтъ на нашъ вопросъ. Анакреонъ предлагаетъ художнику написать портретъ любимой женщины слѣдующими чертами:

  

   Дай изъ розъ въ лицѣ ей крови,

   И какъ снѣгъ представь бѣлу.

   Проведи дугами брови

   По высокому челу.

   Не сведи одну съ другою,

   Не разставь ихъ межъ собою,

   Сдѣлай хитростью своей,

   Какъ у дѣвушки моей.

  

   Ломоносовъ, въ отвѣтѣ на предложен³е Анакреоново, обращается къ художнику съ другою мыслью и предлагаетъ ему изобразить его возлюбленную матъ. Эта мать - Росс³я. Ломоносовъ говоритъ:

  

   Изобрази Росс³ю мнѣ:

   Изобрази ей возрастъ зрѣлой,

   И видъ въ довольств³и веселой,

   Отрады ясность по челу,

   И вознесенную главу.

  

         * * *

  

   Потщись представить члены здравы,

   Какъ должны у богини быть,

   По плечамъ волосы кудрявы

   Признакомъ бодрости завить.

   Огонь вложи въ небесны очи

   Горящихъ звѣздъ въ срединѣ ночи,

   И брови выведи дугой,

   Что кажетъ послѣ тучъ покой.

  

         * * *

  

   Возвысь сосцы млекомъ обильны,

   И чтобъ созрѣвша красота

   Являла мышцы, руки сильны,

   И полны живости уста

   Въ бесѣдѣ бъ важность обѣщали

   И такъ бы слухъ вашъ ободряли,

   Какъ чистый голосъ лебедей,

   Коль можно, хитростью твоей.

  

         * * *

  

   Одѣнь, одѣнь ее въ порфиру,

   Дай скипетръ, возложи вѣнецъ,

   Какъ должно ей законы м³ру

   И распрямъ предписать конецъ.

   О, коль изображенье сходно,

   Красно, любезно, благородно!

   Великая промолви Мать

   И повели войнамъ престать!

  

   Ломоносовъ былъ въ новой Росс³я еще древнимъ русскимъ человѣкомъ, и не могъ въ своей поэз³и воспѣвать личныхъ своихъ чувствъ красавицамъ чувственнымъ, а приносилъ ихъ въ жертву великой общинѣ своего народа, которую называлъ своею матерью,- Росс³и.

   Вотъ съ какой точки зрѣн³я взглянемъ мы на его государственную лирику, и тогда предстанетъ намъ ясно все богатство ея содержан³я. Здѣсь на первомъ планѣ мы встрѣтимъ это монументальное, исполинское изображен³е Росс³и, изваянное пластическимъ словомъ Ломоносова:

  

   Въ поляхъ, исполненныхъ плодами,

   Гдѣ Волга, Днѣпръ, Нева и Донъ

   Своими чистыми струями

   Шумя, стадамъ наводятъ сонъ,

   Сидитъ и ноги простираетъ

   На степь, гдѣ Хину отдѣляетъ

   Пространная стѣна отъ насъ;

   Веселый взоръ свой обращаетъ,

   И вкругъ довольство исчисляетъ,

   Возлегши локтемъ на Кавказъ.

  

   Этотъ исполинск³й образъ Росс³и, локтемъ опершейся на Кавказъ, свидѣтельствующ³й особенную силу пластическаго слова въ Ломоносовѣ, невольно напоминаетъ намъ мраморное, колоссальное изваян³е Нила, усѣянное младенцами-народами, которые онъ питаетъ. Его совершили Римляне во времена своей славы, когда завоевали Египетъ. Оно украшаетъ одну изъ залъ Ватикана.

   Неизмѣримость пространства, занимаемаго Росс³ею, такъ изображаетъ Ломоносовъ, обращаясь къ солнцу:

  

   Въ Росс³йской ты державѣ всходишь

   Надъ нею дневный путь проводишь

   И въ волны кроешь пламень свой.

  

   A вотъ картина изобил³я русской природы, особенно хлѣбородной:

  

   Хребты волей прекрасныхъ, тучныхъ,

   Гдѣ Волга, Донъ и Днѣпръ текутъ,

   Дѣлъ послухи Петровыхъ звучныхъ,

   Съ весельемъ поминая трудъ,

   Тебѣ обильны движутъ воды,

   Тебѣ, Монархъ, плодятъ народы,

   Несутъ довольство всѣхъ потребъ,

   Что воздухъ и вода рождаетъ,

   Что мягкая земля питаетъ,

   И жизни главну крѣпость хлѣбъ.

  

   Среди городовъ русскихъ возвышается Москва. Вотъ какъ сочувственно Ломоносовъ изображаетъ ее:

  

   Москва, стоя въ срединѣ всѣхъ,

   Главу великими стѣнами