Шишков Александр Семенович - Рассуждение о старом и новом слоге российского языка

  

  

   Всякъ, кто любитъ Росс³йскую словесность, и хотя нѣсколько упражнялся въ оной, не будучи зараженъ неизцѣлимою и лишающею всякаго разсудка страст³ю къ Францускому языку, тотъ развернувъ большую часть нынѣшнихъ нашихъ книгъ съ сожалѣн³емъ увидитъ, какой странный и чуждый понят³ю и слуху нашему слогъ господствуетъ въ оныхъ¹. Древн³й Славенск³й языкъ, отецъ многихъ нарѣч³й, есть корень и начало Росс³йскаго языка, который самъ собою всегда изобиленъ былъ и богатъ, но еще болѣе процвѣлъ и обогатился красотами, заимствованными отъ сроднаго ему Эллинскаго языка, на коемъ вит³йствовали гремящ³е Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потомъ Златоусты, Дамаскины, и мног³е друг³е Христ³янск³е проповѣдники². Кто бы подумалъ, что мы, оставя с³е многими вѣками утвержденное основан³е языка своего, начали вновь созидать оный на скудномъ основан³и Францускаго языка? Кому приходило въ голову съ плодоносной земли благоустроенный домъ свой переносишь на безплодную болотистую землю? Ломоносовъ, разсуждая о пользѣ книгъ церковныхъ, говоритъ: "такимъ старательнымъ и осторожнымъ употреблен³емъ сроднаго намъ кореннаго Славенскаго языка купно съ Росс³йскимъ, отвратятся и странныя слова нелѣпости, входящ³я къ намъ изъ чужихъ языковъ, заимствующихъ себѣ красоту отъ Греческаго, и то еще чрезъ Латинск³й. Оныя неприличности нынѣ небрежен³емъ чтен³я книгъ церьковныхъ вкрадываются, къ намъ нечувствительно, искажаютъ собственную красоту нашего языка, подвергаютъ его всегдашней перемѣнѣ, и къ упадку преклоняютъ." Когда Ломоносовъ писалъ с³е, тогда зараза оная не была еще въ такой силѣ, и потому могъ онъ сказать: вкрадываются къ намъ нечувствительно: но нынѣ уже должно говорить: вломились къ намъ насильственцо и наводняютъ языкъ нашъ, какъ потопъ землю. Мы въ продолжен³и сего сочинен³я ясно с³е увидимъ. Недавно случилось мнѣ прочитать слѣдующее: "раздѣляя слогъ нашъ на эпохи, первую должно начать съ Кантемира, вторую съ Ломоносова, трет³ю съ переводовъ Славяно-Рускихъ господина Елагина и его многочисленныхъ подражателей, а четвертую съ нашего времени, въ которое образуется пр³ятность слога, называемая Французами elegance." Я долго размышлялъ, вподлинну ли сочинитель сихъ строкъ говоритъ с³е отъ чистаго сердца, или издѣвается и шутитъ: какъ? нелѣпицу нынѣшняго слога называетъ онъ пр³ятност³ю! совершенное безобраз³е и порчу онаго, образован³емъ!" Онъ именуетъ прежн³е переводы Славяно-Рускими: что разумѣетъ онъ подъ симъ словомъ? Не ужъ ли презрѣн³е къ источнику краснорѣч³я нашего Славенскому языку? Не дивно: ненавидѣть свое и любить чужое почитается нынѣ достоинствомъ. Но какъ же назоветъ онъ нынѣшн³е переводы, и даже самыя сочинен³я? безсомнѣн³я Француско-Рускими: и с³и то переводы предпочитаетъ онъ Славено-Росс³йскимъ? Правда, ежели Француское слово elegance перевесть по Руски чепуха, то можно сказать, что мы дѣйствительно и въ краткое время слогъ свой довели до того, что погрузили въ него всю полную силу и знаменован³е сего слова! {Хотя не можно сего сказать вообще, поелику и нынѣ есть писателѣ, достойно сочинен³ями своими славящ³еся; но ихъ такъ мало въ сравнен³и съ другими, что умы младыхъ читателей гораздо меньше наставляются ихъ писан³ями, нежели заражаются и портятся творен³ями сихъ послѣднихъ.}.³

   Отколъ пришла намъ такая нелѣпая мысль, что должно коренный, древн³й, богатый языкъ свой бросишь, и основать новый на правилахъ чуждаго, несвойственнаго намъ и бѣднаго языка Францускаго? Поищемъ источниковъ сего крайняго ослѣплен³я и грубаго заблужден³я нашего.

   Начало онаго происходитъ отъ образа воспитан³я: ибо какое знан³е можемъ мы имѣть въ природномъ языкъ своемъ, когда дѣти знатнѣйшихъ бояръ и дворянъ нашихъ отъ самыхъ юныхъ ногтей своихъ находятся на рукахъ у Французовъ, прилѣпляются къ ихъ нравамъ, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно покупаютъ весь образъ мыслей ихъ и понят³й, говорятъ языкомъ ихъ свободнѣе нежели своимъ, и даже до того заражаются къ нимъ пристраст³емъ, что не токмо въ языкѣ своемъ никогда не упражняются, не токмо не стыдятся не знать онаго, но еще мног³е изъ нихъ симъ постыднѣйшимъ изъ всѣхъ невѣжествомъ, какъ бы нѣкоторымъ украшающимъ ихъ достоинствомъ, хвастаютъ и величаются?

   Будучи такимъ образомъ воспитываемы, едва силою необходимой наслышки научаются они объясняться тѣмъ всенароднымъ языкомъ, которой въ общихъ разговорахъ употребителенъ; но какимъ образомъ могутъ они почерпнуть искуство и свѣден³е въ книжномъ или ученомъ языкѣ, толь далеко отстоящемъ отъ сего простаго мыслей своихъ сообщен³я? Для познан³я богатства, изобил³я, силы и красоты языка своего, нужно читать изданныя на ономъ книги, а наипаче превосходными писателями сочиненныя: изъ нихъ научаемся мы знаменован³ю и производству всѣхъ частей рѣчи; пристойному употреблен³ю оныхъ въ высокомъ, среднемъ и простомъ слогѣ; различ³ю сихъ слоговъ; правильному писан³ю; краснорѣчивому смѣшен³ю Славенскаго величаваго слога съ простымъ Росс³йскимъ; свойственнымъ языку нашему изгибамъ и оборотамъ рѣчей; складному или не складному расположен³ю ихъ; краткости выражен³й; ясности и важности смысла; плавности, быстротѣ и силѣ словотечен³я. Между тѣмъ какъ разумъ обогащается сими познан³ями, слухъ нашъ привыкаетъ къ чистому выговору словъ, къ пр³ятному произношен³ю оныхъ, къ чувствован³ю согласнаго или не согласнаго сл³ян³я буквъ, и однимъ словомъ, ко всѣмъ сладкорѣч³я прелестямъ. Отсюду природное дарован³е наше укрѣпляется искуствомъ; отсюду рождается въ насъ любовь къ писан³ямъ и разумѣн³е судить объ оныхъ. Кратко сказать, чтен³е книгъ на природномъ языкѣ есть единственный путь, ведущ³й насъ во храмъ словесности. Но коль сей путь, толико трудный и требующ³й великаго вниман³я и долговременнаго упражнен³я, долженъ быть еще несказанно труднѣйшимъ для тѣхъ, которые отъ самаго младенчества до совершеннаго юношества никогда по немъ не ходили? Когда можетъ быть изъ превеликаго множества нынѣшнихъ худымъ складомъ писанныхъ книгъ, для вящшаго въ языкѣ своемъ развращен³я, прочитали они пять или шесть, а въ церьковныя и старинныя Славенск³я и Славено-Росс³йск³я книги, отколѣ почерпается истинное знан³е языка и красота слога, вовся не заглядывали?⁴ они читаютъ Француск³е романы, комед³и, сказки и проч. Я уже не говорю, что молодому человѣку, наподоб³е управляющаго кораблемъ кормчаго, надлежитъ съ великою осторожност³ю вдаваться въ чтен³е Францускихъ книгъ, дабы чистоту нравовъ своихъ, въ семъ преисполненномъ опасност³ю морѣ, не преткнуть о камень; но скажу токмо разсуждая о словесности: какую пользу принесетъ имъ чтен³е иностранныхъ книгъ, когда не читаютъ они своиѵь? Волтеры, Жанъ Жаки, Корнел³и, Расины, Мол³еры, не научатъ насъ писать по Руски. Выуча всѣхъ ихъ наизусть, и не прочитавъ ни одной своей книги, мы въ краснорѣч³и на Рускомъ языкѣ должны будемъ уступить сочинителю Бовы Королевича. Весьма хорошо слѣдовать по стопамъ великихъ писателей, но надлежитъ силу и духъ ихъ выражать своимъ языкомъ, а не гоняться за ихъ словами, кои у насъ со всѣмъ не имѣютъ той силы. Безъ знан³я языка своего мы будемъ точно такимъ образомъ подражать имъ, какъ человѣку подражаютъ попугаи, или иначе сказать, мы будемъ подобны такому павлину, который, не зная или пренебрегая красоту своихъ перьевъ, желаетъ для украшен³я своего заимствовать оныя отъ птицъ несравненно меньше его прекрасныхъ, и столько ослѣпленъ симъ желан³емъ, что въ прельщающ³й оно разноцвѣтный хвостъ свой готовъ натыкать перья изъ хвостовъ галокъ и воронъ. Отъ сего можно сказать безумнаго прилѣплен³я нашего къ Францускому языку, мы, думая просвѣщаться, часъ отъ часу впадаемъ въ большее невѣжество, и забывая природный языкъ свой, или по крайней мѣрѣ отвыкая отъ онаго, пр³учаемъ понят³е свое къ ихъ выражен³ямъ и слогу. Мы безпрестанно твердимъ о множествѣ разнаго рода книгъ и превосходныхъ сочинен³й, изданныхъ Французами, и жалуемся, что мало имѣемъ ихъ на своемъ языкѣ; но тѣ ли способы употребляемъ, чтобъ до нихъ достигнуть, или ихъ превзойти? Сумароковъ ропщущему на с³е говоритъ:

  

   Перенимай у тѣхъ, хоть много ихъ, хоть мало,

   Которыхъ тщан³е искусству ревновало,

   И показало имъ, коль мысль с³я дика,

   Что не имѣемъ мы богатства языка.

   Сердись, что мало книгъ у насъ, и дѣлай пѣни:

   Когда книгъ Рускихъ нѣтъ, за кѣмъ итти въ степени?

   Однако больше ты сердися на себя,

   Иль на отца, что онъ не выучилъ тебя;

   А естьлибъ юность ты не прожилъ своевольно,

   Ты-бъ могъ въ писан³и искусенъ быть довольно.

   Трудолюбивая пчела себѣ беретъ,

   Отвсюду то, что ей потребно въ сладк³й медъ,

   И посѣщающа благоуханну розу,

   Беретъ въ свои соты частицы и съ навозу.

   Имѣемъ сверхъ того духовныхъ много книгъ:

   Кто виненъ въ томъ, что ты псалтири не постигъ?

  

   Въ самомъ дѣлѣ, кто виноватъ въ томъ что мы во множествѣ сочиненныхъ и переведенныхъ нами книгъ имѣемъ весьма не многое число хорошихъ и подражан³я достойныхъ? Привязанность наша къ Францускому языку, и отвращен³е отъ чтен³я книгъ церьковныхъ. Сумароковъ продолжаетъ:

  

   Не мни, что нашъ языкъ не тотъ, что въ книгахъ чтаемъ,

   Которы мы съ тобой не Рускими зовемъ;

   Онъ тотъ-же, а когда-бъ онъ былъ иной, какъ мыслишь,

   Лишь только отъ того, что ты его не смыслишь;

   Такъ чтожь осталось бы при Рускомъ языкѣ?

   Отъ правды мысль твоя гораздо вдалекѣ.

  

   Французы прилѣжан³емъ и трудолюб³емъ своимъ умѣли бѣдный языкъ свой обработать, вычистить, обогатить и писан³ями своими прославишься на ономъ; а мы богатый языкъ свой, не рача и не помышляя о немъ, начинаемъ превращать въ скудный. Надлежало бы взять ихъ за образецъ въ томъ, чтобъ подобно имъ трудишься въ созидан³и собственнаго своего краснорѣч³я и словесности, а не въ томъ, чтобъ найденныя ими въ ихъ языкѣ, ни мало намъ не сродныя красоты, перетаскивать въ свой языкъ. Тотъ-же Сумароковъ весьма справедливо разсуждаетъ о семъ:

  

   Имѣетъ въ слогѣ всякъ различ³е народъ.

   Что очень хорошо на языкѣ Францускомъ,

   То можетъ въ точности быть скаредно на Рускомъ.

   Не мни, переводя, что складъ въ творцѣ готовъ;

   Творецъ даруетъ мысль, но не даруетъ словъ.

   Въ спряжен³е его рѣчей ты не вдавайся,

   И свойственно себѣ словами украшайся,

   На что степень въ степень послѣдовать ему?

   Ступай лишъ тѣмъ путемъ, и область дай уму:

   Ты симъ, какъ твой творецъ письмомъ своимъ ни славенъ,

   Достигнешь до него и будешь самъ съ нимъ равенъ.

   Хотя передъ тобой въ три пуда лексиконъ,

   Не мни, чтобъ помощь далъ тебѣ велику онъ:

   Коль рѣчи и слова поставишь безъ порядка,

   Такъ будетъ переводъ твой нѣкая загадка,

   Которую никто не отгадаетъ въ вѣкъ;

   То даромъ, что слова ты точно всѣ нарекъ.

   Когда переводить захочешь безпорочно,

   Не то, творцовъ мнѣ духъ яви и силу точно.

   Языкъ нашъ сладокъ, чистъ и пышенъ и богатъ,

   Но скупо вносимъ мы въ него хорош³й складъ.

  

   Рабственное подражан³е наше Французамъ подобно тому, какъ бы кто увидя сосѣда своего, живущаго на песчаномъ мѣстѣ и трудами своими превратившаго песокъ сей въ плодоносную землю, вмѣсто обработыван³я съ такимъ-же прилѣжан³емъ тучнаго чернозема своего, вздумалъ удобрять его перевозомъ на оный безплоднаго съ сосѣдней земли песку. Мы точно такимъ образомъ поступаемъ съ языкомъ нашимъ: вмѣсто чтен³я своихъ книгъ, читаемъ Француск³я; вмѣсто изображен³я мыслей своихъ по принятымъ издревлѣ правиламъ и понят³ямъ, мног³е вѣки возраставшимъ и укоренившимся въ умахъ нашихъ, изображаемъ илъ по правиламъ и понят³ямъ чуждаго народа; вмѣсто обогащен³я языка своего новыми почерпнутыми изъ источниковъ онаго красотами, растлѣваемъ его не свойственными ему чужестранными рѣчами и выражен³ями; вмѣсто пр³учен³я слуха и разума своего къ чистому Росс³йскому слогу, отвыкаемъ отъ онаго, начинаемъ его ненавидѣть и любить нѣкое невразумительное сборище словъ нелѣпымъ образомъ сплетаемыхъ. Сверхь сей ненависти къ природному языку своему и любви къ Францускому, есть еще другая причина, побуждающая новомодныхъ писателей нашихъ точно такимъ же образомъ и въ словесности подражать имъ, какъ въ нарядахъ. Я уже сказалъ, что трудно достигнуть до такого въ языкѣ своемъ познан³я, какое имѣлъ, напримѣръ, Ломоносовъ: надлежитъ съ такимъ же вниман³емъ и такую же груду Рускихъ и еще церьковныхъ книгъ прочитать, какую онъ прочиталъ, дабы умѣть высокой Славенск³й слогъ съ просторѣчивымъ Росс³йскимъ такъ искусно смѣшивать, чтобъ высокопарность одного изъ нихъ пр³ятно обнималась съ простотою другаго. Надлежитъ долговременнымъ искусомъ и трудомъ такое же пр³обрѣсть знан³е и силу въ языкѣ, как³я онъ имѣлъ, дабы умѣть въ высокомъ слогѣ помѣщать низк³я мысли и слова, таковыя на примѣръ какъ: рыкатъ, рыгатъ, тащить за волосы, подгнетъ, удалая голова, и тому подобныя, не унижая ими слога и сохраняя всю важность онаго⁵.

   Надлежитъ имѣть воображен³е изощренное чтен³емъ, и память обогащенную знан³емъ словъ, дабы умѣть составлять подобные симъ стихи:

  

   Мнѣ всякая волна быть кажется гора,

   Что съ ревомъ падаетъ обрушась на ПЕТРА.

  

   Какое подобное паден³ю и шуму волны, паден³е и шумъ въ стихѣ! что можетъ быть величественнѣе сего описан³я:

  

   Достигло дневное до полночи свѣтило,

   Но въ глубинѣ лица горящаго, не скрыло,

   Какъ пламенна гора казалось межъ валовъ,

   И простирало блескъ багровый изъ-за льдовъ.

   Среди пречудный при ясномъ солнцѣ ночи

   Верьхи златыхъ зыбей пловцамъ сверкаютъ въ очи.

  

   Какое сладкоглас³е и чистота слога въ двухъ послѣднихъ стихахъ! Вѣрьте послѣ сего несомнѣнной истинѣ писателей нашихъ, что нынѣ токмо образуется пр³ятность слога, называемая Французами elegance! Вездѣ глубокое знан³е языка показуется въ цвѣтахъ, раждающихся подъ живописною кист³ю сего великаго Стихотворца. Здѣсь единымъ почеркомъ изображаетъ онъ дѣйств³е бури:

  

   Межъ моремъ рушился и воздухомъ предѣлъ;

   Дождю на встрѣчу дождь съ кипящихъ волнъ летѣлъ.

  

  

   Внимай, какъ югъ пучину давитъ,

   Съ пескомъ мутитъ, зыбь на зыбь ставитъ,

   Касается морскому дну,

   На сушу гонитъ глубину.

  

   Тамъ силѣ и скорости давъ образъ исполина представляетъ ихъ въ ужаснѣйшемъ видѣ:.

  

   Бѣжитъ въ свой путь съ весельемъ многимъ

   По холмамъ грозный исполинъ,

   Ступаетъ по вершинамъ строгимъ⁶,

   Презрѣвъ глубоко дно долинъ,

   Вьетъ воздухъ вихремъ за собою;

   Подъ сильною его пятою

   Кремнистые бугры трещатъ,

   И слѣдомъ дерева лежатъ,

   Что множество вѣковъ стояли

   И бурей ярость презирали.

  

  

   Свѣтящимися чешуями

   Покрытъ, какъ мѣдными щитами;

   Копье и щитъ и молотъ твой

   Считаетъ за тростникъ гнилой.

  

   Тамъ замысловатымъ словомъ или остроумною мысл³ю въ восторгъ приводитъ умъ:

  

   Твое прехвально имя пишетъ

   Не ложна слава въ вѣчномъ льдѣ,

   Всегда гдѣ хладный сѣверъ дышетъ,

   И только вѣрой теплъ къ тебѣ.

  

  

   Въ шумящихъ берегахъ Балт³йскихъ

   Веселья больше, нежель водъ,

   Что видѣли судовъ Росс³йскихъ

   Противъ враговъ счастливый ходъ.

  

   Индѣ пламеннымъ изображен³емъ всеснѣдающаго времени и лютой войны ужасаетъ воображен³е:

  

   Уже горятъ Царей тамъ древн³я жилища;

   Вѣнцы врагамъ корысть, и плоть ихъ вранамъ пища!

   И кости предковъ ихъ изъ золотыхъ гробовъ

   Чрезъ стѣны падаютъ къ смердящимъ трупамъ въ ровъ!

  

   Индѣ перомъ, искуснѣйшимъ чѣмъ Ахллесова кисть, представляетъ намъ гоняющуюся за звѣрьми Росс³йскую Д³яну:

  

   Ей вѣтры въ слѣдъ не успѣваютъ;

   Коню бѣжать не воспящаютъ

   Ни рвы, ни частыхъ вѣтьвей связь:

   Крутитъ главой, звучитъ броздами,

   И топчетъ бурными ногами,

   Прекрасной всадницей гордясь!

  

   Индѣ простыми, но выше всякаго искуства, стихами приводитъ душу и сердце въ умилен³е:

  

   Въ пути, которымъ пролетаешь,

   Какъ быстрый въ высотѣ орелъ,

   Куда свой зракъ ни обращаешь,

   По множеству градовъ и селъ;

   Отъ всѣхъ къ тебѣ простерты взоры,

   Тобой всѣхъ полны разговоры,

   Къ тебѣ всѣхъ мысль, къ тебѣ всѣхъ трудъ;

   Дитя родившихъ вопрошаетъ:

   Не тая ли на насъ взираетъ,

   Что матер³ю всѣ зовутъ?

   Иной отъ старости нагбенный

   Простерть старается хребетъ,

   Главу и очи утомленны

   Возводитъ, гдѣ твой блещетъ свѣтъ.

   Тамъ видя возрастъ безсловесный,

   Монархиня, твой зракъ небесный,

   Любезну оставляетъ грудь;

   Чего языкъ не изъясняетъ,

   Усмѣшкой то изображаетъ,

   Послѣдуя очами въ путь,

  

   Индѣ колико сей нѣжности противенъ когда изображаетъ противныя сему вещи какъ напримѣръ злобу:

  

   Какъ тигръ ужъ на копьѣ хотя ослабѣваетъ,

   Однако посмотрѣть на раненой хребетъ,

   Глазами на ловца кровавыми сверкаетъ,

   И ратовище злясь въ себѣ зубами рветъ:

   Такъ мечъ въ груди своей схватилъ Мамай рукою;

   Но палъ, и трясучись о землю тыломъ билъ,

   Изъ раны чорна кровь ударилась⁷ рѣкою;

   Онъ очи злобныя на небо обратилъ.

   Разинулъ челюсти! но гласа не имѣя,

   Со скрежетомъ зубнымъ извергнулъ духъ во адъ.

  

   Индѣ съ такою въ полустиш³и разстановкою, какая въ самой природѣ между ударомъ и отголоскомъ онаго примѣчается, говоритъ:

  

   Ударилъ по щиту: звукъ грянулъ межъ горами.

  

   Таковъ Ломоносовъ въ стихахъ; таковъ же онъ въ переводахъ и въ прозаическихъ сочинен³яхъ. Мы видѣли разумъ его и глубокое въ языкѣ знан³е; покажемъ теперь примѣръ осторожности его и наблюден³я ясности въ рѣчахъ. Въ подражан³и своемъ Анакреону говоритъ онъ о Купидонѣ:

  

   Онъ чуть лишь ободрился,

   Каковъ то, молвилъ, лукъ;

   Въ дождѣ чать повредился,

   И съ словомъ стрѣлилъ вдругъ.

  

   Потребно сильной въ языкъ имѣть навыкъ, дабы чувствовать самомалѣйшее обстоятельство, могущее ослабить силуѵ слога, или сдѣлать его двусмысленнымъ и недовольно яснымъ. Въ просторѣч³и обыкновенно вмѣсто чаять должно, говорятъ сокращенно чай. Ломоносовъ тотчасъ почувствовалъ, что поставя:

  

   Въ дождѣ чай повредился...

  

   выдетъ изъ сего двумысл³е глагола чай съ именемъ чай, то есть Китайской травы, которую мы по утрамъ пьемъ; и для того, сокращая глаголъ чаять, поставилъ чать⁸. Подобная сему осмотрительность показываетъ, съ какимъ тщан³емъ старался онъ наблюдать ясность и чистоту слога. Во всѣхъ его сочинен³яхъ видно соединенное съ пылкимъ воображен³емъ ума сильное въ языкѣ знан³е, которое пр³обрѣлъ онъ неусыпнымъ въ словесности упражнен³емъ, Таковое прилѣжное чтен³е Росс³йскихъ книгъ отниметъ у нынѣшнихъ писателей драгоцѣнное время читать Француск³я книги. Возможно ли, скажутъ они съ насмѣшкою и презрѣн³емъ, возможно ли трогательную Заиру, занимательнаго Кандида, милую Орлеанскую дѣвку, промѣнять на скучный Прологъ, на непонятный Несторовъ Лѣтописецъ? Избѣгая сего труда принимаются они за самой легкой способъ, а именно: одни изъ нихъ безобразятъ языкъ свой введен³емъ въ него иностранныхъ словъ, таковыхъ напримѣръ какъ: моральный, эстетическ³й, эпоха, сцена, гармон³я, акц³я, энтуз³язмъ, катастрофа и тому подобныхъ⁹. Друг³е изъ Рускихъ словъ стараются дѣлать не Руск³я, какъ напримѣръ: вмѣсто будущее время, говорятъ будущность; вмѣсто настоящее время, настоящность¹⁰ и проч.¹¹ Третьи Француск³я имена, глаголы и цѣлыя рѣчи переводятъ изъ слова въ слово на Руской языкъ; самопроизвольно принимаютъ ихъ въ томъ-же смыслѣ изъ Француской литературы въ Росс³йскую словесность, какъ будто изъ ихъ службы офицеровъ тѣми-жъ чинами въ нашу службу, думая, что онѣ въ переводѣ сохранятъ тожъ знаменован³е, какое на своемъ языкѣ имѣютъ. Напримѣръ: influance переводятъ вл³ян³е, и не смотря на то, что глаголъ вливать требуетъ предлога въ: вливать вино въ бочку, вливаетъ въ сердцѣ ей любовь, располагаютъ нововыдуманное слово с³е по Француской Грамматикѣ, ставя его по свойству ихъ языка, съ предлогомъ на: faire l'influance sur les esprits, дѣлать вл³ян³е на разумы¹². Подобнымъ сему образомъ переведены слова: переворотъ, развит³е, утонченный, сосредоточить, трогательно, занимательно, и множество другихъ. Въ показанныхъ ниже сего примѣрахъ мы яснѣе увидимъ, какой нелѣпой слогъ раждается отъ сихъ Руско-Францускихъ словъ. Здѣсь не примѣтимъ токмо, что по сему новому правилу такъ легко съ иностранныхъ языковъ переводишь всѣхъ славныхъ и глубокомысленныхъ писателей, какъ бы токмо списывать ихъ¹³. Затрунен³е встрѣтится въ томъ единственно, что не знающ³й Францускаго языка, сколько бы ни былъ силенъ въ Росс³йскомъ, не будетъ разумѣть переводчика; но благодаря презрѣн³ю къ природному языку своему, кто не знаетъ нынѣ по Француски? По мнѣн³ю нынѣшнихъ Писателей великое было бы невѣжество, нашедъ въ сочиняемыхъ ими книгахъ слово переворотъ, недогадаться, что оное значитъ revolution, или по крайней мѣрѣ revolle. Такимъ-же образомъ и до другихъ всѣхъ добраться можно: развит³е, developement; утонченный, raffiné сосредоточить, concentrer; трогательно, touchant; занимательно, interessant, и такъ далѣе¹⁴. Вотъ бѣда для нихъ, когда кто въ писан³яхъ своихъ употребляетъ слова: брашно, требище, рясна, зодчество, доблесть, прозябать, наитствовать, и тому подобныя, которыхъ они сроду не слыхивали, и потому о таковомъ писателѣ съ гордымъ презрѣн³емъ говорятъ: онъ Педантъ, провонялъ Славянщиною и не знаетъ Францускаго въ штилѣ Элегансу. Между тѣмъ, не взирая на опасность гнѣва ихъ, я осмѣлюсь предложить здѣсь нѣкоторыя противныя мнѣн³ю ихъ разсужден³я, дабы упражняющихся въ словесности молодыхъ людей, не со всѣмъ заразившихся еще сею язвою, остановить, буде возможно, отъ предосудительнаго имъ послѣдован³я; ибо изъ сихъ разсужден³й яснѣе можно будетъ усмотрѣть, что тотъ, кто переводитъ, или лучше сказать перекладываетъ такимъ образомъ слова съ одного языка на другой, худое имѣетъ понят³е о происхожден³и и свойствѣ языковъ, и о ихъ между собою соотвѣтствован³и.

   Во всякомъ языкѣ есть множество такихъ словъ или назван³й, которыя въ долговременномъ отъ разныхъ писателей употреблен³и получили различные смыслы, или изображаютъ разныя понят³я, и потому знаменован³е ихъ можно уподобить кругу, раждающемуся отъ брошеннаго въ воду камня, и отчасу далѣе предѣлы свои распрастраняющему. Возмемъ на примѣръ слово свѣтъ и разсмотримъ всю обширность его знаменован³я. Положимъ сначала, что оно заключаетъ въ себѣ одно токмо понят³е о с³ян³и или о лучахъ, исходящихъ отъ какого нибудь свѣтила, какъ то въ слѣдующей рѣчи: солнце разливаетъ свѣтъ свой повсюду. Изобразимъ оное чрезъ кругъ А, котораго окружность В опредѣляетъ вышесказанный смыслъ его, или заключающееся въ немъ понят³е. Станемъ потомъ пр³искивать оное въ другихъ рѣчахъ, какъ напримѣръ въ слѣдующей: Свѣтъ Христовъ просвѣщаетъ всѣхъ. Здѣсь слово свѣтъ не значитъ уже исходящ³е лучи отъ свѣтила, но учен³е или наставлен³е, проистекающее отъ премудрости Христовой. Итакъ получило оно другое понят³е, которое присоединяя къ первому, находимъ, что смыслъ слова сего разширился, или изображающ³й его кругъ А распространился до окружности С. Въ рѣчи: семдесятъ вѣковъ прошло, какъ свѣтъ стоитъ, слово свѣтъ не заключаетъ уже въ себѣ ни одного изъ вышеписанныхъ понят³й, но означаетъ весь м³ръ или всю вселенную. Присоединяя с³е трет³е понят³е къ двумъ первымъ, ясно видимъ, что кругъ А распространился до окружности D. Въ рѣчи: онъ натерся въ свѣтъ, слово свѣтъ представляетъ паки новое понят³е, а именно, общество отличныхъ людей: слѣдовательно кругъ А распространился еще до окружности Е. Въ рѣчи: Америка есть новый свѣтъ, слово свѣтъ означаетъ новонайденную землю, подобную прежде извѣстнымъ, то есть Европѣ, Аз³и и Африкѣ. И такъ кругъ А получилъ еще большее распространен³е. Наконецъ отъ сего слова, какъ бы отъ нѣкоего корня, произошли мног³я вѣтьви или отрасли: свѣтлый, свѣтск³й, свѣтящ³йся, свѣтило, свѣтлица, и такъ далѣе. Каждая изъ сихъ отраслей также въ разныхъ смыслахъ употребляется: свѣтлое солнце, значитъ с³яющее; свѣтлая одежда, значить великолѣпная; свѣтлое лице, значитъ веселое. Подъ именемъ свѣтскаго человѣка разумѣется иногда отличающ³йся отъ духовнаго, а иногда умѣющ³й учтиво и пр³ятно обращаться съ людьми. Такимъ образомъ кругъ, опредѣляющ³й знаменован³е слова свѣтъ, отчасу далѣе разширяетъ свои предѣлы. С³е есть свойство всякаго языка, но въ каждомъ языкѣ данные одному слову различные смыслы и произведен³е отъ нихъ другихъ словъ, или распространен³е вышепомянутаго круга, опредѣляющаго ихъ знаменован³е, не одинакимъ образомъ дѣлается. Напримѣръ въ сказанной выше сего рѣчи: солнце разливаетъ свѣтъ свой повсюду. Росс³йскому слову свѣтъ соотвѣтствуетъ Француское слово lumiere; но въ другой рѣчи: семдесятъ вѣковъ прошло, какъ свѣтъ стоитъ, томужъ самому слову во Францускомъ языкѣ соотвѣтствуетъ уже слово monde, а не lumiere. Равнымъ образомъ отъ Росс³йскаго имени свѣтъ происходитъ назван³е свѣтило; напротивъ того во Францускомъ языкѣ свѣтило называется особливымъ именемъ Astre, отнюдь не происходящимъ отъ слова lumiere.

   Происхожден³е словъ подобно древу; ибо какъ возникающее отъ корня младое дерево пускаетъ отъ себя различныя вѣтьви, и отъ высоты возносится въ высоту, и отъ силы преходитъ въ силу, такъ и первоначальное слово сперьва означаетъ одно какое нибудь главное понят³е, а потомъ проистекаютъ и утверждаются отъ онаго мног³я друг³я. Часто корень его теряется отъ долговременности. Старинное Славенское, или отъ Славенскаго происходящее слово доба нынѣ намъ совсѣмъ не извѣстно. Можетъ быть оно заключало въ себѣ пространный смыслъ, но мы изъ нѣкоторыхъ находимыхъ нами въ книгахъ весьма не многихъ рѣчей, таковыхъ какъ: доба намъ отъ сна встати, знаемъ токмо часть онаго, догадываясь, что оно значило пора или не худо. Между тѣмъ корень сей сколько пустилъ различныхъ отраслей? Надобно, снадобье, подобно, удобно, сдобно, подобаетъ, сподобиться, преподоб³е, доблесть, а можетъ быть и слово добро отъ негожъ имѣетъ свое начало. Отъ глагола разитъ или отъ имени разъ происходятъ слова: поражен³е, раздражен³е, выражен³е, возражен³е, подражан³е и проч. Всѣ оныя изображаютъ различныя понят³я. Соотвѣтствующ³я симъ Француск³я слова: irritation, expression, imitation и проч., отъ одного ли проистекаютъ источника? Могутъ ли два народа въ составлен³и языка своего имѣть одинак³я мысли и правила? Отсюду выходитъ слѣдующее разсужден³е:

   Всѣ извѣстныя намъ вещи раздѣляются на видимыя и невидимыя, или иначе сказать, однѣ постигаемъ мы чувствами, а друг³я разумомъ: солнце, звѣзда, камень, дерево, трава и проч. суть видимыя вещи; счаст³е, невинность, щедрота, ненависть, лукавство, и проч. суть вещи умственныя, или разумомъ постигаемыя. Каждая изъ всѣхъ сихъ вещей на всякомъ языкѣ изображается особливымъ назван³емъ; но между сими различными каждаго языка словами, означающими одну и тужъ самую вещь, находится слѣдующая разность: тѣ изъ нихъ, кои означаютъ видимую вещь, хотя звукомъ произношен³я и составляющими ихъ письменами различны между собою, однакожъ кругъ знаменован³я ихъ на всѣхъ языкахъ есть почти одинаковъ: вездѣ напримѣръ, гдѣ стоитъ во Францускомъ soleil, или въ Нѣмецкомъ sonne? или въ Англинскомъ sum, можно въ Росс³йскомъ поставить солнце. Напротивъ того тѣ назван³я, коими изображаются умственныя вещи, или дѣйств³я наши, имѣютъ весьма различные круги знаменован³й, поелику, какъ мы выше сего видѣли, происхожден³е словъ, или сцѣплен³е понят³й, у каждаго народа дѣлается своимъ особливымъ образомъ. Въ каждомъ языкѣ есть много даже такихъ словъ, которымъ въ другомъ нѣтъ соотвѣтствующихъ¹⁵. Такожъ одно и тожъ слово одного языка, въ разныхъ составахъ рѣчей, выражается иногда такимъ, а иногда инымъ словомъ другаго языка. Объяснимъ с³е примѣрами:

   Положимъ, что кругъ, опредѣляющ³й знаменован³е Францускаго глагола, напримѣръ toucher, есть А, и что сему глаголу въ Росс³йскомъ языкѣ соотвѣтствуетъ, или тожъ самое понят³е представляетъ, глаголъ трогать, котораго кругъ знаменован³я да будетъ В.

   Здѣсь во первыхъ надлежитъ примѣтить, что с³и два круга никогда не бываютъ равны между собою такъ, чтобъ одинъ изъ нихъ, будучи перенесенъ на другой, совершенно покрылъ его, но всегда бываютъ одинъ другаго или больше или меньше; а даже никогда не могутъ быть единоцентренны, какъ ниже изображено:

  

   Но всегда пресѣкаются между собою и находятся въ слѣдующемъ положен³и:

   С есть часть общая обоимъ кругамъ, то есть та, гдѣ Француской глаголъ toucher соотвѣтствуетъ Росс³йскому глаголу трогать, или можетъ быть выраженъ онымъ, какъ напримѣръ въ слѣдующей рѣчи: toucher avec les mains, трогать руками.

   Е есть часть круга Францускаго глагола toucher, находящаяся внѣ круга В, означающаго Росс³йск³й глаголъ трогать, какъ напримѣръ въ слѣдующей рѣчи: toucher le clavicin. Здѣсь глаголъ toucher не можетъ выраженъ бытъ глаголомъ трогать; ибо мы не говоримъ трогать клавикорды, но играть на клавикордахъ; и такъ глаголу toucher соотвѣтствуетъ здѣсь глаголъ играть.

   D есть часть круга Росс³йскаго глагола трогать, находящаяся внѣ круга А, означающаго Француск³й глаголъ toucher, какъ напримѣръ въ слѣдующей рѣчи: тронуться съ мѣста. Здѣсь Росс³йск³й глаголъ тронуться не можетъ выраженъ быть Францускимъ глаголомъ toucher, поелику Французамъ несвойственно говоришь: Se toucher d'une place; они объясняютъ с³е глаголомъ partir. Итакъ въ семъ случаѣ Росс³йскому глаголу трогать соотвѣтствуетъ Француской глаголъ partir.

   Разсуждая такимъ образомъ, ясно видѣть можемъ,. что составъ одного языка несходствуетъ съ составомъ другаго, и что во всякомъ языкѣ слова получаютъ силу и знаменован³е свое во первыхъ отъ корня, отъ котораго онѣ происходятъ, во вторыхъ отъ употреблен³я. Мы говоримъ: вкуситъ смерть; Французы не скажутъ gouler, а говорятъ: subir la mort. Глаголъ ихъ assister, по нашему значитъ иногда помогать, а иногда присутствовать, какъ напримѣръ: assister un pauvre, помогать бѣдному, и assister à la ceremonie, присутствовать при отправлен³и какого нибудь обряда.

   Каждый народъ имѣетъ свой составъ рѣчей и свое сцѣплен³е понят³й, а потому и долженъ ихъ выражать своими словами, а не чужими, или взятыми съ чужихъ. Но хотѣть Руской языкъ располагать по Францускому, или тѣми же самыми словами и выражен³ями объясняться на Рускомъ, какими Французы объясняются на своемъ языкѣ, не то ли самое значитъ, какъ хотѣть, чтобъ всякой кругъ знаменован³я Росс³йскаго слова равенъ былъ кругу знаменован³я соотвѣтствующаго ему Францускаго слова? Возможно ли с³е сдѣлать и сходно ли съ разсудкомъ желать часть E, ихъ круга А, включишь въ нашъ языкъ, а часть D, нашего круга B, выключишь изъ онаго, то есть вмѣсто играть на клавикордахъ, говорить: трогать клавикорды? Не чудно ли, не смѣшно ли с³е? Но мы не то ли самое дѣлаемъ, когда вмѣсто жалкое зрѣлище говоримъ, трогательная сцѣна; вмѣсто перемѣна правлен³я, переворотъ; вмѣсто сближить къ срединѣ, сосредоточить и такъ далѣе? Остается только истребить часть D: то есть всѣ тѣ рѣчи, которыя не могутъ изъ слова въ слово переведены быть на Француской языкъ, объявить не Рускими и выключишь ихъ изъ нашего языка, яко недостойныя пребывать въ ономъ¹⁶. Какъ ни кажется таковая мысль нелѣпою и не возможною, и что сей путь не во храмъ краснорѣч³я ведетъ насъ, но въ вертепъ невразумительной смѣси; однако изъ предъидущихъ примѣровъ уже нѣсколько явствовало, а изъ послѣдующихъ еще яснѣе будетъ, что мы всякое тщан³е и попечен³е о томъ прилагаемъ.

   Главная причина, къ какой мног³е нынѣшн³е писатели относятъ необходимость рабственнаго подражан³я ихъ Французамъ, состоитъ въ томъ, что они, читая Француск³я книги, находятъ иногда въ нихъ так³я слова, которымъ, по ихъ мнѣн³ю, на нашемъ языкъ нѣтъ равносильныхъ, или точно соотвѣтствующихъ¹⁷. Чтожъ до того? Не ужъ ли безъ, знан³я Францускаго языка не позволено быть краснорѣчивымъ? Мало ли въ нашемъ языкѣ такихъ назван³й, которыхъ Французы точно выразить не могутъ? Милая, гнусный, погода, пожалуй, благоутроб³е, чадолюб³е и множество сему подобныхъ, коимъ на Францускомъ языкѣ конечно нѣтъ равносильныхъ; но меньше ли чрезъ то писатели ихъ знамениты? Гоняются ли они за нашими словами, и говорятъ ли: mon petit pigeon, для того, что мы говоримъ: голубчикъ мой? Стараются ли они глаголъ приголубитъ выражать на своемъ языкѣ глаголомъ, происходящимъ отъ имени pigeon, ради того, что онъ у насъ происходитъ отъ имени голубь? Силу нашихъ рѣчей, таковыхъ напримѣръ, какъ: мнѣ было говоритъ, писать было тебѣ къ твоему отцу, быть писать, быть посему и проч., выразятъ ли они на своемъ языкѣ, когда переведутъ ихъ изъ слова въ слово: à moi été parler, écrire à toi été, être écrire, être comme cela etc? Странно бы с³е было и смѣшно, и не было бы у нихъ ни Расиновъ, ни Буаловъ, естьлибъ они такъ думали; но мы не то ли самое дѣлаемъ? Не находимъ ли мы въ нынѣшнихъ нашихъ книгахъ: подпирать мнѣн³е свое, двигать духами, черта злослов³я и проч.? Не есть ли это рабственный переводъ съ Францускихъ рѣчей: soutenir son opinion, mouvoir les ésprits, un trait de satire? Я думаю скоро, boire à long traits, станутъ переводить: пить долгими чертами; il a epouse ma colère, онъ женился на моемъ гнѣвѣ. Наконецъ меньше ли странны слѣдующ³я и симъ подобныя рѣчи: имена мѣлк³я цѣны. - Принудился провождать скитающуюся жизнь. - Голова его образована для тайной связи съ невинност³ю. - Храбрость обоихъ оказывается самъ на самъ. - Законъ ударяетъ совсѣмъ на иные предметы и проч.?

   Между тѣмъ, какъ мы занимаемся симъ юродливымъ переводомъ и выдумкою словъ и рѣчей, немало намъ не свойственныхъ, мног³я коренныя и весьма знаменательныя Росс³йск³я слова иныя пришли совсѣмъ въ забвен³е; друг³я не взирая на богатство смысла своего, сдѣлались для не привыкшихъ къ нимъ ушей странны и дики; третьи перемѣнили совсѣмъ знаменован³е свое и употребляются не въ тѣхъ смыслахъ, въ какихъ сначала употреблялись¹⁸. Итакъ съ одной стороны въ языкъ нашъ вводятся нелѣпыя новости, а съ другой истребляются и забываются издревле принятыя и многими вѣками утвержденныя понят³я: такимъ то образомъ процвѣтаетъ словесность наша и образуется пр³ятность слога, называемая Французами elegance!

   Мног³е нынѣ, почитая невѣжество свое глубокимъ знан³емъ и просвѣщен³емъ, презираютъ Славенск³й языкъ и думаютъ, что они весьма разумно разсуждаютъ, когда изо всей мочи кричатъ: не ужъ ли писать аще, точ³ю, вскую, уне, поне, распудить и проч.? Такихъ словъ, которыя обветшали уже и мѣсто ихъ заступили друг³я, толико же знаменательныя, конечно нѣтъ никакой нужды употреблять; но дѣло въ томъ, что мы вмѣстѣ съ ними и отъ тѣхъ словъ и рѣчей отвыкаемъ, которыя составляютъ силу и красоту языка нашего. Какъ могутъ обветшать прекрасныя и многозначащ³я слова, таковыя напримѣръ, какъ: дебелый, доблесть, присно, и отъ нихъ происходящ³я: одебелѣтъ, добл³й, приснопамятный, приснотекущ³й и тому подобныя? Должны ли слуху нашему быть дики прямыя и коренныя наши назван³я, таковыя, какъ: любомудр³е, умодѣл³е, зодчество, багряница, вождел³н³е,