Шишков Александр Семенович - Рассуждение о старом и новом слоге российского языка

>велелѣп³е и проч.? Чемъ меньше мы ихъ употреблять станемъ, тѣмъ бѣднѣе будетъ становиться языкъ нашъ, и тѣмъ болѣе возрастать невѣжество наше; ибо вмѣсто при родныхъ словъ своихъ и собственнаго слога мы будемъ объясняться чужими словами и чужимъ слогомъ. Отъ чего напримѣръ, благорастворенный воздухъ, есть выражен³е всякому вразумителѣное, между тѣмъ, какъ рѣчь: царство мудрости растворенное, многимъ кажется непонятною? Отъ этого, что они не знаютъ всей силы и знаменован³я глагола растворять. Приложенный при концѣ сего сочинен³я Словарь хотя не иное что есть, какъ малый токмо опытъ, однако изъ него довольно явствовать будетъ, какъ много есть такихъ словъ, которыхъ знаменован³я, отъ того, что мы пренебрегаемъ языкъ свой, не токмо не распространены, не обработаны, не вычищены; но напротивъ того стѣснены, оставлены, забыты. Премножество богатыхъ и сильныхъ выражен³й, которыя прилѣжнымъ упражнен³емъ и трудолюб³емъ могли бы возрасти и умножиться, остаются въ зараженныхъ Францускимъ языкомъ умахъ нашихъ безплодны, какъ сѣмена ногами попранныя или на камень упавш³я. Предосудительно конечно и не хорошо безобразить слогъ свой смѣшен³емъ высокихъ Славенскихъ рѣчен³й съ простонародными и низкими выражен³ями, но поставить знаменательное слово приличнымъ образомъ и къ статѣ весьма похвально, хотя бы оно и не было обыкновенное. У Ломоносова отчаянная Дидона зложелательствуя Енею, говоритъ:

  

   Зажглабь всѣ корабли и съ сыномъ бы отца

   Истнила и сама поверглась бы на нихъ.

  

   Виноватъ ли Ломоносовъ, что употребилъ глаголъ истнить, котораго знаменован³е можетъ быть не всякому извѣстно? Отнюдь нѣтъ. Довольно для него, что слово с³е есть истинное Руское и вездѣ въ Священныхъ книгахъ употребляемое. Онъ писалъ для людей любящихъ языкъ свой, а не для тѣхъ, которые ничего Рускаго не читаютъ, и ни языка своего, ни обычаевъ своихъ, ни отечества своего не жалуютъ, Мы думаемъ, что мы весьма просвѣщаемся, когда оставляя путь предковъ нашихъ, ходимъ, какъ невольники за чужестранными, и въ посмѣян³е себѣ всякой глупости ихъ послѣдуемъ и подражаемъ! Мы не говоримъ нынѣ: лице свѣтлое щедротою, уста утѣшен³емъ сладк³я, для того, что Французы не говорятъ: visage lumineuse par générosité, levres douces par consolation; но напротивъ того говоримъ: предметъ нѣжности моей, онъ вышелъ изъ его горницы спанья (вмѣсто изъ своей спальни), для того, что они говорятъ: objet de ma tendresse, il est sorti de sa chambre à coucher. Мы начинаемъ забывать и уже нигдѣ въ новыхъ книгахъ своихъ не находимъ стариныхъ нашихъ выражен³й и мыслей, каковы напримѣръ суть нижеслѣдующ³я:

  

   Препоясалъ мя еси силою на брань.

   Уже тебѣ пора во крѣпость облещись.

   Горняя мудрствуйте, не земная.

   Утвердилъ еси руку свою на мнѣ.

   Въ скорби распространилъ мя еси.

   Вѣщаетъ ветх³й деньми къ ней.

   Подвизаться молен³емъ непрестаннымъ.

   Воевать за Вѣру Православную.

   Защитить рукою крѣпкою и мышцею высокою.

   Расти какъ тѣломъ, такъ и духомъ въ премудрости и любви Бож³ей.

   Богатѣть въ тѣлесныя и душевныя добродѣтели паче, нежели въ сребро и злато.

   Принесемъ хвалу солнцу мысленному Богу не вечернему.

   Просвѣти сердце мое на разумѣн³е заповѣдей Твоихъ, и отверзи уста мои на исповѣдан³е чудесъ Твоихъ.

   Истинна моя и милость моя съ нимъ, и о имени моемъ вознесется рогъ его.

   Иди къ пещерамъ К³евскимъ, о Православне, иди восхожден³емъ сердечнымъ грядый отъ силы въ силу, иди и возревнуй видѣвъ пути тѣхъ, иже во ископанной земли не брашно гиблющее съ мрав³ями, но пребывающее въ животъ вѣчный, еже есть творен³е воли Бож³я, собираху во время лѣтнее жит³я сего, на зиму страшнаго суда, егда отъ лица мраза Его кто постоитъ?

  

   Мы, говорю, нынѣ забываемъ сей слогъ, и сладкою изобильно текущею изъ богатаго источника сего водою отнюдь не стараемся напоять умы наши. Что же мы дѣлаемъ? На мѣсто сихъ колико сильныхъ, толико же краткихъ и прекрасныхъ выражен³й, вводимъ въ языкъ нашъ слѣдующ³я и имъ подобныя:

  

   Жестоко человѣку несчастному дѣлать еще упреки, бросающ³е тѣнь на его характеръ.

   Погрузиться въ состоян³е моральнаго увядан³я.

   Онъ простыхъ нравовъ, но счаст³е наполнило его идеями богатства.

   Съ важною ревност³ю стараться страдательное уѵаст³е перемѣнить на роль всеобщаго посредничества.

   Положен³е Государства внутри, равно какъ и во внѣшнихъ отношен³яхъ, было въ умножающемся безпрестанно переломѣ.

   Умножитъ предуготовительныя военныя сцены.

   Отчаян³е нужды превратилось въ бурливыя сцены и движен³я.

   Отвѣты учениковъ на вопросы, дѣланные имъ при открытомъ испытан³и изъ предметовъ имъ преподаваемыхъ.

   Чувствован³е несправедливости оживотворяло мѣщанъ нашихъ духомъ порядка и соразмѣрнѣйшей дѣятельности.

   Онъ долженъ былъ опятъ сойти съ зрѣлища, на которомъ изступленное его любочест³е такъ долго выставлялось, и возвратиться въ прежнее приватное свое состоян³е презрѣн³я, обманутыхъ желан³й и всѣми пренебрежной посредственности, и проч., и проч., и проч.

   Мы думаемъ, быть великими изобрѣтателями и краснорѣч³я учителями, когда коверкая собственныя слова свои пишемъ: уистинствовать, отвѣтность, предѣльность, повсенародность, возъуповая, смертнозаразоносящаяся, ощутителнѣйшее вразумлен³е, практическое умоключен³е и проч.

   Мы не хотимъ подражать Ломоносову и ему подобнымъ. Онъ, напримѣръ: описывая красоту рощи, между прочимъ въ концѣ своего описан³я говоритъ: но что пр³ятное и слухъ услаждающее пѣн³е птицъ, которое съ легкимъ шумомъ колеблющихся листовъ и журчан³емъ ясныхъ источниковъ раздается? Не духъ ли и сердце восхищаетъ и всѣ суетнымъ рачен³емъ смертныхъ изобрѣтенныя роскоши въ забвен³е приводитъ. Это слишкомъ просто для насъ. Слогъ нашъ нынѣ гораздо кудрявѣе, какъ напримѣръ: въ сердечномъ убѣжден³и привѣтствую тебя, ближайшая сѣнистая роща! прохладной твоей мрачности внимали мои ощущен³я разнѣженныя симфон³ею пернатыхъ привитающихъ.

   Напитавшимся тонкимъ вкусомъ Француской литературы, можетъ ли нравиться намъ подобное сему описан³е весны:

   Смотрѣть на роскошь преизобилующ³я натуры, когда она въ пр³ятные дни наступающаго лѣта, поля, лѣса и сады нѣжною зеленью покрываетъ, и безчисленными родами цвѣтовъ украшаетъ, когда текущ³я въ источникахъ и рѣкахъ ясныя воды, съ тихимъ журчан³емъ къ морямъ достигаютъ, и когда обремененную сѣменами землю, то любезное солнечное с³ян³е согрѣваетъ, то прохлаждаетъ дождя и росы благорастворенная влажность, слушать тонк³й шумъ трепещущихся листовъ и внимать сладкое пѣн³е птицъ: есть чудное и чувство и духъ восхищающее увеселен³е.

  

  

   Какъ лютый мразъ весну прогнавши,

   Замерзлыля жизнь даетъ водамъ;

   Туманы, бури, снѣкъ поправши,

   Являетъ ясны дни странамъ,

   Вселенну паки воскрешаетъ,

   Натуру намъ возосбновляетъ,

   Поля цвѣтами краситъ вновь и проч.

  

  

   Кончаетъ солнце кругъ, весна въ луга идетъ,

   Увеселяетъ тварь, и обновляетъ свѣтъ.

   Сокрылся снѣгъ, трава изъ плѣна выступаетъ.

   Источники журчатъ, и жаворонокъ вспѣваетъ.

  

   Нѣтъ! мы не жалуемъ нынѣ сей простоты, которую всяк³й разумѣть можетъ. Нѣтъ! мы любимъ такъ высоко летать, чтобъ око ума читателева видѣть насъ не могло. Напримѣръ:

  

   Проникнутый ефирнымъ ощущен³емъ всевозраждающей весны, схвативъ мирный посохъ свой милаго мнѣ Томсона, стремлюсь въ объят³я природы. Магической Май! Зиждитель блаженства сердецъ чувствительныхъ, осѣняемый улыбающимся зракомъ твоимъ сообщаюсь величественному утѣшен³ю развивающейся натуры; юныя красоты плѣнительнаго времени въ амброзическихъ благовон³яхъ развертываются во взорѣ моемъ. Какое удовольств³е быть въ деревнѣ при симпатическихъ предметахъ! Жажду созерцать неподражаемыя оттѣнки рисующихся полей и проч.

  

   Вотъ нынѣшн³й нашъ слогъ! мы почитаемъ себя великими изобразителями природы, когда изъясняемся такимъ образомъ, что сами себя непонимаемъ, какъ напримѣръ: въ туманномъ небосклонѣ рисуется печальная свита галокъ, кои, кракая при водахъ мутныхъ, сообщаютъ трауръ пер³одическ³й. Или: въ чреду свою возвышенный промыслъ предпослалъ на сцену дольняго существа новое двунадесятомѣсяч³е: или: я нѣжусь въ ароматическихъ испарен³яхъ всевожделѣнныхъ близнецовъ. Дышу свободно благими Эдема, лобызаю утѣхи дольняго рая, благогов³я чудесамъ Содѣтеля, шагаю удовольственно. Каждое воззрѣн³е превесьма авантажно. Я бы не кончилъ сихъ или, естьли бы захотѣлъ всѣ подобныя сему мѣста выписать изъ нынѣшнихъ книгъ, которыя не въ шуткахъ и не въ насмѣшку, но увѣрительно и отъ чистаго сердца, выдаютъ за образецъ краснорѣч³я.

   Наконецъ мы думаемъ быть Осс³янами и Стернами, когда, разсуждая о играющемъ младенцѣ, вмѣсто: какъ пр³ятно смотрѣть на твою молодость говоримъ: коль наставительно взирать на тебя въ раскрывающейся веснѣ твоей! Вмѣсто: луна свѣтитъ: блѣдная геката отражаетъ тусклыя отсвѣты. Вмѣсто: окна заиндевели: свирѣпая старица разрисовала стекла. Вмѣсто: Машинька и Петруша, премилыя дѣти, тутъ же съ нами сидятъ и играютъ: Лолота и Фанфанъ, благороднѣйшая чета, гармонируютъ намъ. Вмѣсто: плѣняющ³й душу Сочинитель сей тѣмъ больше нравится, чемъ больше его читаешь: Элегическ³й авторъ сей побуждая къ чувствительности назидаетъ воображен³е къ вящшему участвован³ю. Вмѣсто: любуемся его выражен³ями: интересуемся назидательност³ю его смысла. Вмѣсто: жарк³й солнечный лучь, посреди лѣта, понуждаетъ искать прохладной тѣни: въ средоточ³е лѣта жгущ³й левъ уклоняетъ обрѣсти свѣжесть. Вмѣсто: око далеко отличаетъ простирающуюся по зеленому лугу пыльную дорогу: мноѣздный трактъ въ пыли являетъ контрастъ зрѣн³ю. Вмѣсто: деревенскимъ дѣвкамъ на встрѣчу идутъ циганки: пестрыя толпы сельскихъ ореадъ срѣтаются съ смуглыми ватагами пресмыкающихся Фараонитъ. Вмѣсто: жалкая старушка, у которой на лицѣ написаны были унын³е и горесть: трогательной предметъ сострадан³я, котораго унылозадумчивая Физ³огном³я означала гипохондр³ю. Вмѣсто: какой благорастворенный воздухъ! Что я обоняю въ развит³и красотъ вожделѣннѣйшаго пер³ода! и проч.

   Предки наши мало писали стихами, и не знали въ оныхъ ни опредѣленной мѣры, ни сочетан³я, ни стопосложен³я; но хотя стихи ихъ токмо римфою отличаются отъ прозы, однакожъ оныя, по причинѣ ясности въ нихъ разума и порядочной связи мыслей, всегда для чтен³я пр³ятны. Напримѣръ въ притчѣ о блудномъ сынѣ, приближающ³йся къ концу своей жизни отецъ, вручая дѣтямъ своимъ не малое богатство, и представляя имъ въ самомъ себѣ образецъ, что Богъ не оставляетъ никогда тѣхъ, кои, призывая Его на помощь, въ честныхъ трудахъ вѣкъ свой препровождаютъ, дѣлаетъ имъ слѣдующее наставлен³е:

  

   Токмо есть требѣ Бога вамъ хвалити,

   Въ любви и правдѣ Ему послужити.

   Благодарств³е въ сердцахъ вашихъ буди,

   Милость хранити на нищ³я люди.

   Миръ, смирен³е, кротость сохраняйте,

   Всяк³я злобы отъ васъ отрѣвайте;

   Мудрость стяжите, правда буди съ вами,

   Лжа не изыди вашими устами.

   Съ честными людьми дружество держите,

   Прелюбы творцевъ далече бѣжите.

   Бѣжите всѣхъ злыхъ, яко люта зм³я,

   Вся заповѣди сохраните с³я.

  

   С³и стихи конечно не имѣютъ той чистоты и соглас³я, каковыя даетъ имъ опредѣленная мѣра и стройное слогопаден³е; но ясность и простота ихъ гораздо пр³ятнѣе для меня, нежели многословное высокомысл³е слѣдующихъ, или имъ подобныхъ, стиховъ:

  

   Гармон³я! не гласъ ли твой

   Къ добру счастливыхъ возбуждаетъ,

   Несчастныхъ душу облегчаетъ

   Отрадной, теплою слезой?

   Когдабъ подобить смертный могъ

   Невидимый и несравненный,

   Спокойный, сладостный восторгъ,

   Чѣмъ души въ горнихъ упоенны:

   Онъ строй согласный звучныхъ тѣлъ,

   И нѣжныхъ гласовъ восклицанье,

   На душу, на сердца вл³янье,

   Небеснымъ чувствомъ бы почелъ.

  

  

   Ударилъ въ воздухъ голосъ твой

   Размѣромъ хитрымъ, неизвѣстнымъ,

   И тѣмъ-же трепетомъ небеснымъ

   Сердца отозвались на строй.

  

   Тамъ вся связь мыслей и всякой стихъ мнѣ понятенъ; а здѣсь: когдабъ смертный могъ подобить невидимый, спокойный восторгъ горнихъ, онъ бы согласный строй звучныхъ тѣлъ, и восклицан³е нѣжныхъ голосовъ, на душу, на сердца вл³янье, досель небеснымъ чувствомъ. Пусть тотъ, кто умнѣе меня, находитъ въ этомъ мысль, а я ничего здѣсь кромѣ несвязности и пустослов³я не вижу. Подобные сему стихи: Сердца отозвались на строй, пусть для другихъ кажутся трогательны и занимательны, но для меня никогда не будутъ они прелестны, равно какъ и слѣдующ³е:

  

   Въ безмолвной кущѣ соснъ густыхъ,

   Согбенныхъ времени рукою,

   Надъ глухо-воющей рѣкою,

   Отъ треску грома въ облакахъ,

   Отъ бури свищущей въ волнахъ,

   И въ черномъ воздухъ шипящей.

  

   Куща ничего другаго не значитъ, какъ. шалашъ или хижина; чтожъ такое: кущи соснъ? И когда сосны рукою времени сгибаются? Прилично ли говорить о рѣкѣ: глухо-воющая рѣка? О бурѣ: свищущая, шипящая буря?

   Мы удаляясь отъ естественной простоты, отъ подоб³й обыкновенныхъ и всякому: вразумительныхъ, и гоняясь всегда за новост³ю мыслей, за остроум³емъ, такъ излишно изощряемъ, или какъ нынѣ говорятъ, утоньчиваемъ понят³я свои, что оныя чемъ меньше мысленнымъ очамъ нашимъ отъ чрезвычайной тонкости своей видимы становятся, тѣмъ больше мы имъ удивляемся, и называемъ это силою Ген³я. С³е-то расположен³е ума нашего, и упоен³е онаго чужестранными часто нелѣпыми писан³ями, раждаетъ въ немъ охоту подражан³я и любовь къ чуднымъ симъ и сему подобнымъ выражен³ямъ: нѣжное сердце, которое тонко спитъ подъ дымкою прозрачной, или: сердечной тернъ быть можетъ дара тать, или: не осторожно свесть двѣ сцѣны жит³я, и проч. Не осторожно я поступлю, естьли все то выписывать стану, что въ нынѣшнихъ книгахъ почти на каждой страницѣ попадается.

   Кантемиръ въ стихахъ своихъ къ Государынѣ Елисаветѣ Петровнѣ говоритъ:

  

   Отрасль ПЕТРА Перваго, его же сердцами,

   Великимъ и отцемъ звалъ больше нежь устами

   Народъ твой! отрасль рукой взращенна самого

   Всевышняго, полкруга въ надежду земнаго!

  

   Стихи с³и конечно похожи на прозу; но между тѣмъ какая въ нихъ чистая, величавая мысль, и какой хорош³й слогъ! Напротивъ того въ слѣдующихъ стихахъ хотя есть мѣра и стопы, но какой въ нихъ странной слогъ, и какая темная мысль:

  

   Лишь въ обществѣ душа твоя себѣ сказалась,

   И сердце начало съ сердцами говорить,

   Одна во слѣдъ другой идея развивалась,

   И скоро обняла вселенную ихъ нить!

  

   Что такое: душа себѣ сказалась? Что: такое: одна идея развивается во слѣдъ другой и нитъ ихъ обнимаетъ вселенную? Как³я непонятныя загадки!

   Естьли предки наши не умѣли писать стиховъ, то въ прозѣ своей были они стихотворцы: возмемъ каноны ихъ, псалмы, акафисты, ирмосы, мы часто увидимъ въ нихъ стихотворческаго огня блистан³е, какъ напримѣръ:

   Спасе люди, чудод³йствуяй Владыка, мокрую моря волну оземленивъ древле: волею же рождься отъ Дѣвы, стезю проходну небесе полагаетъ намъ: Его-же по существу равна же Отцу и человѣкомъ славимъ. Ирмосъ сей преложенъ въ слѣдующ³е стихи:

  

   Владыка спаслъ людей чудесно,

   Путь въ мори имъ открывъ земной:

   Отъ Дѣвы же родясь тѣлесно,

   Сказалъ намъ къ нему путь иной.

   Его мы должны всѣ прославить

   Отцемъ рожденна прежде вѣкъ,

   И намъ и Богу равна ставить,

   Онъ есть и Богъ и человѣкъ.

  

   Стихи с³и не худы, но между тѣмъ, гдѣ больше стихотворства, въ семъ ли стихъ: путъ въ мори имъ открывъ земной, или въ сей прозѣ: мокрую моря волну оземленивъ древле? Как³я слова могутъ изобразишь кратче и сильнѣе власть Божескую, какъ не с³и: Господъ реѵе: да будетъ свѣтъ, и бысть? Какое изречен³е стихотворца, умствующаго о ничтожности м³рскихъ велич³й, поразить воображен³е наше вящше и живѣе, нежели с³и слова, сказанныя о возносящемъ подъ облака главу свою и низверженномъ бурею кедрѣ: мимо идохъ и се не бъ? Можно ли мысль с³ю, что душевное удовольств³е много способствуетъ тѣлесному здрав³ю нашему, короче и краше сего выразить: сердцу веселящуся, лице цвѣтетъ?¹⁹. Прочтемъ псалмы Давидовы: сколько красотъ найдемъ мы въ нихъ, не взирая на темноту перевода ихъ! Сила нижеслѣдующихъ могущество, великолѣп³е и славу Бож³ю выражающихъ рѣчен³й уступаетъ ли огню самыхъ лучшихъ стихотворцевъ: во исповѣдан³е и въ велелѣпоту облеклся еси - Одѣяйся свѣтомъ яко ризою - Ходяй на крилу вѣтреню - Творяй Ангелы своя духи, и слуги своя пламень огненныи - Основняй землю на тверди ея, не преклонится въ вѣкъ вѣка - Бездна яко риза одѣян³е ея - На горахъ станутъ воды - Отъ запрещен³я гнѣва твоего побѣгнутъ, отъ гласа грома твоего убоятся.- Восходятъ горы, и нисходятъ поля въ мѣсто еже основалъ еси имъ. - Предѣлъ положилъ, его же не прейдутъ. - Коснется горамъ и воздымятся. - Дхнетъ духъ его и потекутъ воды. - Словомъ Господнимъ небеса утвердишася и духомъ устъ его вся сила ихъ? и пр. и пр. Какой переводъ найдемъ мы лучше сего Соломоновыхъ притчей перевода: Блаженъ человѣкъ, иже обрѣте премудрость и смертенъ, (то есть: и блаженъ смертный) иже увѣдѣ разумъ. Лучше бо с³ю куповати, нежели злата и сребра сокровища, честнѣйша же есть камен³й многоцѣнныхъ: не сопротивляется ей ничто же лукаво. Благознатна есть всѣмъ приближающимся ей, всякое же честное недостойно ея есть. Долгота бо жит³я и лѣта жизни въ десницѣ ея, въ шуйцѣ же ея богатство и слава: отъ устъ ея исходитъ правда, законъ же и милость на языцѣ носитъ. Пут³е ея пут³е добри, и вся стези ея мирны: древо живота есть всѣмъ держащимся ея, и восклоняющимся на ню, яко на Господа, тверда. Богъ премудрост³ю основа землю, уготова же небеса разумомъ?- Простый, средн³й, и даже высок³й слогъ Росс³йск³й конечно не долженъ быть точный Славенск³й, однакожъ сей есть истинное основан³е его, безъ котораго онъ не можетъ быть ни силенъ, ни важенъ. нѣтъ конечно никакой нужды, разсуждая о премудрости, говорить: лучше бо с³ю куповати; но что препятствуетъ намъ сказать о ней: въ десницѣ ея долгота жизни, въ шуйцѣ ея богатство и слава; отъ устъ ея исходитъ правда; законъ же и милость на языкъ своемъ носитъ; всѣ пути ея добры и всѣ стези ея мирны? Самая малая перемѣна въ словахъ, не ослаблля мысли, сохраняетъ всю красоту слога. Ничего нѣтъ безразсуднѣе, какъ думать, что Славенск³й языкъ не нуженъ для красоты новѣйшаго Росс³йскаго слога, и что гораздо нужнѣе для сего Француск³й языкъ, и какой еще? Не славныхъ по истиннѣ и отличныхъ писателей ихъ, но худыхъ сплетателей нынѣшнихъ глупыхъ и нелѣпыхъ умствован³й, клеветъ, небылицъ и романовъ. Не ихъ читать, не имъ послѣдовать, не изъ нихъ должно намъ почерпать красоту слога; но изъ собственныхъ творен³й своихъ, изъ книгъ Славенскихъ. Въ доказательство сего приведемъ здѣсь нѣкоторые примѣры.

   Какъ ни прекрасна Ода, выбранная изъ ²ова таковымъ великимъ стихотворцемъ, каковъ былъ Ломоносовъ, и хотя оная написана яснымъ, чистымъ и употребительнымъ Росс³йскимъ языкомъ, и притомъ сладкоглас³емъ рифмъ и стиховъ украшена; однако не всѣ красоты подлинника (или Славенскаго перевода) исчерпалъ онъ, и едва ли могъ достигнуть до высоты и силы онаго, писаннаго хотя и древнимъ Славенскимъ, не весьма уже яснымъ для насъ слогомъ; но и тутъ, даже сквозь мракъ и темноту, с³яютъ въ немъ неподражаемыя красоты, и пресильныя по истиннѣ стихотворческ³я въ краткихъ словахъ многомысленныя выражен³я. Сравнимъ с³и мѣста. у Ломоносова Богъ вопрошаетъ человѣка:

  

   Стѣсняя вихремъ облакъ мрачный

   Ты солнце можешь ли закрыть,

   И воздухъ огустить прозрачный,

   И молн³ю въ дождѣ родить,

   И вдругъ быстротекущимъ блескомъ

   И горъ сердца трясущимъ трескомъ

   Концы вселенной колебать

   И смертнымъ гнѣвъ свой возвѣщать?

  

   Прекрасное распространен³е мыслей, достойное пера великаго стихотворца; но въ подлинникѣ кратк³я с³и слова не заключаютъ ли въ себѣ всей силы сего вопроса:

  

   Вѣси же ли премѣнен³я небесная? Призовеши же ли облакъ гласомъ? - Поспеши же ли молн³и и пойдутъ?

  

   Ломоносовъ продолжаетъ:

  

   Твоей ли хитростью взлетаетъ

   Орелъ, на высоту паря,

   По вѣтру крила простираетъ

   И смотритъ въ рѣки и моря?

   Отъ облакъ видитъ онъ высокихъ

   Въ водахъ и пропастяхъ глубокихъ,

   Что я ему на пищу далъ.

   Толь быстро око ты ль создалъ?

  

   Въ подлинникѣ сказано:

  

   И твоею ли хитрост³ю стоитъ ястребъ, распростеръ крилѣ недвижимъ зря на югъ? Твоимъ же ли повелѣн³емъ возносится орелъ? Неясыть же на гнѣздъ своемъ сидя вселяется на версѣ камене и въ сокровенъ? Тамо же сый ищетъ брашна, издалеча очи его наблюдаютъ.

   Ломоносовъ изобразилъ здѣсь единаго орла; въ подлинникѣ представлены въ одинакомъ видѣ три различныя птицы: ястребъ, орелъ и неясыть, съ приличными каждой изъ нихъ свойствами: ястребъ распростерши крылья, стоитъ неподвижно (какое свойственное сей птицы дано положен³е, и какъ прилично употребленъ здѣсь глаголъ стоитъ); орелъ возносится; неясыть вселяется на вершинѣ каменныхъ горъ, въ мѣстахъ потаенныхъ: отколѣ очи ихъ издалече наблюдаютъ, ищутъ брашна, снѣди. Не взирая на прекрасное въ Ломоносовѣ изображен³е орла, не имѣетъ ли подлинникъ своей красоты? Сверхъ сего Ломоносовъ не всѣ отличныя мѣста подлинника преложилъ въ стихи; онъ не покусился изобразишь коня, толь прекрасно и величаво тамъ описаннаго:

   Или ты обложилъ еси коня силою, и облеклъ же ли еси выю его въ страхъ? Обложилъ же ли еси его всеоруж³емъ, славу же персей его дерзост³ю? Копытомъ копая на поли играетъ, и исходитъ на полѣ съ крѣпост³ю: срѣтая стрѣлы посмѣвается, и не отвратится отъ желѣза. Надъ нимъ играетъ лукъ и мечъ, и гнѣвомъ потребитъ землю, и не имать вѣры яти, дондеже вострубитъ труба. Трубъ вострубившей глаголетъ: благо же: издалека же обновляетъ рать со скакан³емъ и ржан³емъ. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ быть величавѣе одѣтаго въ воинскую сбрую коня, силу и крѣпость ощущающаго въ себѣ, исходящаго на ратное полѣ, гордо разгребающаго копытами землю, посмѣвающагося устремленнымъ на него стрѣламъ и желѣзнымъ копьямъ, кипящаго гнѣвомъ, когда всадникъ надъ главою его играетъ своимъ мечемъ, и ожидающаго съ нетерпѣливою радост³ю гласа трубнаго, при звукѣ коего съ громкимъ ржан³емъ устремляется скакать на брань и битву?

   Ломоносовъ описываетъ звѣря, названнаго Бегемотомъ, и котораго почитаютъ быть слономъ, или вѣроятнѣе единорогомъ или риноцеромъ:

  

   Воззри въ лѣса на Бегемота,

   Что мною сотворенъ съ тобой;

   Колючей тернъ его охота

   Безвредно попирать ногой.

   Какъ верьви сплетены въ немъ жилы.

   Отвѣдай ты своей съ нимъ силы!

   Въ немъ ребра какъ литая мѣдь:

   Кто можемъ рогъ его сотрѣть?

  

   Въ подлинникѣ сказано:

  

   Се убо крѣпость его на чреслѣхъ, сила же его на пупѣ чрева. Постави ошибъ яко кипарисъ, жилы же яко уже сплетены суть. Ребра его ребра мѣдяна, хребетъ же его желѣзо сл³яно. - Подъ всякимъ древомъ слитъ, при рогозъ и трост³и и ситов³и: осѣняютъ же надъ нимъ древеса велика съ лѣторасльми, и вѣтьви напольныя²⁰. Аще будетъ наводнен³е, не ощутитъ; уповаетъ, яко внидетъ ²орданъ во уста его: во око свое возметъ его, ожесточився продиравитъ ноздри (то есть увидя его, вмѣсто чтобъ почувствовать страхъ, озлится, разширитъ ноздри, приготовится къ бою).

   Мнѣ кажется изображен³е крѣпости и силъ толь огромнаго животнаго, каковъ есть слонъ, или единорогъ въ стихахъ у Ломоносова не довольно соотвѣтствуетъ изображен³ю дѣйств³я или употреблен³я тѣхъ же самыхъ силъ его; ибо о такомъ звѣрѣ, у котораго жилы какъ сплетенныя верьви, ребра какъ литая мѣдь, мало сказать, что онъ колюч³й тернъ безвредно попираетъ ногами. Не отъемля славы у сего великаго писателя мнится мнѣ, что надлежало бы сказать нѣчто болѣе, нѣчто удивительнѣе сего. Въ подлинникѣ напротивъ того можетъ быть уже чрезъ мѣру огромно сказано аще будетъ наводнен³е, не ощутитъ: уповаетъ, яко внидетъ ²орданъ во уста его.

   Наконецъ Ломоносовъ описываетъ другое животное, названное Лев³афаномъ, и которое иные почитаютъ быть китомъ, друг³е морскимъ конемъ, третьи крокодиломъ. С³е послѣднее мнѣн³е, судя по описан³ю, кажется быть вѣроятнѣе прочихъ:

  

   Ты можешь ли Лев³афана

   На удѣ вытянуть на брегъ?

   Въ самой срединѣ Океяна

   Онъ быстрый простираетъ бѣгъ;

   Свѣтящимися чешуями

   Покрытъ какъ мѣдными щитами,

   Копье и мечъ и молотъ твой

   Щитаетъ за тростникъ гнилой.

   Какъ жерновъ сердце онъ имѣетъ,

   И зубы страшный рядъ серповъ:

   Кто руку въ нихъ вложить посмѣетъ?

   Всегда къ сраженью онъ готовъ:.

   На острыхъ камняхъ возлететъ,

   И твердость оныхъ презираетъ;

   Для крѣпости великихъ силъ,

   Щитаеть ихъ за мягкой илъ.

   Когда ко брани устремится,

   То море какъ котелъ кипитъ,

   Какъ пещь гортань его дымится,

   Въ пучинѣ слѣдъ его горитъ;

   Сверкаютъ очи раздраженны,

   Какъ угль въ горнилѣ раскаленный.

   Всѣхъ сильныхъ онъ страшитъ гоня.

   Кто можетъ стать прошивъ меня?

  

   Въ подлинникѣ сказано:

  

   Извлекеши ли зм³я удицею, или обложиши узду о ноздрехъ его? Или вдѣжеши кольце въ ноздри его? Шиломъ же провертиши ли уст³ѣ его? Возглаголетъ же ли ти съ молен³емъ, или съ лрошен³емъ кротко? Сотворитъ же ли завѣтъ съ тобою? Поймеши же ли его раба вѣчна? Поиграеши ли съ нимъ, яко же со птицею, или свяжеши его яко враб³я дѣтищу? (то есть для игрушекъ сыну твоему: et le lieras tu pour amuser tes jeunes filles). Питаются же ли имъ языцы, и раздѣляютъ ли его финик³йст³и народи? Вся же плавающая собравшеся, не подъимутъ кожи единыя ошиба его; и корабли рыбарей главы его. Возложиши ли нанъ руку, воспомянувъ брань бывающую на тебѣ его? И къ тому да небудетъ.- Кто открыетъ лице облечен³я его? Въ согбен³е же персей его кто внидетъ? Двери лица его кто отверзетъ. Окрестъ зубовъ его страхъ, утроба его щиты медяны, союзъ же его яко же смиритъ камень, единъ ко другому прилипаютъ, духъ же не пройдетъ его; яко мужъ брату своему прилѣпится, содержатся и не отторгнутся²¹. Въ чхан³и его возблистаетъ свѣтъ: очи же его видѣн³е денницы. Изъ устъ его исходятъ аки свѣщи горящ³я, и размещутся аки искры огненни: изъ ноздрей его исходищъ дымъ лещи горящ³я огнемъ угл³я: душа же²² его яко угл³е, и яко пламы изъ устъ его исходятъ. На выи же его водворяется сила, предъ нимъ течетъ пагуба. Плоти же тѣлесе его сольянушася: л³етъ нанъ, и нелодвижится: (les muscles de sa chair sont liès; tout cela est massif en lui, rien n' y branle. Франц. die gliedmass seines Fleishes hangen an einander, und hangen hart an ihm, das er nicht zerfalen kan. Нѣм.) Сердце его ожестѣ аки камень, стоитъ же аки наковальня неподвижна. Обращшуся ему, страхъ звѣремъ четвероногимъ по земли скитущимъ. Аще срящутъ его кол³я, ни что же сотворятъ ему, кол³е вонзено и броня: вмѣняетъ желѣзо аки плевы, мѣдь же аки древо гнило: не уязвитъ его лукъ мѣдянъ, мнитъ бо каменометную пращу аки сѣно. Аки стебл³е вмѣнишася ему млатове: ругаетжеся трусу огненосному²³. Ложе его остни остр³и, всяко же злато морское подъ нимъ, яко же брен³е безчисленно. Возжизаетъ бездну, якѣ же пещъ мѣдную: мнитъ же море яко мироварницу, и тартаръ бездны яко же плѣнника: вмѣнилъ бездну въ прохожден³е. Ничто же есть на земли подобно ему сотворено, поругано быти Ангелы моими: все высокое зритъ: самъ же царь всѣмъ сущимъ въ водахъ.

   Вышесказанныя стихи Ломоносова конечно весьма прекрасны; но для сравнен³я ихъ съ подлинникомъ (то есть съ Славенск³хмъ переводомъ), надлежитъ, какъ уже и выше разсуждаемо было, представить себѣ во первыхъ, что стихи, а особливо хорош³е, всегда имѣютъ надъ разумомъ нашимъ больше силы, чѣмъ проза; во вторыхъ, что переводъ Священныхъ книгъ во многихъ мѣстахъ невразумителенъ, част³ю по неточности преложен³я мыслей столь трудной и въ так³я древн³я времена писанной книги, каковъ есть Еврейск³й подлинникъ; част³ю по нѣкоторой уже темнотѣ для насъ и самаго Славенскаго языка; однако, не взирая на с³ю великую разность, сличимъ Славенск³й переводъ съ почерпнутыми изъ него стихами знаменитаго нашего стихотворца, и разсмотримъ, которое изъ сихъ описан³й сильнѣе. Сперва покажемъ общее ихъ расположен³е, а потомъ упомянемъ частно о нѣкоторыхъ выражен³яхъ.

   Описан³е заключающееся въ трехъ вышеозначенныхъ строфахъ Ломоносова, состоитъ изъ двухъ члѣновъ или частей, изъ которыхъ первую можно назвать предложен³емъ или вступлен³емъ, а вторую изображен³емъ или повѣствован³емъ. Предложен³е состоитъ въ слѣдующихъ двухъ стихалъ:

  

   Ты можешь ли Лев³офана

   На удѣ вытянуть на брегъ?

  

   Проч³е дватцать два стиха составляютъ изображен³е сего Лев³офана, или повѣствован³е о силѣ и крѣпости его. Итакъ вещь представляется здѣсь просто, безъ всякаго пр³уготовлен³я воображен³я нашего къ тому, чтобъ оно вдругъ и нечаянно нашло нѣчто неожидаемое. Въ Славенскомъ переводѣ начинается с³е описан³е слѣдующими вопросами: извлечеши ли зм³я удицею, или обложиши узду о ноздрехъ его? Шиломъ же провертиши ли устиѣ его? Возглаголетъ же ли ти съ молен³емъ, или съ прошен³емъ кротко? Сотворитъ же ли завѣтъ съ тобою? Поймеши ли его раба вѣчна? Поиграеши ли съ нимъ, яко же со птицею, или свяжеши его яко враб³я дѣтищу? Всѣ с³и вопросы располагаютъ умъ нашъ такимъ образомъ, что производя въ немъ любопытство узнать подробнѣе о семъ описуемомъ звѣрѣ или зм³ѣ, нимало не раждаютъ въ насъ чаян³я услышать о чемъ-либо чрезвычайномъ: напротивъ того они удерживаютъ воображен³е наше и препятствуютъ ему сдѣлать напередъ какое либо великое заключен³е о семъ животномъ; ибо весьма естественно представляется намъ, что кого не льзя извлечь удицею, того можно вытащить большою удою; кому не льзя шиломъ провертѣть уста, тому можно просверлить ихъ буравомъ; съ кѣмъ не льзя поиграть какъ съ воробьемъ, тотъ можетъ быть еще не больше коршуна, и такъ далѣе. Между тѣмъ, говорю, какъ мы, судя по симъ вопросамъ, отнюдь не ожидаемъ услышать о чемъ нибудь необычайномъ, какимъ страшнымъ описан³емъ поражается вдругъ воображен³е наше: вся же плавающая собравшеся, не подъимутъ кожи единыя ошиба его, и корабли рыбарей главы его! Что можетъ быть огромнѣе сего животнаго, и могъ ли я с³ю огромность его предвидѣть изъ предъидущихъ вопросовъ? Любопытство мое чрезъ то несравненно увеличилось; я съ нетерпѣливост³ю желаю знать, что будетъ далѣе. Желан³е мое постепенно удовлетворяется: послѣ вышеупомянутаго страшнаго о семъ чудовищѣ изречен³я, слѣдуютъ паки вопросы, но гораздо уже сильнѣйш³е прежнихъ: кто открыетъ лице облечен³я его? Въ согбен³е же персей его кто внидетъ? Двери лица его кто отверзетъ? Окрестъ зубовъ его страхъ и проч. С³и вопросы воспламеняютъ мое воображен³е, возбуждаютъ во мнѣ глубокоѳ вниман³е, наполняютъ меня великими мыслями, и слѣдующее потомъ описан³е, соотвѣтствуя ожидан³ю моему, совершаетъ въ полной мѣрѣ дѣйств³е свое надо мною: здѣсь уже не щадится ничего, могущаго изображен³е с³е содѣлать великолѣпнымъ, поразительнымъ, страшнымъ, чрезвычайнымъ. Искуство, съ какимъ описан³е с³е расположено, дабы пр³уготовленный къ любопытному вниман³ю умъ мой вдругъ поразить удивлен³емъ, часъ отчасу увеличивающимся, подкрѣпляется, не взирая на темноту нѣкоторыхъ словъ, силою таковыхъ выражен³й, каковы напримѣръ суть слѣдующ³я:

   Кто открыетъ лице облечен³я его? То есть: кто совлечетъ съ него одежду (кожу съ крокодила) для разсмотрѣн³я ея: qui est celui qui decouvrira le dessus de son vêtement?

   Въ согбен³е же персей его кто внидетъ? То есть: кто растворя вооруженную страшными зубами пасть лютаго звѣря сего, освидѣтельствуетъ внутренн³й составъ груди или тѣла его? Во Француской библ³и переведено с³е отдаленно отъ смысла и неясно: qui viendra avec un double mors pour s'en rendre maître?

   Двери лица его кто отверзетъ? То есть: кто челюсти или зѣвъ его отворитъ, qui est-ce qui ouvrira l'entrée de sa gueule?

   Какая чудовищу сему дана крѣпость! Какое твердое сл³ян³е членовъ! Утроба его подобна мѣднымъ щитамъ, ребра его какъ самые твердѣйш³е камни, такъ плотно сольпнувш³еся, что воздухъ не пройдетъ сквозь ихъ!

   Очи его видѣн³е денницы. То есть: сверкающи, свѣтоносны какъ заря: ses yeux sont comme les paupieres de l'aube du jour. Примѣтимъ красоту подобныхъ выражен³й, свойственную одному Славенскому языку: очи его видѣн³е денницы, гортань его пещъ огненная, хребетъ его желѣзо сл³яно и проч. Здѣсь вещи не уподобляются между собою, но такъ сказать одна въ другую претворяются. Воображен³е наше не сравниваетъ ихъ, но вдругъ, какъ бы нѣк³имъ волшебнымъ превращен³емъ, одну на мѣстѣ другой видитъ. Естьли бы мы сказали: очи его какъ денница свѣтлы, гортань его какъ пещъ огненная, хребетъ его крѣпост³ю подобенъ литому желѣзу, то колико с³и выражен³и были бы слабы предъ оными краткими и сильными выражен³ями: очи его видѣн³е денницы, гортань его пещъ огненная, хребетъ его желѣзо сл³яно!

   На выи же его водворяется сила, предъ нимъ течетъ пагуба. Что можетъ быть сильнѣе сего выражен³я? Какъ слабъ предъ онымъ Нѣмецкой переводъ: er hat einen starcken Hals, und ist seine Lust, wo er etwas verderbet. Ломоносовъ воспользовался сею мысл³ю и помѣстилъ ее въ одной изъ своихъ одъ, говоря о Государынѣ Елисавешѣ Пегароваѣ:

  

   Лишъ только ополчишься къ бою,

   Предъидетъ ужасъ предъ тобою,

   И слѣдомъ воскурится дымъ.

  

   Обращшуся же ему, страхъ звѣремъ четвероногимъ по земли скачущимъ отъ него. Какое прекрасное изображен³е ярости и силы одного, и трепета и боязни другихъ бѣгущихъ отъ него животныхъ! Впрочемъ переводы сего мѣста различны: въ Росс³йскомъ говорится о четвероногихъ звѣряхъ; во Францускомъ весьма не къ статѣ о людяхъ: (les hommes les plus forts tremblent quand il s'élève, et ils ne savent où ils en sont, voyans comme il rompt; въ Нѣмецкомъ, не упоминая ни о ѵетвероногихъ, ни о людяхъ, сказано просто и сильно: wenn er sich erhebt, so entsezen sich die starcken, und wenn er daher bricht, so ist keine Gnade da. То есть: возставшу же или поднявшуся ему, текутъ отъ него со страхомъ сильные, и горе тому, на кого онъ устремится.

   Изо всего вышесказаннаго разсудить можемъ, что когда столь превосходный писатель, каковъ былъ Ломоносовъ, при всей пылкости воображен³я своего, не токмо прекрасными стихами своими не могъ затмить красоты писаннаго прозою Славенскаго перевода, но едва ли и достигъ до оной, то какъ же