Амфитеатров Александр Валентинович - Женское нестроение

рики права даже отрицали существован³е въ славянскомъ обычномъ правѣ спец³альной отцовской власти (mimdium, patria potestas), столь характерной для древнихъ уложен³й Западной Европы, и предполагали, вмѣсго нея, вѣроятность смѣшанной родительской власти. Это - преувеличен³е. При жизни обоихъ родителей, материнская власть была силою скорѣе моральнаго вл³ян³я на дѣтей, чѣмъ правового воздѣйств³я. Обычай признавалъ за матерью преимущество воспитательной роли и требовалъ ея участ³я, если не рѣшающаго, то вѣско-совѣщательнаго въ вопросѣ о бракѣ потомства. Но со смертью мужа, славянская "матерая вдова" оставалась существомъ не только лично свободнымъ, но и властнымъ надъ семьею своею, хотя бы въ ней были и возрастныя дѣти. Лишь съ XV вѣка начинаются мужск³я ограничен³я опекунства вдовы-матери. Ранѣе - оно простирается не только на семейственныя и имущественныя отношен³я, но даже и на политику и администрац³ю первобытныхъ славянскихъ племенъ-государствъ. Такими властными матерями-опекуншами были на Руси Ольга, y чеховъ Драгомира, мать Вячеслава, y поляковъ Елена, мать Лешка, и Рикса, мать Казимира. Въ частной жизни - любопытенъ примѣръ матери знаменитаго аскета Ѳеодос³я Печерскаго: жесток³я истязан³я, которыя претерпѣвалъ этотъ восторженный юноша отъ своей родительницы за пристраст³е къ монашеству, свидѣтельствуютъ о полнотѣ правъ материнскаго распорядительства свободою и благополуч³емъ потомства. Опека матери и вдовы прекращалась только вторичнымъ выходомъ замужъ, т. е. переходомъ ея въ другой родъ и отчужден³емъ отъ рода своихъ дѣтей, черезъ самоотдачу подъ новую родовую опеку. Любопытно, что въ былинахъ матери богатырей - почти всѣ вдовы и неизмѣнно всѣ держатъ могучихъ сыновей своихъ въ ребяческомъ повиновен³и. Даже пресловутый Васька Буслаевъ, буйный типъ новгородской вольницы, что "не вѣровалъ ни въ сонъ, ни въ чохъ, только вѣровалъ въ свой червленый вязъ", трепещетъ передъ волею матери, какъ мальчишка, котораго сажаютъ въ карцеръ на хлѣбъ и воду. Тѣмъ же огромнымъ уважен³емъ къ матери-вдовѣ, какъ былины, дышатъ завѣщан³я удѣльныхъ князей. Мы видимъ мат-вдову то имущественною опекуншею своихъ дѣтей, то ихъ нераздѣльною совладѣлицею - чаще всего съ младшими дѣтьми, послѣ выдѣла старшихъ, то безапелляц³онною распорядительницею наслѣдственныхъ выдѣловъ, и это, опять-таки, включительно до отношен³й государственныхъ. Даже на закатѣ удѣльной Руси и на зарѣ московскаго самовласт³я, ²оаннъ Калита и Дмитр³й Донской оставляютъ вдовамъ своимъ полномоч³я блюсти удѣлы дѣтей. "Если одинъ изъ сыновей умретъ, то удѣлъ его мать дѣлитъ между остальными сыновьями; если по смерти отца родится сынъ, мать должна подѣлить его, взявши части отъ удѣловъ старшихъ его братьевъ; наконецъ, если y одного изъ сыновей, по какимъ-нибудь причинамъ, убудутъ вотчины, мать придаетъ ему отъ удѣловъ остальныхъ его братьевъ" (Шпилевск³й).

   Всякая имущественная опека основывается на презумпц³и общественной правоспособности лица, которому она ввѣряется, и возможности для этого лица представительствовать предъ судомъ. Конечио, и эти основныя права, обезпечивавш³я древнюю женскую свободу, мы застаемъ уже въ значительномъ разрушен³и попытками государства и церкви навязать женщинѣ половую опеку. Тѣмъ не менѣе, - въ рѣзк³й контрастъ съ памятниками германскими, - славянск³е, повсемѣстно и дружно, признаютъ за женщиною процессуальную правоспособность, даже и въ замужествѣ. Особенно любопытно выражено это въ "уставѣ чешскаго земскаго права". Онъ даетъ женщинѣ широк³я процессуальныя полномоч³я по дѣламъ уголовнымъ и о кровной мести, a также о недвижимой собственности, наслѣдственномъ имуществѣ, по искамъ за приданое. Въ дѣлахъ. требующихъ разрѣшен³я судебнымъ поединкомъ. таковой предоставляется вдовамъ и дѣвицамъ, но замужняя женщина должна была довольствоваться очистительною присягою отвѣтчика "самъ седьмь", т. е. съ шестью поручителями. Возможности мужу представительствовать за жену предъ судомъ чехи не только не допускали, но даже воспрещали мужу быть въ процессѣ жены свидѣтелемъ за или противъ нея. У другихъ славянскихъ народовъ судебное представительство мужа за жену регламентируется не ранѣе XIV и даже XV вѣка. Въ древнемъ русскомъ правѣ о возможности такого представительства упоминаетъ всегда лишь одинъ памятникъ - Новгородская судная грамота, да и то въ услов³яхъ, которыя скорѣе говорятъ о привилгег³и женщины имѣть въ мужѣ особаго защитника сверхъ ея собственнаго, личнаго представительства.

   Нечего и говорить о томъ, что лицо, вооруженное правами распоряжаться имущественными отношен³ями третьихъ свободнорожденныхъ лицъ, хотя бы и собственныхъ дѣтей, должно быть само широко одарено имущественными правами и средствами къ ихъ защитѣ. Такъ какъ невозможно отрицать наличности y славянъ отцовской власти, равнымъ образомъ мужней и родовой опеки, то, на первый взглядъ, кажется страннымъ, какъ ухитрялась совмѣщаться женская свобода со всѣми этими опеками. Но, изучая характеръ послѣднихъ, нельзя не придти къ заключен³ю, что, во множествѣ личныхъ и имущественныхъ отношен³й, онѣ оказывалисъ бытовыми взаимоограничен³ями, въ пользу опекаемой, въ защиту ея свободной воли отъ самовласт³я и произвола опекуновъ. Возьмемъ хотя бы вопросъ о вступлен³и въ бракъ. Вдов³й выборъ второго мужа былъ свободенъ во всемъ славянствѣ до XVI вѣка, когда Краковск³й статутъ (1532) нарушилъ это единство закономъ о конфискац³и вдовьяго имущества, буде вдова дастъ соглас³е на ея похищен³е. Браки дѣвушекъ стояли въ зависимости отъ власти отцовской, которая усилялась изъ года въ годъ и отъ вѣка къ вѣку по мѣрѣ того, какъ слабѣла и вырождалась опека родовая. Но въ древности бракъ дѣвушки, отпускъ ея въ чужой родъ, былъ дѣломъ всего рода, и дѣвушка, приневоленная къ непр³ятному для нея союзу, могла апеллировать къ союзу родственниковъ, какъ по отцу, такъ и по матери, какъ въ агнатическомъ порядкѣ, такъ и въ когнатическомъ. Русск³я свадебныя пѣсни полны воспоминан³ями этихъ временъ, a иногда - жалобами невѣсты на несправедливость или бездѣятельность родственнаго совѣта, который лишь "притакнулъ" крутой волѣ батюшки съ матушкою. И, наоборотъ, родственный совѣтъ могъ побуждать родителей къ выдачѣ дочери замужъ, хотя бы они тому и противились. Особенно это правило касалось родителей овдовѣдыхъ. По литовскому статуту, по законамъ далматинскаго побережья, - если вдовый отецъ или вдовая мать перечатъ совершеннолѣтней дѣвушкѣ въ ея намѣрен³и выйти замужъ, она можетъ вступить въ бракъ съ соглас³я родственниковъ. Если мы при этомъ обратимъ вниман³е, что, чѣмъ древнѣе памятникъ права, тѣмъ раньше обозначаетъ онъ срокъ женскаго совершеннолѣт³я, то узда на родительск³й произволъ получалась изрядная. Вѣдь встрѣчаются сроки совершеннолѣт³я въ 12 и въ 10 лѣтъ. A самая сѣдая древность даже и не опредѣляла сроковъ цифрами, довольствуясь физическими признаками зрѣлости, въ родѣ чешской рекомендац³и - считать дѣвушку совершеннолѣтнею, если y нея начали развиваться груди. Совершеннолѣт³е дѣвушки, несомнѣнно, парализовало нѣсколько родительскую волю, и, быть можетъ, стремлен³е обойти обычай родственнаго вмѣшательства въ защиту дочери надо считать въ числѣ причинъ, объясняющихъ возмутительно ранн³е браки въ к³евской, галицкой и владим³рской Руси. Напримѣръ, велик³й князь Всеволодъ III выдалъ дочь свою за Ростислава Рюриковича, въ Бѣлгородъ, восьми лѣтъ, хотя очень плакалъ при этомъ, потому что; прибавляетъ лѣтописецъ, была она ему "мила и молода". Наконецъ, въ самой глухой полуисторической древности, опека рода надъ брачнымъ выборомъ дѣвушки имѣетъ характеръ не запрещен³я или побужден³я ея воли, но защиты ея всѣмъ родственнымъ союзомъ отъ насильственнаго брака. Въ свободныхъ обрядахъ славянскихъ народовъ до сихъ поръ остались слѣды тѣхъ воинственныхъ сценъ, которыми родъ отвѣчалъ на попытки "умыкателей" заключать браки чрезъ похищен³е, разбойничьимъ набѣгомъ. При той легкости, съ какою заключался и разрывался славянск³й бракъ не только до христ³анства, но и долг³я десятилѣт³я, если не столѣт³я, послѣ него, отказъ сватаемой невѣсты жениху былъ, повидимому, тяжкимъ оскорблен³емъ и отомщался жестоко. Однако, романическая легенда о Рогнѣдѣ или историческ³й примѣръ Предславы, сестры Ярослава Мудраго, наглядно показываютъ, что священную волю дѣвушки распоряжаться своимъ замужествомъ родъ ставилъ выше риска пострадать даже отъ такихъ могучихъ противниковъ, какъ Владимиръ К³евск³й или Болеславъ Польск³й.

   Упомянутое сейчасъ имя Владимира К³евскаго невольно приводитъ насъ къ мыслямъ о многоженствѣ, которымъ такъ прославился этотъ князь - до принят³я христ³анетва. Лѣтописная, мало правдоподобная, легенда приписываетъ ему шесть женъ и восемьсоть наложницъ. Дѣло, конечно, не въ томъ, какъ удивляется кто-то въ сатирѣ Щедрина, "на кой чортъ понадобилась ему такая уйма бабъ?" a въ томъ, что эту уйму совершенно немыслимо было прокормить съ той лапотной маленькой Руси, населенной по одной душѣ на пять квадратныхъ верстъ, которою правилъ Владимиръ. Вопросъ о многоженствѣ y славянъ очень спорный. Трудно отрицать, что оно было въ обычаѣ, когда христ³анство проникло въ славянск³я дебри, но, повидимому, оно никогда не господствовало въ народѣ - оставалось лишь терпимою роскошью привилегированныхъ классовъ, перенятою отъ тюркскихъ кочевниковъ и, значитъ, пришедшею на Русь поздно. Владимиръ - единственный русск³й князь, котораго легенды окружаютъ какимъ-то волшебнымъ восточнымъ гаремомъ. О предкахъ его легенда не передаетъ ничего подобнаго. Свидѣтельства арабскаго путешественника, знаменитаго Ибнъ-Фоцлана о славянскомъ многоженствѣ, очень выразительны, но больше указываютъ на широкое развит³е наложничества, чѣмъ на многократный и одновременный бракъ, что, въ средн³е вѣка, повсемѣстно весьма различалось, a въ славянствѣ - классифицировалось съ особенною подробностью категор³й. Мы не можемъ сейчасъ остановиться подробно на вопросѣ о славянскомъ многоженствѣ, такъ какъ я буду вынужденъ еще вернуться къ нему въ слѣдующемъ чтен³и, говоря о тѣхъ визант³йскихъ и монгольскихъ вл³ян³яхъ, гсоторыми создалась московская, до Петра Велакаго, семья. Сейчасъ же достаточно будетъ кратко повторить старый выводъ извѣстнаго слависта Макушева: "У славянъ преобладала моногам³я, хотя было дозволено и многоженство; въ послѣднемъ случаѣ, однако, число женъ было ограничено". Необходимо прибавить, что, наряду съ терпимымъ многоженствомъ, новѣйшею полигам³ей, не вымерли еще предан³я стариннаго многомуж³я, родовой пол³андр³и. Объ этомъ - наилучш³й показатель упомянутый уже Ибнъ-Фоцланъ, описавш³й похороны русса, умершаго холостымъ, и его загробное вѣнчан³е съ дѣвушкою, обреченною ему въ жены. Не входя въ подробности этого наивнаго обряда, нѣсколько щекотливыя для современнаго уха, отмѣчу лишь, что супружеск³я права мертвеца на загробную супругу были реализированы представительствомъ шести его родичей: "самъ седьмъ".

   Выше я говорилъ о непрочности и кратковременности легко расторжимыхъ былинныхъ браковъ. Но, при этомъ, не слѣдуетъ упускать изъ виду, что былина, пѣсня, сказка - это, все-таки, своего рода, беллетристика, занимающая слушателя интереснымъ случаемъ общественной жизни. Поэтому - въ тѣхъ же самыхъ былинахъ мы встрѣчаемся, какъ съ крайностями женскаго легкомысл³я въ брачныхъ перемѣнахъ, такъ и, наоборотъ, съ крайностями вѣрности, - включительно, напримѣръ, до требован³я, чтобы овдовѣвш³й мужъ погребалъ себя вмѣстѣ съ покойной женою (Потокъ-богатырь), до самоуб³йствъ жены надъ прахомъ мужа (Василиса Микулишна) и мужа надъ трупомъ жены (Дунай-богатырь). Конечно, въ нѣкоторыхъ случаяхъ въ этихъ трагед³яхъ чувствуются отголоски ритуальныхъ самоуб³йствъ ар³йской, подъ-Гималайской древности. Но гораздо чаще звучитъ чисто-психологическ³й, настояще любовный, можно бы сказать даже: идеалистическ³й мотивъ - одной души въ двухъ тѣлахъ. Какъ всяк³й бракъ, возникающ³й по свободному выбору, поддерживаемый равенствомъ супруговъ и имѣющ³й возможность быть расторгнутымъ по обоюдному ихъ соглас³ю, славянск³й первобытный бракъ былъ напитанъ дружествомъ, незнакомымъ для послѣдующихъ поколѣн³й церковно-государственныхъ. Они обратили бракъ въ оруд³е и форму женскаго порабощен³я и обратили мужа и жену въ двухъ принцип³альныхъ враговъ, между которыми соглас³е - не болѣе, какъ счастливо длящееся перемир³е. Я уже имѣлъ случай отмѣтить отвращен³е славянства къ повторности брака, - подразумѣваю: безъ соглас³я на то мужа и жены. Вживѣ, супруги легко сходились и расходились, но, если одинъ изъ нихъ умиралъ въ бракѣ, то смерть не разрывала брака. Мы видѣли, какимъ уважен³емъ пользовалось въ славянствѣ вдовство. Наоборотъ, вдовецъ или вдова, вступающ³е въ новые браки, подвергались не только умален³ю личнаго достоинства, но и ограничен³ямъ личныхъ и имущественныхъ вл³ян³й своихъ по первому браку.

   Итакъ, изъ картины, бѣгло набросанной мною передъ вами, вы легко усмотрите, что первобытное состоян³е славянской женщины отличалось такимъ количествомъ свободъ и преимуществъ, что съ трудомъ вѣрится процессу послѣдующей соц³альной эволюц³и, которая отвела женщину отъ лѣсной воли и степного равенства въ вырубленный изъ этого лѣса и поставленный среди этой степи теремъ. Въ слѣдующихъ чтен³яхъ я буду имѣть честь разсказать вамъ постепенныя ступени этой эволюц³и, руководимой заимствованными со стороны, изъ-за моря и изъ-за горъ, началами церковности и государственности. Мы послѣдовательно разсмотримъ истор³ю паден³я тѣхъ правовыхъ институтовъ, которые грубо и инстинктивно опредѣляли собою свободу первобытной женщины, но, въ формахъ тонко выработанныхъ и логически развитыхъ принциповъ, должны опредѣлить и свободу женщины будущей - свободу близкую, наступающую, уже озаренную привѣтнымъ, краснымъ свѣтомъ соц³алистическаго утра. Мы разсмотримъ, какъ искоренился на Руси свободный бракъ и выросла половая опека съ нерасторжимымъ церковнымъ бракомъ, какъ ограничивалжсь имущественныя права женщины и ея почетное значен³е въ родѣ, какъ закрылись для нея судъ и привилег³и культа, какъ въ рукахъ ея оказались ключи безсильные предъ мужнинымъ мечомъ и плеткою, - словомъ, разсмотримъ семисотлѣтнее торжество агнатическаго рода надъ когнатическимъ и переработку перваго въ мужевластное государство.

   Устои мужевластнаго государства, почитавш³еся незыблемыми сотни лѣтъ, заколебались лишь въ XIX вѣкѣ, когда машинныя производства и ростъ рабочаго класса быстро вызвали банкротство старой европейской семьи, покоившей на трудѣ и заработкѣ мужа хозяйственное и постельное содержанство жены, искусственно выработанное половою опекою. Въ течен³е XIX вѣка, наростала для русской женщины та потребность и необходимость возвратить себѣ роль и значен³е "супротивницы" мужа-добычника, которою, - какъ мы сейчасъ видѣли, - характеризовался первобытный славянск³й бракъ. Женск³й вопросъ назрѣлъ къ разрѣшен³ю въ государствѣ, назрѣвшемъ къ разрушен³ю, въ государствѣ, которое было построено на семейномъ обездолен³и женской половины человѣчества и объявило торжественно, что баба - не человѣкъ. Мы видимъ, однако, что женск³й вопросъ, при всей своей многострадальности, оказался прочнѣе и живучѣе государства и смотритъ въ его умирающ³е глаза съ такою же побѣдною и властною силою, какъ смотрѣлъ въ глаза его дѣтства. Эгоистическ³я лжи искусственнаго мужевластнаго права отпадаютъ, просыпается природная мораль и правда - правда основного равенства половъ. Имъ предстоитъ воскресить - въ формахъ правовой сознательности, въ детальномъ, логическомъ и крѣпко защищенномъ соц³альномъ распредѣлен³и, - ту свободу, которую смутнымъ хаосомъ, наивно и по-дѣтски намѣчалъ для жевщины первобытный естественный коммунизмъ. Свободу брака, свободу воли, свободу труда, свободу имущественнаго распоряжен³я, свободу общественной дѣятельности, свободу политическаго представительства.

   1906 г. 17/12. Парижъ.

  

  

   Талантливый, хотя порою черезчуръ парадоксальный, литературный отшельникъ Реми де-Гурмонъ, равно извѣстный теперь какъ поэтъ, романистъ, философъ, a всего удачнѣе и глубже - какъ критикъ, посвятилъ одну изъ удачнѣйшихъ статей своего превосходнаго сборвика "Le Chemin de Velours" изслѣдован³ю типа современной французской "барышни", то есть молодой дѣвушки въ образованныхъ и зажиточныхъ классахъ общества, созданныхъ и охраняемыхъ буржуазною культурою минувшаго вѣка. Фактическимъ источникомъ и фундаментомъ этому блестящему этюду, не лишенному недостатковъ слишкомъ широкаго сатирическаго обобщен³я, но въ цѣломъ полному правды и тонкаго, инстинктивнаго чутья, послужилъ солидный томъ Оливье де-Тревиля: "Наши дѣвушки въ собственныхъ признан³яхъ" (Les Jeunes Filles peintes par elles-mêmes). Пользуясь матер³аломъ двухъ тысячъ шести опросовъ Тревиля, котораго онъ остроумно называетъ "Донъ-Жуаномъ анкеты", Реми де-Гурмонъ написалъ весьма неутѣшительную картину французскаго "женскаго нестроен³я" въ томъ раннемъ и подготовительномъ, коренномъ фазисѣ его, что обусловленъ вл³ян³ями шкоды, домашняго воспитан³я и литературы.

   По вѣрному историческому наблюден³ю Реми де-Гурмона, франдузская "барышня" ("la jeune fille" - въ кавычкахъ) - типъ сравнительно недавн³й: ему едва минуло сто лѣтъ. До великой революц³и "барышенъ" не было. Были дѣвчонки, отроковицы (fillettes), живш³я на дѣтскомъ положен³и до наступлен³я половой зрѣлости. И были молодыя дамы, вышедш³я замужъ четырнадцати, пятнадцати лѣтъ. Того промежуточнаго, внѣзамужняго состоян³я, которое выражаетъ собою слово "барышня" и которое часто тянется десять и болѣе лѣтъ, - состоян³я, такъ сказать, "длящейся невѣсты", - XVIII вѣкъ не зналъ. Конечно, и тогда не всѣ дѣвственницы рано находили жениховъ, и мног³я подолгу ожидали замужества. Но, по литературѣ и историческимъ памятникамъ стараго режима, очень замѣтно, что между такою, "засидѣвшеюся въ дѣвкахъ", особою лѣтъ 18-30 и молодою замужнею дамою въ дореволюц³онномъ обществѣ не было той глубокой разницы быта и нравовъ, какую выростилъ XIX вѣкъ. Лишенная по какой-либо причинѣ брачныхъ узъ, взрослая дѣвушка пользовалась довольно широкою свободою внѣ ихъ, и "дѣвичьи грѣшки", въ эпоху регентства и Людовика XV, не возбуждали ни общественнаго изумлен³я, ни, тѣмъ болѣе, негодован³я. Донъ-Жуанъ XVIII вѣка - побѣдитель, по преимуществу, дѣвичьихъ сердецъ, соблазнитель и погубитель дѣвушекъ брачнаго возраста. Реми де-Гурмонъ справедливо замѣчаетъ, что въ нашъ вѣкъ пресловутый Казанова покорялъ бы только замужнихъ дамъ; ищущихъ приключен³й адюльтера, развеселыхъ вдовицъ, да продажныхъ женщинъ: современная французская барышня ограждена отъ подобныхъ господъ надежной стѣною личной и общественной морали. Сто лѣтъ назадъ было иначе. Въ дополнен³е къ хвастливымъ анекдотамъ Казановы, Restif de la Bretonne оставилъ намъ характеристику той же легкой доступности для дѣвушекъ среднихъ классовъ общества, Laclos - для барышенъ придворной аристократ³и. Паден³е дѣвушки разсматривалось XVIII вѣкомъ, какъ неизбѣжная уступка непобѣдимой природѣ. Уклониться отъ рокового закона почитали возможнымъ лишь компромиссомъ ранняго брака, то есть - не давая женщинѣ времени быть "барышнею", переводя ее прямо отъ куколъ въ объят³я законнаго супруга.

   Въ психолог³и раннихъ браковъ стараго режима явственно опредѣляются два рѣшающихъ мотива: со стороны родителей - желан³е поскорѣе отдѣлаться отъ обузы опекать добродѣтель дочери, со стороны жениховъ - желан³е обезпечить продлен³е своего рода двумя, тремя первыми дѣтьми несомнѣнно законнаго происхожден³я. Къ двадцати двумъ или тремъ годамъ роль замужней женщины, какъ производительницы рода, уже кончалась, и охладѣвш³е супруги начинали жить каждый своею личною жизнью. Женщинѣ XVIII вѣка не оставляли права выбирать мужа, - зато она впослѣдств³и выбирала себѣ любовника. На долю супружества доставаласъ пассивная чувственность только что не малолѣтней самки, на долю внѣбрачной связи - сознательная страсть созрѣвшей жеящины, въ самомъ счастливомъ и разумномъ возрастѣ, когда прелесть красиваго чувства любви говоритъ въ человѣкѣ гораздо громче грубой половой потребности. Отсюда истекали единовременно и поразительная легкость нравовъ старинной французской семьи, и та изящная, то рыцарская, то пастушеская, сантиментальность, въ которую эта легкость нравовъ облекалась.

   За сто лѣтъ, отдѣляющихъ насъ отъ тѣхъ временъ, не только бытовыя услов³я, но и самое чувство стыда y французской жевщины измѣнило свой характеръ очень рѣзкою и глубокою эволюц³ей. Люди лѣтъ пятидесяти-шестидесяти помнятъ еще, изъ своихъ юношескихъ дней, величественныхъ старухъ, которыя родились въ двухъ послѣднихъ десятилѣт³яхъ XVIII в. или въ первомъ десятилѣт³и вѣка XIX и выходили замужъ по пятнадцатому, шестнадцатому году. Они вспоминали дѣтство, вспоминали впечатлѣн³я супружества, но воспомннан³й о дѣвической юности, воспоминан³й "барышни", y нихъ не было. Не было y старухъ и того особаго спец³альнаго стыда, который характеризуетъ и наполняетъ переходный добрачный возрастъ современной женщины условною добродѣтелью житейскаго невѣдѣн³я. Онѣ хорошо понимали стыдъ того или другого дѣтскаго порока, чутко воспринимали мотивы, вызывающ³е стыдъ y замужней женщины, но тотъ слѣпой "стыдъ знать стыдное", что нынѣ почитается величайшимъ достоинствомъ хорошо воспитанной "барышни", оставался имъ чуждъ и незнакомъ: этимъ бабушкамъ казались смѣшными и жалкими кривляками двадцатилѣтн³я внучки, цѣломудренно краснѣвш³я отъ безцеремонныхъ анекдотовъ и откровенностей беранжеровскихъ старушекъ, съ ихъ допотопно наивною манерою называть всѣ вещи своими именами.

   Итакъ, типъ "барышни", исторически - прежде всего, результатъ позднихъ браковъ, введенныхъ въ необходимость измѣнившимися экономическими услов³ями французскаго быта послѣ революц³и. Его вызвала къ жизни ликвидац³я наслѣдственной дворянской собственности, упрочило и выростило торжество благопр³обрѣтенныхъ буржуазныхъ капиталовъ. Нарожден³е типа можно опредѣлить хронологически съ большою точностью. Въ 1798 году Демутье издаетъ книгу для дѣвицъ - "Письма къ Эмил³и о миѳолог³и", въ 1809 году выходятъ въ свѣтъ "Сказки для моей дочери" Буйльи. Между двумя этими произведен³ями, обращенными, на разстоян³и всего одиннадцати лѣтъ, къ одному и тому же возрасту - непроходимая нравственная пропасть. Демутье говоритъ еще съ молодою дѣвушкою стараго режима - юнымъ существомъ, предназначеннымъ волею всемогущей природы къ восторгамъ любви и жизнерадости. Книгу Демутье нельзя дать въ руки современной "барышнѣ": ея лукавое, веселое, животное, почти языческое м³росозерцан³е - школа сантиментальнаго сладостраст³я, - можетъ быть, пригодная, въ своемъ родѣ, для женскаго поколѣн³я, переходившаго непосредственно изъ дѣтской комнаты въ супружескую спальню, но совсѣмъ неудобная для поколѣн³я, которому, въ ожидан³и брака, надо цѣломудренно заглушать въ себѣ голосъ инстинкта въ течен³е трехъ, пяти, семи, десяти и болѣе лѣтъ. Буйльи, Жанлисъ и проч³е авторы для юношества въ первую четверть XIX в. направляютъ всю свою дѣятельность, чтобы притупить инстинктъ въ его прямыхъ, натуральныхъ требован³яхъ, съ подмѣномъ ихъ идеалистическими суррогатами эѳирной мечтательности, красивой сантиментальности, отвлеченныхъ порывовъ въ неизвѣстное, съ суровымъ противодѣйств³емъ имъ обновленными мотивами, заимствованными изъ прописей, забвенной было аскетической морали: покорность Провидѣн³ю, скромность, послушан³е, чувство долга и пр. Такимъ образомъ, дата рожден³я "барышни" падаетъ для Франц³и, a слѣдовательно и для всѣхъ европейскихъ странъ, отражавшихъ ея культурную эволюц³ю, на первое десятилѣт³е XIX вѣка. У насъ, русскихъ, въ это время Наташѣ Ростово³ было 7-9 лѣтъ, Татьяна Ларина только что родилась, будущ³я жены декабристовъ - "Русск³я женщины" - едва умѣли лепетатъ и ходили пѣшкомъ подъ столъ, a Вѣра и княжна Мэри еще не зачинались. Сопоставляя съ этими литературными образами первыхъ русскихъ "барышенъ" Софью изъ "Горе отъ ума", которая значительно старше яхъ всѣхъ, нельзя не убѣдиться и по роднымъ примѣрамъ, что хронолог³я Реми де-Гурмона построена остроумно и основательно: Татьяна, "Русск³я женщины", - это уже будущ³й XIX вѣкъ, воспитанницы Буйльи, тогда какъ "дочь! Софья Павловна, срамница!" - вся еще въ прошломъ восемнадцатомъ, - ученица Демутье.

   Во французскую жизнь и литературу "барышня" вошла, какъ вездѣсущ³й символъ показной цензуры нравовъ. Книга для барышенъ, - язвитъ Реми де-Гурмонъ, - важный предметъ торговли, ежегодно поощряемый къ производству академ³ей и нѣкоторыми другими благотворителъными обществами. Ради барышенъ переводятся безвкуснодобродѣтельные ханжеск³е романы чопорныхъ англ³йскихъ лэди. Ради барышенъ классическая антолог³я противоестественно превращена въ руководство добрыхъ нравовъ. Ради барышенъ преслѣдовали судебнымъ порядкомъ автора "Мадамъ Бовари" (Г. Флобера), и услужливая критика замалчивала талантливыхъ беллетристовъ, не слишкомъ щепетильныхъ по части морали. Ради барышенъ не былъ допущенъ въ число "безсмертныхъ" акадеыиковъ Эмиль Зола. Ради барышенъ правительственные театры изгнали со своихъ сценъ Шекспира. Ради барышенъ истор³я сочинила изъ подлѣйшаго вѣка Людовика XIV героическую эпоху добродѣтели и рыцарскаго достоинства. Ради барышень - тысяча условныхъ лжей науки, искусства и литературы, въ которой умерла искренность слова такъ же, какъвъ жизни умерла откровенность темперамента, прямота чувствъ, ясный языкъ страстей.

   Течен³я реалистической литературы, начиная съ Теофиля Готье, Флобера въ романѣ, съ Бодлера въ поэз³и, представляютъ собою какъ бы мужской бунтъ противъ тираннической опеки "барышни" надъ мыслью вѣка. До извѣстной степени, именно бунтомъ вызываются крайности натурализма, которыя ввела въ моду французская беллетристика послѣ второй импер³и, усердствуя въ нихъ съ преувеличенною настойчивостью и часто, надо сказать правду, безъ особойвъ-томъ необходимости. Это - крайности возстан³я, крайности людей, мстительно разсвирѣпѣвшихъ на первопричины своего рабства. Реалисты, натуралисты сознательно и гнѣвно зачеркнули для себя семейную публику, гдѣ "барышня" - центръ, идолъ, конечная цѣль, термометръ и барометръ домашняго культа и строя. Они пишутъ только для мужчинъ и для тѣхъ, сравнительно очень немногихъ, французскихъ женщинъ, которыхъ идейная эмансипац³я вѣка успѣла поставить на точку мужского м³росозерцан³я. Отсюда тѣ капризныя бравады талантливаго Зола, едва-ли не ген³альнаго Гюи де-Мопассана и др., что, при всемъ совершенствѣ ихъ творчества., все-таки, вотъ уже слишкомъ сорокъ лѣтъ, держатъ французскую "настоящую литературу" въ зыбкой пограничности съ литературою "непристойной". Вѣкъ идеалистическвкъ лицемѣр³й выработалъ предразсудокъ, что "знать все" - привилег³я однихъ мужчияъ, и вотъ - литература, открывающая "все", тоже становится исключительно мужскимъ достоян³емъ, запретнымъ въ силу обычая (по крайней мѣрѣ, оффиц³ально!) для женскаго пола. Типъ "барышни" и брачныя метаморфозы, развивающ³яся на подготовительной почвѣ этого типа; - злѣйш³е враги и тормозы прогресса французской литературы. Въ буржуазныхъ семьяхъ авторы дѣлятся на такихъ, чьи книги "можно забыть на столѣ въ гостиной" рядомъ съ цвѣтами, альбомами, бездѣлушками, и на такихъ, чью книгу оставить на столь добропорядочномъ и благонравномъ столѣ - чуть не уголовное преступлен³е. Одинъ австр³ецъ французскаго воспитан³я, путешествуя со мною по далматинскому побережью. усердно пряталъ отъ моей жены книги, взятыя имъ въ дорогу. Я думалъ, что это потайная и, очевидно, стыдная литература - по меньшей мѣрѣ, как³е-нибудъ забубенные томы съ задворковъ порнографическаго издательства Оффенштадта или ему подобныхъ спекулянтовъ, и удивлялся охотѣ нашего умнаго и даровитаго спутника засорять свои мозги такою дребеденью. Каково же было мое изумлен³е, когда запретныя книги оказались романами Флобера, съ "Саламбо" во главѣ, "Rouge et Noir" Стендаля и "Mademoiselle Maupin" Теофиля Готье! У русскихъ дамъ этотъ эпизодъ вызоветъ презрительныя, a можетъ быть, и не совсѣмъ довѣрчивыя улыбки, но - да! невѣроятно, a оно такъ: Стендаль, Флоберъ, Теофиль Готье, Бодлэръ, Зола, Гюи де-Мопассанъ, Октавъ Мирбо и пр. заперты въ индексѣ librorum prohibitorum, въ незримомъ, но всѣмъ извѣстномъ каталогѣ книгъ, которыя "нельзя забывать въ гостиной" и о которыхъ еще болѣе нельзя спросить французскую барышню: читали ли вы?

   Цензурою постояннаго соображен³я: годится ля для барышенъ? - объясняются низк³й уровень и бѣдность выбора семейнаго чтен³я во Франц³и. "Настоящую литературу" добропорядочный буржуа не пускаетъ въ домъ, потому что ее неудобно забывать въ гостиной, a литература для барышенъ не нужна взрослымъ людямъ, ибо скучна выше всякаго терпѣн³я, лишена правдоподоб³я и здраваго смысла. Французская провинц³альная семья перестала читать, - говоритъ Реми де-Гурмонъ, - потому что г. Онэ глупъ, a г. Поль Абданъ не имѣетъ нравственности. Идеалы провинц³и: ахъ, если бы къ ген³ю Бальзака да чистоту Фенелона! Русскому читателю эти трагикомическ³я вожделѣн³я напоминаютъ мечты Агаѳьи Тихоновны о женихахъ: вотъ кабы къ носу Подколесина да фягура Яичницы! Однако, подобныхъ желан³й и разсужден³й не чужды даже самыя передовыя семьи Франц³и: я думаю, - уязвляетъ мимоходомъ Реми де-Гурмонъ, - даже до семьи г. Жореса включительно!

   Что же читаетъ французская барышня? Изъ 133 молодыхъ образованныхъ дѣвушекъ, опрошенныхъ Реми де-Гурмономъ о любимомъ ихъ авторѣ, объявиля таковымъ: Расина - 19, Корнеля - 17, Боссюэта - 11, Севинье - 10, Мольера - 9, Ламартина - 8, Шатобр³ана - 7, Буало - 6, Лафонтена - 5, Гюго - 4, Фенелона - 3, Мэнтенонъ - 3, Малерба - 3, Ронсара - 2, Сталь - 2, Жюля Верна - 2, Мюссе - 2, Ростана - 2. По одному разу указаны: Вальтеръ Скоттъ, Эженя де Геренъ, m-me Сегюръ, Перро, Андерсенъ, Мишле, Монтэнь, Зинаида Флер³о, Толстой, Бюффонъ, Додэ, Сарсэ, Б. де Сенъ-Пьеръ, Гонкуры, Жуанвиль, Коппе, Паскаль, Карлъ Орлеанск³й, - и одинъ нзъ новѣйшнхъ поэтовъ, "недавно умерш³й", котораго Реми де-Гурмонъ не называетъ, но, судя по намекамъ, вѣроятно, Поль Верленъ.

   Не трудно видѣть изъ этого списка, что литературныя привязанности юныхъ французскихъ читательницъ сложились не по самостоятельному выбору, и подавляющее большинство ихъ - школьнаго происхождеи³я. Самое значительное число поклонницъ неожиданно оказывается y авторовъ XVII вѣка, усердно изучаемыхъ въ классахъ словесности; гораздо меньше симпат³й на сторонѣ романтиковъ (Ламартинъ, Гюго, Мюссе), которыхъ школьныя программа допускаетъ въ классы, но безъ особаго покровительства; самый плачевный недостатокъ почитательницъ - y авторовъ послѣ 1850 года, категорически отрицаемыхъ пуританскою критикою среднихъ учебныхъ заведен³й.

   Вторая, ярко замѣтная особенность списка - строго выдержанный нац³онализмъ симпат³й: полное отсутств³е иностранныхъ именъ. За исключен³емъ сказочника Андерсена и уже полусказочника Вальтеръ Скотта, только одному Льву Толстому удалось проникнуть въ очарованный кругъ 133 дѣвичьихъ м³росозерцан³й, спящихъ въ глубокой родной старинѣ! Намъ, русскимъ, съ нашею международною энциклопедичностью, при огромной жаждѣ нашихъ дѣвушекъ къ чтен³ю, подобная узкость вкуса такъ же мало понятна, какъ и его поразительная архаичность. Вообразите себѣ русскую дѣвушку интеллигентнаго круга, откровенно признающуюся, что она незнакома съ Шекспиромъ, Шиллеромъ, Байрономъ, Гейне, Диккенсомъ, Сервантесомъ, Викторомъ Гюго, Гюи де-Мопассаномъ, Мицкевичемъ! Вообразите себѣ, что она заявляетъ, будто "не любитъ" Чехова, Лъва Толстого, Максима Горькаго, Тургенева, Достоевскаго и лишь съ грѣхомъ пополамъ допускаетъ Пушкина и Лермонтова, но зато упивается одами Державина, баснями Хемницера, повѣстями Карамзина и балладами Жуковскаго! Между тѣмъ, во французской параллели, результаты опроса Реми де-Гурмона именно таковы, и никого во Франц³и это, казалось бы, очень плачевное - показан³е не удивляетъ, очень немногихъ смущаетъ, a возмущаетъ уже и совсѣмъ мало кого. Самъ Реми де-Гурмонъ, напримѣръ, лишь успѣваетъ высказать мимоходомъ сожалѣн³е, что французская дѣвушка не знакомится съ классическими литературами античнаго м³ра, да наградитъ отечество совѣтомъ: "женщина не должна быть ретроградкою, - довольно, если она консервативна"! Такъ что и онъ къ французской программѣ женскаго чтен³я относится, хотя и отрицательно, однако, безъ остраго негодован³я и даже, пожалуй, безъ негодован³я вовсе.

   При нац³оналистической и архаической окраскѣ своего чтен³я, французская барышня, понятно, должна оставаться очень вдалекѣ отъ соц³альныхъ идей своего вѣка. Возобновимъ сравнен³е: часто ли можно встрѣтить въ русской интеллигенц³и дѣвушку, которой чужды имена Бѣлинскаго, Добролюбова, Чернышевскаго, Герцена, Салтыкова, Михайловскаго, Владим³ра Соловьева? Марксистокъ и народницъ y насъ было не меньше, чѣмъ марксистовъ и народниковъ; "идеалистокъ" чуть ли не больше, чѣмъ идеалистовъ. Во Франц³и - ничего подобнаго. Изъ 133 барышенъ ни одна не обмолвилась именами ые только какихъ-либо новыхъ свѣтилъ соц³альной философ³и, вродѣ Фулье или покойнаго Гюйо, но весьма очевидно, что для собесѣдницъ Реми де-Гурмонъ не существуютъ ни Прудонъ, ни Фурье, ни Огюстъ Контъ, ни даже Вольтеръ и Руссо и энциклопедисты XVIII вѣка. Ихъ философск³я симпат³и умираютъ съ Боссюэтомъ и Фенелономъ; чтобы воскреснуть въ Шатобр³анѣ. Вѣкъ деизма - для нихъ мертвая точка прошлаго. A въ XX столѣт³и онѣ ухитряются жить, не зная и не нуждаясь знать Дарвина, Шопенгауэра, Карла Маркса, Спенсера, Ницше...

   При всемъ отвратительномъ направлен³и школьной науки, создающей литературное невѣжество французской барышни, нельзя не отдать справедливости этой школѣ въ томъ отношен³и, что ея нравы, методы и люди обладаютъ тайною привлекать къ ней любовь и слѣпое довѣpie питомицъ. Ея умственная и нравственная дисциплина воспринимается съ пассивною готовностью, достойною лучшаго примѣнен³я, чѣмъ указываютъ педагоги, отставш³е отъ вѣка на добрыхъ двѣсти лѣтъ и, тѣмъ не менѣе, по какому-то чудесному мастерству, умѣющ³е и охранять свой авторитетъ, и навязывать юнымъ мозгамъ свои допотопные вкусы. Мы знаемъ слишкомъ хорошо; что въ русской школѣ лучшее средство сдѣлать автора ненавистнымъ для учениковъ, это - обратить его въ предметъ класснаго чтен³я. Прекрасный трудъ г. Петрищева "Замѣтки учителя" даетъ прелюбопытныя иллюстрац³и къ этому глубокоприскорбному, но неопровержимому положен³ю. Всѣ авторы, которыхъ каѳедра рекомендуетъ, какъ образцовыхъ представителей истинной литературы, презираются на партахъ, какъ не литература вовсе. Литература же начинается для партъ съ тѣхъ, на кого каѳедра налагаетъ свое отлучен³е. Такимъ образомъ, внѣ литературы остались Ломоносовъ, Державинъ, Фонвизинъ, Крыловъ, Карамзинъ, Жуковск³й. Г. Петрищевъ высказываетъ даже сожалѣн³е - не безосновательное, хотя на первый взглядъ оно и кажется парадоксальнымъ: зачѣмъ школа включила въ свои программы Пушкнеа, Лермонтова и Гоголя? По его словамъ, даже и къ этимъ свѣтлымъ именамъ русск³й школьникъ сталъ относиться теперь несравненно холоднѣе, чѣмъ раньше, когда читалъ "Демона" и "Онѣгина" контрабандою. Гаснетъ обаян³е, вянетъ довѣр³е къ ген³ямъ, увѣнчаннымъ въ Капитол³и русской оффиц³альной программы! Литература для русскаго школьника - Чеховъ, Горьк³й, Короленко, Гаршинъ, Надсонъ, Салтыковъ, Некрасовъ, Успенск³й, Чернышевск³й, Левъ Толстой, Тургеневъ, Бѣлинск³й, Добролюбовъ: "отреченные" писатели, которыхъ школа или не хочетъ знать вовсе, или принимаетъ, скрѣпя сердце, съ подозрительнымъ долгимъ искусомъ и безжалостными ограничен³ями. Не то y французовъ, Несостоятельная образован³емъ, ихъ школа - совершенство воспитательнаго гипноза. Вкусы и внушен³я своихъ кдассовъ словесности француженка уноситъ въ жизнь очень надолго, если не навсегда. Реми де-Гурмонъ собралъ любопытную коллекц³ю критическихъ мнѣн³й, высказанныхъ французскими барышнями и молодыми дамами. Они поражаютъ однообраз³емъ мысли, общимъ шаблономъ симпат³й и антипат³й, - всѣ сужден³я, какъ на подборъ, старомодны и выражены въ ходячихъ, явно внушенныхъ, фразахъ, лишенныхъ субъективной окраски, затрепанныхъ, какъ старый праздничный флагъ, и рѣшительно ничего не говорящихъ ни уму, ни сердцу современнаго человѣка. Умы, затянутые въ схемы Корнеля, Расина, Боссюэта, Шатобр³ана, какъ тал³и - въ корсетъ, какъ нога китаянки въ дѣтск³й башмачекъ! И, какъ китаянка гордится ножкою, изуродованною въ дѣтскомъ бапшачкѣ, такъ француженка гордится своимъ образован³емъ въ ржавыхъ псевдоклассическихъ и романтическихъ оковахъ. Головы, работающ³я внѣ освященныхъ благословен³емъ школы схемъ, ей кажутся столь же распущенными, непристойными и не должными быть, какъ тал³я безъ корсета! Француженка полна подозрѣн³емъ и ненавистью къ литературнымъ новшествамъ:

   - Прекрасное никогда не старится, - побѣдоносно увѣряютъ эти фагатическ³я старовѣрки, - зачѣмъ же пытаться его обновлять?

   Самостоятельное критическое сужден³е - большая рѣдкость y французской женщины. Одна изъ собесѣдницъ Реми де-Гурмона высказала о братьяхъ Гонкурахъ мнѣн³е очень умное, ясно, хорошо и полно формулированное, но - въ устахъ русской курсистки, даже не изъ очень бойкихъ, оно рѣшительно никому не показалось бы ни оригинальнымъ, ни выдающимся. Скорѣе, напротивъ, сказали бы: ну еще бы иначе! экую Америку открыла! A Реми де-Гурмонъ до того изумленъ и обрадованъ своею рѣдкостною находкою, что торжественно восклицаетъ по адресу столь счастливаго и исключительнаго "урода въ семьѣ":

   - Вамъ слѣдовало бы открыть для нашихъ учителей курсы добросовѣстности и здраваго смысла!

   Нѣтъ сомнѣн³я, что въ нѣкоторыхъ, быть можетъ, даже многихъ случаяхъ, отвѣты, полученные Реми де-Гурмономъ, грѣшатъ лицемѣр³емъ, по желан³ю барышенъ выставить себя въ наиболѣе красивомъ, приличномъ, серьезномъ свѣтѣ. Но тогда еще болѣе характерно то обстоятельство, что лицемѣр³е принуждено играть свою кокетливую комед³ю именно въ такомъ странномъ направлен³и! Понятно невинное притворство иной русской барышни, авторитетно толкующей о Марксѣ или Владим³рѣ Соловьевѣ, хотя она и въ глаза не видывала ни "Капитала", ни "Оправдав³я Добра", но кому въ голову придетъ щеголять, въ свидѣтельство своей литературности, цитатами изъ Кантемира, Сумарокова, Новикова? Такъ что даже случаи лицемѣрныхъ отвѣтовъ подтверждаютъ все то же любопытное наблюден³е: только литература, рекомендованная школою, признается французскими барышнями за хорошую и достойную ихъ вниман³я, только въ знан³и такой литературы имъ не стыдно сознаться; что осталось внѣ школы, - значитъ, запретно, неприлично, нехорошо...

   Въ послѣдн³е годы выдвинулся изъ рядовъ французскаго журнализма фельетонистъ, пишущ³й подъ псевдовимомъ Вилли (Willy). Къ сожалѣн³ю, выдвинулся не надолго, такъ какъ успѣлъ уже и размѣняться въ порнографа. очень мутной воды. Но первыя его повѣсти о "Клодинѣ", какъ обличительныя разоблачен³я быта фраацузской женской школы, были талантливы и мѣтко попали въ цѣль: недаромъ же имя Claudine стало въ Парижѣ нарицательнымъ для панс³онерокъ-подростковъ, ыаканунѣ окончан³я курса въ среднемъ учебномъ заведен³и! Вилли вывелъ на свѣжую воду множество грѣшковъ и учащаго, и учащагося женскаго поколѣн³я, въ особенности ярко подчеркнувъ недостатки той сантиментальной аффектац³и, того институтскаго "обожан³я", которыя во французской женской школѣ замѣняютъ товарищество и слишкомъ часто перерождаются въ самыя некрасивыя страсти и пороки... иногда на всю жизнь! Десятки французскихъ художниковъ слова, наблюдателей жизни, намекали публикѣ, что такъ называемая "лезб³йская любовь", - къ сожадѣн³ю, слишкомъ частый и чуть не нац³ональвый порокъ французской женщины зажиточныхъ классовъ, - обыкновенно выносится изъ монастырскихъ школъ и закрытыхъ панс³оновъ. Вилли - того же мнѣн³я. Но ни этотъ бойк³й обличитель, ни его безчисленные подражатели почти не касаются вопроса о запретномъ чтен³и; тогда какъ y описателей тайнъ русской школы онъ всегда и обязательно выступаетъ на первый планъ. Если героини Вилли читаютъ что-нибудь потихоньку отъ начальства, это, навѣрное какая-либо изъ ряду вонъ скабрезная книга, въ знакомствѣ съ которою и мужчинѣ-то не слишкомъ прилично сознаваться. Запретнаго чтен³я для саморазвит³я нѣтъ. Французская школьница не прячетъ подъ тюфякъ Ренана или Прудона, какъ русская - Писарева и Герцена, и не читаетъ ихъ воровски по ночамъ, при трепетномъ свѣтѣ припасеннаго огарка. Фабрикац³ю своей мысли и своего вкуса француженка, не только номинально, но и дѣйствительно, предоставляетъ, какъ нѣкую монопол³ю школѣ - съ непоколебимымъ убѣжден³емъ, что учебныя программы дадутъ ей и именно тѣ знан³я, как³я надо, и аккуратно столько знан³й, сколько надо. Самой, значитъ, заботиться не о чемъ, кромѣ успѣшной сдачи экзаменовъ: ими школа провѣряетъ свою паству, a государство и нац³я - школу.

   Пассивность воспр³ят³я, воспитанная дрессировкою на "хорош³й вкусъ", выростаетъ во французской женщинѣ до суевѣр³й изумительныхъ. Знакомыя барышни и дамы Реми де-Гурмона чистосердечно сознаются въ полной неспособности одолѣть болѣе десяти страницъ братьевъ Гонкуръ; другимъ Шекспиръ кажется страшнымъ и темнымъ, въ родѣ дремучаго лѣса, куда лучше и не вступать, чтобы не заблудиться; третьи совершенно глухи къ красотамъ Верлэна, тогда какъ необыкновенно чутко и тонко разбираются въ самыхъ сокровенныхъ глубинахъ и оттѣнкахъ Расина и Корнеля... Расинъ! Корнель! О!... И всѣ декламируютъ:

   - Rodrigue! As tu du coeur?

   Единственная фраза, которая, - по ядовитому мнѣн³ю Реми де-Гурмонъ, - дожила бы до нашихъ дней изъ всего Корнеля, не будь на свѣтѣ французскихъ барышенъ и ихъ тетрадокъ для упражнен³й по словесности, - такъ какъ ее спасли бы игроки въ вистъ и червонная (coeur) карточная масть...

   Сила можетъ навязать молодымъ умамъ ненужное знан³е, но не въ состоян³и заставить молодые умы любить ненужное знан³е. Лучш³й историческ³й примѣръ - наша пресловутая классическая система, пропитавшая нѣсколько русскихъ поколѣн³й ненавистью и недовѣр³емъ имевно къ тѣмъ мертвымъ наукамъ, формальною гимнастикою по лѣстницамъ и трапец³ямъ которыхъ обусловливался для нихъ аттестатъ зрѣлости. Если ненужное, мертвое знан³е, пр³обрѣтаемое молодыми француженками въ школахъ, не возбуждаетъ къ себѣ ненависти, но, напротивъ, хранится съ уважен³емъ и любовью на мног³е годы, то виною тому, во-первыхъ, разумѣется, какъ уже сказано, искусные методы, нравы и люди французскаго преподаван³я; a во-вторыхъ и въ главныхъ, - полагаетъ Реми де-Гурмонъ, - тайное сочувств³е юныхъ женскихъ сердецъ къ красивому идеализму той старомодной литературы, которою питаетъ ихъ школа. Француженка едва-ли не больше всѣхъ другихъ женщинъ Европы обладаетъ способностью и склонностью замкнуться всею полнотою жизни въ чувство любви. Предъ ея глазами - всегда идеалъ матери семейства, созданнаго любовью. Она - жена и любовница, по преимуществу. Не удивительно поэтому, что она такъ много слышитъ въ Корнелѣ, когда онъ говоритъ съ нею устами Химены, такъ много видитъ въ Расинѣ, когда онъ показываетъ ей, какъ нѣжныя тѣни старшихъ подругъ, Ифиген³ю и Беренику. Оливье де-Тревиль упросилъ нѣсколько десятковъ барышенъ написать, какъ онѣ воображаютъ свой житейск³й идеалъ. Изъ этого громаднаго матер³ала Реми де-Гурмонъ выбираетъ нравственныя качества, на которыя предъявляются больше запросовъ и притязан³й. Въ первой очереди - по 31 разу - оказываются: доброта, послушан³е, преданность, милосерд³е, любовная нѣжность, чувствительность. Затѣмъ - до 30 разъ - заявлены: хорошее воспитан³е, почтительность, скромность, мягкость, простота. Въ третьемъ классѣ (по 19 разъ): любезность, грац³я, маленькое кокетство. Противъ религ³и не высказалась ни одна дѣвушка, но только 14 выдвинули религ³озность на первый планъ жизни, къ тому же съ оговоркою, что онѣ ищутъ религ³и просвѣщенной и благочест³я, прочно обоснованнаго. Почти столько же (13) партизанокъ y широкаго образован³я, причемъ 7 тоже оговорились: но безъ педантизма! Претенз³й на энерг³ю, силу воли, смѣлость, рѣшительность, самолюб³е, гордость высказано, сравнительно, немного: къ первому классу симпат³и этотъ относится лишь какъ 13:31. Серьезный образъ мысли и возвышенные порывы понадобились 13. Развязность и веселость - 11. Хорошо постичь домашнее хозяйство желаютъ 8. Способности къ наукѣ, критическ³й даръ, пытливость ума ставятъ выше всего 7. Любопытно, что съ тѣхъ поръ, какъ музыка ушла отъ простой звуковой иллюстрац³и вѣчной любовной поэмы къ программамъ болѣе отвлеченнаго содержан³я и часто даже философской окраски, симпат³и къ ней французской барышни значительно понизились. Мечту быть великою музыкальною артисткою выразили Оливье де-Тревиль только двѣ барышни, тогда какъ честолюб³е отличиться въ живописи оказалось y четырехъ, a въ поэз³и - y шестерыхъ. Къ совершенству въ спортѣ вожделѣли двѣ, но также и двѣ сдѣлали къ своимъ показан³ямъ приписку: не надо спорта!

   - Въ этихъ признан³яхъ, - приводитъ списокъ де-Тревиля къ одному знаменателю Реми де-Гурмонъ, - такъ мало "революц³и", что можно вообразить себя въ вѣкѣ королевы Амел³и или въ тѣ времена, когда королева Берта пряжу пряла!