Некрасов Николай Алексеевич - Художественная проза 1840-1855 гг.

рямое отношение к творческой истории повести "Макар Осипович Случайный": "...приятель мой офицер Н. Ф. Фермор помогал мне в работе. Уезжая в Севастополь, он оставил мне кипу своих бумаг, я пользовался ими для моих повестей, но там был списан отрывок из печатного. Думая, что это собственная заметка Фермора, я вклеил эти страницы в одну свою повесть. Жаль, что никто из моих доброжелателей не докопался до этого факта, вот был случай обозвать меня литературным вором" (ПСС, т. XII, с. 22-23). В "Макаре Осиповиче Случайном", действительно, есть текстуальные заимствования из "Маскарада" Н. Ф. Павлова, вошедшего в состав его сборника "Новые повести" (СПб., 1839). Редактор и рецензент "Отечественных записок" А. А. Краевский чрезвычайно высоко оценил книгу Павлова, особо подчеркнув глубину и мастерство психологического портрета (ОЗ, 1839, т. VI, отд. VII, с. 105-118). В противоположность Краевскому Белинский не придал "Новым повестям" серьезного значения (Белинский, т. III, с. 97; т. XI, с. 494). Некрасов, описывая маскарад в Большом театре (гл. II), использовал два весьма удачных психологических портрета из повести Павлова - "худощавого невысокого старичка" и "очаровательной семнадцатилетней девушки" (см. ниже, с. 540-541).

   Н. Ф. Фермор в описываемое Некрасовым время не уезжал в Севастополь, так как был тяжело болен и находился на излечении в одной из петербургских больниц (указано Б. Л. Бессоновым). Заимствование же Некрасова из книги Павлова, по-видимому, было достаточно осознанным и более основательным, чем это представляется на первый взгляд.

   Из повестей Павлова в "Макаре Осиповиче Случайном" не только бально-маскарадный фон и бальные персонажи. История катастрофического падения Макара Осиповича является зеркальным отражением судьбы Андрея Ивановича - героя повести "Демон" из той же книги Павлова. Андрей Иванович - мелкий петербургский чиновник "лет сорока пяти", проводящий ночи "в жару трудолюбия", при свете сальной свечи в своем кабинете. "Кавалер пряжки за двадцать лет и четвертой степени Станислава", он рядом с более молодыми, образованными и удачливыми сослуживцами чувствует себя несправедливо обойденным вниманием начальства. Особенно же угнетает его то, что девятнадцатилетняя красавица-жена, с которой он, старый, не имеющий аннинского креста, не решается показаться на людях, повторяет во сне имя "его превосходительства", "бредит" им. Мечта Андрея Ивановича - иметь "каменный дом на проспекте", Анну на шее, солидный чин и оклад - сбывается после мучительного объяснения с "его превосходительством". Сначала выгнав вон подчиненного, предъявляющего ему нелепые претензии и обвинения, "его превосходительство" внезапно решает не лишать его благ, которых тот добивается, ибо их можно дать как плату за благосклонность жены Андрея Ивановича.

   Однако произведение Некрасова ни в коей мере не может считаться эпигонски-подражательным. Творчески переосмыслив и заострив павловский сюжет (не история возвышения, но история падения чиновника), Некрасов развил едва намеченный Павловым тип молодого, легко ориентирующегося в чиновничьем мире и легко преступающего законы нравственности дельца.

   "Макар Осипович Случайный" написан молодым писателем, сознательно преодолевающим шаблоны романтической литературы 1830-1840-х гг. Ироническое упоминание в повести о стиле Марлинского - свидетельство отказа Некрасова от подражания романтическим образцам и авторам, которым он еще недавно поклонялся. Реалистическая тематика, остросатирический взгляд автора на современный ему жизненный уклад, на чиновничество, известная писательская зрелость - все эти особенности комментируемого произведения подтверждают обоснованность мнения А. А. Измайлова о том, что опубликованные после него так называемые "итальянские повести" Некрасова - слабые подражания образцам эпигонской романтической прозы 1830-х гг., на самом деле предшествуют "Макару Осиповичу Случайному" (см. ниже, комментарий к повести "Певица", с. 548). Однако отсутствие рукописных материалов, относящихся к творческой истории комментируемой повести, прямых авторских указаний или свидетельств мемуаристов, подтверждающих предположение Измайлова, вынуждает печатать ранние повести Некрасова в порядке их публикации в "Пантеоне".

   Высказывалось мнение о некотором влиянии романтической прозы на автора "Макара Осиповича Случайного". "Образ Зорина дан Некрасовым в романтическом плане,- утверждала А. Н. Зимина,- У него "всклоченные волосы", "глаза, готовые разрешиться кровавыми слезами". Встречается он со Случайным в маскараде (романтический шаблон) и мстит ему тем, что соблазняет его жену. (Только что отмеченная ситуация в рассказе Некрасова имеет много общего с "Маскарадным случаем" Гребенки.)" (Зимина, с. 171; названная повесть Гребенки относится к 1843 г.). В портрете Зорина (см. конец главы 1 повести) могут быть отмечены и другие, не указанные Зиминой романтические детали: "бледное, помертвелое" лицо, "дрожащие и посинелые" губы и пр. Однако этот портрет не может обмануть внимательного читателя явно пародийным романтическим пафосом: он контрастирует с реалистической лексикой всего произведения, уже отмеченного чертами возникающей "натуральной школы"; кроме того, при этом достаточно полно раскрыт характер Зорина - человека мелко честолюбивого, готового снести любые оскорбления "значительного лица" и неспособного на глубокое и сильное чувство (см.: Крошкин, с. 32). Т. А. Беседина справедливо пишет: "Превращение Зорина из романтически настроенного юноши в практичного, умеющего обделывать свои делишки чиновника, с одной стороны, призвано свидетельствовать о непрочности, несостоятельности романтического мировоззрения, романтического подхода к жизни (в данном случае Некрасов предваряет Гончарова как автора "Обыкновенной истории" и создателя образа Александра Адуева), с другой стороны, развивает и углубляет тему о чиновнике. Примечателен также едва намеченный в этом произведении образ бедного "прохожего", борющегося с непогодой,- близкий автору" (цит. по: Евгеньев-Максимов, т. I, с. 258-259, где названа и использована неопубликованная работа Т. А. Бесединой).

   "Макар Осипович Случайный" вместе с другой ранней повестью Некрасова "Двадцать пять рублей" - вклад молодого прозаика в разработку популярного в 1840-е гг. жанра "чиновничьей" повести (исследователь прозы этого периода зарегистрировал и описал около 150 рассказов и повестей о чиновнике - см.: Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского. М., 1923). Среди множества произведений такого рода, кроме сочинений Гоголя, некрасовской повести наиболее близки "Бедовик" В. И. Даля (1839), "Лука Прохорович" (1838) Е. П. Гребенки, "История двух калош" (1840) В. А. Соллогуба, водевили Ф. А. Кони "Деловой человек, пли Дело в шляпе" (1840) и "Петербургские квартиры" (1840) (подробнее см.: Крошкин, с. 27-28).

   Беспощадная сатира на чиновничество с его "беспорочной службой" выгодно отличает произведение молодого Некрасова от основной массы повестей о чиновничестве и свидетельствует о плодотворном развитии писателем лучших традиций Гоголя-сатирика. "Как у Гоголя,- пишет А. Ф. Крошкин,- "анекдотическая" основа сюжета некрасовской повести, где большую роль играет случайное, неожиданное, должна была подчеркнуть типизм комических характеров и обстоятельств, способствовать более резкому, динамическому показу бессмысленности чиновно-бюрократической системы, где успех продвижения по службе зависит от того, насколько ловко сумеет каждый "подбиться" к начальству" (Крошкин, с. 32). "Макар Осипович Случайный" вместе с "Провинциальным подьячим в Петербурге" - поэтическим произведением Некрасова, создававшимся и печатавшимся в ото же время, знаменовали переход молодого писателя к реалистическому сатирическому направлению, представленному творчеством Гоголя и писателей гоголевской школы.

   К "Макару Осиповичу Случайному" генетически восходит некрасовская "Повесть о бедном Климе" (не ранее второй половины 1841 г.), где тема бедного чиновника смыкается с более широкой темой городской нищеты. Преодолев литературную традицию анекдота о чиновнике без места, в новом произведении Некрасов создал трагический образ юноши-разночинца, не умеющего и не желающего подчиниться законам чиновничьего мира. Обличение аморальности и паразитизма бюрократических верхов, с который Некрасов впервые выступил в комментируемой повести, позднее получило развитие в таких произведениях его поэтической сатиры, как "Нравственный человек", "Прекрасная партия", "Современники".

   Повесть была доброжелательно встречена Белинским: "Рассказ этот не лишен занимательности; жаль только, что автор любят пускаться в отступления, рассуждения и мечтания, которые все очень скучны, и вдается в растянутость" (Белинский, т. IV, с. 290).

   Ф. В. Булгарин, оценивая содержание и направление "Пантеона" в первый год его существования, выражал разочарование журналом, который стал помещать "плохие водевили" и "еще более плохие повести". В качестве примера последних приводилась повесть "Макар Осипович Случайный" "какого-то г-на Перепельского" (СП, 1840, 24 дек., No 291).

  

   С. 5. ...табель о рангах...- Речь идет о существовавшей с петровских времен системе чинов государственной службы в царской Россия, по которой все служащие делились на 14 классов.

   С. С. ...играете ли из "Фенеллы", из "Цампы", из "Роберта" или "Нормы"?...- Оперы Д.-Ф.-Э. Обера "Фенелла", Л.-Ж.-Ф. Герольда "Цампа, или Мраморная невеста", Д. Мейербера "Роберт-Дьявол", В. Беллини "Норма" с успехом шли в петербургских театрах во второй половине 1830 - начале 1840-х гг.

   С. 6. ..."virtuti military!"...- польский, а с 1815 г. русский орден Военного креста.

   С. 6. ...требовал Хлопицкого.- Композитор Хлопицкий не известен. Возможно, имеется в виду мазурка, названная именем польского генерала Григория Иозефа Хлопицкого (1771-1854).

   С. 6. ...он в чине 9 класса.- По табели о рангах, в чине титулярного советника, низшем из чипов, дававших дворянские права.

   С. 7. ...русые локоны...- Ср. с. 27, где автор упоминает "черные локоны" жены Случайного (отмечено Б. Я. Бухштабом - см.; ПСС, т. V, с, 607).

   С. 7. ...токе с перьями...- Ток, женский головной убор, круглый, прямой, без полей.

   С. 8-9. ...со времен Грибоедова известно и ведомо всякому сочувствие московских барышень с гвардейским мундиром...- Ср. монолог Чацкого "А судьи кто?" из комедии Грибоедова "Горе от ума" (д. II, явл. 5):

   И в женах, дочерях к мундиру та же страсть!

   <. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .>

   Когда из гвардии, иные от двора

   Сюда на время приезжали,-

   Кричали женщины: Ура!

   И в воздух чепчики бросали!

   С. 9. ...кричат четырнадцатые классы...- мелкие чиновники, имеющие по табели о рангах (см. комментарий к с. 5) чин коллежского регистратора.

   С. 10. Долго он ехал от Шестилавочного переулка до Обухова моста...- Шестилавочный переулок - впоследствии улица Надеждинская, ныне улица Маяковского в Ленинграде; Обухов (Обуховский) мост - мост через Фонтанку по Царскосельскому (ныне Московскому) проспекту (сохранился под тем же названием).

   С. 10. Справедливо кто-то сказал, что прямой талант везде найдет защитников.- Имеется в виду ст. 51 из "Опасного соседа" В. Л. Пушкина: "Прямой талант везде защитников найдет". Эта поэтическая "шалость" В. Л. Пушкина, написанная в 1811 г. и изданная в 1855 г., могла быть известна Некрасову лишь по спискам.

   С. 11. ...он открыл гораздо прежде барона Брамбеуса, что любовь не одна, а много, любвей.- Барон Брамбеус - псевдоним издателя-редактора "Библиотеки для чтения" ориенталиста О. И. Сенковского (1800-1858). Автор имеет в виду напечатанную без подписи статью Сенковского "Есть ли еще нынче женщины?", где говорилось, что есть "два рода любви: одна дочь неба, другая исчадие ада" (БдЧ, 1840, No 4, отд. VII, с. 114).

   С. 12. ...раздирали, говоря a la Марлинский, тимпан его слуха.- пародия на вычурный, трескучий стиль романтической прозы А. А. Бестужева-Марлинского (1797-1837).

   С. 14. Сердце девы - кладезь мрачный!..- измененная строчка из стихотворения К. Н. Батюшкова "Счастливец" (1810): "Сердце наше - кладезь мрачный...".

   С. 18-19. ...люди большие и маленькие ~ Неодинаковые причины привели их в маскерад...- Сцены в маскараде, на котором происходит смешная путаница, завязывается конфликт, приводящий к "драматическим" событиям,- распространеннейший сюжетный элемент русской литературы 1830-1840-х гг., порожденный действительностью той эпохи. Еще с 1770-х гг. дирекцией императорских театров в Петербурге сдавались в аренду помещения для маскарадов. Своей массовостью, пестротой, потенциальной конфликтностью маскарады эти привлекали многих писателей. С начала XIX столетия маскарады в Петербурге регулярно происходили в зимние месяцы (декабрь-февраль) в помещении Большого театра. Так, в 1840 г. маскарады были 7 и 14 января, 14, 18 и 21 февраля, 22 декабря. Над креслами в Большом театре настилался пол на одном уровне со сценой. Образованный таким образом огромный зал вместе с фойе, балконами и ложами вмещал до 12 тысяч участников маскарада. Некрасов, несомненно, бывал на маскарадах в Большом театре, что нашло отражение в комментируемой повести.

   С. 19. Посмотрите, например, на этого худощавого, невысокого старичка ~ Ему весело! - Ср. фрагмент из повести Н. Ф. Павлова "Маскарад": "...мужчина лет шестидесяти, невысокого роста, худощавый, стоял небрежно, прислонясь к мраморному подножию огромной порфировой вазы. Заботливая судьба очертила около него небольшой магический круг, мимо которого иные проходили с благоговейной робостью и куда никто не осмеливался вступать; но такая оборона от многолюдной толпы, всегда рассеянной, всегда невнимательной, не могла защитить от разных поклонов и приветствий: они тревожили беспрестанно это беспечное положение, этот отдых старика. Он иногда в ответ гостям только что улыбался, только что протягивал руку, а иногда и совсем отделял свое тело от мрамора. Впрочем, блестящая суматоха маскарада, великолепное разнообразие костюмов, женская красота - ничто не отвлекало его внимания от одного предмета, от особенной забавы. Он не вслушивался в пискливые, искаженные голоса, не ловил этих дивных заманчивых слов, брошенных на воздух, прошептанных на ухо, не разгаданных никем, но зароненных в чье-нибудь сердце. Он наслаждался по-своему. Я беру его теперь в любопытную минуту шумного вечера и, может быть, в самую счастливую минуту старости. Разжалованный временем из актеров в зрители, без участия в резвой деятельности бала, без сочувствия к мелочным восторгам, к мелочному отчаянию, к миллионам этих взглядов и надежд, которые сверкали перед ним в вальсе или разгорались в кадрилях, он, верно, вспомнил бы невозвратимые годы, пожалел бы, что нет у него более сердца для всех впечатлений и головы для всякого замысла, если б не нашел тут пищи, необходимой для старческой жизни, утешения, единственного в некоторые лета, если б не знал, куда поместить ему усмешку разочарования и язвительное слово опыта. Невольное равнодушие, благоприобретенную бесчувственность старик должен же употребить в дело, должен же при случае похвастать своим несчастным преимуществом, а потому как он рад, если может кольнуть вас за ошибку, подшутить над опрометчивостью, предсказать неудачу и глядеть на огненные заблуждения молодости. Кто ничего уже не ждет, тот любит доказывать себе, что всякое ожидание - суета, вздор; и старик лелеял эту благосклонную мысль..." (Павлов Н. Ф. Новые повести. СПб., 1839, с. 7-10).

   С. 19-20. ...вот очаровательная семнадцатилетняя девушка. ~ Ей скучно! - Ср. фрагмент из повести Н. Ф. Павлова "Маскарад": "Она, драгоценный камень в роскошной оправе фантастического наряда, стояла по другую сторону вазы. Тут был центр бального мира, тут был вечерний гений, который метал в толпу цветы поэзии. Около нее теснились маски: то, как История, надоедали ей правдой, то, как Повесть, старались лгать обольстительно. Они сыпали свое беглое красноречие, силились перебить, затереть, перешуметь друг друга; но, странно, никому не удавалось подстрекнуть искреннего любопытства молодой вдовы. Никто не отыскал этого верного звука, который манит за собою воображение женщины, от которого непременно встрепенется она и вдруг увидит только вас, и пойдет, мечтая, за вашим привлекательным звуком, и бросит всех, и посреди непроходимого многолюдства уединится с вами: спрячется за колонной, присядет на незаметный стул, отдаст вам свой слух, свое зрение, свою душу и спросит: кто вы?.. и потеряется весело в лабиринте вашего маскарадного вымысла" (там же, с. 10-11).

   С. 20. ...термин девичества...- Термин - здесь: срок, период.

   С. 20. Попробуйте, госпожа Дюдеван! вы представляли пропасть примеров невыгоды и несправедливости нынешнего порядка вещей.- Аврора Дюдеван (1804-1876), печатавшаяся под псевдонимом Жорж Санд, французская писательница, сторонница эмансипации женщин, испытавшая глубокое влияние идей утопического социализма.

   С. 23. Ветер, срывая, как хромоногий бес, крыши старых домов...- В романе А.-Р. Лесажа "Хромой бес" (1707) бес Асмодей приподнимает крыши домов, чтобы увидеть частную жизнь их обитателей.

   С. 27. "Правда всегда странна, страннее выдумки",- говорит Байрон.- См. поэму Д.-Г. Байрона (1788-1824) "Дон-Жуан" (песнь XIV, строфа 101).

   С. 30. ...с безумием граничит разуменье.- цитата из стихотворения Е. А. Баратынского "Последняя смерть" (1827).

   С. 30. ...не обливали гостей чаем или оршадом...- Оршад (оржад) - прохладительный напиток, миндальное молоко с водой и сахаром.

   С. 32. ...в прическе ионического ордера...- Имеется в виду прическа, которая напоминала архитектурное украшение, венчающее ионическую колонну (два большие завитка).

   С. 32. Тальони Мария (1804-1884) - знаменитая итальянская балерина. См. о ней: наст, изд., т. I, с. 667.

   С. 36. Целую ночь, как Нева во время наводнения, он метался на своей постеле...- Реминисценция из "Медного всадника" (часть первая) Пушкина:

  

   Нева металась, как больной

   В своей постеле беспокойной.

  

   С. 40. ...все проести и волокиты, проторы и убытки...- Принятые в тогдашнем делопроизводстве наименования статей расхода, подлежащих материальной компенсации.

   С. 40. Не нужно быть Лафатером, чтоб, взглянув на него, понять в эту минуту его душевные качества. - И.-К. Лафатер (1741-1801) - швейцарский писатель и богослов, автор "Физиогномики", в которой он пытался доказать, что, изучив мышцы лица, можно дать психологическую характеристику данного человека.

  

  

   Печатается по первой публикации.

   Впервые опубликовано: П, 1840, No 9 (ценз. разр.- 8 окт. 1840 г.), с. 66-84, с подзаголовком: "Рассказ Н. Перепельского" (в оглавлении: "Рассказ Н. А. Перепельского").

   В собрание сочинений впервые включено: Собр. соч. 1930, т. III.

   Автограф не найден.

  

   Датируется по первой публикации.

   Сотрудник Некрасова по "Пантеону" В. П. Горленко, рассказывая (со слов Ф. А. Кони) о роли редактора журнала в становлении Некрасова-прозаика, пишет: "Первый опыт {Речь идет о повести "Макар Осипович Случайный" (см. выше, с. 535).} был сделан и сошел благополучно. О чем писать теперь? "Опишите себя, свое недавнее положение",- советует тот же издатель, и Некрасов пишет рассказ "Без вести пропавший пиита", имеющий, по словам Кони, несомненное автобиографическое значение <...> Заметим, что здесь, когда молодому автору приходится описывать лично пережитые и выстраданные невзгоды, у негр является и живость и меткость и что вообще этот и еще другой позднейший рассказ в том же роде значительно выделяется в этом отношении из массы других "сочиненных" повестей Некрасова той поры".

   "Рассказ этот,- продолжает тот же мемуарист,- сопровождавшийся лестным для Перепельского примечанием редакции, прошел еще успешнее. В самом деле, он написан довольно живо. Неудачен в нем только "человек" рассказчика и язык театральных лакеев-философов, которым он говорит, язык, благополучно процветающий и доныне на наших сценических подмостках, да еще фигура пииты, сделанная карикатурно, во вкусе того времени, т. о. все, что составляет собственно вымысел в рассказе" (Горленко, с. 151, 153-154).

   В основу рассказа, действительно, легли "петербургские мытарства" молодого Некрасова. Это подтверждается рядом высказываний автора, зафиксированных в автобиографической прозе (см., например, "Жизнь и похождения Тихона Тростникова"), его биографических заметках и воспоминаниях современников писателя. Особенно близок к содержанию "Без вести пропавшего пииты", как в деталях, так и в передаче атмосферы быта молодого нищенствующего литератора, позднейший рассказ Некрасова, известный в передаче Н. В. Успенского: "Нанимал я квартиру на Васильевском острову, в нижнем этаже. Пошел я в мелочную лавочку попросить в долг чайку, купец оказался моим земляком-ярославцем и большим любителем чтения газет <...> Я <...> так ему понравился, что он с удовольствием отпустил мне чаю и сахару. Но положение мое, однако, нисколько не улучшилось: лежа на полу, на своей шинели, я сделался предметом праздного любопытства уличных зевак, которые с утра до ночи толпились у моих окон. Хозяину дома это пришлось не по праву, и он приказал закрыть окна ставнями. При свете сального огарка я решился описать одного помещика с женою, у которых я был учителем. Так как хозяин отказал мне в чернилах, я соскоблил с своих сапогов ваксу, написал очерк и отнес его в ближайшую редакцию. Это спасло меня от голодной смерти..." (Успенский Н. В. Из прошлого. Воспоминания. М., 1889, с. 4-5; см. также: Панаева, с. 197).

   Перечень автобиографических деталей рассказа не исчерпывается отдельными бытовыми подробностями (сапоги, используемые для добывания чернил, ковер на полу вместо постели, где герой лежит, завернувшись в шинель, вещи взамен платы за квартиру (ср. также "Повесть о бедном Климе") и т. д.). В рассказе нашли отражение переживания поэта в связи с неудачей, постигшей его при издании первого поэтического сборника "Мечты и звуки". Так, повествуя об обругавшем печатаю Наума Авраамовича "ничтожнейшем" критике, с которым "стыдно быть в одном обществе", Некрасов имеет в виду В. С. Межевича, выступившего против автора сборника "Мечты и звуки" с рядом оскорбительных выпадов личного характера (см. ниже, с. 546). Это отчасти подтверждается позднейшим признанием Некрасова (1877 г.): "Меня обругали в какой-то газете, я написал ответ, это был единственный случай В моей жизни, что я заступился за себя и свое произведение. Ответ, разумеется, был глупый, глупее самой книги" (ПСС, т. XII, с. 22; ср. также: наст. изд., т. I, с. 644).

   В последнее время высказано убедительное предположение о наличии скрытой полемики автора рассказа с В. Г. Белинским - рецензентом сборника "Мечты и звуки", который, в частности, писал: "Если стихи пишет человек, лишенный от природы всякого чувства, чуждый всякой мысли, не умеющий владеть стихом и рифмою, он под веселый час еще может позабавить читателя своею бездарностию и ограниченностию: всякая крайность имеет свою Цену, и потому Василий Кириллович Тредиаковский, "профессор элоквенции, а паче хитростей пиитических", есть бессмертный поэт, но прочесть целую книгу стихов, встречать в них все знакомые и истертые чувствованьица, общие места, гладкие стишки <...> это <...> работа для рецензентов, а не для публики" (Белинский, т. IV, с. 118-119).

   Сопоставив заголовок "трагедии" пииты Грибовникова с приведенным высказыванием Белинского, В. А. Егоров указывает: "...нельзя не увидеть своеобразной автоиронии оскорбленного критиком автора, а может быть, и некоторой полемики против мнения Белинского, поставившего "Мечты и звуки" ниже творений Тредиаковского" (Егоров В. А. Рассказ Некрасова "Без вести пропавший пиита" в литературной полемике начала 1840-х годов.- Некр. и его вр., вып. IV, с. 135). Пародирование классицистичеитя трагедии, в частности произведений Тредиаковского, не имевшее в 1840-х гг., как считает Б. Я. Бухштаб, "никакой литературной актуальности" (Бухштаб В. Я. Начальный период сатирической поэзии Некрасова. 1840-1845.- Некр. сб., II, с. 104; см. также: Прозоров Ю. М. Н. А. Некрасов после книги "Мечты и звуки".- В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература второй половины XIX - начала XX века. Ярославль, 1980, с. 14 (Учен. зап. Ярославского гос. пед. ин-та им. К. Д. Ушинского, вып. 57)), было на самом деле весьма злободневным в борьбе с литературным эпигонством. "Грибовников,- пишет исследователь,- образ бездарного писателя, не ориентирующегося в современном ему литературном процессе, Тредиаковского нового времени" (см.: Егоров В. А. Рассказ Некрасова "Без вести пропавший пиита" в литературной полемике начала 1840-х годов, с. 136). Стихотворение же Грибовникова "Величие души и ничтожность тела" в некрасовском рассказе следует, по-видимому, рассматривать отчасти как автопародию на "Разговор" из сборника "Мечты и звуки". Кроме того, Некрасов пародирует здесь наиболее известных эпигонов романтизма, в частности Н. В. Кукольника, поэзия которого еще недавно служила ему образцом для подражания ("Встреча душ"). Объективно Некрасов, высмеивающий в образе пииты Грибовникова эпигонов классицизма и романтизма и вообще литературу, оторванную от действительности, солидаризируется с позицией Белинского. Одновременно с Белинским, восстававшим против засилья лубочной "серобумажной" литературы на книжном рынке, Некрасов средствами пародии и гротеска борется с потоком бессодержательных и безнадежно архаичных по форме произведений (подробнее см.: Крошкин, с. 38-39).

   Не исключено также, что отрывки из трагедии "Федотыч" и стихотворения "Величие души и ничтожность тела" и "Жестокодушной" являются переработанными в пародийном ключе юношескими произведениями, которыми Некрасов "грешил" еще в гимназические годы (см. об этом: Евгеньев-Максимов, т. I, с. 264; Бухштаб Б. Я. Указ. соч., с. 104). Таким образом, рассказ Некрасова, приехавшего в 1838 г. в Петербург с далекими от действительности представлениями о жизни и потерпевшего неудачу с первым поэтическим сборником, является своеобразным прощанием писателя с "романтическим" прошлым.

   Подчеркивая пустое фразерство Грибовникова, Некрасов противопоставляет его творениям классическую простоту и одухотворенность пушкинской поэзии. Первое обращение Некрасова к жанру поэтической пародии в рассказе "Без вести пропавший пиита" свидетельствует о незаурядном мастерстве молодого сатирика.

   Содержание рассказа позволяет говорить об активной гражданской позиции раннего Некрасова, которая впервые в его литературной практике проявляется столь определенно (мысли о благородной роли литературы в обществе; сарказмы о литераторах, использующих свой талант для личного обогащения).

   Важной особенностью комментируемого рассказа Некрасова является "отпечаток демократических и народолюбивых тенденций" (Евгеньев-Максимов, т. I, с. 265), проявившихся прежде всего в создании первого в творчестве писателя образа крепостного человека. Однако попытка Некрасова придать этому своему рассказу социальное звучание осталась не до конца реализованной. Объясняется это как недостаточной зрелостью писателя, так я установкой редактора "Пантеона" на чисто юмористический характер издания.

   В рассказе ощутимо влияние гоголевской сатиры. Так, диалог между Наумом Авраамовичем и "милостивым государем" очень напоминает соответствующее место из "Ревизора". Некрасов использует также и гоголевский способ выписывания сатирического портрета, насыщенного комически гиперболизированными деталями (бородавки на руках Грибовникова, "расположенные почти в том же порядке, как горы на земной поверхности").

   Автор остался недоволен произведением. В автобиографическом романе "Жизнь и похождения Тихона Тростникова" он писал: "Я начал было драму, а кончил водевилем <...> глупым дядей, нелепостью." (ПСС, т. VI, с. 202; имеется в виду спасительное появление в критический момент рассказа богатого дядюшки героя). Примечательно также, что в "Тихоне Тростникове" о стихах героя говорится примерно в том же тоне, что и о стихах Грибовникова в "Без вести пропавшем пиите". Образ напоминающего "пииту" бездарного рифмоплета Тяпушкина (восходит к поэту-самоучке Ф. Н. Слепушкину (1783-1848), творчество которого оценивалось Белинским как псевдонародное) встречается в "Современниках" Некрасова (часть 1, зала 11).

   Тип эпигона и графомана Грибовникова не прошел не замеченным читателями и критикой. Рецензируя "Книгу первую Овидиевых "Превращений". Вольный перевод в стихах С. Дымцова. М., 1841", П. Н. Кудрявцев писал, в частности: "И сколько у нас таких усердных стихокропателей! Уверяем вас, мы знаем одного, пииту из школы Хераскова и Сумарокова, который не задумался перевести стихами а 1а Тредиаковский целую "Энеиду" и потом написал свою собственную подражательную поэму, истратив на это примерно около пяти лет..." (ОЗ, 1841, т. XIV, отд. VI, с. 39). Кудрявцев имеет, очевидно, в виду сочинения Грибовникова - трагедию "Федотыч", написанную размером "Энеиды", и поэму "Иоанн и Стефанида", сочиненную в "Овидиевом роде". Некоторым влиянием некрасовского рассказа отмечена повесть Е. П. Гребенки "Пиита" (1846). Заслуживает внимания предположение С. А. Рейсера о том, что Н. А. Добролюбов читал "Без вести пропавшего пииту" во время своего пребывания в Нижегородской духовной семинарии. В июле-октябре 1849 г. Добролюбов вел тетрадь, имевшую название: "Стихотворения, стихоплетения, рифмоплетения, пиитические вдохновения, стишищи, стихи, стишки, стишочки, стишонки и стишоночки Николая Добролюбова. Тетрадь 1-ая. NB. В сей {Т. е. в оной, т. е. в таковой, т. е. в сей, т. е. в этой. (Примечание Добролюбова.)} тетради заключаются первые опыты, изложенные в стихах ямбо-хорее-дактило-хорее-апапесто-ямбо-ямбо-анапесто-дактило-хорее-ямбо-хорее-ямбо-хореических. Прим. сочинителя". С. А. Рейсер так комментирует это заглавие: "Возможно, что заглавие - подражание "Дактило-амфибрахио-хореи-ямбо-спопдеическим" стихотворениям поэта И. И. Грибовникова в рассказе Некрасова "Без вести пропавший пиита", который Добролюбов прочитал в "Пантеоне русского и всех европейских театров" (1840, No 9) в 1849 г." (Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова. Сост. С. А. Рейсер. М., 1953, с. 27). Еще один литературный образ "пииты-графомана" (Василий Петрович Петров), витийствующего по любому поводу исключительно ради "чистого искусства", встречается в "Двух отрывках из драмы "Петров"" (03, 1843, No 4, "Смесь", с. 122-129), вошедших в "Собрание стихотворений Нового поэта" (СПб., 1855, с. 93-112). Авторами указанного сборника были И. И. Панаев и Некрасов. Образ Грибовникова и его "поэзия" соотносимы также с образом и творчеством Козьмы Пруткова.

  

   С. 52. "Fiunt oratores, nascuntur poetae",- изрек Гораций...- Афоризм из речи Цицерона, произнесенной в 61 г. до н. э. в защиту греческого поэта Архия.

   С. 53. ...из прозаической пиимы Василия Кирилловича Тредиаковского "Езда на Остров Любви"...- "Езда в Остров Любви" - роман французского писателя П. Тальмана в стихах и прозе, переведенный В. К. Тредиаковским в 1730 г. Трагедия "Федотыч" пародирует не именно этот перевод, но высокий, "витийственный", насыщенный церковно-славянизмами стиль вообще. Однако имя Тредиаковского здесь названо не случайно, ибо оно и в 1840-е гг. нередко служило объектом насмешек (см. выше, с. 543). Ср. также использование этого имени как синонима бездарности в стихотворении Некрасова "Он у нас осьмое чудо" и приписываемых ему одах-"подражаниях" Тредиаковскому - "Сон" и "Чай" (наст. изд., т. I, с. 33, 437, 445).

   С. 53. ...Симбирской губернии, Самарского уезда...- Самара в то время была уездным городом Симбирской губернии.

   С. 54. Владыке в чем идти, в чемерке иль в тулупе? - Чемерка (чемарка, чемара) - старинная одежда типа сюртука или казакина (у западных славян, на Украине и в некоторых областях России).

   С. 54. Я, сударь, читал свои сочинения ~ как какого-то Тасса...- Здесь пародируется широко известная, идеологически значимая в русской романтической поэзии тема Торквато Тассо (1544- 1595), итальянского поэта, гонимого при жизни властями и церковью и увенчанного лаврами после смерти. Легендарный образ Тассо, художника-гения, воплощающего "идею поэта великого и несчастною" (выражение Н. А. Полевого; см.: Моск. телеграф, 1834, ч. 55, No 3, с. 454), привлекал не только многих поэтов и драматургов (К. Н. Батюшков, Н. В. Кукольник, В. Г. Венедиктов и др.), но и, как свидетельствует комментируемый текст, давно уже переместился в массовое сознание. Подробнее см.: Горохова Р. М. Образ Тассо в русской романтической литературе,- В кн.: От романтизма к реализму. Л., 1978, с. 117-188.

   С. 57. О детища мои! о верная жена! ~ корни запускает! - Пародия на романтическую поэзию "ужасов". Ближайший объект этой пародии - стихотворение В. А. Жуковского "Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне и кто сидел впереди" (1814). Некрасов использовал метрический рисунок и синтаксическую структуру этой баллады.

   С. 57. ...стих из ямбической поэмы "Разбойники": "Мне душно здесь,- я в лес хочу!",- т. е. из поэмы Пушкина "Братья разбойники".

   С. 57. Это просто пандан-с.- Пандан (франц. pendant) - то, что соответствует, подходит, т. е. подстать.

   С. 58. Парнас - в древнегреческой мифологии - обиталище Аполлона (покровителя искусств) и муз.

   С. 59. Авраам - библейский патриарх.

   С. 59. ...и семо и овамо...- здесь и там (церковно-слав.).

   С. 59. Валтасар - согласно библейской легенде, последний вавилонский царь, убитый во время пира, когда на Вавилон напали персы.

   С. 59. Что бедный наш язык? ~ непрерывным звуком.- Некрасов неточно цитирует трагедию Н. В. Кукольника "Торквато Тассо" (1835; акт I, явл. 1). Ср. также: наст. изд., т. I, с. 650-651.

   С. 59-60. Предположим, что вы издали книгу ~ и мы можем написать так эхе! - В этом эпизоде имеется в виду выступление в "Литературной газете" В. С. Межевича, который, пародируя некоторые стихотворения Некрасова из сборника "Мечты и звуки", в частности, говорил: "...подобные стихи мы беремся писать когда угодно, и не только за бокалом шампанского, а именно в то время, когда нет расположения к какому бы то ни было серьезному занятию" (ЛГ, 1840, 24 февр., No 16).

   С. 60. ...напевает известную песню "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан..."...- Романс А. Е. Варламова на слова Н. Г. Цыганова.

   С. 62. Артур В., Мальфиатре во Франции; Генрих Виц в Германии; Камоэнс в Португалии: Ричард Саваж в Англии...- Французский поэт Ж.-Ш.-Л. Мальфиатр (1732-1767), португальский поэт Луис Камоэнс (1524-1580), английский поэт Ричард Савадж (1697-1743) жили в крайней нужде. Артур Б. и Генрих Виц - лица неустановленные.

   С. 66. Кормовых денег не пожалею...- В случаях, когда у заключенного в долговую тюрьму не было средств для пропитания, кредитор, возбудивший судебное дело, вносил деньги ("кормовые") на его содержание.

   С. 67. Мне покров ~ постелью! - Ср. "Песню цыган" из оперы А. Н. Верстовского "Пан Твардовский;" (либретто М. Н. Загоскина):

  

   У цыганов круглый год

   Праздник - новоселье.

   Им покров небесный свод,

   А земля постеля.

   (Цит. по: Новейший песенник, или Собрание русских песен и романсов. СПб., 1838, с. 88-89).

  

   С. 69. Если отрывки, приведенные здесь из различных сочинений Ивана Ивановича, будут признаны не лишенными достоинства ~ их у меня достанет на девять томов! - К этим словам в публикации "Пантеона" было дано примечание: "Мы благодарим автора за доставление нам этого интересного рассказа и с удовольствием и впредь поместим в "Пантеоне" опыты Ивана Ивановича, если они все будут так удачны, как этот. Ред.". В No 10 "Пантеона" 1840 г. было напечатано стихотворение Некрасова "К ней!!!!!" с подписью: "Иван Грибовников" и примечанием: "Помещаем это оригинальное стихотворение для того только, чтоб утешить друга нашего Н. А. Перепельского: Грибовников, без вести пропавший пиита, отыскался. Ред." (с. 37-38). Впоследствии о Грибовникове упоминает один из персонажей водевиля Некрасова "Утро в редакции" (1841), слушая творения стихоплета Трезвонова (см.: наст. изд., т. VI, с. 65).

  

  

   Печатается по тексту первой публикации.

   Впервые опубликовано: П, 1840, No 11 (ценз. разр.- 14 дек. 1840 г.), с. 67-90, где под заглавием указано: "Повесть Н. Некрасова".

   В собрание сочинений впервые включено: стихотворные тексты - ПССт 1927; полностью - ПСС, т. V.

   Автограф не найден.

  

   Датируется по первой публикации.

   ""Певица",- указывает сотрудничавший с Некрасовым в "Пантеоне" В. П. Горленко,- имеет все признаки вещи, написанной исключительно под влиянием крайности и для денег. Содержание ее невероятно, лица и события искусственны в высшей степени, и вообще вся эта история, в которой героиня носит имя Ангелики (она итальянка), а герои - графы и бароны, вполне невозможна. Молодому автору, без сомнения, лучше, чем кому бы то ни было, известно было это <...>.

   По словам Кони, происхождение некоторых <...> повествований было следующее: "А вот что я сегодня начитал",- говорил девятнадцатилетний писатель, входя к своему издателю и передавая ему содержание прочитанного в какой-нибудь забытой книжке. "Ну вот вам и сюжет, садитесь и пишите" - говорил ему издатель, и в результате являлись рассказы вроде "Певицы", "В Сардинии" и т. п." (Горленко, с. 154-155).

   Когда Некрасов говорил о некоторых своих ранних прозаических опытах как об "очень плохих - просто глупых" (ПСС, т. XII, с. 24), он имел в виду, несомненно, такие произведения, как "Певица" и "В Сардинии". Заслуживает внимания предположение, высказанное одним из первых исследователей прозы Некрасова: "По тому, что повесть, более чем раннейшие, страдает всеми уродливостями старинного письма и подписана настоящим именем поэта, возникает, по-видимому, не лишенная значительного правдоподобия догадка, не есть ли ото первый опыт Некрасова, достаточно, однако, вылежавшийся в редакции, как это сряду и сплошь бывает с начинающими. Во всяком случае, почти странно допустить, что такую повесть с графами и баронами, очаровательными певицами, загадочными слепцами и перелетами из России в Италию, которой никогда в глаза не видел автор,- написал человек, ужо чуявший потребности реального письма в "Без вести пропавшем пиите"" (Измайлов А. Беллетристика Некрасова.- Биржевые ведомости, 1902, 17 дек., No 358). Выдержанность "Певицы" в духе романтических канонов действительно отличает ее от напечатанных ранее повестей "Макар Осипович Случайный" и "Без вести пропавший пинта", где романтические клише прозы 1830-1840-х гг. уже подаются в пародийном, ироническом ключе (см. выше, с. 536-537 и 543-544). В. Е. Евгеньев-Максимов оценивает "Певицу" как "шаг назад в творческом развитии" Некрасова (Евгеньев-Максимов, т. I, с. 267).

   Замечание В. П. Горленко о чисто литературной основе "итальянских" повестей Некрасова развито А. Н. Зиминой: "Повести Некрасова навеяны чтением итальянских повестей Кукольника и Тимофеева. Эту зависимость очень легко проследить. Она сказывается в подражании шаблону итальянской повести и распространяется до заимствования отдельных ситуаций и даже имен. Все эти Франчески, Ангелики, Джулио прямо пересажены из повести Тимофеева "Джулио" <...>, "Антонио" и "Максим Сазонтович Березовский" <...> Кукольника" (Зимина, с. 169). Действительно, из "Джулио" (1836) А. В. Тимофеева в некрасовскую повесть перешел образ пылкого юноши, влюбленного в красавицу-вдову, готового драться за ее честь "с целым миром" и карающего ее обидчика, а также образ вероломного любовника (некрасовский барон Р** (синьор Отто) очень напоминает Фердинанда фон Стадергольма (барона фон Нахтигальталя) из "Джулио"). Из названных Зиминой произведений Н. В. Кукольника прежде всего "Антонио" (начало 1840 г.), повесть, по словам В. Г. Белинского, "исполненная драматического интереса" (Белинский, т. III, с. 182), дает основание для сопоставления с "Певицей" Некрасова (сходные образы, имена, сюжетные мотивы и ситуации). Свою аналогию в "Певице" имеет также романтическая история несчастной любви русского крепостного музыканта и итальянской певицы-примадонны, описанная в "Максиме Сазонтовиче Березовском". Однако эта повесть Кукольника написана значительно позднее "Певицы" (1844) и не может рассматриваться как источник произведения Некрасова.

   Круг романтических повестей 1820-1840-х гг., творчески переосмысленных автором "Певицы", может быть расширен. По наблюдениям Н. Н. Пайкова, возможна преемственная связь "Певицы" со следующими образами и сюжетными мотивами прозы указанного периода: итальянская певица, оставляющая сцепу ради возлюбленного - русского аристократа и возвращающаяся туда под другим именем ("Запорожец" (1824) В. Т. Нарежного); коварный оговор супруга другом с целью обольщения его жены ("Замок Нейгаузен" (1824) А. А. Бестужева-Марлинского); доверчивый муж-аристократ и жена, неспособная противостоять коварству близкого семье человека ("Калькано" (1831) и "Преступление" (1835) А. В. Тимофеева).

   Несомненно эпигонский характер носит и баллада "Клятвою верности с милою связанный", исполняемая Ангеликой. Некрасов подражает здесь В. А. Жуковскому, имея в качестве образца его "Ленору" (1831). В отличие от всех других сюжетных элементов повести песня Франчески "Театр дрожал... восхищена" имеет реальную основу и лишена подражательности. Как убедительно показано Н. И. Куделько, это стихотворение сто