Толстой Лев Николаевич - Том 90, Полное собрание сочинений

визитной карточке. Датируется временем знакомства Б. О. Гольденблата с Толстым.

   (1) О ней сведения не имеется.

  

   1900-1910 гг. Я. П.

   [Лев Николаевич Толстой] (1) просит Б. О. Гольденблата принять участие в подателе.(3)

  

   Написано на визитной карточке. Датируется временем знакомства В. О. Гольденблата с Толстым.

   (1) Печатная надпись на визитной карточке.

   (2) О нем сведений не имеется.

   1910 г. Я. П.

   Хочется посоветовать вам на сколько возможно стараться входить в духовное любовное общение с несчастными сотоварищами вашими, не имеющими того внутреннего духовного утешения, к[отор]ое вы имеете, и стараться вызвать в них того бога, к[оторый] живет в каждом из нас. Думаю, что это могло бы доставить вам радостные минуты и облегчить ваше положение.

   Не могу ли чем служить вам? Если бы вы мне да[ли] эту возможность, был бы благодарен вам. На вопросы ваши попрошу Маковицкого (1) и другого нашего друга, Булгакова, (2) ответить вам.

  

   Публикуемый отрывок представляет собой черновик для машинки. Датируется на основании упоминания о В. Ф. Булгакове.

   Кому адресовано письмо Толстого, выяснить не удалось.

   (1) Душан Петрович Маковицкий (1866-1921), домашний врач у Толстого в 1904-1910 гг.

   (2) Валентин Федорович Булгаков (р. 1886), в 1910 г. секретарь Толстого.

  

   Графа Льва Николаевича Толстого об открытии [в] Тульской губернии Крапивенского уезда, в сельце Ясной Поляне частного учебного заведения 2-го разряда для приготовления народных учителей.

   Курс учения от одного до трех лет.

   Предметы преподавания.

   1. Закон божий, священная и церковная история.

   2. Русский и церковно-славянский языки и русская грамматика.

   3. Арифметика.

   4. Геометрия до стереометрии и алгебра до уравнений 2-й степени.

   5. Русская история и всеобщая сокращенная.

   6. География.

   7. Чистописание, черчение и рисование.

   Закон божий будет преподавать духовное лицо православного вероисповедания, а прочие предметы -лица, имеющие на то законное право.

   Руководства будут приняты, одобренные правительством.

   Лета учащихся: от 15 до 25.

   Плата за учение по соглашению с земствами и родителями.

   Помещение на квартирах; так что все ученики приходящие.

  

   [Объявление в газету об открытии в Ясной Поляне курсов по подготовке народных учителей.]

   С разрешения господина Министра народного просвещения, с января месяца 1877 года в имении графа Льва Николаевича Толстого, сельцо Ясной Поляне, Тульской губернии, Крапивенского уезда, в 15 верстах от губернского города Тулы, будут открыты педагогические курсы для приготовления учителей народных школ.

   Программа преподавания в означенных курсах совмещает в себе все знания, необходимые для лиц, имеющих занять места учителей в народных школах, а также и для тех, кто на основании закона желает приобресть льготы по отбыванию воинской повинности.

   В число слушателей, начиная с пятнадцати с половиной летнего возраста, при условии точного знания предметов курса начальных школ, допускаются лица всех сословий, не исключая крестьянских детей.

   Земствам, желающим прислать своих кандидатов, а также частным лицам, поступающим в число слушателей, материальные условия образования не могут быть обременительны, так как: а) полный курс предполагается двухгодичный, причем занятия будут продолжаться ежегодно, в течение шести зимних месяцев с платой за слушание лекций по 5 рублей в месяц, а за учебный год 30 руб. и б) слушатели курсов будут помещаться у крестьян сельца Ясной Поляны, с платой за стол и квартиру по 4 руб. в месяц, что за учебный год составит 24 руб. Таким образом полный двухгодичный курс обойдется каждому слушателю с расходами по содержанию во 108 руб.

   Условия помещения слушателей в крестьянских семьях имеет особенную важность, ввиду специального назначения курсов.

  

   18 апреля 1874 г. Толстой обратился к Министру народного просвещения гр. Д. А. Толстому с письмом, в котором предлагал представить в министерство разработанную им программу и план преподавания в народных школах, а также и план преподавания на курсах по подготовке народных учителей. 22 декабря 1874 г. Толстой получил уведомление от Д. А. Толстого, что министерство "почтет долгом рассмотреть" и то и другое. Очевидно, вскоре Толстой приступил к составлению указанных планов и программ и обратился с ходатайством о разрешении открытия курсов по подготовке учителей для народных школ, по инстанции, в Дирекцию народных училищ Тульской губернии. Публикуемый "План" Толстого был написан и отправлен до февраля 1875 г., так как уже 5 февраля директор народных училищ Тульской губернии М. Павлов переслал ходатайство Толстого попечителю Московского учебного округа барону Нольде. Дело это длилось около двух лет. План Толстого был переработан и детализирован, согласно требованиям Министерства народного просвещения. В 1876 г. Толстой получил разрешение на открытие курсов. Однако открыты они не были.

   "План" печатается по подлиннику (написан писарской рукой и подписан Толстым); объявление - по корректурной гранке.

   1891 г., конец.

   Его Высокопревосходительству

   Господ[ину] Мин[истру]

   Вн[утренних] дел.

   Крестьянин Тульск[ой] губ.

   Крап[ивенского] уезда, сельца

   [1 неразобр.] Аким Дмитр[и]ев

   Широков

   В 1885 году сын мой, Иван Акимов, подвергся суду за убийство из ревности жены своей и приговорен в каторжные работы на 8 лет на остров Сахалин. (1) За хорошее поведенье его сыну моему убавлен срок, и в 1892 году он должен быть освобожден и выслан на поселение там же, на остр[ов] Сахалин. (2)

   Ввиду того, что, во-первых, то, что сын мой не испорченной нравственности человек, в чем удостоверяет прилагаемый присем приговор общества, а несчастный, совершивший преступление в минуту сильного и естественного раздражения; во-вторых, то, что, достигнув преклонных лет, я не могу поддерживать более оставшихся на моих руках его детей; и, в-третьих, то, что сын моq своим хорошим поведением в месте наказания выказал свое раскаяние, я решаюсь покорно просить, В[аше] Высокопре[восходительство] о возвращении моего сына по окончании срока каторги <домой> в место жительство. (3)

  

   Датируется по содержанию.

   О А. Д. и И. А. Широковых сведений не имеется.

   (1) Зачеркнуто: Ныне пишет

   (2) Зач.: Достигнув уже преклонных лет (более 70-ти лет) <и имея на своем попечении <вну[ков] > детей, оставшихся после сына,> желал бы перед смертью видеть своего несчастного сына и возв

   (3) Сначала слова: в место жительство исправлены неизвестной рукой: в прежнее место жительство, затем зачеркнуты. Далее той же рукой приписано: При сем прилагаю приговор общества крестьян дер. Пироговки, заключающий в себе согласие принять вновь в свою среду моего сына Ивана Широкова и ходатайство о возвращении его на родину.

   1894 г. Сентября 8? Я. П.

   Мы нижеподписавшиеся, Татьяна Львовна графиня Толстая и крестьяне Тульск[ой] губ., Тульск[ого] уезда, деревень Скуратове и Овсянниковой, всем обществом заключили это домашнее условие в том, ч[то] я, Тат. Толстая, предоставляю впредь на 9 лет принадлежащую мне в имении Овсянникове землю количеством 135 дес[ятин], из кот[орых] 56 (?) пахотной и 60 покосной и лесной, в полное распоряжение и пользование крестьянам Скуратовск[ого] и Овсянник[овского] общества - с тем, что они имеют право пахать, сеять и убирать в трехпольном обороте землю пахотную и убирать в свою пользу покосы и пасти скотину на полях и лугах и пользоваться в лесах каждые 5 лет прочисткою и выборкой сухостойнику, мы же, крестьяне обществ Скуратова и Овсян[никова] обязуемся: 1) уплачивать в общественную сумму обоих обществ ежегодно за отданную нам землю по 425 р. в год; 2) огораживать оставленный Татьяне Толстой сад и крыть соломой сарай и избу; 3) караулить лес, нанимая для этого сторожа из ежегодной платы 425 р.; 4) предоставлять от себя в пользование Василью..... полдесятины леса с платою от него в общество 3 р.; 5) деньги, поступающие за пользование зем[лей], обязуемся употреблять на общественные нужды двух деревень, как то: содержание сирот, убогих и старых, по решению собрания обществ обеих деревень.

   Условие это обязуемся хранить с обеих сторон свято и ненарушимо.

   (1) Прошу наследников моих в случае моей смерти не нарушить этого условия, а по истечении срока его сделать то, что я намерена была сделать, передать землю в полную собственность крестьянам с обязательством их на вечные времена платить в общественную сумму означенные в условии деньги <впредь до общего изменения в законах о земельной собственности>.

  

   При черновике, написанном рукой Толстого, имеется беловая копия с него рукой М. Л. Толстой, подписанная Т. Л. Толстой и крестьянами деревень Скуратове и Овсянниково, с датой: "8 сентября 1894 г.".

   (1) Между этой и предыдущей фразой неизвестной рукой вписано: "Навоз", "Повинности", затем зачеркнуто и рукой Т. Л. Толстой написано: "На отданной в нашу пользу земле обязуемся ежегодно вывозить по 30 куч навоза на десятину" и дальше: "Платить из общественной суммы следующие за землю всякого рода повинности". Толстой пометил первое вписанное Татьяной Львовной условие цифрой 5, второе - цифрой 6, а бывшее под цифрой 5 переправил на 7.

   1894 г. Сентября 24. Я. П.

   В Крапивенский съезд земских начальников

   Крестьянки деревни Хмелевой Ольги Лукиной

   По приговору Земского Начальника 5 участка присуждена я к тюремному заключению на полтора месяца за взятую мною на гумне г-на Тополева половину снопа овса. Признавая себя действительно виновною в том, что взяла у г-на Тополева половину снопа овса, стоимостью по самой высокой оценке на две копейки, прошу покорно Съезд, ввиду моей совершенной бедности, - так как кормлюсь я подаянием, - и моих преклонных лет - мне 75 лет - совершенно простить меня или уменьшить назначенное Земским Начальником наказание.

   24 сентября 1894 года.

  

   Под прошением подписано: "Ольга Лунина. За неумением грамоте по личной просьбе Ольги Лукиной Марья Кузнецова".

  

   1909 г. Октября 31? - ноября 1? Я. П.

  

   Несмотря на давно изъявленный мною и устно и печатно отказ от прав собственности на все мои писания, когда-либо написанные, но не изданные до тысяча восемьсот восемьдесят первого года, и желание, чтобы право на издание их стало доступно всем, я, к моему удивлению и глубокому огорчению убедился в том, что некоторые из моих семейных не намерены, как они сами открыто это заявляли, исполнить мое желание. (1) Этому мне сначала трудно было поверить; но, убедившись, что это так, я решился обеспечить, насколько это от меня зависит, осуществление моего желания и вместе с тем избавить тех из моих семейных, которые считают своею обязанностью в точности привести в исполнение мое желание, от столкновений, пререканий и всяких затруднений со стороны тех из них, которые пожелали бы противиться этому. Для этого я решил оставить духовное завещание, по которому передаю в полную собственность всё без исключения мною написанное по день моей смерти дочери моей Александре Львовне Толстой, будучи уверен в том, что она в точности исполнит мои распоряжения относительно этих писаний. Распоряжения же эти изложены мною в особой бумаге, подписанной мною 18 сентября 1909-го года, которую я теперь еще раз подтверждаю и содержание которой я не желал бы сообщать никому до моей смерти во избежание всяких толков и пересуд об этом при моей жизни. Причины, побудившие меня предоставить это право моей дочери Александре, естественны, так как в ней я с этой стороны уверен. Другим же моим семейным не следует удивляться моему поступку, так как те из них, которые пожелали бы в этом деле поступить противно моей воле, поймут, что я именно этого и хотел избежать; а те из них, которые считают мое желание для себя нравственно обязательным, могут только радоваться тому, что я принял необходимые меры для обеспечения его исполнения. Очень надеюсь, что теперь устранится всякий случай для нежелательных столкновений в этой области между членами моей семьи за невозможностью после этого каких-либо недоразумений по поводу этого вопроса.

   31 окт. 1909.

  

   Подлинник написан рукой Ф. А. Страхова. Подпись и дата собственноручные.

   26 октября 1909 г. Ф. А. Страхов по поручению В. Г. Черткова приезжал к Толстому с проектом завещания. Толстой подписал его. Текст его редакции неизвестен (см. т. 80, "Список писем, не имеющихся в распоряжении редакции", N 18). В тот же день Толстой сообщил Страхову о своем "крайнем" решении передать все права своей дочери А. Л. Толстой. 1 ноября Страхов вторично приехал к Толстому и привез новый вариант завещания. В своих воспоминаниях Страхов пишет: "Вместе с текстом завещания я должен был привезти с собой для подписи и бумагу, которая была письменно одобрена Львом Николаевичем при первой моей поездке к нему и в текст которой были внесены некоторые поправки сообразно с последним "крайним" его решением, как он выразился" (см. "Петербургская газета" 1911, N 305 от 6 ноября).

   Настоящая записка является той самой бумагой, которую упоминает Страхов. Проставленная Толстым дата, вероятно, ошибочна.

   О завещании подробнее см. в тт. 57, 58 и т. 82.

   (1) См. запись в Дневнике 21 октября 1909 г., т. 57, стр. 156.

  

   1. Е. И. Шуваловой. 1887 г. Ноября начало. Об этом письме Толстой упоминает в письме к А. М. Кузминскому под той же датой (см. настоящий том, стр. 265).

   2. Рейнольдсу. 1896-1900 гг. Упоминается в письме Толстого к Э.Кросби, под этой датой (см. настоящий том, стр. 338).

   3. Лужицким сербам. 1909 г. Октября 25. Помета Д. П. Маковицкого на конверте письма адресатов: "Отв. Л. Н. 25/Х".

   4. Лазар С. Зирич. 1909 г., конец - 1910 г., до 10 января. В ответном письме от 14 января 1910 г. Зирич сообщал: "Получили Ваше письмо, в котором вы пишете, в чем состоит христианское учение" (перевод с сербского).

  

  

   Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, - а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами. Но удивительное дело, несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием, или еще всегда одним и тем же странным возражением: говорится, что вреден только дурной патриотизм, джингоизм, шовинизм, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое не только неразумно, но преступно. О том же, в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же подставляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем.

   Говорится обыкновенно, что настоящий, хороший патриотизм состоит в том, чтобы желать своему народу или государству настоящих благ, таких, которые не нарушают благ других народов.

   На днях, разговаривая с англичанином о нынешней войне, я сказал ему, что настоящая причина этой войны не корыстные цели, как это обыкновенно говорится, но патриотизм, как это очевидно по настроению всего английского общества. Англичанин не согласился со мной и сказал, что если это и справедливо, то произошло это от того, что патриотизм, воодушевляющий теперь англичан, дурной патриотизм; хороший же патриотизм - тот, которым он проникнут, - состоит в том, чтобы англичане, его соотечественники, не поступали дурно.

   - Разве вы желаете, чтобы не поступали дурно только одни англичане? - спросил я.

   - Я всем желаю этого! - ответил он, этим ответом ясно показав, что свойства истинных благ, будут ли это блага нравственные, научные, или даже прикладные, практические, - по существу своему таковы, что они распространяются на всех людей, и потому желание таких благ кому бы то ни было не только не есть патриотизм, но исключает его.

   Точно так же не есть патриотизм и особенности каждого народа, которые другие защитники патриотизма умышленно подставляют под это понятие. Они говорят, что особенности каждого народа составляют необходимое условие прогресса человечества, и потому патриотизм, стремящийся к удержанию этих особенностей, есть хорошее и полезное чувство. Но разве не очевидно, что если когда-то эти особенности каждого народа, обычаи, верования, язык составляли необходимое условие жизни человечества, то эти самые особенности служат в наше время главным препятствием осуществлению сознаваемого уже. людьми идеала братского единения народов. И потому поддержание и охранение особенностей какой бы то ни было, русской, немецкой, французской, англосаксонской, вызывая такое же поддержание и охранение не только венгерское, польской, ирландской народностей, но и баскской, провансальской, мордовской, чувашской и множества других народностей, служит не сближению и единению людей, а всё большему и большему отчуждению и разделению их.

   Так что не воображаемый, а действительный патриотизм, тот, который мы все знаем, под влиянием которого находится большинство людей нашего времени и от которого так жестоко страдает человечество, - не есть желание духовных благ своему народу (желать духовных благ нельзя одному своему народу), ни особенности народных индивидуальностей (это есть свойство, а никак не чувство), - а есть очень определенное чувство предпочтения своего народа или государства всем другим народам или государствам, и потому желание этому народу или государству наибольшего благосостояния и могущества, которые могут быть приобретены и всегда приобретаются только в ущерб благосостоянию и могуществу других народов или государств.

   Казалось бы очевидно, что патриотизм, как чувство, есть чувство дурное и вредное; как учение же - учение глупое, так как ясно, что если каждый народ и государство будут считать себя наилучшими из народов и государств, то все они будут находиться в грубом и вредном заблуждении.

  

  

   Казалось бы, и зловредность и неразумие патриотизма должны бы быть очевидны людям. Но, удивительное дело, просвещенные, умные люди не только не видят этого сами, но с величайшим упорством и горячностью, хотя и без всяких разумных оснований, оспаривают всякое указание на вред и неразумие патриотизма и продолжают восхвалять благодетельность и возвышенность его.

   Что же это значит?

   Одно только объяснение этого удивительного явления предоставляется мне. Вся история человечества с древнейших времен и до нашего времени может быть рассматриваема как движение сознания и отдельных людей и однородных совокупностей их от идей низших к идеям высшим.

   Весь путь, пройденный как каждым отдельным человеком, так и однородными группами людей, можно себе представить как последовательный ряд ступеней от самой низшей, находящейся на уровне животной жизни, до самой высшей, до которой может только подняться в данный исторический момент сознание человека.

   Каждый человек так же, как и отдельные однородные группы - народы, государства - всегда шли и идут по этим как бы ступеням идей. Одни части человечества идут вперед, другие далеко отстают, третьи, большинство, движутся в середине. Но все, на какой бы ступени они ни стояли, неизбежно и неудержимо движутся от низших идей к высшим. И всегда, в каждый данный момент, как отдельный человек, так и каждая однородная группа людей, передовая, средняя или задняя, находятся в трех различных отношениях к трем ступеням идей, среди которых движутся.

   Всегда, как для отдельного человека, так и для отдельной совокупности людей, есть идеи прошедшего, отжитые и ставшие чуждыми, к которым люди не могут уже вернуться, как, например, для нашего христианского мира - идеи людоедства, всенародного грабежа, похищения жен и т. п., о, которых остается только воспоминание; есть идеи настоящего, которые внушены людям воспитанием, примером, всей деятельностью окружающей среды, идеи, под властью которых они живут в данное время, как, например, в наше время: идеи собственности, государственного устройства, торговли, пользования домашними животными и т. п. И есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни. Таковы в наше время называемые идеалами идеи: уничтожения насилия, установления общности имуществ, единой религии, всеобщего братства людей.

   И потому всякий человек и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди идеалы будущего, - всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего с входящими в жизнь идеям будущего. Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезною и даже необходимою в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы, уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего.

   Но бывает и так, что отжившая идея, уже замененная в сознании людей высшей идеей, такова, что удержание этой отжитой идеи выгодно для некоторых людей, имеющих наибольшее влияние в обществе. И тогда совершается то, что эта отжившая идея, несмотря на свое резкое противоречие всему изменившемуся в других отношениях строю жизни, продолжает влиять на людей и руководить их поступками. Такая задержка отжившей идеи всегда происходила и происходит в области религиозной. Причина этого та, что жрецы, выгодное положение которых связано с отжившей религиозной идеей, пользуясь своей властью, умышленно удерживают людей в отжившей идее.

   То же самое происходит и по тем же причинам в области государственной по отношению к идее патриотизма, на которой основывается всякая государственность. Люди, которым выгодно поддержание этой идеи, не имеющей уже никакого ни смысла, ни пользы, искусственно поддерживают ее. Обладая же могущественнейшими средствами влияния на людей, они всегда могут делать, это.

   В этом представляется мне объяснение того странного противоречия, в котором находится отжившая идея патриотизма до всем противным ему складом идей, уже вошедших в наше время в сознание христианского мира.

   Патриотизм, как чувство исключительной любви к своему народу и как учение о доблести жертвы своим спокойствием, имуществом и даже жизнью для защиты слабых от избиения и насилия врагов, - был высшей идеей того времени, когда всякий народ считал возможным и справедливым, для своего блага и могущества, подвергать избиению и грабежу людей другого народа; но уже около 2000 лет тому назад высшими представителями мудрости человечества начала сознаваться высшая идея братства людей, и идея эта, всё более и более входя в сознание, получила в наше время самые разнообразные осуществления. Благодаря облегчению средств сообщения, единству промышленности, торговли, искусств и знаний люди нашего времени до такой степени связаны между собою, что опасность завоеваний, убийств, насилий со стороны соседних народов уже совершенно исчезла, и все народы (народы, а не правительства) живут между собой в мирных, взаимно друг другу выгодных, дружеских торговых, промышленных, умственных сношениях, нарушать которые им нет никакого ни смысла, ни надобности. И потому, казалось бы, отжившее чувство патриотизма должно было бы как излишнее и несовместимое с вошедшим в жизнь сознанием братства людей разных народностей, всё более и более уничтожаться и совер исчезнуть. А между тем совершается обратное: вредное и отжитое чувство это не только продолжает существовать, но всё более и более разгорается.

   Народы без всякого разумного основания, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, не сами требуют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими. Мелкие угнетенные народности, подпавшие под впасть больших государств: поляки, ирландцы, чехи, финляндцы, армяне, - реагируя против давящего их патриотизма покорителей, до такой степени заразились от угнетающих их народностей этим отжитым, ставшим ненужным, бессмысленным и вредным чувством патриотизма, что вся их деятельность сосредоточена на нем и что они сами, страдая от патриотизма сильных народов, готовы совершить над другими народностями из-за того же патриотизма то самое, что покорившие их народности производили и производят над ними.

   Происходит это оттого, что правящие классы (разумея под этим не одни правительства с их чиновниками, но и все классы, пользующиеся исключительно выгодным положением: капиталисты, журналисты, большинство художников, ученых) могут удерживать свое исключительно выгодное в сравнении с народными массами положение только благодаря государственному устройству, поддерживаемому патриотизмом. Имея же в своих руках все самые могущественные средства влияния на народ, они всегда неукоснительно поддерживают в себе и других патриотические чувства, тем более, что эти чувства, поддерживающие государственную власть, более всего другого награждаются этой властью.

   Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот; точно так же и военный может подвинуться в своей карьере только на войне, которая вызывается патриотизмом.

   Патриотизм и последствия его - войны дают огромный доход газетчикам и выгоды большинству торгующих. Всякий писатель, учитель, профессор тем более обеспечивает свое положение, чем более будет проповедывать патриотизм. Всякий император, король тем более приобретает славы, чем более он предан патриотизму.

   В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой; главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливости и жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу, и потом этой то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своем народе.

   Разгорание этого ужасного чувства патриотизма шло в европейских народах в какой-то быстро увеличивающейся прогрессии и в наше время дошло до последней степени, далее которой идти уже некуда.

   На памяти всех, не старых даже людей нашего времени совершилось событие, самым очевидным образом показавшее то поразительное одурение, до которого доведены были патриотизмом люди христианского мира.

   Правящие классы германские разожгли патриотизм своих народных масс до такой степени, что был предложен народу во второй половине XIX века закон, по которому все люда без исключения должны были быть солдатами; все сыновья, мужья, отцы, ученые, святые должны обучаться убийству и быть покорными рабами первого высшего чина и быть беспрекословно готовыми на убийство тех, кого им велят убивать: убивать людей угнетенных народностей и своих рабочих, защищающих свои права, своих отцов и братьев, как публично заявил о том самый наглый из всех властителей - Вильгельм II.

   Ужасная мера эта, самым грубым образом оскорбляющая все лучшие чувства людей, была под влиянием патриотизма без ропота принята народом Германии. Последствием ее была победа над французами. Победа эта еще более разожгла патриотизм Германии и потом Франции, России и других держав, и все люди континентальных держав безропотно покорились введению общей воинской повинности, т. е. рабству, с которым не может быть сравниваемо по степени унижения и безволия никакое из древних рабств. После этого рабская покорность масс, во имя патриотизма, и дерзость, жестокость и безумие правительств уже не знали пределов. Начались на перебой вызываемые отчасти прихотью, отчасти тщеславием, отчасти корыстью захваты чужих земель в Азии, Африке, Америке и всё большее и большее недоверие и озлобление правительств друг к другу.

   Уничтожение народов на захваченных землях принималось как нечто, само собой разумеющееся. Вопрос только был в том, кто прежде захватит чужую землю и будет уничтожать ее обитателей.

   Все правители не только самым явным образом нарушали и нарушают против покоренных народов и друг против друга самые первобытные требования справедливости, но совершали и совершают всякого рода обманы, мошенничества, подкупы, подлоги, шпионства, грабежи, убийства, и народы не только сочувствовали и сочувствуют всему этому, но радуются тому, что не другие государства, а их государства совершают эти злодеяния. Взаимная враждебность народов и государств достигла в последнее время таких удивительных пределов, что, несмотря на то, что нет никакой причины одним государствам нападать на другие, все знают, что все государства всегда стоят друг против друга с выпущенными когтями и оскаленными зубами и ждут только того, чтобы кто-нибудь впал в несчастье и ослабел, чтобы можно было с наименьшей опасностью на- пасть на него и разорвать его.

   Все народы так называемого христианского мира доведены патриотизмом до такого озверения, что не только те люди, которые поставлены в необходимость убивать или быть убитыми, желают или радуются убийству, но и люди, спокойно живущие в своих никем не угрожаемых домах в Европе, благодаря быстрым и легким сообщениям и прессе, все люди Европы и Америки - при всякой войне - находятся в положении зрителей в римском цирке и так же, как и там, радуются убийству и так же кровожадно кричат: "Pollice verso!"

   Не только большие, но дети, чистые, мудрые дети, смотря по той народности, к которой они принадлежат, радуются, когда узнают, что побито, растерзано лиддитными снарядами не 700, а 1000 англичан или боэров.

   И родители, я знаю таких, поощряют детей в этом зверстве.

   Но мало и этого. Всякое увеличение войска одного государства (а всякое государство, находясь в опасности, ради патриотизма старается увеличить его) заставляет соседнее тоже из патриотизма увеличивать свои войска, что вызывает новое увеличение первого.

   То же происходит с крепостями, флотами: одно государство построило 10 броненосцев, соседние построили 11; тогда первое строит 12 и так далее в бесконечной прогрессии.

   - "А я тебя ущипну". - А я тебя кулаком. - "А я тебя кнутом".-А я палкой. - "А я из ружья"... Так спорят и дерутся только злые дети, пьяные люди или животные, а между тем, это совершается в среде высших представителей самых просвещенных государств, тех самых, которые руководят воспитанием и нравственностью своих подданных.

  

  

   Положение всё ухудшается и ухудшается и остановить это ведущее к явной погибели ухудшение нет никакой возможности. Единственный представлявшийся легковерным людям выход из этого положения закрыт теперь событиями последнего времени; я говорю о Гаагской конференции и тотчас же последовавшей за ней войной Англии с Трансваалем.

   Если мало и поверхностно рассуждающие люди и могли еще утешаться мыслью, что международные судилища могут устранять бедствия войны и всё растущих вооружений, то Гаагская конференция с последовавшей за ней войной очевиднейшим образом показала невозможность разрешения вопроса этим путем. После Гаагской конференции стало очевидно, что до тех пор, пока будут существовать правительства с войсками, прекращение вооружений и войн невозможны. Для того, чтобы возможно было соглашение, нужно, чтобы соглашающиеся верили друг другу. Для того же, чтобы державы могли верить друг другу, они должны сложить оружие, как это делают парламентеры, когда съезжаются для совещаний. До тех же пор, пока правительства, не веря друг другу, не только не уничтожают, не уменьшают, но всё увеличивают войска соответственно увеличению у соседей, неукоснительно через шпионов следят за каждым передвижением войск, зная, что всякая держава набросится на соседнюю, как только будет иметь к тому возможность, невозможно никакое соглашение, и всякая конференция есть или глупость, или игрушка, или обман, или дерзость, или всё это вместе.

   Именно, русскому правительству более других подобало быть enfant terrible этой конференции. Русское правительство так избаловано тем, что дома никто не возражает на все его явно лживые манифесты и рескрипты, что оно, без малейшего колебания разорив свой народ вооружениями, задушив Польшу, ограбив Туркестан, Китай и с особенным озлоблением душа Финляндию, - с полной уверенностью в том, что все поверят ему, предложило правительствам разоружаться.

   Но, как ни странно, ни неожиданно и неприлично было это предложение, особенно в то самое время, когда было сделано распоряжение об увеличении войск, слова, сказанные во всеуслышание, были такие, что правительствам других держав нельзя было перед своими народами отказаться от комических, явно лживых совещаний, и делегаты съехались, зная вперед, что ничего из этого выйти не может, и в продолжение нескольких месяцев, во время которых получали хорошее жалованье, хотя и посмеивались себе в рукав, все добросовестно притворялись, что они очень озабочены установлением мира между народами.

   Гаагская конференция, закончившаяся страшным кровопролитием - трансваальской войной, которую никто не попытался и не пытается остановить, все-таки была полезна, хотя и совсем не тем, чего от нее ожидали; она была полезна тем, что самым очевидным образом показала то, что зло, от которого страдают народы, не может быть исправлено правительствами, что правительства, если бы и точно хотели этого, не могут уничтожить ни вооружений, ни войн. Правительства для того, чтобы существовать, должны защищать свой народ от нападения других народов; но ни один народ не хочет нападать и не нападает на другой, и потому правительства не только не желают мира, но старательно возбуждают ненависть к себе других народов. Возбудив же к себе ненависть других народов, а в своем народе патриотизм, правительства уверяют свой народ, что он в опасности и нужно защищаться.

   И имея в своих руках власть, правительства могут и раздражать другие народы, и вызывать патриотизм в своем, и старательно делают и то и другое, и не могут не делать этого, потому что на этом основано их существование.

   Если правительства были нужны прежде для того, чтобы защищать свои народы от нападения других, то теперь, напротив, правительства искусственно нарушают мир, существующий между народами, и вызывают между ними вражду.

   Если нужно было пахать для того, чтобы сеять, то пахота была разумное дело; но, очевидно, безумно и вредно пахать, когда посев взошел. А это самое заставляет правительства делать свои народы, - разрушать то единение, которое существует и ничем бы не нарушалось, если бы не было правительств.

   В самом деле, что такое в наше время правительства, без которых людям кажется невозможным существовать?

   Если было время, когда правительства были необходимое и меньшее зло, чем то, которое происходило от беззащитности против организованных соседей, то теперь правительства стали не нужное и гораздо большее зло, чем всё то, чем они пугают свои народы.

   Правительства не только военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю полезны, но безвредны, только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых, святых людей, как это и предполагается у китайцев. Но ведь правительства по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей.

   Всякое правительство поэтому, а тем более правительство, которому предоставлена военная власть, есть ужасное, самое опасное в мире учреждение. Правительство в самом широком смысле, включая в него и капиталистов и прессу, есть не что иное, как такая организация, при которой большая часть людей находится во власти стоящей над ними меньшей части; эта же меньшая часть подчиняется власти еще меньшей части, а эта еще меньшей и т. д., доходя, наконец, до нескольких людей или одного человека, которые посредством военного насилия получают власть над всеми остальными. Так что всё это учреждение подобно конусу, все части которого находятся в полной власти тех лиц или того одного лица, которое находятся на вершине его.

   Вершину же этого конуса захватывают те люди или тот человек, который более хитер, дерзок и бессовестен, чем другие, или случайный наследник тех, которые более дерзки и бессовестны.

  

  

  

  

  

  

   Нынче это Борис Годунов, завтра Григорий Отрепьев, нынче распутная Екатерина, удушившая со своими любовниками мужа, завтра Пугачев, послезавтра безумный Павел, Николай, Александр III.

   Нынче Наполеон, завтра Бурбон или Орлеанский, Буланже или компания панамистов; нынче Гладстон, завтра Сольсбери, Чемберлен, Роде.

   И таким-то правительствам предоставляется полная власть не только над имуществом, жизнью, но и над духовным и нравственным развитием, над воспитанием, религиозным руководством всех людей.

   Устроят себе люди такую страшную машину власти, предоставляя захватывать эту власть кому попало (а все шансы за то, что захватит ее самый нравственно дрянной человек), и рабски подчиняются и удивляются, что им дурно. Боятся мин, анархистов, а не боятся этого ужасного устройства, всякую минуту угрожающего им величайшими бедствиями.

   Люди нашли, что для того, чтобы им защищаться от врагов, им полезно связать себя, как это делают защищающиеся черкесы. Но опасности нет никакой, и люди продолжают связывать себя.

   Старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог со всеми ими делать всё, что захочет; потом конец веревки, связывающей их, бросят болтаться, предоставляя первому негодяю или дураку захватить ее и делать с ними всё, что ему вздумается.

   Сделают так и потом удивляются, что им дурно.

   Ведь что же, как не это самое, делают народы, подчиняясь учреждая и поддерживая организованное с военной властью правительство?

  

  

   Для избавления людей от тех страшных бедствий вооружений и войн, которые они терпят теперь и которые всё увеличиваются и увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение того орудия насилия, которое называется правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей.

   Для уничтожения правительств нужно только одно: нужно, чтобы люди поняли, что то чувство патриотизма, которое одно поддерживает это орудие насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное - безнравственное. Грубое чувство потому, что оно свойственно только людям, стоящим на самой низкой ступени нравственности, ожидающим от других народов тех самых насилий, которые они сами готовы нанести им; вредное чувство потому, что оно нарушает выгодные и радостные мирные отношения с другими народами и, главное, производит ту организацию правительств, при которых власть может получить и всегда получает худший; постыдное чувство потому, что оно обращает человека не только в раба, но в бойцового петуха, быка, гладиатора, который губит свои силы и жизнь для целей не своих, а своего правительства; чувство безнравственное потому, что, вместо признания себя сыном бога, как учит нас христианство, или хотя бы свободным человеком, руководящимся своим разумом, - всякий человек, под влиянием патриотизма, признает себя сыном своего отечества, рабом своего правительства и совершает поступки, противные своему разуму и своей совести.

   Стоит людям понять это, и само собой, без борьбы распадется ужасное сцепление людей, называемое правительством, и вместе с ним то ужасное, бесполезное зло, причиняемое им народам.

   &nb