Толстой Лев Николаевич - Том 90, Полное собрание сочинений

ты правдиво говоришь и учишь, и не смотришь на лицо, но истинно пути божию учишь. Позволительно ли нам давать подать кесарю, или нет? Он же, уразумев лукавство их, сказал им: Что вы меня искушаете? Покажите мне динарий; чье на нем изображение и надпись? Они отвечали: Кесаревы. Он сказал им: Итак, отдавайте кесарево кесарю, а божие богу".

   Тогда удивились ответу его и замолчали.

   От него ждали, что он скажет: или то, что позволительно и должно платить подать кесарю, и этим разрушит всё свое учение о том, что сыны свободны, что человек должен жить, как птицы небесные, не заботясь о завтра и мн. др.; или что он скажет, что непозволительно платить подать кесарю, и этим покажет, что он враг кесаря. Но Христос сказал: кесарево кесарю, а божие богу.

   Он сказал больше того, чего они от него ждали. Он определил всё, что имеет человек, на две части - на человеческую и божескую, и сказал, что человеческую можно и должно отдавать человеку, а божескую нельзя отдавать человеку и только богу. Этими словами он сказал им то, что если человек верит в закон бога, то он исполнит закон кесаря только тогда, когда он не противен богу. Для фарисеев, не знавших истины, был все-таки закон бога, который они не преступали бы, если бы им это и велел закон кесаря. Они не отступили бы от обрезания, от соблюдения субботы, от постов и от многого другого. Если бы кесарь потребовал от них работы в субботу, они бы сказали: отдадим кесарю все дни, но не день субботы. То же и с обрезанием и с другим. Ответом своим Христос показал им, что закон бога стоит выше закона кесаря и что человек может отдать кесарю только то, что не противно закону бога.

   Что же для Христа и для учеников его кесарево, что божье?

   Ужас берет, когда подумаешь о том ответе на этот вопрос, который услышишь от христиан нашего времени.

   Божье, по суждению наших христиан, никогда не мешает кесареву, а кесарево всегда согласно с божьим. Вся жизнь отдается служению кесарю, и только то, что не мешает кесарю, отдается богу. Не так разумел это Христос. Для Христа вся жизнь была божья, а кесарю можно было отдавать то, что не божье. Кесарево кесарю, а божье богу. Что кесарево? Монета, плотское, не твое. Плотское всё и отдавай тому, кто берет, но жизнь твоя, полученная от бога, жизнь твоя, она вся божья. Ее никому нельзя отдавать, кроме бога, потому что жизнь человека, по учению его, есть служение богу (Мф. 4, 10).

   И служить нельзя двум господам (М. 6, 24).

   Всё плотское человек должен отдавать всякому и потому можеть отдавать кесарю, но служить не может никому, кроме бога. Если бы люди веровали в учение Христа, учение любви, (они) не могли бы поступать так, [что будто] все законы божеские, открытые всем Христом, для того, чтобы исполнять законы кесаревы.

  

   Царство божие не приходит видимо, оно в самих людях (Лк. XVII, 20, 21).

   Чтобы войти в царство божие, нужно возвысить сына человеческого. Сын человеческий это тот дух, который есть в каждом человеке, не зачат от плоти. Тот, кто возвеличит этот дух в себе, тот получает жизнь невременную и вступает в царство божие.

   И потому царство божие всегда было и есть, и в него вступают те, которые полагаются на сына или, иначе, живут в разумении; а отделяются от царства божия те, которые не полагаются на сына или, иначе, делают дурное, или, еще иначе, не живут в разумении (Ин. III).

   Царство божие надо понимать не так, что всякий человек в каком-нибудь месте или в какое-нибудь время войдет в царство божие, а так, что во всем мире всегда одни люди делаются сынами царства, а другие не делаются.

   Бог дух - отец того духа, который в человеке, есть бог и отец только тех, которые признают себя его сынами.

   И потому для бога существуют только те, которые удерживают то, что он дал им.

   Он, как отец, сеет везде и собирает то, что осталось зерном (Мф. XIII).

   Он дал всем людям возможность делаться сынами его и потому не вступает в дела мира (Мр. IV).

   Для него мир людей, пока они живут, есть то же, что квашня для бабы. Делать с квашней ничего нельзя, - надо, чтобы она укисла сама. Бог не искореняет зла в мире, потому что он ничего не уничтожает и для него зла нет; для него есть только то, что принесло плод. Для бога мир людей, со всем тем злом, которое люди видят в мире, есть то же, что поле, посеянное хозяином. Он посеял и ждет жатвы, - всё, что не он сеял, - он не знает. Он знает свое и убирает свое, когда оно поспеет, а всё, что не есть то, что он сеял, - уничтожается.

   Царство божие-как невод.

   Он забирает всякую рыбу, но только для того, чтобы отобрать ту, какая нужна ему (Мф. XIII, 47).

   Таково царство божие для бога, но для каждого, человека царство божие внутри его.

   Царство божие состоит в том, чтобы полагаться на сына и удерживать в себе разумение. Тот, кто не принимает разумения, -как дорога, когда на нее попадут семена; кто, хотя и принимает разумение, но потом отталкивается от него, - как каменистая земля, когда на нее попадут зерна, и она вырастит их, но не захватит корня; кто принимает разумение, но не соблюдает его в жизни, как земля, поросшая репьями, выводит пустой колос, - те не вступают в царство божие. Только те, которые принимают разумение и, несмотря ни на горести, ни на заботы, - как добрая земля, которая родит от зерна сто, - те только вступают в царство божие (Мф. XI).

   Так вот в этом состоит царство божие, которое предвещает Иоанн: оно в том, что люди живут духом, а не плотью, что, несмотря на кажущиеся лишения, люди блаженны, видят не глазами, слышат не ушами; несчастные становятся блаженны, потому что блажен всякий, кто живет духом. Прежде для исполнения воли божией были пророки, - но Иоанн не был пророк. Он объявил царство божие на земле и показал, как вступать в него.

   Он был больше, чем пророк: он сделал ненужным закон и пророчества, он объявил, что царство божие всегда на земле, и сам вступил в него.

   Поэтому все пророки и закон, - всё это нужно было до Иоанна; от Иоанна царство божие объявилось, оно стало явно, как блаженство для людей, всякий может своей волей войти в него. Мудрецы и книжники всё по пророчествам и по закону отыскивают признаки царства божия, а не видят того, что перед ними, и мудрость и книжность их посрамилась. Вся тайна царства божия состоит не в том, чтобы учить закон и пророков, а в том, чтобы признавать отца своего, и потому-то тайна эта скрылась от мудрецов и открылась тем, которые признают себя детьми.

   "Никто не знает, что сын, что отец. Только отец знает сына. И сын этот открывает, что есть отец".

   "Я сын отца - духа и я введу вас в царство божие, и потому идите ко мне все измученные и утружденные и учитесь у меня. Делайте то, что я делаю, и вы увидите, что легко мне жить, потому что я покорен и низок душою. Будьте такими же, как я, и вы найдете покой в жизни вашей, вы почуете, как просто и легко жить так же, как я живу".

   И вот, объяснив то, что есть царство бога вообще, что есть царство бога для каждого человека, и то, как войти в него, Иисус еще другое, более ясное, простое поучение предлагает о том, что нужно делать для того, чтобы войти в царство бога. Он говорит: "Делайте, что я делаю, будьте то, что я", и в Нагорной проповеди объясняет, как он живет, и как надо жить, и что он делает, и что надо делать.

  

   Чьи мы - боговы или дьяволовы? В кого веруем: в бога или в дьявола? Кому служим: богу или дьяволу? Или нет ни бога, ни дьявола, ни доброго, ни злого, потому что не дано нам знать, что доброе, что злое? И хотели бы мы сказать так, да нельзя нам, бедным. Не знай ты, что доброе, что злое, тебе бы и жить нельзя. На каждый день, на каждый час надо выбирать: пойти или не пойти, взять или отдать, убить или простить. Посмотри на день твой и вспомни, как прожил, и на каждое дело твое и ты увидишь, что ты делал потому, что знал, что то хорошо, а то дурно.

   В Библии сказано, что Адам в раю до вкушения плода не знал, что добро, что зло. Тогда он мог сказать, что не знает, что добро, что зло. А нам это и вообразить нельзя. Только скотов мы видим таких: живут, не зная, что добро, что зло. А где есть люди, есть и закон. Посмотрю на одного человека - каждый знает, что хорошо, что дурно, и по тому ведет свою жизнь. Посмотрю на людей вкупе - закон еще яснее: он написан, и все - либо признают его, либо не признают, зная другой закон лучше его.

   Где же, какой тот закон, под которым мы живем? Не говори, что это закон того, что моему телу хорошо: есть, пить, совокупляться, блюсти своих детенышей. Это не закон, а нужды плоти, те самые, на которые нужен закон, те нужды плоти, какие есть и в скоте. У скотов нет закона, похоти у всех - одни. Все хотят того же. Чтобы не было того, что люди хотят есть одно, спать с одним, и перебьют друг друга, и ни тот, ни другой не поест и не поспит,-надо им делиться, надо поставить закон. А чтобы им поделить, надо ограничить похоть, и в сердце людей рождается закон о том, как ограничить похоть. И что ни похоть, то закон; потому что закон не что иное, как смирение, покорение похоти для другого. И таких законов много в сердце каждого человека. У скота нет закона, и нет нужды в нем. Худо ли, хорошо ли, но человеку без закона нельзя быть: закон написан в нем самом. И никогда не был человек без закона. Когда был один Адам (был ли он, или не был, всё равно), если был один человек, ему можно было жить без закона. У него одного были похоти, и они никому не мешали, но как стало два, три человека, так похоти их столкнулись.Я хочу съесть это яблоко. И я тоже. Один камнем убил другого, является третий, который не оставит этого дела так. В его душе скажется, хорошо пли дурно сделал один. Один волк загрызет другого; третий ничего не скажет, не подумает, а станет вместе с убийцей есть убитого. А человек скажет и подумает: хорошо то или дурно. Найдя в сердце закон, не говори, что нет закона. Закон написан в твоем сердце. Если бы ты жил один день с людьми и делал бы дела, ты бы нашел закон. И теперь нет такого дела людского, на которое у тебя в душе не было бы суда по закону твоему, и своего дела, на которое ты бы не знал закона.

   Если ты говоришь - нет закона, то ты говоришь, что так много стало законов, так бестолковы эти законы. Есть и такие - и много их,-что один закон велит, то другой воспрещает. А кроме того есть еще уставы, не покоряющие, а устанавливающие, как удовлетворять похоти. И их называют законами; так что живут в этом море законов и уставов люди как попало, не следуют никакому закону, смешивают уставы с законами и живут ни по какому, а по похоти. Если ты это говоришь, то это правда. Правда, что множество законов и уставов, что не видать ни одного настоящего закона и можно жить без закона. Это - правда, об этом самом я и хочу говорить, к этому-то и спрашиваю: чьи мы - боговы или дьяволовы?

   Живем ли мы по закону, или по похоти - не забывай, что закон есть; и не закон, а тьмы законов есть, и мы следуем тысячам из них, и без них никогда не жил и не может жить человек; и так много стало законов, и так мы запутались в них, что мы можем жить по похоти - и так и живали многие - избирали те законы, какие с руки, и заменяли те, какие не с руки, другими законами. А законам нельзя не быть. Два человека проживут три дня, и то будут у них законы, а миллионы миллионов жили 5000 лет по Библии, и по науке - миллионы лет и не нашли законов? Это - пустое, и говорить этого не надобно.

   Я сижу теперь в моем доме, дети учатся, играют, жена работает, я пишу. Всё это делается только потому, что есть законы, признанные всеми. В дом мой никто чужой не приходит жить, потому что он мой, и по 10-й заповеди никто не должен желать чужого. Дети учатся тому, что я велел, по 5-й заповеди; жена моя спокойна от покушений по 7-й; я работаю, что умею, по 4-й. Я назвал заповеди Моисея, но мог назвать тысячи законов государственных и обычаев, наполовину подтверждающих то же. Но сейчас же я найду, если хочу, и законы, и обычаи такие, которые отменяют эти законы. Я скажу: зачем у тебя дом? Христос, показавший нам пример жизни, не имел где главы преклонить. Зачем у тебя дом, когда есть бедные без пристанища? Зачем у тебя дом, когда сказано - не заботьтесь? Я скажу: зачем заботишься о детях? Ни один волос не спадет без воли отца небесного. Зачем учишь их, когда блаженны нищие духом? Просто скажу: зачем учишь их языческой мудрости, когда ты христианин. Скажу: зачем учишь их для тщеславия, если лучше работать землю, зачем у тебя жена, когда благо лучше не жениться: зачем ты имеешь жену, когда сказано: кто не оставит жену... несть меня достоин? Зачем ты работаешь, пишешь это - против смирения и против непопечения о мирском? Так что, если бы я бросил дом, жену, детей, работу, я тоже делал бы по закону божию и нашел бы и законы государственные и обычаи себе в поддержку. Бросить жену, детей и пойти в монастырь или бросить жену, детей, развестись, жениться на другой и распутничать - и для всего я нашел бы подтверждение в законах и божеских и человеческих; так что, - что хочешь, то и делаешь - на всё можно подвести законы.

   Вот в каком мы положении и вот что нехорошо. Не то, что нет законов, а то, что их слишком много, и мы больно умны стали. И вот к чему я спрашиваю себя: боговы ли мы, или дьяволовы?

   Но опять ты спросишь: что такое боговы или дьяволовы? Ты скажешь: пора оставить эти старые слова; много уже толковали про эти басни, про бога, про дьявола, много и зла наделали и крови пролили из-за этих басен. Теперь уже время пришло, когда умны стали, перестали верить в эти побасенки - бога и дьявола. И если хочешь говорить, то говори так, чтобы тебя можно было понимать, а слов важных и бессмысленных не говори. Что такое бог, что такое дьявол? Никто никогда не видал ни того, ни другого и даже представить себе не может. Есть люди, и люди же выдумали и бога и дьявола; и выдумали и бросили уже давно выдумку эту, как ненужную. Хочешь говорить, так говори про людей.

   Про людей-то я и хочу говорить и потому говорю и про бога и про дьявола - тот и другой сидят в них и нераздельны с ними. Говорю так, называю бога и дьявола потому, что иначе нельзя сказать того, что я хочу сказать.

   Ты говоришь: нельзя понять, что бог сидел, сидел где-то вечность, и вдруг вздумал: "дай сотворю мир", - и стал творить в семь дней, проговорив: хорошо. Правда, нельзя понять нам с тобою, когда мы ничего не спрашиваем и нам вдруг говорят всё это. Но скажи, можно ли понять то, чтобы всё, что есть,-было и не имело начала? Нельзя. И ты говоришь, что всему есть начало, и даже, восходя от начала к началу, ты дошел далеко, и по соображениям и догадкам дошел до начала не за 7000 лет, а гораздо дальше. И там ты видишь не только образование земли и живого на ней, но образование солнца и еще дальше. Но как ни далеко ты зашел, ты признаешь, что начало начал так же далеко и недоступно. Но ты все-таки ищешь начала начал, на него обращен твой взор, от него - ты говоришь - возникло всё. Ну вот это самое, не часть, а начало начал, это самое я и называю богом. Стало быть, когда я говорю "бог", ты не можешь не понимать меня и осуждать меня. Мы оба его не знаем, потому оба одинаково верим, и никто не может требовать от нас понимания бога такого, каким он в книге Бытия. Нам бы надо отказаться от того, чем мы понимаем, от нашего ума, чтобы понимать его таким. Точно так же, как никто не может требовать от Моисея, чтобы он понимал небеса, солнце, луну и звезды больше земли. Но ответ Моисея на вопрос, откуда мы взялись, тот же самый, какой дал и ты: от начала начал, от бога.

   Но - скажешь ты - это начало начал всё еще далеко не то, что разумеют под словом бог. Под словом этим разумеют существо, заботящееся о людях. Говорят, что он пальцем написал закон, ходил в купине, прислал сына и т. д. Этого всего нет в разумном понятии начала.

   И я согласен на такие слова: в начале начал нет такого бога. Но как непонятен тебе бог живой, жалеющий, любящий и гневающийся на людей, так же непонятно для ума человеческого, что такое он сам, что такое его жизнь. Скажи мне, что такое жизнь, и я скажу, что такое бог живой. Ты говоришь: жизнь есть сознание ложное, но всегда присущее человеку, своей свободы и удовлетворение своих потребностей и выбор между ними. Но откуда взялась эта жизнь? Ты говоришь: она развивалась из низших организмов. Но низшие организмы несли уже в себе сознание это, и откуда взялись низшие? Ты говоришь: от бесконечного начала. Я называю то же самое богом. Я говорю: сознание моей жизни, сознание свободы есть бог.

   Но и это не весь бог. Он только творец и живой. Но кроме того, что я есть, что я жив, стремлюсь к удовлетворению своих потребностей, сознаю свободу выбора, я имею еще разум, руководящий меня в этом выборе. Откуда разум? Разум этот ищет начала, разум этот борется с самим человеком, покоряет его самого, его похоть, ставит ему законы; а законы не что иное, как борьба, одоление похоти. Скажи мне, откуда этот разум человека, уставляющий законы, противные плоти?

   Ты говоришь: законы эти от человека. Но разум человека откуда? От развития живого? И живое от неживого? Но и в неживом были эти зародыши. В оторвавшихся частях вертящегося солнца уже были зародыши разума. А в солнце и в тех звездах, от которых оторвалось солнце! Если есть разум и он произошел от развития, то начало его также скрывается в бесконечности. Вот это-то начало начал разума и есть тоже бог. И как у тебя, так и у меня, всё те же понятия начала существующего - те, что начало жизни и разума сливаются в одно. Ты указываешь только на ход твоей мысли, а я называю всё богом. Но называю потому, что мне нужно как-нибудь назвать то, на что ты только указываешь и что раздробляется у тебя на три пути мысли.

   К чему же дьявол? - спросишь ты. Человек - плоть, имеет жизнь и разум и развивается. Вот и всё. Но здесь я должен остановить тебя. Хорошо говорить, что веревка развивается, зародыш развивается в яйце, но недобросовестно прилагать это слово к человеку и человечеству. Ты, если человек, ты живешь. А потому не продолжай говорить о развитии, а прямо посмотри на себя и укажи, что ты делаешь, имея жизнь и разум? Если ты это сделаешь, то ты ответишь, что ты ищешь разумного выбора между всеми требованиями твоего тела; только в этом вся наша жизнь. Когда есть выбор (жизнь человека не бывает без этого сознания), человек ищет наилучшего, наисогласнейшего с разумом и его законами (с законами бога). Вот это-то самое, что несогласно с законами разума, я называю дьявольским...

  

  

  

  

   Ужасаясь перед тем страшным злом и грехом, которые происходят от пьянства, мы нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного - ни водки, ни вина, ни пива, ни меда и не покупать и не утащивать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие.

   Просим всех согласных с нами заводить себе такой же лист и вписывать в него новых братьев и сестер и сообщать нам.

   Братьев и сестер, изменивших своему согласию и начавших опять пить, просим сообщать нам об этом.

   Первые записавшиеся братья и сестры:

  

   (Зач.: О[твет].) Чтобы исполнять волю бога.

   Да будет воля твоя. Не моя воля да будет, но твоя, и не то, что я хочу, а то, что ты хочешь, и не так, как я хочу, а так, как ты хочешь.

   Пища моя в том, чтобы творить волю пославшего меня.

   Сначала кажется каждому человеку, что он живет для своего счастия, радостей, удовольствий. Многие живут так и до конца жизни. Но это большая ошибка.

   Это большая ошибка, во-1-х, потому, что все радости и удовольствия приедаются и наскучают. Человек желает какой-нибудь радости, и ему кажется, что он будет счастлив, но только что получит то чего желает, радость эта перестает быть радостью, и хочется новой радости, и еще новой, и еще, и еще, и так без конца. А так как радостей всех немного и все они прискучают. а желаниям нет конца, то, как бы ни был силен и богат человек, он никогда не будет доволен, а напротив, чем он будет богаче, тем ему будет скучнее, потому что чем больше у человека радостей, тем меньше они радуют.

   Это одно, почему человек, положивший свою жизнь в радостях, не получит их.

   Блаженны алчущие, потому что они насытятся. Горе вам, пресыщенн[ые], потому что вы уже получили свою награду.

   Другое то, что все люди - да не только люди, но и животные, - желают получить себе как можно больше хорошего, и все борются и воюют за это хорошее и в этой борьбе, вместо радостей, мучают и губят друг друга.

   И третье, главное, почему человек, положивший свою жизнь в счастье, радости и удовольствиях, не получит их - это то, что, как бы ни был человек силен, и богат, и учен, он никогда не может предвидеть и избежать всех бедствий и несчастных случаев: наводнений, пожаров, моров, болезней, а главное, старости и смерти, которые приходят ко всем.

   (Притча о человеке, сломавшем житницы и построившем новые. Башня Силоамская. Жертва Ирода.)

   И потому человек, который полагает свою жизнь в своем счастии, радостях и удовольствиях, всегда вместо этого получает много горестей, страданий и муки, (и) никогда не будет спокоен, а всегда будет бояться смерти и умрет с отчаянием. От этого-то нельзя жить для счастья, радостей и удовольствии, а можно жить только для того, чтобы исполнять волю бога.

   Бог это та сила, которая сделала меня таким, какой я есть, и послала в мир. Если бы я был одно животное, я бы жил, как живут животные, не зная, что я живу, и не спрашивая себя о том, что со мноq будет. Но как скоро я знаю, что счастье, которое я ищу, не дается мне, знаю, что я умру, и вместе с желанием истинного блага и вечной жизни я не могу не видеть, что в мое животное вложено что-то не животное, вот то именно, что вложено в меня животное, это не животное сделало из меня соединение животного и духовного, и послало в окружающий мир, и есть то, что я называю богом.

  

   Жить для того, чтобы исполнять волю бога, значит понять то, что мы пришли в этот мир не по своей воле, не сами собой и не для себя, а посланы сюда богом не для своего, а для его дела.

   (Притча о виноградарях, получивших сад готовый и не отдавших плода.)

   Так же поступают и люди, заботясь только о себе и забывая то, что они не сами по себе пришли в мир, а что кто-то их послал, не только их одних, но их отцов, дедов, прадедов, прапрадедов. Забывают, что кто-то устроил этот мир, и поэтому требует, чтобы люди, пришедшие по воле этого кого-то в мир, делали, что он хочет.

   Всякий разумный человек должен понимать себя в этом мире так же, как понимает себя работник, который пришел бы на большой завод и увидал бы, что для него готово помещение, постель, пища и орудия работы. Всякий разумный рабочий поймет, что для того, чтобы пользоваться всем тем, что для него приготовлено, ему надо работать. То же должен понять и человек. Мир - это большой завод, на который пришел человек. Бог это хозяин этого завода, а работа, которую должен делать работник, это то, чего хочет бог от человека, послав его в мир.

   Зачем существует мир таким, каким он есть, - мы не можем знать, как не может знать работник на заводе, зачем хозяин устроил такой завод, а не другой, но мы можем знать и знаем, что делается богом в мире, и знаем таким, какой он есть, как и работник на заводе знает, что делается на заводе, хотя он работает только малую часть того, что вырабатывается. То же, что хочет бог от человека, чем он призван участвовать в общем деле, человек знает так же хорошо, как знает это рабочий, которому распорядитель дал орудие работы и показал, что именно ему надо делать.

  

   Работа, в которой он призван участвовать, состоит в том, чтобы вместо разъединения и вражды, которые царствуют в мире, устанавливать единение и любовь. Он знает это, во-первых, потому, что в этом всё большем и большем объединении и [1 неразобр) людей и постепенной замене вражды и насилия - согласием и любовью заключается вся жизнь человечества с тех пор, как мы знаем ее.

   В самые древние времена люди поедали друг друга, потом избивали поголовно, мучили рабов, пытали, колесовали. Чем дольше живут люди, тем жизнь их разумнее и нравы мягче. Во-2-х, человек знает это из того, что это самое предсказывали все мудрейшие люди древности, пророчествовавшие между прочим то, что придет время, когда люди будут все научены богом, перекуют копья на серпы и мечи на орала. В-3-х, из того, что его собственный разум говорит ему, что разъединение и вражда невыгодна людям и что наибольшее счастье, к которому стремятся все люди, может быть достигнуто только при наибольшем единении людей между собой.

   Так что человек знает, в чем та работа, в которой должен участвовать.

  

   Жить соответственно своей истинной природе. Жить же соответственно своей природе значит разрешить то внутреннее противоречие, которое возникает в душе каждого человека, как скоро в нем пробуждается разум.

  

  

   Всякий человек, как только в нем пробудится разум и он узнал про то, что он живет отдельною жизнью и другие существа живут так же, сознает в себе два как будто противоположные существа: одно, которое признает себя отдельным от всех других существом и хочет блага только себе; другое, которое ясно сознает невозможность этого блага, сознает неминуемость смерти и потому считает жизнь своего отдельного существа бессмысленной, ничтожной и не стоящей заботы и труда.

  

   Человек, пробудившийся к разумному сознанию, не может признать себя в отдельном, телесном и смертельном существе, цель которого есть его благо, потому что ясно видит, что благо невозможно и жизнь отдельного существа есть не жизнь, а только подобие жизни; а между тем жизнь человек не может мыслить иначе, как желанием блага. Жизнь проявляется [у] человека только как желание блага; без желания блага не мыслим жизни, а между тем разум, пробудившийся в человеке, показывает ему, что ни благо, ни жизнь невозможны для его отдельного существа, в котором одном он признает жизнь. Необходимо отречься или от жизни, или от разума, но ни то, ни другое невозможно, потому что и то [и] другое составляют нераздельную часть одного и того же существа. Разрешение этого противоречия только в том, что истинная жизнь человека с пробудившимся в нем разумом уже не в его отдельном, телесном существе, а в том новом существе, которое родилось из животного существа с появлением в нем разума. Разрешение в том, что признание собою своего отдельного, телесного существа тогда, когда пробудился в человеке разум, есть заблуждение, подобное тому, в котором находилась бы бабочка, выведшаяся из куколки, продолжая признавать собою свою куколку, от которой она уже отделилась. В этом новом рождении состоит разрешение противоречия жизни человеческой, открываемое христианским учением.

  

  

   На низшей ступени жизни существа живут, не зная просвою отдельность от всего мира и не зная того, что они желают себе блага. Так живет зародыш в утробе матери и младенец, так живут и растения и животные. Но приходит время, когда в человеке пробуждается разум, и он узнает про свою отдельность от всего мира и про то, что он живет и желает себе блага. И это новое сознание, это новое рождение, которое должно бы, казалось, дать радость человеку, в первое время вызывает в нем раздвоение и страдание. Совершается нечто подобное тому, что совершается при плотском рождении. Младенец, оставляя старые, привычные и вступая в новые, непривычные формы жизни, страдает и отчаивается. Человек жил, т. е. желал блага, не зная про свою отдельность и невозможность получить благо и неизбежную смерть, и вдруг, продолжая точно так же жить, т. е. желать блага, узнает, что не только оно, но и жизнь, невозможны для него.

   Но как при плотском рождении страдания младенца продолжатся только до тех пор, пока он не признает себя новым существом с новыми требованиями жизни, так и при рождении разумного существа в человеке раздвоение и страдания его продолжатся только до тех пор, пока он не признает себя новым существом с новыми требованиями жизни.

  

   Желание блага есть сущность всякой жизни. Проснувшийся к разумной жизни человек сознает жизнь также как желание блага. Но так как вместе с пробудившимся разумным сознанием он понимает себя и отдельным, телесным и смертным существом, то он видит, что желание блага его неосуществимо. И поэтому, чтобы развязать это противоречие, ему нужно одно из двух: или отречься от желания блага, что для него невозможно, потому что без желания блага нет жизни, или признать себя не тем отдельным, телесным существом, которым он представляется себе в первое время после своего рождения к разумной жизни, а тем духовным нераздельным существом, которое знает про отдельность и смертность телесного существа и требует себе истинного блага и истинной, т. е. вечной жизни.

   В этом сознании себя не отдельным, телесным и смертным, а нераздельным, духовным и бессмертным существом и состоит сущность того нового существа, которое рождается в человеке при рождении его разумного сознания.

  

  

   На днях приехали к нам молодые люди из Харькова и привезли с собой 100 рублей с намерением распределить их между нуждающимися. Они хотели открыть столовую в нашей местности, но сумма эта так невелика, что не хватит на содержание большой столовой до нового урожая; кроме того, со стороны администрации встречаются препятствия для открытия столовых. И потому я посоветовал распределить помощь по разным деревням между крайне нуждающимися. С этой целью я их направил к священнику нашего большого прихода и председателю попечительства. Священник указал на семьи наиболее нуждающиеся, и молодые люди обошли эти семьи, прибавивши еще некоторых, и вновь просили священника проверить их списки.

   Когда всё это было сделано, я попросил муку по более дешевой цене для благотворительной цели. Купец согласился взять 80 коп. вместо существующей цены 85 коп. Молодые люди, заплатив за муку, передали записки на получение муки нуждающимся, и началась раздача. Часть муки была разобрана, когда вдруг становой и урядник воспретили выдачу муки нуждающимся и на замечания купца о том, что деньги уже заплачены и что поэтому ему надо выдать муку по назначению, они сказали, что это не их дело, а что выдача муки запрещается, и взяли подписку с купца о том, что он муку выдавать не будет.

   Распоряжение это подтвердило мне то, что я говорил становому Чернского уезда, предлагавшему мне просить разрешения у губернатора на открытие столовых. Я сказал именно, что если просить разрешение на открытие столовых, то надо просить разрешения и на подачу милостыни, т. е. на бесплатную раздачу муки, или хлеба, или даже и денег.

  

   20 июня 1898 г.

  

  

  

   Человеку необходимо нужно действовать, совершать поступки: в этом жизнь человеческая. Человек, как лошадь на колесе: колесо вертится под ее ногами, потому что она переступает, а она переступает потому, что колесо вертится под ее ногами. Разница между человеком и такою лошадью только та, что человек, поставленный в необходимость совершать поступки, не может не оценивать эти поступки, считая одни из них хорошими, другие дурными.

   Не входя в рассмотрение того, имеет ли человек свободу избирать одни поступки и совершать их и воздерживаться от других, или эта свобода выбора есть только иллюзия, несомненно то, что от признания человеком одних поступков наиболее хорошими и желательными, других менее хорошими и желательными, и еще других - вовсе нехорошими и нежелательными, зависит и совершение и воздержание от, тех или других поступков.

   От чего же зависит оценка поступков людей, признание одних хорошими и желательными, других - менее хорошими и желательными, и третьих - вовсе нехорошими и нежелательными?

   В различных людских деятельностях мы знаем, что оценка важности, нужности поступков определяется назначением самой деятельности. Так земледелец, признавая своим назначением возделывание растений, знает очень хорошо, что самое важное и хорошее дело для него состоит не в каком-либо постороннем занятии, а в пахоте, удобрении, посеве, уборке и т. п.; знает также соответственно своему назначению, какие из его земледельческих [занятий] самые и какие менее важные.

   Так что в частной деятельности людей несомненно то, что только знание назначения своей деятельности может руководить человеком в выборе его поступков, и без знания своего назначения для человека невозможна никакая деятельность.

   Точно то же и по отношению всей жизни. Человек, хочет ли он, или не хочет этого, должен жить, совершать поступки. Для того же, чтобы знать, какие, из предлежащих ему, поступки самые хорошие и желательные, какие менее и какие вовсе нежелательны ему, необходимо знать свое назначение и назначение всей своей жизни. Без этого знания невозможна разумная жизнь человека. И поэтому такое знание и возможно, и необходимо для людей, и всегда было у людей. Знание это, определяющее назначение человека в жизни, есть то, что называется религией, верой. Знание это всегда было у людей, но в последнее время всё чаще и чаще, всё распространеннее и распространеннее стала проявляться мысль, что знание это своего назначения, т. е.. религия, вера, совсем (Слово: совсем написано дважды.) не нужно (В подлиннике: не нужны)для людей и может быть заменено наукой, т. е. изучением внешних явлений жизни и законов, управляющих ими.

  

   I. Жизнь есть сознание неизменного духовного начала, проявляющегося в пределах, отграничивающих это начало от всего остального.

   II. Пределы этого отграниченного от всего остального начала представляются человеку движущимся телом своим и других существ.

   III. Отдельность, несливаемость, непроницаемость одного существа другим может представляться только телом (материей), движущимся независимо от движений других существ.

   IV. И потому как телесность и пространство, так и движение и время суть только условия возможности представления отделенности нашего духовного существа от всего остального, т. е. от неограниченного, не телесного, не пространственного и не движущегося, не временного духовного существа.

   V. И потому жизнь наша представляется нам жизнью пространственного тела, движущегося во времени.

   VI. Нам представляется, что наше тело, составляя одну часть бесконечного в пространстве телесного мира, происходя от родителей, предков, живших прежде всего в бесконечном времени, получает начало в утробе матери, рождается, растет, развивается, потом слабеет, сохнет и умирает, т. е. теряет свою прежнюю телесность, переходя в другую, перестает двигаться и - умирает.

   VII. В действительности же истинную жизнь нашу составляет только сознание того духовного существа, которое отделено от всего остального и заключено в пределы тела и движения.

   VIII. Духовное существо это всегда равно само себе и не подлежит изменениям; нам же кажется, что оно растет и расширяется во времени, т. е. движется. Движутся же только пределы, в которых оно находится; нам это кажется так же, как кажется, что движется месяц, когда тучи бегут через него.

   IX. Жизнь представляется сначала человеку материально-пространственной и движущейся, временной. Человек признает сначала своей жизнью те пределы, представляющиеся ему движущейся материей, которые отделяют его от всего, и полагает, что его жизнь материально-пространственна и самодвижно-временна, и в движении этой материи во времени видит свою жизнь. В прекращении же движения этой материи он видит прекращение своей жизни.

   X. Жизнь же истинная есть проявление сознания из-за пределов пространства и времени. И она всегда есть. Те промежутки отсутствия сознания, которые нам кажутся, только тогда, когда мы смотрим на движение пределов сознания в себе и других существах. Когда же мы смотрим из себя, мы знаем, что сознание одно и не изменяется, не начинается и не кончается.

   XI. Так что люди приписывают два различных значения слову "жизнь". Одно значение есть понятие движущейся, отделенной от всего остального материи, признаваемой человеком собою, и второе - неподвижное, всегда равное себе духовное существо, которое человек признает собою.

   XII. Понятия эти кажутся различными, но в сущности это не два, а только одно понятие; понятие сознания себя духовным существом, заключенным в пределы. Признание жизнью пространственного и временного существования отделенного существа есть только недодуманность. Сознание себя отделенным от всего существом возможно только для духовного существа. И потому жизнь всегда есть жизнь духовного существа. Духовное же существо не может быть ни пространственно, ни временно.

   XIII. И потому признание всей жизнью материального временного существования человека есть ошибка мысли, есть признание части за целое, последствия за причину, - есть такая же ошибка мысли, как признание силою, движущею колесом мельницы, падающей струи воды, а не реки.

   XIV. Различие между признанием жизнью духовного неизменного начала, а не проявления его в тех пределах, в которых оно проявляется, всегда было делаемо всеми религиозными учителями. На этом разъяснении различия двух понятий жизни основано учение Евангелия об истинной жизни: жизни духа и ложной жизни: жизни плотской, временной.

   XV. Разъяснение это очень важно потому, что из сознания того, что истинная жизнь заключается только в духовном существе, вытекает добрая жизнь, то, что дает наибольшее благо людям. Из этого сознания вытекает то, что составляет основу доброй жизни: вытекает любовь, т. е. признание единства своей жизни со всеми существами мира.

  

  

   Хочется помощи от бога, а помощь в тебе. Только люби всех, люби и в делах, и в словах, и в мыслях, и будет та помощь, какую ищешь.

   Ничего не желаю от людей, потому что знаю, что благо мое не в их любви ко мне, а в моей любви к ним. И потому не хочу думать о том, хорошо или дурно судят обо мне люди, хочу думать только о суде того бога, который живет во мне. А угодить этому богу знаю, что можно только тем, чтобы любить людей и делом, и словом, и мыслью.

   Не знаю того, что будет со мною через год, через день, через час. Одно знаю, что всё, что будет, будет по твоей воле. А всё, что бывает по твоей воле, всё благо. И потому желаю только одного: того, чтобы быть всегда в тебе и с тобою. А для того, чтобы быть всегда в тебе, с тобою, знаю, что нужно одно: любить людей. Буду же помнить это и полагать на это все свои силы.

  

   Живу я и телом и душою. Тело болеет, стареется и умирает. Душа не болеет, не стареется и не умирает. Тело радуется добру только в самом себе, душа радуется добру во всем живом. В душе живет бог, а бог хочет добра всех, и потому душа хочет добра не себе одной, а всему живому. Буду же жить не телом, а душою, чтобы радоваться добру не своего тела, а всего живого. Не буду заботиться о своем теле, о том, чтобы мне одному было хорошо, а буду стараться о том, чтобы делать другим то, чего себе хочу: всем угождать, всем делать приятное, всех любить.

  

  

   Не знаю, доживу ли до завтрашнего дня, будут ли жить, или нынче-завтра, прежде меня, помрут все, кого я люблю и кто меня любит; не знаю, буду ли я здоров, или болен, буду ли сыт, или голоден, уважаем или осуждаем людьми. Знаю одно то, что всё, что будет со мною и со всеми, кого я люблю, будет по воле того, кто живет во всем мире и в моей душе. А всё, что бывает по воле его, всё добро. И потому не буду думать о том, что будет со мною и со всеми теми, кого я люблю. Буду стараться только об одном: о том, чтобы быть всегда с ним, с тем, кого я в себе знаю любовью. А для этого нужно мне одно: любить всех и в делах, и в словах, и в мыслях, значит, делать, что могу доброе всем тем, с кем буду сходиться, никому не говорить и ни про кого не говорить худого и прежде всего в мыслях своих не позволять себе думать дурное о людях.

   Буду же помнить это и полагать на это все свои силы.

  

   Если я в любви, то бог во мне, и я в боге. А если бог во мне и я в боге, то всё хорошо, и не может со мною быть ничего худого. Так буду же всегда в любви со всеми и в делах, и в словах, и пуще всего в мыслях.

  

   Помню, что бог - это любовь, и чтобы жить хорошо, надо всех любить, быть в любви: ни на кого не сердиться, всем уступать, ни про кого не говорить и не думать дурного.

   Дай вспомню, в чем я нынче ошибся против людей, на кого рассердился, в чем и кому не уступил, про кого сказал и подумал дурное, кому мог услужить и не услужил.>

  

   "Не убий". Но как можно не убивать, когда убийство может