тол, диван. Федя сидит один за столом и пишет. Откидывается. Думает. Опять пишет. Перечитывает. Улыбается.
Верно. Да. (Опять пишет.)
Женский голос (из-за двери).
Что ты заперся, Федор Иваныч. Федя. Отопри.
Федя встает, [открывает]. Входит Маша.
Что же не пошел на службу?
Да, на службу. Я и забыл.
Ах, голубчик ты мой, что ж ты делаешь это? Ведь они сказали посмотрят, как ты будешь акуратен.
Ну, ничего разок. Ну, поцелуй меня.
И не стоишь ты того. (Федя хочет обнять. Маша отталкивает.) Ну, знаешь что, только по сих пор (показывает на рот). Ну, отчего же ты не пошел?
(1) Зачеркнуто: Споем
Федя (идет к столу, берет тетрадь).
А вот видишь ли. Я хочу службу бросить.
Ну вот. Они и говорят, что не будет.
Кто они? Да кто бы они ни были, все они врут. Я, видишь ли, давно ужо начал рассказ. Тот, как бишь его, читал. Говорит, немножко поправьте, докончите. Я с радостью 200 р. дам. Ну что ж. На кой чорт служба, когда я могу этим добыть. Вот я и засел. И хорошо выходит. Хочешь прочту.
Маша (щелкает языком и качает головой).
Ходил бы на службу, а это само собой.
Не могу. Не могу глупости писать, считать деньги чужие. Да еще нечестные. Не могу.
Всё меняется. Ну как же от меня денег брать не хотите, а сами не зарабатываете. Как же нам быть? Разойтись, видно.
Вздор говоришь. Перестань. Слушай лучше, как я травил лисицу.
Очень мне нужна твоя лисица. Чорт с ней. Если бы ты меня любил, ты бы не бросал место. Сто рублей в месяц всё жить можно. А то что, лисицу Какую-то. И зачем я тебя полюбила.
N 2 (рук. N 7).
Марья Васильевна Крюкова - девушка за 30 лет, недурная, молодящаяся, быстрая в движениях и речах, сторонница свободной любви, весь интерес жизни всех людей полагающая в влюбленьи.
Няня - 50-летняя свежая, умная старуха, вынянчившая Лизу и оставшаяся при детях. Бойко говорит хорошим русским володимирским языком.
Лиза - изящно скромная в приемах и одежде 30-летняя женщина, слабая, нежная, впечатлительная и наивная.
В.И.Каренин - сильный, красивый, свежий лицом, корректный 30-летний человек, говорящий нескоро и вдумчиво.
(Сцена перегорожена: маленькая комната, спальня, кроватка детская с ребенком, горит ночник. Другая часть: гостиная, кабинет дамский, диван, ширмочки, письменный стол, шифоньер, много портретов. В спальне сидит Лиза и вяжет. В кабинет входит М[а р ь я] В[а с и л ь е в н а].)
(Уютная гостиная. Две двери-одна отворена.)
Входит М.арья Васильевна, оглядывается, за ней горничная.
Верно, в спальне.
Лиза. (Ждет. Идет к другой двери.)
Няня (выходит из затворенной двери).
Лизавета Александровна вышли. Здравствуйте, матушка Марья Васильевна. Вышли, вышли.
Как же мне сказали, что она дома?
Горничная не знает, они задним ходом пошли. Ох-ох-о!
Как, теперь, ночью?
Так прогуляться вышли.
Марья Васильевна (вглядывается в лицо няни).
А что же, разве Федор Васильич опять?..
Что же ему делается. Только и знает, что гулять - проматывать денежки, да еще и не свои.
Да неужели?
Не глядели бы глаза, измучал он ее.
Куда же она пошла?
Его ли искать, или так, уж не знаю. Да легко ли, увез деньги, да и прощай, второй день нету... Должно поехала его разыскивать.
Как же я ее не встретила.
Да она уж с часок как вышла. Посидите. Может и вернется скоро. Хоть разговорите ее.
А здоровье ее как?
Хорошего мало от такой жизни. Изболело сердце, на нее глядя.
Что же у них ничего не было - ссоры...
Какая же от Лизаньки ссора? От нее кроме добра никто не видал. Ох, беспутный он человек.
Но разве он беспутный?
А то какой же.
Да ведь он добрый.
Это какая же доброта? Обещался, клялся. А теперь вот вторые сутки крутит где-то да еще с чужими деньгами.
Да не может быть.
Вот те и не может быть. Деньги присланы от брата - проценты. Ох, непутевый человек!
Входит Лизав кофточке, шляпе, теплых ботинках и усталая бросается на кресло.
Лиза (не видит Марьи Васильевны. К няне).
Ох, голова болит.
Да вы ложитесь.
Я не могу. (Замечает Марью Васильевну.) Ах, Маша, это ужасно (плачет).
Да, я слышала. Няня говорила. Где же он?
Никто не знает (рыдает).
Лиза! полно. Ведь нет никакой причины... отчаиваться...
Лиза, не отвечая, отрицательно качает головой.
Если бы он тебя не любил. А то ведь ты знаешь, что он весь твой, что это только увлеченье. Верно, опять Афросимов.
Лиза утвердительно кивает головой.
Верно, опять цыгане?
Да. Я узнала через извощика. Они обедали с Афросимовым, а потом уехали к цыганам.
Ну, что же так отчаиваться. Ну, увлекся.
Но тут хуже. Тут деньги, которые дядя прислал. И я всего боюсь.
Да, но ведь он знает, что деньги будут отданы.
Главное вино. Это ужасное вино. Зачем лишать себя человеческого образа...
Да, но ведь ты сама говорила, что теперь это стало реже.
Да, но если ему это нужно. Вот это-то и ужасно. Я вижу, что он не удовлетворен жизнью. Это-то и ужасно. Я не могу дать ему того, что он хочет. Он вечно страдает. Я вижу это. И это страдание проходит только, когда он выпьет, и только тогда он забывает то, что его мучает, но зато забывает и меня и всё. А когда он всё забывает, я не знаю, что он может сделать. Я всего боюсь.
Нет, этого не может быть.
Ах, с ним всё может быть. Если бы я не любила его. А то мне и себя жалко, и его жалко, и... обидно. За что?
Что делать?
Вот это-то я и думаю. Найти его. Я хотела ехать к цыганам, но потом испугалась.
Да, разумеется, нельзя.
А так оставаться тоже ужасно.
Знаешь что? Ведь я нынче дала rendez-vous у тебя Каренину - Виктору Ивановичу. Он сейчас придет.
Ах, зачем ты позвала его нынче. Мне не до гостей, а сказать всё свое унижение ему, чужому человеку...
Он тебе меньше чужой, чем кто бы то ни было. Может быть, он тебе чужой, но ты-то ему не чужая...
Перестань, глупости. Если бы это и было, то raison de plus (1) не говорить ему.
Говори, не говори, он знает. И он один из тех людей твердых, даже холодных, но таких, которые раз полюбили и полюбили той чистой...
Я прошу тебя не говорить мне про это. Мой муж может... одним словом: мне больше, чем когда-нибудь хочется, нужно быть безупречной перед мужем, а говорить про то, про что ты говоришь, слушать это мне стыдно, и я чувствую, что это дурно.
Ну, ты знаешь, что у меня на этот счет другое убеждение, что любовь и чистая никогда не может быть веч[ная], но envisagez ce don't j'ai parle comme non avenu, (2) я просто предлагаю тебе обратиться к Каренину, как к вашему общему хорошему знакомому, товарищу и другу твоего мужа.
Обратиться в чем?
Просить его съездить сыскать Федю и привезти, если можно.
(1) [тем больше оснований]
(2) [будем считать мои слова как бы несказанными,]
Почему он?
А, во-первых, потому, что он имеет больше всех на него. влияние (звонок}, и, во-вторых, потому, что он тут.
Ты думаешь, что он может найти и привезти его?
Я уверена.
Горничная (входит и докладывает).
Каренин, Виктор Иванович.
Марья Васильевна (к Лизе).
Просить?
Проси. (К Марье Васильевне.) Ты прими его, а я сейчас пройду к себе. Я растрепана и глаза заплаканы.
Я поговорю с ним.
Не знаю, хорошо ли это? (Уходит.)
Марья Васильевна одна, потом входит Каренин..
Каренин (оглядывается, здоровается).
А Лизавета Алекс[андровна?]
Она дома, не совсем здорова.
Что же с Лизаветой Алекс[андровной?] Что-нибудь серьезное?
И да, и нет. Вы знаете, она всегда слаба. А теперь... Ну, да я вам, как другу дома, скажу всё. Je vous prie de croire que je suis authorisee. (1) Она расстроена и почти больна от Феди..
-
[Прошу вас серить, что я уполномочена.]
А что? Неужели?
Да, и, главное, он уехал с деньгами, довольно большими и не своими.
Да неужели?
И очень. Ну, что же делать. Лиза думает, что он у цыган, и думает, что если бы ему напомнить, остановить, он бы вернулся. Деньги, разумеется, будут заплачены, но ее мучает это его падение - его душевное состояние.
Как это на нее похоже: видеть только чужие страдания, а не свои. Да.
Я подала ей мысль просить вас поехать. Она не соглашалась на это.
Меня? Да, разумеется, буду только счастлив... (в это время входит Лиза). Буду только счастлив, если могу служить вам (подходит и целует ее руку).
Я не хотела этого, но мне очень тяжело, но ведь вы можете найти его. И он наверное вас послушает.
К а р е н и н (берет шляпу).
Где вы думаете, что я найду его?
Извощик сказал няне, что он остался в Грузинах с Петровым. Только мне. ужасно совестно.
Только бы я мог сделать. Ведь он мне тоже дорог, и я никогда не переставал любить его. Но простите меня. Это дело, и для дела нужно знать все его условия. Что он? Где он? Что вы знаете. Скажите мне. И сейчас лечу и делаю всё, всё, что могу.
Ах, как это больно! Как трудно.
Не торопитесь. (Берет альбом, смотрит.) Я слушаю...
Ну, вот. Вы ведь знаете его. Это было еще до праздников, был такой период, и он так много истратил денег, что надо было занять, и мы заложили разные вещи.
То есть твои бриллианты.
Всё равно, что заложили. Но только на днях получили деньги, и он взял эти деньги, поехал выкупать. Только что он выходит, навстречу этот ужасный Паша Афросимов. Вы знаете?
Знаю и для меня вечная загадка, как такой тонкий, умный, поэтический человек, как Федя, может водиться с такими людьми, как этот Паша?
А вот водится, и этот ужасный Паша имеет на него влияние.
Удивительно, но еще более удивительно, как вы не имеете влияния.
Когда они встретились, я подумала, но что же я могла сделать? И так и вышло. К обеду нет, вечером нет. Наконец привозит извощик записку-пишет, чтоб я не беспокоилась, что он, может быть, поедет за город. Следы, которые мы имели, это то, что няня узнала от извощика, что он у цыган.
А много было денег?
Тысяча триста рублей. Но деньги - бог с ними. Я всего боюсь. Неужели вы поедете?
Сейчас, сию минуту. (Встает.) Если бы вы знали, как вы, ваше семейство близко мне. Прощайте. Во всяком случае извещу вас, нынче до какого часа?
Я буду у нее до часа. И до часа мы ждем вас.
Или завтра. (Целует руку, уходит.)
Не понимаю, не понимаю. Знать, что есть такой человек, как Анатолий Каренин, благородный, 30-летний ребенок, умный, твердый, отдавшийся тебе душой и телом и отталкивать его. Ведь он любит тебя первой и единственной любовью.
Во-первых, это неправда, а, во-вторых, если бы это и была правда, что мне за дело?
А то дело, что он тебе близок.
Для меня никого нет, кроме Феди.
Всё равно, что сказать, что я люблю апельсины, как же мне любить атлас. Я люблю и апельсины, и атлас. Ты любишь его.
Маша, мы поссоримся, если ты будешь говорить это.
А я говорю, что любишь и хорошо делаешь.
Как ты можешь говорить такие гадости и глупости? И за что ты мучаешь меня? Мне и так тяжело (убегает в слезах).
Марья Васильевна пожимает плечами и улыбается.
Комната у цыган. Хор поет цыганскую песню. Федя сидит у стола (на столе шампанское и стаканы). А ф р е м о в сидит на полу, офицер у стола и музыкант записывает.
Не запишешь, нельзя. Это степь, это десятый век, это не свобода, а воля. (Песня кончается.) Ну, теперь "Час роковой". Маша! Бери гитару. (Садится перед ней и, смотрит ей в глаза. Маша поет.) А, какова! Прелесть.
А ф р е м о в (вскакивает).
Ну, мою!
Цыгане запевают веселую плясовую. Афремов делает выходку. Цыгане и одобрительно улыбаются и, продолжая петь, хлопают. Садится. Песня кончается.
Ай, да М. А., настоящий цыган.
Матреша, старинную Ночку. Хочу Ночку, хочу плакать. (Матреша поет хриплым голосом. Федя махает руками, плачет.) Ну, что ваш Бетховен.
А "Слышишь". Разве плохо? (Берет гитару. Поет в два голоса с Катей.)
Федя (подсаживается к Маше, облокачивает ей о плечо голову).
Это глупости, только портит впечатление.
Что же, пускай поют. Они хорошо делают. А что я вас просила...
Что? Денег? (Вынимая из кармана штанов.) На, на!
Маша смеется, берет деньги и показывает цыганам. Песня кончается.
Ну, отдохните.
Цыгане, цыганки уходят. Остаются парочки: Афремов с Катей, офицер с Гашей, музыкант пишет, цыган перебирает вальс на гитаре.
И зачем может доходить человек до этого восторга, а поможет продолжать его. Ах, хорошо! Хорошо тебе? Ну поцелуй. (Маша целует его.)
Вас барин спрашивает.
Какой барин?
Барин значительный (барорай).
Ну что же, зови.
Просит вас одних. Чтобы вы вышли.
Ну, ладно. (Цыганам.) Да вы здесь оставайтесь. А наши уйдут.
Говор по-цыгански. Все уходят.
Ну и прекрасно. Передохните и потом еще раз "Лён", а потом спать. Зови.
Входит Каренин в шубе. Оглядывается строго.
А, Виктор! Вот кого не ждал. Раздевайся. Вот ты говоришь цыгане не музыка, спроси Кроля. Они сначала тебе споют. (Кричит.) Чавалы!
Je voudrais vous parler sans temoins. (1)
Вы чего?
Ничего, ничего, пойте. (К Каренину.) Снимай, снимай!
Каренин (снимает шубу, подходит близко).
Je viens de chez vous. Votre femme m'a charger de cette letter et puis...(2)
(1) [Я бы хотел поговорить без свидетелей.]
(2) [Я только что от вас. Твоя жена меня послала с этим письмом и затем...]
Федя (берет письмо, читает. Хмурится, потом ласково улыбается).
Послушай, Каренин. Ты ведь знаешь, что в этом письме.
Знаю. И хочу сказать...
Постой, постой. Ты, пожалуйста, не думай, что я пьян и мои слова невменяемы, т. е. я невменяем. Я пьян, но в этом деле вижу всё ясно, ясно. Ну что же тебе поручено сказать?
Мне поручено найти тебя и сказать тебе, что она... ждет тебя. Просит тебя всё забыть и вернуться.
Федя (слушает молча, глядя ему в лицо).
Я все-таки не понимаю, почему ты?
Л. А. прислала за мной и просила меня...
Так...
Но я не столько от имени твоей жены, сколько сам от себя прошу тебя: поедем домой.
Ты лучше меня. Какой вздор. Лучше меня не трудно быть. Я негодяй, а ты хороший, хороший человек. И от этого самого я не изменю своего решения. И не от этого. Я просто не могу и не хочу.
Федя, поедем ко мне. Заснешь. А завтра...
А завтра что? Всё буду я - я, а она - она. Нет. <А потом. деньги.
Что ж, по крайней мере то, что осталось, привезешь.
Что осталось? Мало осталось. (Вынимает из кармана бумажки.) Нет, Виктор, нельзя мне ехать. Нельзя. Теперь, сейчас нельзя.
Всякая минута неизвестности для нее ужасна.
Теперь? Не могу. Да и вообще не могу (подходит к столу и пьет.) Зуб лучше сразу выдернуть. Я ведь говорил, что если я опять не сдержу слова, то чтобы она бросила меня. Я не сдержал, и кончено.
Для тебя, но не для нее.