Вахтангов Евгений Багратионович - Художник и время

бедах и горестях, была опасность, что твои огорчения он воспримет как мещанство, как недостаток мужества или лукавство. "Не кисни",- говорил он часто, и это выражение потом надолго задержалось в Художественном театре. Вахтангов никогда не играл во вдохновенного художника, а в работе, в искусстве был деловой, требовательный и даже, можно сказать, трезвый мастер.

  

   Дорогой Борис Михайлович!

   Прочтите сердцем, что я пишу Вам и поймите меня хорошо.

   За несколько дней перед смертью Леопольда Антоновича я был у него. Вот Вам дословный диалог. Бондарев присутствовал при этом.

   Леопольд Антонович много, длинно и сбивчиво говорил о "Колоколах". Мне передалась его мучительная тоска.

   Мне показалось, что он знает, что он умрет и что "Колокола" могут не осуществиться.

   Я же ясно видел, что он умирает.

   Тогда я наклоняюсь к нему и говорю ему, уходящему от нас:

   - Не волнуйтесь, Леопольд Антонович, "Колокола" я поставлю.

   Он долго, пристально смотрел. Понял, что я вижу его скорую смерть и беспомощно, растерянно, больным, тонким голосом сказал:

   - Нет, почему же. Я хочу ставить.

   Я понял, что он не хочет помириться со своей безнадежностью и заторопил, чтоб не тревожить его.

   - Да, конечно, то есть Вам буду помогать.

   - Да, непременно. Очень хорошо.

   - Я с Борисом Михайловичем сделаю всю подготовительную работу, и Вам будет легко.

   - Да, непременно. Очень хорошо.

   Ну, вот, Борис Михайлович, я и хочу, чтобы "Колокола" мы ставили вместе. Не то, что я Вам буду помогать в обычной студийной форме. Нет. Мне хочется, чтоб постановка была объявлена, как моя и Ваша.

   Если б это была другая пьеса, может быть, тогда сотрудничество двух режиссеров не было бы возможно, но эта такая пьеса, которая именно и требует двух. Может быть, более счастливой комбинации и не придумаешь. Это раз.

   Второе - я хочу играть Тротти.

   За все годы моей работы в Студии, надеюсь, Вы в первый раз слышите от меня такое, вслух выраженное желание. Я не хочу и не могу тягаться с Мишей Чеховым. Если ему тоже хочется, то я, разумеется, из-за выгоды для Студии не стану и разговаривать: пусть играет он. Но если намечается другой исполнитель, то я вопию: со "Сверчка" я не имею ролей и я, наконец, хочу репетировать так, чтоб со мной занимались.

   "Каин" мешать не будет, даю Вам в этом слово. Мы всегда сумеем распределить занятия. Ответьте мне двумя словами.

   Я черепашьим шагом двигаюсь вперед на пути к блаженству здорового. Отхватили четверть желудка, но, слава богу, он имеет свойство быстро расти.

  

   Привет искренний и душевный совету и друзьям.

  

   Глубокоуважаемый Владимир Иванович! В ответ на Ваше обращение по поводу группировок сообщаю, что я остаюсь в группе Первой студии {Вахтангов числился одновременно во вспомогательном составе Московского Художественного театра и в труппе Первой студии МХТ. В марте 1919 года дирекция МХТ проводила разделение трупп театра и Студии. Вахтангову было предложено войти в основной состав любого коллектива. Два письма к Немировичу-Данченко от 28 марта являются ответом на предложение режиссерского комитета МХТ. См. также письмо в совет Студии от того же числа.}.

   Письмо мое запаздывает, потому что только вчера, 27-го, мне доставлено письмо из театра.

  

   Глубокоуважаемый Владимир Иванович!

   Я не могу ограничиться официальным письмом для президиума Р. К. МХТ, поэтому рядом с ним осмеливаюсь писать и это. Одно то, что мне было предложено право выбора, мне, не состоявшему до сих [пор] действительным членом театра, одно уже это - для меня удовлетворение и радость. Я, естественно, не могу и не должен приписываться к группе театра: жизнь сделала так, что я не приобщился к основной группе его. Но, выходя даже из списка "сотрудников", я испытываю печаль, о которой не могу не сказать Вам.

   Уважающий Вас глубоко и любящий Вас

  

   Вчера я получил письмо Владимира Ивановича. Сейчас же ответил ему, что остаюсь в группе Первой студии. Доводя об этом до сведения совета, прошу кого-нибудь из секретарей о личном мне одолжении: написать мне хотя бы очень кратко подробности этих, неожиданных для меня, событий. Как это отразится на постановках Студии в смысле состава, в частности на "Каине", и кто из членов Студии приписался к группе театра? Если выяснился состав Студии на будущий сезон, я прошу не отказать мне сообщить его.

  

   ¹ В 1918 году у Станиславского возник план "Пантеона русского театра", на сцене которого должны были показываться лучшие спектакли МХТ и его студий, работающих на основе единого творческого метода. В своем докладе 22 мая 1918 года К. С. писал: "Чем индивидуальнее будут создания отдельных групп и их умелых соединений и комбинаций, тем разнообразнее будет творчество всего нашего театра в целом. Все лучшее, что будет создано каждой из отдельных студий, должно быть принесено после тщательных исправлений на сцену основного МХТ, являющегося гордостью всех трупп, образцом наивысших достижений общего творческого дела".

   Письмо, написанное Вахтанговым во время пребывания Первой студии МХТ на гастролях в Петрограде, касается разногласий, возникших в среде МХТ и его студий в связи с предложенной Станиславским идеей "Пантеона". Особенно отрицательно отнеслись к этой идее некоторые актеры Первой студии, требовавшие организационной и творческой самостоятельности, предлагавшие отделиться от МХТ.

   Дорогой Константин Сергеевич,

   я знаю, как Вы заняты, а потому буду краток. Сейчас Студия вступила на путь оздоровления и в ней постепенно убирается то, что последние годы мешало нам и работать и быть дружными. Многие из нас (громадное большинство) не решались назвать причины внутреннего непорядка, кругом шептались. Вы получали различные освещения тех или иных событий в зависимости от темперамента передающего. Теперь больные нарывы вскрыты. Людям, которые искренне намеревались делать добро Студии и не замечали, что они приносят ущерб идее Студии, открыты глаза. Не словами, а делом и фактами этим людям доказано, что Студия есть, что никакой "новой" Студии нет нужды устраивать, что они ошиблись, думая, что Студия развалилась. Им прямо и любовно указано, что Студия не они, а очень большое число людей.

   Я верю, что мы приедем к Вам бодрые и подружившиеся, что Вы увидите Студию, готовую помогать и Вам и Театру, всем, чем она может помочь, что никаких сепаратистских намерений у Студии как у учреждения нет, что она не мыслит своей работы без Вас, что все члены спаяны одним желанием, и что в ней жив Леопольд Антонович.

   Конечно, за 1 ¹/₂ мес. мы не успеем сделать всего и всем нам нужно быть очень выдержанными, но мы идем к настоящей победе. Если этой победы не будет, значит, Студии нет. Мы все равны. Мы все должны чувствовать за спиной Студию. Никому из нас мы не можем вручить руководительство Студией, ибо ни у одного из нас нет заслуженного авторитета. Если некоторые в силу причин, может быть, и не от них зависящих, и хотели утвердить свой авторитет, то теперь они почувствовали, что для этого они должны быть признаны. Им в признании отказано и предложено убрать все, что внешне делает их влиятельными. Все сделано любовно и бережно, ибо те, кто заблуждались, нужны Студии. Нет возможности рассказывать Вам детали - о них доложит Вам С. И. Хачатуров - поэтому я очень краток.

   Что касается меня, то на меня выпала трудная роль, у меня была определенная миссия - помочь всем разобраться,- вот почему я не мог и не могу сейчас ответить на письмо М. А. Чехова, для меня слишком лестное и радостное, согласием {Письмо М. А. Чехова не сохранилось. Содержание его неизвестно.}. Я не могу оставить Студию в такой критический момент. Товарищи, наверное, расскажут Вам, что мне пришлось делать это время и в какой мере я хочу отдать свои силы Студии.

   Кланяюсь Вам низко. Дай Вам бог здоровья и терпенья.

   Любящий Вас много

  

  

  

   "Усадьба Паниных".- Студенческая студия.- "Чудо святого Антония" (первый вариант).- Исполнительные вечера.- Уроки Вахтангова.- Разногласия в совете Студии.- Работа над пьесой П. Антокольского "Обручение во сне, или Кот в сапогах".- Распад Студии.- Возрождение.- "Пир во время чумы".- Чеховский вечер.- Третья студия МХАТ.

  

  

   В ноябре 1913 года группа студентов в количестве пяти человек решила создать в Москве "Студенческую драматическую студию" {Инициаторами студенческой драматической студии были К. И. Котлубай-Шпитальская, Н. О. Тураев, Б. И. Вершилов, Н. И. Шпитальский, М. И. Кокольский. Осенью 1914 года Студия обосновалась в Д. No 3 по Мансуровскому пер. на Остоженке (ныне Метростроевская). По месту нахождения Студия была известна в Москве под названием Мансуровской. С 1917 года она стала называться Московской драматической студией Е. Б. Вахтангова. В 1920 году была включена в состав Московского Художественного театра под названием Третьей студии МХАТ. С 1924 года называлась Государственной студией им. Евг. Вахтангова, а с 1926 года стала Государственным театром имени Евг. Вахтангова.}.

   Во всех высших учебных заведениях Москвы появилось объявление, приглашающее студентов и курсисток записываться в члены новой организации. В объявлении было указано, что "занятиями Студии будут руководить артисты Московского Художественного Театра", и что от каждого поступающего в Студию требуется: "а) серьезное идейное отношение к делу и б) полное подчинение дисциплине Студии". [...]

   27 ноября 1913 года состоялось первое общее собрание учредителей и принятых ими "соревнователей", на котором и было решено пригласить для руководства занятиями Студии артиста Студии Художественного театра Евгения Богратионовича Вахтангова. Е. Б. Вахтангов был в то время совсем еще молодым режиссером, получившим, правда, уже некоторую и притом лестную для себя известность в среде московских театралов после постановки "Праздника мира" в Студии Художественного театра. [...]

   На первом же собрании один из членов Студии предложил познакомиться с только что напечатанной в одном из "толстых" журналов пьесой Бориса Зайцева "Усадьба .Паниных".

   Пьесу прочитали и всем стало ясно, что удалось найти именно то, чего так хотелось, о чем каждый втихомолку мечтал.

   Пьеса была написана в тех чеховских тонах, к которым привыкли и которые так полюбили воспринимать со сцены Художественного театра. [...] "Усадьба Лениных" были принята к постановке и вскоре состоялась, наконец, долгожданная встреча молодого коллектива со своим будущим руководителем {Первое собрание Студии с участием Вахтангова состоялось 23 декабря 1913 года.}.

   Собрание происходило на частной квартире одной из студиек. Празднично одетый, молодой, красивый, с ястребиным профилем, с большими ласковыми и проницательными голубыми глазами, бодрой и энергичной походкой вошел Евгений Богратионович к новым своим ученикам.

   Стали читать пьесу в присутствии Вахтангова. После второго акта он остановил чтение и к превеликой неожиданности и полному недоумению собравшихся подверг полупрочитанную пьесу резкой и беспощадной критике: пьеса лишена действия, лишена театральности, нет динамики, слишком много разговоров и т. д. и т, д.

   Трудно описать тот взрыв протеста, который обрушился на голову бедного Евгения Богратионовича. С едва заметной усмешкой в ласковых глазах, с чуть уловимой иронией [...] слушал Вахтангов отчаянную защиту столь полюбившейся молодым людям "Усадьбы".

   Наконец, Евгений Богратионович объявил, что он сдается.

   Он вынужден был признаться, что он не ожидал такого единодушного и страстного увлечения; он надеется теперь, что это увлечение и любовь к пьесе восполнят ее недостатки.

   Дальнейшие собрания были посвящены распределению ролей. Каждый студиец мог выставить свою кандидатуру на любую роль; ему давалась возможность попробовать себя, и затем все вместе обсуждали кандидатов и сообща отдавали предпочтение тому или другому, разумеется, сохраняя за Вахтанговым право veto.

   Здесь следует упомянуть об одном эпизоде, сыгравшем, как мне кажется, значительную роль в дальнейшей жизни Студии. На одну из женских ролей заявили свои кандидатуры две студийки; одна из них входила в группу учредителей, то есть была "действительным членом", и притом очень активным и ценным в организационном отношении; другая же была в группе "соревнователей". После пробы той и другой большинство высказалось в пользу только что принятой "соревновательницы". Однако Вахтангов взял под свою защиту первую претендентку, полагая, что нельзя отказать в художественной работе члену коллектива, который является одним из инициаторов самого создания Студии и даже в группе учредителей играет далеко не последнюю роль.

   Тут выступила сама виновница возникшего разногласия и заявила, что она снимает свою кандидатуру, так как при распределении ролей, по ее мнению, не должны приниматься во внимание никакие соображения, помимо интересов будущего спектакля; она полагала, что никакие ее заслуги перед Студией вне художественной области не могут создать для нее каких-либо преимуществ в плане художественном.

   Этот, на первый взгляд, незначительный эпизод дал, однако, должное т_е_а_т_р_а_л_ь_н_о-э_т_и_ч_е_с_к_о_е направление дальнейшей жизни коллектива. В то же время и Вахтангов увидел, что в группе, с которой ему предстоит работать, есть люди, "л_ю_б_я_щ_и_е и_с_к_у_с_с_т_в_о в с_е_б_е б_о_л_ь_ш_е, н_е_ж_е_л_и с_е_б_я в и_с_к_у_с_с_т_в_е" и потому способные жертвовать своими личными интересами ради интересов целого.

  

  

   Мощь любви. Весна. Радость. Опьянение весной - действие пьесы. Что-то, что опьяняет,- это надо создать и идти отсюда. В чем это? И каждый опьяняется по-своему, каждый действует. Жизнь. Усадьба Ланиных - точка этой жизни.

  

  

   Когда все роли были распределены, началась работа над пьесой {Роли в спектакле "Усадьба Ланиных" исполняли: Ланин, помещик - Ю. М. Корепанов, Елена, старшая дочь - Н. П. Шиловпева, Ксения, младшая дочь - К. И. Ланина (Котлубай), Николай Николаевич, муж Елены - Б. И. Вестерман (Вершилов), Тураев, земец - Н. О. Тураев, Наташа, дочь Елены - К. Г. Семенова, Фортунатов, магистрант - В. К. Валерианов, Мария Александровна, его жена - Т. С. Игумнова, Евгений, студент - Б. Е. Захава, Коля, гимназист - Н. И. Энша (Шпитальский), Михаил Федорович, помещик - Г. С. Тарасенков, Сиделка - Т. М. Кроткова, Слуга Ланина - М. И. Воинов. Художник спектакля - Ю. М. Романенко.}. Театральное содержание пьесы Вахтангов вскрывал следующим образом - он говорил: "Основное, что нужно сыграть в этой пьесе - это - опьянение, опьянение от весны, от воздуха, от аромата только что распустившейся сирени... Все, что происходит в пьесе, является результатом этого "опьянения". Начинается оно с восторга, с чувства радости и счастья; потом все начинают ощущать, что запах сирени дурманит головы; потом опьянение достигает высшего напряжения: становится душно, делается дурно; потом наступает гроза; раскаты грома становятся все сильнее и сильнее; наконец - последний оглушительный удар, и снова брызнуло солнце; становится легче, "опьянение" проходит, дышится легко, свободно, атмосфера разрядилась, и радуга снова примиряет с жизнью обитателей усадьбы" {Протоколы уроков Вахтангова в Студенческой студии.}.

   Вахтангов не пошел по пути "сколачивания" любительского спектакля; он действительно сделал работу над пьесой предлогом учебы и воспитания: постепенно перед учениками раскрывались обнаруженные К. С. Станиславским великие законы и тайны актерского творчества. "Я - ученик Станиславского,- говорил Вахтангов,- смысл своей работы у вас я вижу в том, чтобы пропагандировать и распространять учение Константина Сергеевича".

   Однако по мере того, как перед учениками раскрывались законы театра, все более и более беспомощными начинали они себя чувствовать, ибо все шире и глубже становилась пропасть между реальными возможностями каждого и тем, что он начинал требовать от себя в качестве задания.

   Но в то же время было так радостно прикасаться к живым источникам подлинного искусства; уроки Вахтангова были так увлекательны, что часы казались минутами, и целые ночи проходили совсем незаметно. А работали подолгу: иногда до рассвета.

   Все дело было в том, что знакомясь с существом театра, молодые люди знакомились с существом искусства вообще: вечные основы театра, раскрытые К. С. Станиславским, являются в то же время корнями всякого подлинного искусства. Почвой же, в которой сокрыты корни подлинного искусства, является сама жизнь. Так, через искусство ученики Вахтангова приходили к познанию явлений и законов реальной человеческой жизни.

   Тот, кто прошел эту школу Вахтангова и актером не сделался, не станет, все же, сожалеть об истраченном времени, как потерянном бесплодно: он навсегда сохранит воспоминание о часах, проведенных на уроках Вахтангова, как о таких, которые воспитали его для жизни, углубили его понимание человеческого сердца, научили его участливому и деликатному прикосновению к человеческой душе, раскрыли перед ним тончайшие рычаги человеческих поступков.

   Те, кто работал над "Усадьбой Лениных", а также и сотни (я не преувеличил: именно - сотни) тех, которые прошли через руки Вахтангова впоследствии, но в театре не удержались, все же с бесконечной благодарностью вспоминают часы и ночи вахтанговских уроков. Сколько их, во всех концах нашей страны,- инженеров, учителей, юристов, врачей, ученых-экономистов и пр.,- прошедших через руки Вахтангова! Все они могли бы засвидетельствовать, что пребывание в Вахтанговской школе оставило неизгладимый след на человеческой личности каждого из них и предопределило многое на их жизненном пути.

   Вахтангов это прекрасно знал и потому не смущался тем, что многим из его молодых учеников заведомо не суждено было остаться в театре; он был доволен тем, что имеет завидную возможность сделать радостными и счастливыми весенние годы пришедших к нему молодых людей...

   Вот почему так щедро Вахтангов растрачивал свои силы, вот почему он так любил приходить на эти уроки "к студентам", вот почему он так, казалось бы, безрассудно и нерасчетливо дарил им свои ночи, свой темперамент, блеск своей фантазии, искры своей мысли... [...]

   Вахтангов не любил тогда, чтобы в Студию приходили ради каких-либо практических результатов: роли, спектакли, создание театра; он хотел, чтобы каждый шел в Студию ради п_р_а_з_д_н_и_к_а, праздничные лица любил он видеть вокруг себя: он любил даже, чтобы ученики приходили на урок несколько более парадно одетыми, чем обычно...

   Вахтангов любил самый п_р_о_ц_е_с_с творческой работы, а не ее результат... Этому же он учил и своих учеников. "Практический результат придет сам собой",- говорил Вахтангов, и его ученики не думали о "результате": они целиком отдавались творческим радостям с_е_г_о_д_н_я_ш_н_е_й репетиции, с_е_г_о_д_н_я_ш_н_е_г_о урока, с_е_г_о_д_н_я_ш_н_и_х исканий.

   Как было уже сказано, во времена "Усадьбы Паниных" Студия еще не имела постоянного помещения,- собирались, где придется: то в студенческой комнатке каких-нибудь курсисток, где, кроме двух кроватей да столика с учебниками, ничего не было, то в снятой на один вечер гостиной какой-нибудь частной квартиры... Один урок проходил, допустим, за Москвой-рекой, а завтра нужно было бежать куда-нибудь на Долгоруковскую с тем, чтобы на следующий день отыскивать нужную квартиру в путаных переулках Пречистенки или Арбата... Специальные дежурные заблаговременно телефонными звонками или лично оповещали всех членов коллектива о месте сегодняшней репетиции...

   Все это, хотя и было весьма затруднительно, придавало в то же время несколько "романтический" характер быту молодой Студии и делало ее как-то особенно привлекательной для тех, кто работал в ней и учился.

   Однако три месяца, отведенные для работы над пьесой, подходили к концу, роковой день назначенного спектакля приближался: уже был заарендован зал в Охотничьем клубе на Воздвиженке, были заказаны афиши, принимались все меры к наиболее широкому распространению билетов... Вахтангов, наконец, спохватился и стал наскоро устанавливать мизансцены, пытаясь со своими неумелыми и неопытными "артистами" создать хоть что-нибудь похожее на театральное представление.

   Правда, молодые актеры научились кое-как разбираться в своих ролях, научились быть правдивыми и искренними ("не наигрывать"): они уже не декламировали с завыванием, не прикладывали рук к сердцу, когда объяснялись в любви, не опускали концы губ книзу, когда хотели выразить презрение, не сдвигали бровей, чтобы казаться глубокомысленными, не говорили слово "маленький" высоким голосом, а слово "большой" низким, то есть они освободились от всякого рода обычных театральных штампов; больше того: они питали к этим штампам непримиримую вражду. Словом, они поняли и твердо усвоили, чего делать на сцене н_е с_л_е_д_у_е_т; однако далеко еще не научились делать то, что н_у_ж_н_о делать. Их чувства, которые они выражали просто и правдиво, они совсем не умели донести до зрителя: их слова, их слезы, их страдания, их радости - искренние и верные,- как бескрылые птицы, пробовали подняться и опускались беспомощно тут же, на сцене, не имея силы перелетать за рампу в зрительный зал.

   И вот, наконец, 26 марта 1914 года состоялся столь трепетно ожидаемый спектакль.

   Чуть ли не с самого утра забрались молодые дебютанты в театр, примеряли и прилаживали свои костюмы, устанавливали и подвешивали декорации...

   О декорациях стоит сказать особо. Денег на то, чтобы создать специальную монтировку спектакля, у Студии, разумеется, не было. Пользоваться же имевшимися на сцене Охотничьего клуба обычными "павильонами" и лесными арками (театральные рабочие остроумно именуют их "штанами") ни Студия, ни ее руководитель не пожелали. А посему решили ставить спектакль "в сукнах".

   Постановки "в сукнах" тогда еще только начинали входить в театральный обиход, и принятие такого решения требовало известной смелости.

   Эти "сукна" явились потом одной из серьезных причин решительного провала спектакля. В качестве "сукон" была приобретена серо-зеленоватая дерюжка плохонького качества, имевшая со сцены вид измятой тряпки. Не привыкший еще к принципам условного театра зритель с достойным сожаления упорством отказывался принимать эти, с позволения сказать, "сукна" за роскошный парк Ланинской усадьбы...

   Однако сами артисты находили свои декорации превосходными. Их серо-зеленые тряпки казались им весенней зеленью тенистого сада. Несколько горшков с бутафорской сиренью, по их мнению, великолепно изображали террасу, долженствовавшую, согласно замыслу режиссера, "утопать в кустах сирени". Дабы еще сильней ощущать прелесть весны и деревенского приволья, всю сцену продушили "остроумовской сиренью" (был в то время такой одеколон)...

   Но и на самом деле тогда на улицах Москвы расцветала весна - не бутафорская, не театральная, а самая настоящая "взаправдашняя": дни стояли теплые и солнечные, на перекрестках и площадях торговали цветами...

   Эта-то настоящая, доподлинная весна и трепетала в сердцах, переживавших весну своего бытия. Эта весна сплеталась воедино с тою весной, которую предстояло пережить сегодня вечером на глазах театральной толпы. И уже нельзя было разобрать, где тут кончается жизнь и начинается театр.

   Им казалось совершенно невероятным, что зрители не почувствуют того же, что так сильно, так ярко ощущают они сами...

   Но зрители... не почувствовали... Правда, пьеса, сама по себе имела некоторый успех - автора дважды горячо вызывали,- но исполнение... Увы! - оно, даже у дружелюбно настроенной и снисходительной публики, состоявшей преимущественно из студенческой молодежи и друзей "артистов", потерпело полное фиаско.

   Но, как это ни странно, сами исполнители совсем не ощущали своей неудачи. Они, завороженные и зачарованные, жили заказанной им жизнью обитателей усадьбы Паниных: они любили и ревновали, радовались и страдали, плакали и смеялись... Что нужды, что зрителю их чувства оставались неизвестными. Они-то ведь "п_е_р_е_ж_и_в_а_л_и" их, с_а_м_и_-_т_о они чувствовали себя бесконечно счастливыми... А зритель? Господь с ним, со зрителем. Воистину, это был настоящий "театр для себя".

   После спектакля все участники собрались в одной из артистических уборных. "Вот мы и провалились",- весело сказал Евгений Богратионович, и странно: никому не было грустно, никто не был огорчен, вокруг Вахтангова лица сияли радостью и счастьем, как будто бы только что одержали невесть какую победу. "Этот спектакль имеет то значение,- говорил Вахтангов,- что он сплотил вокруг себя группу людей, спаял их в одно неразрывное целое. Теперь можно и нужно начинать серьезно учиться"...

   А пока что все вместе отправились в один из ресторанов справлять свое поражение-победу. [...]

   За ужином, как полагается, были речи и тосты, а после ужина всей гурьбой, во главе со своим руководителем, отправились бродить по Москве. Бродили всю ночь, и когда под утро встретили газетчика с кипой свежеиспеченных газет, то так на него набросились, что он испугался: "Уж не война ли?"

   И под взрывы звонкого хохота читали беспощадную критику.

  

  

   Здесь много любви, в этой пьесе Бориса Зайцева. Деревенская усадьба весною, полная расцветающей жизни, вызывает и цветение сердец у ее обитателей. И они, кроме стариков, все говорят о любви и живут любовью. Этим усадьба, впрочем, издавна отличалась - недаром в саду ее стоит старая статуя Венеры, ставшей как бы патронессой усадьбы. Она кружит головы, зажигает кровь - и вот жены влюбляются в чужих мужей, мужья - в чужих жен, падчерицы - в отчимов, гимназисты - в дам.

   Не все проходит благополучно: два супружества разрушаются и входят в новые комбинации, шестнадцатилетняя девушка едва не гибнет от любви к своему отчиму, кончается пьеса смертью главы усадьбы - старика Ленина.

   Но это не кладет на пьесу мрачного оттенка: она остается светлой, несмотря на печаль, и примиряющей с жизнью, которая богата не только горем, но и счастьем, и наряду с печалью знает и радость.

   И если бы эта пьеса была поставлена в хорошем театре, она могла бы быть очень приятным и художественным представлением. Но она, к сожалению, попала в руки молодых и неопытных любителей и вышла вещью мертвой и томительной. Эта студенческая студия, которая ее разыгрывала, может быть, и имеет в своей среде несколько человек, способных к сценическому искусству.

   Например, недурной Еленой была бы г-жа Шиловцева, если бы ей немного больше жизни. Недурной Наташей, хотя и не той, какая в пьесе, была г-жа Семенова. Кое-что не плохое можно было местами заметить и в г-же Лениной в роли Ксении.

   Но все это - скорее намеки на будущие возможности, да и эти намеки тонули в мертвом исполнении других участников спектакля. Все они были связаны крайней неопытностью и испугом, все, кроме, может быть, г-жи Семеновой, ничего не чувствовали, кроме, вероятно, страха и в этом страхе потопили пьесу. Пусть, если им это нравится, они развлекаются игрою в театр, но пусть делают это пока для себя, а от публичных выступлений им еще надо воздержаться.

  

  

   Я не буду подробно разбирать пьесу г. Бориса Зайцева. Она дана в любительском исполнении. Всякая пьеса требует прежде всего настоящего тона. Оперу ли, драму ли нельзя петь вполголоса, не в тех темпах, которые нужны для музыкального или драматического рисунка, без колорита, без необходимых оттенков.

   Любительское исполнение прежде всего растянуло пьесу г-на Зайцева неимоверно, а она и сама по себе страдает разговорностью, очень малым запасом действия, лиризм же ее мне кажется в достаточной мере использованным, набившим оскомину на русской сцене. Есть какое-то изнурительное словесничество, топтанье на одном месте в пьесах русских драматургов чеховского и послечеховского периода. Топтанье, сиденье на месте, обывательское философствование, чтение каких-нибудь стихов, игра на инструментах, чтобы на что-то настроить зрителя, и в результате - книжка, а не жизнь. У Чехова-то подлинная жизнь хмурых и никчемных людей, хотя à la longue, тоже скучная, а у подражателей только игра в настроение. Ах, как давно бы нужно это бросить и перейти к театру с выдумкой, действием и отсутствием всего лишнего в архитектуре пьесы.

   Я бы не судил совсем игры любителей, будь это любители без претензии. Но мне говорят: это спектакль первой студенческой драматической студии. Он репетировался под руководством артиста Художественного театра г. Вахтангова три с чем-то месяца. Позвольте,- говорю я тогда,- считаю долгом это сказать: репетировать три с чем-то месяца, это что-то такое "под Художественный театр". И так плохо исполнить!

   Даже со стороны простого выговора русского языка. Нельзя же говорить "вериятно" вместо "вероятно", "поет" вместо "поэт".

   Просмотревши такой любительский спектакль с претензией, необходимо сказать правду без всяких любезностей.

   Если вы думаете быть актерами, вы глубоко ошибаетесь, вы смотрите на драматическое искусство чрезмерно по-любительски, понимая это слово в кавычках, а не в настоящем его смысле.

   В общем, женский персонал был во всяком случае выше мужского.

  

  

   Ведь и любители же выискались. Ни одного с дарованием, почти все до курьеза смешные, по-ученически рапортующие свои речи. Особенно смешны были мужчины, а среди них некий г. Вестерман, игравший Николая Николаевича; он даже ходить умудрялся как-то спиралью. Менее смешны были любительницы, но и они ограничивались рапортом; две-три искренние нотки, хотя совершенно не соответствующие образу, проскальзывали у г-жи Семеновой, игравшей Наташу, да еще у г-жи Лани-ной - Ксении.

   В полном соответствии с игрой была и постановка пьесы. Красота ленинского имения, его запущенные парки, "тургеневщина" его сада - все было заменено грязными, мятыми, серыми тряпками (что означает на театральном жаргоне новаторов "играть в сукнах"), И режиссер г. Вахтангов проделал дыру в одной из этих грязных тряпок и заставил исполнителей, смотря в эту дыру, восхищаться роскошью природы. Эта же дыра служила входом и выходом для действующих лиц. Додумался г. режиссер!

   Тон у исполнителей, у всех без исключения, г. Вахтангов донельзя понизил, всех превратив в ходячие мумии.

   Итак, дружными стараниями "артистов" и "режиссера" пьеса Бориса Зайцева провалена. А жаль, она заслуживает совсем другой участи. Это хорошая, поэтическая, лучезарная пьеса.

  

   Мне переслали Ваше письмо, добрая Татьяна Сергеевна. Пробудем в Петрограде до 31 мая {Письмо к Т. С. Игумновой, так же, как и публикуемые далее письма в Студенческую студию от 5 и 20 мая 1915 года, написаны во время гастролей Студии МХТ в Петрограде. Вахтангов играл роль Текльтона в спектакле "Сверчок на печи".}. Потом Студия, может быть, поедет в Одессу и Киев. Потом я в Евпаторию.

   Так, мои адреса:

   До 31 мая - Петроград, Литейный театр, гастроли Студии, мне.

   После 31-го - Евпатория, Крым, дача Черногорского, мне.

   Я всегда рад буду получить пару слов Ваших и так благодарен Вам, что Вы не забываете меня.

   4-го у нас "Сверчок".

   Как-то примет нас здешняя публика?

   Пока пьеса идет с "головокружительным" успехом. Плачут, и плачут хорошо.

   Но то - Москва.

   У студентиков наладилось. В последнее время я был более свободен и приготовил с ними пять вещей.

   "Егерь" - Чехова, "Женская чепуха" - водевиль, "Страничка романа" - водевиль, "Спичка между двух огней" - водевиль и "Соль супружества" - водевиль.

   26-го был первый публичный спектакль.

   Полон маленький зал. В первом ряду - Борис Константинович [Зайцев] с женой. С хорошим, внимательным и добрым лицом смотрит на сцену.

   В Студии уютно, мило.

   Все принарядились.

   В соседней комнате - фойе и буфет.

   Наталья Павловна [Шиловцева] в белом платье - хозяйка. Играют хорошо. Волнуются, конечно. Но молодо, интеллигентно и просто.

   С маленькими антрактами проходят вещицы.

   Публика хорошо смеется. После спектакля пили чай за длинным-длинным столом и говорили приятные вещи. Б. К. [Зайцев] тоже говорил. "Весь спектакль смотрится приятно. В прошлом году было все от дружного единения {Б. К. Зайцев имел в виду спектакль "Усадьба Ланиных".}, а сегодня - от искусства было кое-что",- сказал Б. К.

   И это правда.

   Экземплярская, игравшая не очень ярко, очень волновавшаяся, все-таки произвела отличное впечатление: у нее большое обаяние.

   У таланта все дело в обаянии.

   Говорят, у нее чахотка. Это больно. А из нее вышел бы толк, и сама она жизнерадостная и очень хорошая.

   Много в Студии хороших людей. Чистых и честных. Почти все. Говорю почти, а сам не знаю, кто же не такой.

   28-го был второй спектакль. Было 33 человека (в первый раз 50). Играли лучше. Просто - отлично играли. И все было на месте.

   30-го был третий спектакль. Но меня уже не было. Они напишут мне. Я попрошу их прислать мне фотографии - снимали сценки. Вас во время чая вспоминали.

   Будьте радостная. Вас любят.

   Это хорошо и дорого.

   Приезжайте здоровенькая.

  

   Милые мои!

   Я так был рад получить Ваши хорошие, ласковые и обстоятельные письма. Мне принесли их в уборную, когда я сел гримироваться.

   Празднично было у нас и волнительно.

   Громадный театр.

   Публика из имен.

   Был Л. Андреев.

   Горький и Шаляпин будут завтра.

   Трепетно было и радостно жутко.

   И вот принесли Ваши письма.

   Принесли студенты - они здесь распорядители.

   Тоже милые, вежливые и внимательные.

   Принесли цветов.

   И груда Ваших записочек лежала на столе рядом с бульденежами.

   В антрактах я пробегал эти записочки и от одной до другой радовался.

   Радовался, что правдиво все.

   Радовался, что не переоценили. Радовался, что сумели отдать себе отчет.

   Радовался, что меня помните.

   Теперь сделайте так, если будете еще играть.

   На занавес купите в хорошем магазине хорошей английской бечевки (она употребляется моряками).

   Блок найдите хороший, не дешевый, с легким ходом.

   Соберитесь и прорепетируйте все пять вещей.

   Тихо, в рисунке, без переживаний (если они не пойдут сами).

   Поправьте все ошибки предыдущих спектаклей в смысле бутафории, и в смысле текста, и в смысле мизансцен. Назначить для этого определенный день и провести все в порядке спектакля (без гримов, без костюмов, в черной контурной обстановке и лучше всего за столом).

   Перед началом каждой вещи сообща выяснить ошибки, недоразумения по всей пьесе, а после этого приступить к самой репетиции.

   За "Егерем" следит (вместо меня) Ксения Ивановна [Котлубай].

   За "Чепухой" тоже она.

   За "Солью" Татьяна Михайловна [Кроткова].

   За "Спичкой" Елена Владимировна [Шик-Елагина] и Борис Ильич [Вершилов].

   За "Страничкой" Ксения Ивановна и Татьяна Михайловна.

   За общим порядком прошу последить Натана Осиповича [Тураева].

   В Клин я написал 3-го.

   Дал адрес Ксении Ивановны.

   Предложил списаться и дал хороший отзыв о спектакле.

   Если состоится, то не забудьте поставить на афишу инсценировку "Егеря" в разрешенной инсценировке (посмотрите каталог).

   И обо всем, конечно, пишите мне и советуйтесь, пожалуйста.

   И еще просьба.

   Возьмите в кассе 1 рубль.

   Запишите его за мной.

   Купите "Хатха-йога" Рамачарака. И от меня подарите Экземплярской. Пусть внимательно прочтет и летом обязательно делает упражнения отдела по дыханию и "о пране" {У ученицы Студии Веры Экземплярской были слабые легкие.}.

   Только одно ей надо соблюдать: не усердствовать в упражнениях, делать их шутя и совсем-совсем не уставать.

   Это не для сцены.

   А так, для здоровья.

   Очень прошу сделать это, если она даже откажется.

   Я очень прошу Экземплярскую принять от меня эту книжку.

   Теперь.

  

  

   Роль себе ищите. Цель - работа, а не спектакль. О "Гренгуар" {"Гренгуар" - комедия Т. Ф. де Банвиля.} ничего не могу сказать: давно читал. Если Вам нравится - возьмите. С "Веткой" надо подождать {П. Г. Антокольский хотел взять для ученической работы водевиль Корнелиева "Под душистой веткой сирени".}.

   Музыка к пантомиме есть. Попробую поставить ее на будущий год.

  

  

   Пусть публика водевиль ругает {Г. В. Серов играл роль Бажазе в водевиле "Спичка между двух огней".}.

   Но он чистый и прекрасный.

   Когда Вы найдете наивность и почувствуете себя хорошим - водевиль зазвучит иначе.

   Это не будет скоро. Много надо работать и много, много открыть в душе.

  

  

   Не торопите и не т