бенка и по приказу матери должна с ним расстаться, чтобы продолжать торговать собой и кормить семью. [...] До сих пор помню, как мы играли сцену в последнем действии, когда Соня и Гланк не хотят расставаться с ребенком, плачут над ним и нежно его ласкают. [...] Руки Гланка - Вахтангова дрожали, обнимая меня, из глаз его текли слезы. И когда раздавался окрик Дины: "Ступай, Гланк..." - он обнимал меня, беспомощно глядел на ребенка, голова его никла, точно подрубленная, и, весь сжимаясь, как бы прячась от жизни, он уходил со сцены.
Вахтангов замечательно играл эту роль. Он нес в себе очень большую правду, душевно убеждал, силой своих чувств раскрывал всю драму жизни Гланка.
Первый спектакль "В городе" мы играли 25 февраля 1907 года на фабрике Высоцкой мануфактуры, в 10 верстах от Клина. Спектакль имел большой успех, и на следующий день мы повторили его в Клину. Сохранилась программа этого спектакля с собственноручной надписью Вахтангова: "Хороший спектакль. Отлично играли Головина [Аркадьина] и Языкова [Райская] {Под фамилией Райская играла Н. Д. Еременко (в то время Языкова).}. Было много слез и восторгов".
Следующей пьесой, в которой мне пришлось играть вместе с Вахтанговым, была комедия-шутка С. Ф. Рассохина и В. П. Преображенского "В бегах". Вахтангов исполнял роль Ладнева, молодого мужа, который через четыре месяца после свадьбы сбежал от своей невероятно ревнивой жены, постоянно подозревающей его в мнимых изменах (роль жены играла я). Три дня скитается он по Москве, летает "из Таганки на Плющиху, с Плющихи на Таганку", скрываясь от преследований супруги, и, наконец, случайно попадает на холостую квартиру к своему знакомому Залесову. Здесь происходит веселая водевильная путаница, в которую вовлекаются все действующие лица пьесы.
[...] После драматической роли Гланка, исторгавшей слезы у зрителей, Вахтангов необычайно искренне и весело, главное - весело, играл "мученика" Ладнева, попадающего в трагикомические положения. Легкость походки, ритмичность движений, стремительные переходы от страдания к надежде и к радости делали очень выразительной фигуру мужа "в бегах". Играя эту роль, Вахтангов удивительно ловко обращался с предметами сценического реквизита: они жили у него в руках.
[...] Около двух лет работали мы в студенческом кружке Московского университета. Было это полвека тому назад. Многие подробности далекого прошлого ушли из памяти. Но выпукло и ярко осталось воспоминание о живом, талантливом, всегда деятельном, всегда творчески устремленном участнике наших молодых начинаний - Евгении Богратионовиче Вахтангове.
ПИСЬМО РАБОЧИХ1 [1924 г.]
1 В 1924 году ученики и друзья Вахтангова предполагали организовать "Общество имени Б. Б. Вахтангова" и начали собирать воспоминания, материалы и документы о его жизни и деятельности. Тогда было получено и публикуемое письмо рабочих. Подлинник его не сохранился. Полностью приведено в статье П. Антокольского "Детство и юность Е. Б. Вахтангова" (в сб. Вахтангов. Записки. Письма. Статьи, с. X).
Узнав об организации в Москве "О-ва имени Е. Б. Вахтангова" ("Известия ЦИК" 3 июня 1924 г., No 125) мы, старые рабочие Государственной табачной фабрики имени Ленина, ранее принадлежавшей отцу покойного Е. Б. Вахтангова, работая на этой фабрике несколько десятков лет, знали близко Евгения Богратионовича еще мальчиком-гимназистом, а затем взрослым студентом, почему не можем обойти молчанием эту светлую личность.
Женя (так звали мы все покойного), еще гимназистом имел склонность к сценической деятельности, a затем студентом, приезжая в каникулярное время во Владикавказ, всегда соприкасался с рабочими фабрики, беседуя на различные темы и делясь впечатлениями. Женя чутко прислушивался к рабочей психологии. Как актер, по своей натуре впечатлительный, он впитал в себя наболевшую душу рабочего, результатом чего явилась его культурная работа во Владикавказе.
Молодой, жизнерадостный, Женя не мог, подобно другим упитанным купеческим сынкам, в каникулярное время бездельничать. Каждый раз, приезжая во Владикавказ, он быстро организует кружок любителей сценического искусства и ставит одну за другой пьесы с благотворительной целью для поддержки беднейшего студенчества. Пьесы, поставленные Евгением Богратионовичем, всегда отражали быт рабочих; никогда не изгладится из памяти пьеска "Рабочая слободка" {Авторы письма допустили неточность. Кроме упоминаемой в письме "Рабочей слободки" данных о постановках Вахтангова, которые "отражали быт рабочих" не имеется. Названная пьеса Евт. Карпова принадлежит к циклу его "народных драм", действие которых происходит в рабочей или крестьянской среде. В другой драме из этого цикла - "Тяжкая доля" Вахтангов сыграл роль сельского учителя Каменева (См. Воспоминания H. M. Вахтанговой в настоящем сборнике, с. 50).}.
Отец Жени - фабрикант, эксплуатирующий до 200 человек рабочих, естественно, не мог спокойно относиться к сценической деятельности сына и, конечно, терпел до тех пор, пока эта деятельность носила временный характер (то есть проводилась в каникулярное время). Но Женя, несмотря на протесты отца, поступает в Драматическую художественную школу и всецело предается сцене. Видя, что сын по складу души не может сделаться преемником наследства фабриканта, отец окончательно прерывает родственные связи с Женей и в конце концов лишает его как непокорного материальной помощи. Итак, Жене приходуюсь, имея отца капиталиста, терпеть нужду в студенческие годы {В Центральном Государственном историческом архиве г. Москвы сохранились документы, свидетельствующие о том, что Вахтангов часто не имел возможности внести в срок 25 руб. за учение и в 1911 году "был уволен из Университета, как не внесший плату в пользу Университета". Следует отметить однако, что Вахтангов выбыл из университета не только по материальным причинам. К этому времени, весной 1911 года, он, числясь студентом юридического факультета, окончил Школу драмы А. И. Адашева и был принят в Московский Художественный театр, где началась его профессиональная деятельность актера, режиссера и педагога.}. Материальная нужда не остановила Женю, и, как мы видим впоследствии, окончив художественное образование, он сделался одним из выдающихся деятелей сцены новой школы.
1 В 1907 и 1909 годах во владикавказской газете "Терек" было напечатано несколько очерков и рецензий Вахтангова, по большей части подписанных инициалами Е. В. и В., а также рассказ "Бутафор" с подписью Евгений В. Среди этих литературных опытов имеются четыре лирических этюда, нечто вроде стихотворений в прозе, под общим названием "Без заглавия". Здесь публикуются два из них. Написанные рукой начинающего литератора, несовершенные по своим художественным качествам, они тем не менее дают представление о настроениях молодого Вахтангова, о его восприятии окружающей природы и явлений социальной жизни. В первом этюде ("Терек", 1907, 22 июля) слова, выделенные курсивом, были вычеркнуты цензурой. Они вписаны рукой Вахтангова в газетную вырезку, хранившуюся в его личном архиве (ныне в Музее Театра имени Евг. Вахтангова).
Хмуро смотрит солнце.
Грохот машин... Однообразный бег бесконечного ремня. Грозный ритм поршней. Короткие вздохи цилиндров. Монотонный стук молота и визг стали. Неизменно изо дня в день совершает свой непреложный круг жизнь этого мрачного здания. Исполинская труба дышит к синему своду черным дыханием.
Сгибается спина над станком, лихорадочно-быстро работают руки. В ушах стоит холодный говор металла. Тупо смотрит зрачок на скучные шаги рычагов. Лениво вертится мысль вокруг своего центра и кладет на лицо печать бесстрастия. На бледном челе холодный пот напряжения... Так всю жизнь. День за днем по двенадцати часов в сутки.
Двенадцать часов.
Смеется солнце.
Вот в лучах скорого будущего - флаг скромных желаний. Разогнулась спина. Грохот ада не давит души. Взор блещет надеждой и посылает кому-то улыбку борца-победителя. Над морем голов легко колышется Красное знамя и из груди толпы льется мощная песнь свободы.
Вот пронесся звонкий клик о праве в борьбе. Вот вдохновенное слово проповедника, гордая, бессмертная музыка призыва, гармония мысли, души и речи. Вперед, на яркий огонек во тьме исканий! Вперед, за право обиженных, за право сна, труда и отдыха!..
Восемь часов.
Плачет солнце в глубинах океанов.
Кровавая одежда палача, хищный взгляд его змеиных глаз, кровожадное потирание ладоней друг о друга... Смертельное спокойствие подмостков с силуэтом серых перекладин на фоне темной ночи...
Из бездны преступлений растет смрадный цветок Греха и насыщает мрак. В объятиях молчания безумие творит свое черное дело.
С сухим шепотом обвило кольцо бичевы верхнюю часть белого савана...
Тьму прорезал дикий крик нечеловеческих мук, крик, в котором переплелись и жажда жизни, и проклятие богам, и ярость бессилия, и надежда, и тупая безнадежность, и безумный страх небытия. Прорезал тьму, ударился о холодный, равнодушный камень стен двора и оборвался... Страшный хрип... По белому мешку скользнули судороги... Быстрые, цепкие движения смерти... Все тише, тише...
Ночь приняла последний слабый звук сдавленного горла. Жизнь погрузилась в глубины безвозвратного.
За стеной безучастный стук экипажей и будничный говор живых. Двадцать четыре часа.
1 "Терек", Владикавказ, 1907, 24 июля.
Стою на белой снеговой вершине. Скрестил руки и гордо смотрю в бездну.
Там, внизу, бешеный рев вод, рожденных вечными льдами.
То Терек поет песню гор и несет ее в долину.
Он не борется со скалами: он ликует, он горд любовью своих сестер. В безграничной радости кидается он к ним, в безумном счастии обнимает их и омывает каменную грудь белыми слезами... От одной к другой, бешеный, как молодой львенок, полный гибкой страсти, резких движений, упоения жизнью. Кружит, мчится, прыгает, рвется вперед...
То тихо журчит... Вдруг победоносно вскрикнет, загудит, заревет... Порывисто обнимет скалу, тряхнет белой гривой, отпрянет назад, закружит, бросится в другую сторону и с улыбкой перекатит быстрой веселой волной через встречный камень.
Бежит вперед, вперед.
А там долины зеленого бархата.
Там простор, но там нет мощи, нет места льву... Пасутся овцы, поет пастух... Нежный ветерок целует тонкую былинку...
Глядит со страхом. Не колышет гривой...
Вперед, вперед... Быть может, там есть жизнь...
Все ровнее, ровнее... Сухой лист кустарника... Пески...
Присмирел... Грустно опустил гордое чело. Тихо плачет печальною волной... Порой вздрогнет... Плавно, медленно, скорбно тянется вперед...
Вот коснулся зеленых, терпких и теплых вод... Захлебнулся... Растаял... Смешался...
Поднимаю свой взор и на горизонте вижу пестрые точки. Золотые, красные, зеленые. Над ними черный дым фабричных труб. Все окутано чадом человеческого дыхания... Ухом бога слышу лязг цепей, проклятия труду, молитвы богам, красные крики свободы, серый рев рабов тьмы... Ты там.
Дышишь воздухом города. Страдаешь жизнью горожан... Я зову тебя. Кричу больной грудью. Выпрямляю руки к тебе.
Ты идешь...
Спокойное, ровное лицо. Белые, опущенные кисти рук, длинные, светлые одежды...
Кидаю мысль к твоим ногам... Молю...
Тебя нет со мной. Ты там - в душном городе...
ВАХТАНГОВ В ВЛАДИКАВКАЗЕ1
1 "Вахтанговец", 1939, 29 мая.
Еще зимой 1908 года, разъезжаясь после рождественских каникул в университетские города, мы, постоянные участники гимназического, а потом студенческого драматического кружка во Владикавказе, решили поставить дело серьезно и летом организовать крепкий студенческий драмкружок под хорошим руководством. Москвичи, уже работавшие с Женей Вахтанговым в поездках под Москвой, выдвинули его кандидатуру, единодушно принятую.
Летом 1909 года Владикавказский художественный драматический кружок" дал 6 спектаклей: "Зиночка" С. Недолина, пьеса из студенческой жизни (3 раза, из них 1 раз - в г. Грозном, по приглашению грозненских студентов, на их вечере), "Грех" Д. Пшибышевской и "Забава" Шницлера (в один вечер), "У врат царства" К. Гамсуна, "Дядя Ваня" Чехова. Режиссером всех спектаклей был Вахтангов.
Сам он сыграл в "Зиночке" студента Магницкого - злого, саркастического эгоистичного человека; в "Грехе" - Леонида, "сильного", "неотразимого" мужчину (мефистофельская бородка), в "Забаве" - студента Фрица, в "У врат царства" - Ивара Карено, в "Дяде Ване" - Астрова.
Вахтангов в это время был целиком под обаянием Художественного театра. Все - декорации, мизансцены, характеристика ролей, манера разучивания ролей на репетициях, звуковые эффекты, технические детали - все было "по Художественному театру".
В "Дяде Ване" в первом акте устраивали на сцене настоящий цветник, дорожки посыпали настоящим песком. Уж не говоря о том, что все участники спектакля энергично шлепали себя по лбу, по щекам, по рукам, "убивая" комаров.
Астрова Женя исполнял "под Станиславского" ("...Вы хи-т-рая!..."), Ивара Карено - "под Качалова". Исполнителям других ролей также давал указания соответственно исполнению их в Художественном театре.
Не помню, как Жене удалось это сделать, но только очень быстро он ввел у нас строгую дисциплину - не только во время спектакля, но и на репетициях. Это было явлением совершенно необычным в нашей "любительской" практике.
Всем этим мы гордились.
На одном студенческом вечере Женя выступил с монологом Анатэмы из одноименной пьесы Л. Андреева. Женя исполнял монолог целиком "под Качалова" {"Анатэма" Л. Андреева, постановка В. И. Немировича-Данченко и В. В. Лужского, 1909 год. Вахтангов прекрасно имитировал В. И. Качалова, игравшего в спектакле заглавную роль. См. в настоящем сборнике воспоминания Н. В. Петрова (с. 81). Об этом также упоминается у В. В. Лужского (с. 73) и в записной книжке Вахтангова 14 марта 1911 года (с. 87).}... Но это не было простым копированием. Женя читал так, что мы были взволнованы. Перед нами был художник.
На одной из репетиций Жене по ходу пьесы надо было произнести "Да"... Эту реплику он стал повторять на разные лады, придавая голосу самые разнообразные интонации, пока не добился нужного. Потом он объяснил нам, что так вот Леонидов подбирал интонации на репетициях.
Порой применялись и более "домашние" средства. Подходил к концу последний акт "У врат царства". Студент К., играющий Бондезена, собирается уйти со сцены за извозчиком, чтобы увезти фру Карено. Женя, играющий Ивара Карено, стоит рядом со мной за кулисами и злится, глядя как недостаточно темпераментно ведет роль К. Но вот К. выходит за кулисы. И пока фру Карено на сцене трогательно, в последний раз, пришивает пуговицы к жилетке оставляемого ею мужа, за кулисами происходит следующее: Карено, который придя домой, не застанет уже своей жены, набрасывается на вышедшего за кулисы похитителя и, взяв его за плечи, встряхивает несколько раз, стукая при этом спиной о кирпичную стену и приговаривая:
- Настраивайся! Настраивайся!
И запыхавшегося, слегка растерянного, выталкивает злополучного "любовника" на сцену. Конец сцены у К. прошел с заметным подъемом.
Но был, конечно, у нас и сверчок запечный, был и лай собак за сценой, были и бубенцы за кулисами "у крыльца" к моменту, например, отъезда Астрова домой...
Даже в афишах у нас было "необычное": не "Начало в 8 1/2 часов", а "Занавес будет поднят в 8 1/2 часов".
Несмотря на хороший художественный успех и очень благоприятные рецензии в местной газете, несмотря на в общем приличные сборы, расходы по постановке спектаклей не оправдались, и наше студенческое землячество (чистый сбор должен был поступить в пользу материально необеспеченных студентов) вместо дохода понесло убыток (правда, очень небольшой).
1 Записи из режиссерской тетради публикуются впервые (Музей Театра им. Евг. Вахтангова). Тетрадь содержит планировки мизансцен и рисунки декораций, постановочные указания и т. д. к 11 пьесам, над которыми работал или собирался работать Вахтангов во Владикавказском художественном драматическом кружке: "Зиночка" С. Недолина, "Забава" А. Шницлера, "Грех" Д. Пшибышевской, "Около жизни" И. Новикова, "Всех скорбящих" Г. Гейерманса, "Сильные и слабые" Н. Тимковского, "Праздник мира" Г. Гауптмана, "У врат царства" К. Гамсуна, "Привидения" Г. Ибсена, "Дядя Ваня" А. Чехова, "Благодетели человечества" Ф. Филиппа, "Голос крови" Я. Бергстрема. Наиболее подробно разработана пьеса "Зиночка". Здесь даны точные указания по разделам: план, обстановка, костюмы, грим, походка, привычки и особенности, свет, голоса за кулисами, перемены в обстановке, реквизит, занавес, мизансцены.
В тетради также записаны правила внутреннего распорядка поведения участников кружка во время репетиций и спектаклей, требования строгой дисциплины и т. п. Уже в те ранние годы режиссер-любитель относился к своей работе в драматическом кружке не как к развлечению в часы досуга, а как к серьезному и ответственному делу.
О высокой требовательности к искусству свидетельствует и относящаяся к тому же времени рецензия Вахтангова "На спектакле Артистического кружка" (см. с. 66).
Привычки и особенности
Прыщов - вечно пьян. Много и нелепо жестикулирует. Говорит хриплым баском.
Его жена - всего стесняется. Бесконечно добрая. Суетливая. Зиночка - голосок слабенький, наивненький. Движения легкие. Часто в речи слышны слезы. Иногда кокетлива (не надо водевильного кокетства).
Кречетов - говорит тенорком. Много движений. Впечатлительный. Добрый. Всегда искренен.
Березовский - курит (папиросы свертывает сам). Часто держит руки в карманах. Стоит, расставив ноги. Говорит с шутливым пафосом. Часто резонерствует.
Магницкий - близорук. За чтением надевает очки. Желчный, раздражительный. Всегда как бы начеку. Не говорит, а огрызается. Очень редко искренен.
Варакин - носит очки. Если смотрит на кого-нибудь долго, то глядит поверх очков. Если стоит задумавшись, руки держит позади, рот открыт, корпус наклонен вперед. Заикается, болтает руками. Очень искренен и добр.
Бандура - немного акцентирует: он малоросс. Прост. Совсем без пафоса.
Ф. Штеккер - говорит очень медленно, степенно, с сознанием важности своей персоны. Движения неторопливы, аккуратны.
Иванова - живая, быстрая речь. Не столько искренности, сколько рисовки (надо избегать карикатурности).
Петрова - вторит Ивановой.
Дворник - держит повестку грубо, неумело.
Прыщов - неуверенная, с развальцем. Комичная. Шаркает.
Его жена - обычная старушка. Частенько пятится назад. Отходит бочком, как бы боясь повернуться.
Зиночка - легкая (не нужно излишней грациозности). Ступни параллельно. Чуть заметный отпечаток простоты и "несветскости".
Кречетов - у него все зависит от настроения. Обычная походка быстрая, скачущая.
Березовский - ходит большими, твердыми шагами, спокойно п уверенно.
Магницкий - старается держаться прямо, чтобы скрасить свою невзрачность. Иногда забывает об этом. Шаркает в моменты проявления услужливости и вежливости.
Варакин - всегда быстрый, нелепый шаг, из стороны в сторону. Будто он не знает, куда нужно идти. Носки внутрь.
Бандура - обыкновенная, безо всяких особенностей.
Ф. Штеккер - ходит медленно, степенно, держится прямо.
Иванова - большой и быстрый мужской шаг.
Петрова - быстрая, маленькими шажками походка.
Дворник - грубый, тяжелый шаг. В комнате ходит нерешительно, стараясь не стучать каблуками.
I акт. Поднять быстро. Опустить средним темпом.
II акт. Поднять медленно, опустить быстро.
III акт. Поднять медленно. Опустить очень медленно.
На спектакле артистического кружка1
1 "Терек", Владикавказ, 1909, 8 июля.
Когда в синематеатре придется услышать куплеты "имитатора" Арнольдини, куплеты, которым не может быть места в базарных балаганах,- то, прикрывшись тогой сентиментальности, мы умолчим о слышанном: этому имитатору также нужно есть. Мы понимаем это и не пытаемся дать оценку таланту Арнольдини.
Когда в благотворительном спектакле мы видим своих чад и домочадцев, разыгрывающих водевильчик, мы настраиваемся еа снисходительный лад:
- Что ж,- благотворительность.
- Ведь они же любители...
- Что ж можно требовать...
И мы не даем рецензии об их спектакле.
Когда у вас во дворе под шарманку голодный человек поет "Ласточку", вы далеки от критики: вы кидаете ему монету не за наслаждение, доставленное вам пением...
Но когда перед вами выступает группа, поставившая своей задачей художественное развитие своих членов, когда на ваш суд выносится плод долговременной работы кружка, члены которого объединены не желанием сделать сбор, а "любовью к искусству", тут уж нет места ни чувствам снисходительности и жалости, ни "жалким словам" по адресу лиц, в пользу которых делается сбор.
В субботу 4-го июля мы видели труд Артистического кружка.
Прежде всего мы искали хоть намека на отпечаток того, что называется любовью к делу.
И ни в чем не нашли.
Ни французские туфельки китаянок! ни их европейские веера, ни балаганные фонарики ни зеленые абажуры на головах хористов, ни шутовской костюм г-жи В., ни колоннадный зал богдыхана в стиле Людовика XIV - не могли убедить нас, что это спектакль людей, любящих искусство.
Ни бесконечные жесты г-жи Полозовой, ни ее мотанье по сцене, ни отсебятины г-жи Вериной, ни польский акцент китайского богдыхана, пи смехотворная грация Сан-Тоя, ни жалкий вид хора,- не могли показать и крупицы этой любви.
Для чего же, собственно, выступил кружок?
Уж не для того ли, чтобы поиздеваться над зрителем?
Может быть, Артистический кружок хотел блеснуть голосами и потому закрыл глаза на "мелочи", которые называются постановкой?
Не с вульгарным ли старческим голосом г-жи В., не с носовыми ли вибрациями г-жи Полозовой, не с придушенным ли тенором жениха Сан-Тоя, не с младенческим ли лепетом игравшего роль Ли, не с безголосием ли г-на Константиныча - хотели познакомить публику Артистического кружка?
Побольше уважения к публике! Нельзя так злоупотреблять ее долготерпением.
Побольше внимания к своей работе, побольше любви, господа члены Артистического кружка!
Не ради аплодисментов и сборов выходите вы на сцену; вы показываете, что вами сделано за такой промежуток времени.
И что вы показали?
Глумление над автором оперетки {Название "оперетки" установить не удалось.}, глумление над публикой, глумление над тем, что стоит на вашем знамени: "Любовь к искусству!"
Надо работать.
Надо думать над каждой мелочью, над каждым шагом, над каждым жестом.
Гаерство мы видели и видим достаточно.
Ни одного отрадного пятнышка...
Ни одной светлой точки на протяжении трех актов.
И единственное, на чем можно было отдохнуть - это голосок г-жи Щекиной и... голубая лента г-на Назарова.
Мило и просто пела г-жа Щекина.
Чистенько и красиво покоилась голубая лента на жилете г-на Назарова...
К.1 "У царских врат" Кнута Гамсуна
1 Фамилия рецензента, подписавшегося буквой "К", неизвестна.
19 июля я посетил спектакль Студенческого художественного драматического кружка. Шла пьеса Кнута Гамсуна "У царских врат". Мне было интересно посмотреть, как пройдет эта пьеса у студентов, сумеют ли они поставить именно ее, ибо пьеса, как принято выражаться в таких случаях, немного "скучна", хотя это слово далеко не определяет характера и достоинств ее.
Пьеса, безусловно, интересная по своему психологическому замыслу и по построению, очень тонко написана, в ней каждое слово - значение, в ней нет ни мелодрамы, ни сильных комических мест.
И вот поэтому-то ее нужно смотреть с большим вниманием, вслушаться в мелодию пьесы, чтобы с интересом относиться к ней. Нечего и говорить о том, насколько тщательно нужно ее поставить, чтобы оттенить все детали, имеющие огромное значение.
[...] Художественно-драматический кружок приятно поразил меня. Было видно, что это не просто любители, ставящие пьесу для того, чтобы только ее поставить, а люди, исполненные уважения к искусству. Вся пьеса была понята, продумана и обставлена, каждый исполнитель был на месте.
Г-н Вахтангов совершенно правильно понял образ Ивара Карено, и в его исполнении мы живо в_и_д_е_л_и сильного и талантливого ученого, "восстающего против н_е_б_а и з_е_м_л_и" и потому - одинокого, и в то же время так трогательно беспомощного во всех житейских вопросах, нежно любящего свою жену и не сумевшего удержать ее любви, требовавшей н_е_п_р_е_р_ы_в_н_о_г_о к себе внимания...
[...] Декорация была прекрасна и оригинальна.
Нужно отдать должное Студенческому художественно-драматическому кружку. Он дает все, что только можно дать при условиях провинциальной сцены. Из небогатой декорации он создает прелестные картины; с помощью не профессионалов артистов, а любителей создает типы. И пьесы его смотрятся с интересом, за что большое спасибо кружку с его режиссером г. Вахтанговым.
В Школе драмы А. И. Адашева.- Поездка с Л. А. Сулержицким в Париж.- Поступление в Московский Художественный театр.- Первый год в театре.- Спектакли в Новгород-Северске.- Занятия по системе Станиславского.- Зарождение Студии МХТ.- Летние каникулы в Скандинавии.
1 Воспоминания В. В. Лужского были написаны к вечеру памяти Вахтангова в связи с пятой годовщиной открытия театра Третьей студии МХТ, в ноябре 1926 года. Опубликованы в сб: Евг. Вахтангов. Материалы и статьи, с. 362-364.
Возвратившись после первого распада адашевских курсов к преподаванию на них, должно быть, в 1909 году, осенью, я впервые встретился там с покойным Евгением Богратионовичем. Он был, если мне не изменяет память, уже второкурсником адашевской школы и считался главным образом по классу Сулержицкого, с которым он и ездил вскоре в Париж работать вместе над постановкой метерлинковской "Синей птицы" {Осенью 1909 года Вахтангов поступил в Школу драмы А. И. Адашева. В Школе преподавали актеры и режиссеры МХТ и среди них Л. А. Сулержицкий, оказавший большое влияние на формирование Вахтангова - художника и человека. Вахтангов был любимым учеником Сулержицкого. Уезжая в конце 1910 года в Париж для постановки "Синей птицы" Метерлинка в театре Режап, Сулержицкий взял с собой Вахтангова, бывшего тогда учеником 3-го курса. В литературе о Вахтангове обычно указывалось, что он выехал в Париж в качестве помощника Сулержицкого. Жена Леопольда Антоновича О. И. Сулержицкая в своих неопубликованных воспоминаниях пишет: "Как-то, собираясь в Париж для постановки "Синей птицы", Л. А. мне сказал: - Женя (Вахтангов) очень просит меня взять его с собой в Париж, он никогда не был там (или за границей), а ему очень хочется там побывать. Я думаю его взять с собой...- Осмотрев Париж, Вахтангов уехал на Родину, не дожидаясь Л. А." (Черновая запись хранится в личном архиве семьи Сулержицких.) В течение месяца, проведенного в Париже, Вахтангов всего несколько раз присутствовал на репетициях Сулержицкого, возможно, в чем-то помогал ему лично, но участия в постановке "Синей птицы" не принимал. Это подтверждается содержанием записей, относящихся к пребыванию Вахтангова за границей.}. Красивый, смуглый молодой человек с вьющимися, негустыми каштановыми волосами, с природной пластичностью движении, легкостью, изысканностью и предупредительностью манер, с чуть навыкате глазами и искусно выработанным не школой, а своим, житейским, способом маскировать заикание. В этом недостатке - он ему не мешал ни в жизни, ни на сцене - никто не смог меня разубедить; он придавал очень характерную для моего слуха манеру речи Вахтангова. Я и сейчас слышу не то фразу, не то строчку песни из рассказа Мопассана: "К-ак хороша, к-ак хороша..."
Голос Евгения Богратионовича во времена адашевских курсов был тихий, тускловатый. Недаром же Владимир Иванович [Немирович-Данченко], когда делился со мной своими впечатлениями об экзаменационных отрывках адашевцев, сказал; "А мне понравился ваш Собачкин (Владимир Иванович говорил именно о Вахтангове, а не о самом отрывке),- он очень жизненный, по существу, и гоголевский. Только уж очень комнатный, интимный.., рискует, что его не услышат". Мне думается, что Евгений Богратионович делал это умышленно; он тогда уж очень вдумчиво относился к воспитанию актерской техники, к ненарушению творческого процесса правды. Он мог говорить, усиливая звук, он' и тогда уже умел слышать зрительный зал, но ему по самочувствию, по неуверенности в выношенной практикой правде не хотелось давать звук сильнее, тем более что' дикция и мысль его, подаваемая им зрителю, были безукоризненные.
Обращал на себя внимание Вахтангов и тем, что всегда был снисходительным учеником. Мы, тогдашние преподаватели, как в "Онегине": только не "учились", а учили "чему-нибудь и как-нибудь". "Система" только собиралась, еще не была разработана, проверена и дополнена. Снисходительность ученика Вахтангова учила и преподавателя самого, заставляла уважать пытливость ученика его вдумчивость, серьезность, вкус, желание и умение помочь не только себе в преодолении актерской техники, но и своим двум партнершам, с которыми Евгений Богратионович проходил у меня отрывок из "Сна в летнюю ночь".
Я никак не согласен с его надписью мне на карточке от участников этого отрывка: "От ваших мучителей". Вернее было бы написать: "Вам с моими мучительницами". Если отрывок был строен и слажен, то только благодаря ему, занимавшемуся, с правда способными, ученицами Наумовой и Оболенской еще самостоятельно, между моими уроками.
А как Много энергии, граничившей и тогда еще, в те давние времена, с самосжиганием, как много выдумки и вкуса вносил он на модных тогда вечерах-кабаре в пользу курсов Адашева или их недостаточных учеников. Как он тонко и ядовито иронизировал в куплетах над окладами сотрудников МХТ, как изумительно копировал Качалова в прогремевшем андреевском "Анатэме".
Выехал 27 декабря 1910 г. в 9 час 5 мин веч. Брестский вокзал.
Приезд в Берлин. Городовые. Фридрихштрассе. Зоологический сад. Не ели до вечера {Вместе с Вахтанговым поехал в Париж его товарищ Д. В. Вельский.}. Гостиница "Россия".
Музей Королевский. Национальная галерея (беглый обзор: иконы, итальянские мастера. Скульптура древних. Не успели картины). Памятники. Замок. Тиргартен. (Аллея победителей). Статуи. Рейхстаг.
Переезд через границу Бельгии. Никакого осмотра. Снег. Солнце. Тоннели. Фабричные трубы. Фламандское и Валлонское. Приезд в Париж. Метро. Латинский квартал.
1 В этой записной книжке в скобках указаны даты по новому стилю.
Встали поздно (в 11). Нашли Зину {З. В. Клапина, знакомая Вахтангова и Вельского. За участие в революционном движении была арестована, в числе 13 женщин бежала из Новинской тюрьмы в Москве. Находилась в эмиграции в Париже.}. Пошли в столовку. Гуляли в Люксембургском саду. Дворец и Пантеон были заперты. Вечером пили чай с ромом у камина. Митька ушел. Я писал.
Пантеон. Стенная живопись. (Жизнь св. Жанны, Жанна д'Арк.) Люксембургский музей. Две скорби - скульптура Родена из цветного мрамора, вне света.
Гробница Пантеона (Жан-Жак Руссо, Гюго, Вертело, Вольтер). Дом инвалидов (гроб Наполеона). Мост Александра III.
Институт Пастера (мыши, кролики и обезьяны, химическая лаборатория). Вечером лекция Ленина {В. И. Ленин читал реферат о Л. Н. Толстом (см. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 564).}.
Разбудил Леопольд Антонович. Пошли к Режан. Оттуда к Егорову {Художник В. Е. Егоров, оформлявший "Синюю птицу" в МХТ, вместе с Сулержицким работал над постановкой в театре Режан.}. Перевезли Леопольда Антоновича. Обед у Дюваля. Монмартр. Цирк. Ужин в дорогом ресторане.
Разбудил переводчик. Пошли к Леопольду Антоновичу. Искали ему шляпу. Обедали у Дюваля. Мои франки летят. Купил за 30 фр. 40 сант. бархатный костюм. Встреча в театре. Высокомерие г-жи Метерлинк (Леблан). Первые впечатления. Осмотр. Леопольд Антонович растерялся. Хамы. Отвратительно {Об обстановке работы в театре Режан отрицательно отзывается Вахтангов и в последующих своих записях, Сулержицкий в письме к Станиславскому 21 февраля 1911 года тоже с возмущением пишет о "безвкусии", "беспорядках и мерзостях", царящих в этом театре (см. сб.: Леопольд Антонович Сулержицкий. М.: Искусство, 1970, с. 476-478).}.
Сижу в театре. Сейчас должна начаться репетиция. Сулера до сих пор труппе не представили. Начали. Сулер показывает. Понемногу симпатии завоевываются. Г-жа Метерлинк снисходит до разговора со мной. До сих пор со мной здоровается только шеф сцены. Без шапок - уважение к сцене. Артисты репетируют по-провинциальному. Вечером костюмированный вечер Артистического кружка. Напились. Чуть побезобразили. Нехорошо.
Встал после вчерашнего поздно. Спал до 3 час. Свечкой разводил камин. Переводил "Синюю птицу". Весь день дома.
Вторая репетиция. Сулера хвалят. Но если б он показывал так у нас, его бы не хвалили. Окончательно утверждаюсь в мысли, что система Станиславского - великая вещь. Меня не замечают, Да и немудрено. Вечером все были в Мулен-Руж. Гадко здесь безгранично.
Третья репетиция. Первый и второй акты. Актерам показываются только мизансцены. Они довольны. Думают, что у них уже готов акт. Ох, как мало им нужно. Вечером все пошли в театр Режан. Играла труппа бельгийцев. Превосходно. Свобода диалога.
В метро действую свободно. Спрашивать не стесняюсь. В магазинах чуть робею. Чисел не понимаю до сих пор. Трудно привыкнуть к быстрой речи. Сейчас смотр балерин. Дети уродуются.
Утром Пти-Пале (три Грации). Елисейские Поля. Триумфальные ворота. Звезда, Avenues. Булонский лес. Луврский магазин. Вечер дома. Подсчитали деньги: всего 26 фр. у Митьки [Д. В. Вельского]. Пишу домой. Что-то будет? Реферат Ленина не состоялся {О теме предполагавшейся лекции В. И. Ленина никаких сведений не сохранилось.}.
Утром - Лувр (Венера Милосская), Тюльери (игла Клеопатры). Площадь Согласия. Эйфелева башня. Колесо-карусель. Вечером дома читал Гершуни. Завтра собираемся на митинг студентов в память Созонова. Опустил письмо Ваньке [И. Г. Калатозову].
Репетировали 4-ю картину. Сулер завтра едет к Горькой [Е. П. Пешковой]. Меня не взял. А ведь обещал! Вечером были на митинге.
Трокадеро. Денег у обоих 3 фр. Часа два бродили по Булонскому лесу. Вечером пришла Зина.
Репетировали "Ночь" {"Ночь" - третий акт, четвертая картина "Синей птицы". Пес и Ночь - действующие лица пьесы.}. Сулер показывает только mise-en-scene'ы. Интересного мало. Поучительно одно: так играть, как играют французы,- нельзя. Техника. И плохая. У Пса есть внешний образ. Сулер хвалит Ночь. Я нахожу отвратительную и грубую декламацию. Егоров и Сулер приглашены обедать. Дома все благополучно. Сейчас проел последние 20 сайт. Холодно. Угля нет. Писал письмо в шубе и шапке. Мне все-таки становится весело. А весь день было грустно. Виноват Сулер.
Митька достал 2 фр., и мы пообедали. Поехал на репетицию. Сулер должен получить деньги. Я попросил на несколько дней 50 фр. "Нет,- сказал он, делая приятную улыбку.- Вы спустите, я дам вам 10".
19 января (1 февраля) 1911 г.
В театр не ходил. Весь день сижу дома. Завтра жду денег от Ваньки.
20 января (2 февраля) 1911 г.
Репетиции сегодня нет. Утром нигде не были. Митька добыл денег. Пообедали. Заплатили по 21 фр. за квартиру. Перевода мне нет. Я почему-то спокоен. Всегда везло - почему я теперь должен сесть. Нет положений, не имеющих выхода. Домой хочется сильно. Оставшись один - тоскую. Вечером музей Grevin. (Смерть Наполеона, Катакомбы.) Palais Mirage. Денег ни одного сантима.
21 января (3 февраля) 1911 г.
... Сейчас репетируется I акт. Мне жалко Сулера. Ничего не выходит. Исполнители забыли все свои ремарки. На Сулера это действует. Он придрался к случаю. Отменил репетицию. Занял у Сулера 50 фр.
22 января (4 февраля) 1911 г.
Утро - Катакомбы. Вниз - 90 ступеней. Шли около 3/4 часа под землей. Бесчисленное множество человеческих костей и черепов. Латинские надписи (сделаны, разумеется, французами). Денег не перевели. Что это значит? Как же я уеду? Ничего. Не пропаду же, в самом деле. Вечером "Фауст" в Гранд-Опера (Мефистофель - шут).