Добролюбов Николай Александрович - В мире Добролюбова

му Кавелину:

   - Бедняга Добролюбов, ему здорово не повезло...

   Кавелин зло посмотрел на него и отчеканил, не заботясь снизить свой голос:

   - России здорово не повезло...

   И тут же озлился на самого себя за это щеголяние свободомыслием.

   Некрасов отошел, уступив место Чернышевскому. Николай Гаириилович заговорил просто, без всякой приподнятости:

   - Добролюбов умер жертвой цензуры, которая калечила его статьи и довела его до смерти. Он умер оттого, что был честен. А мы что делаем? Ничего, ничего, только болтаем... Я прочту вам его предсмертные стихи.

  

   Боюсь, чтоб над холодным трупом

   Не пролилось горячих слез,

   Чтоб кто-нибудь в усердьи глупом

   На гроб цветов мне не принес, -

  

   Чтоб все, чего желал так жадно

   И так напрасно я живой,

   Не улыбнулось мне отрадно

   Над гробовой моей доской...

  

   После этих слов многие переглянулись, а кое-кто стал торопливо записывать.

   Чернышевский меж тем продолжал:

  

   Чтоб бескорыстною толпою

   За ним не шли мои друзья,

   Чтоб под могильною землею

   Не стал любви предметом я...

  

  

  

   Говорят, если хотите более полно постичь художника, побывайте на его родине, пройдитесь по земле, его взрастившей, послушайте предания, цветущие в живой народной речи. И вам откроется нечто неожиданное и сокровенное в нем, чего не вычитаешь в книгах, ведь "понять литературу, не зная мест, где она родилась, не менее трудно, чем понять чужую мысль, не зная языка, на котором она выражена" (Д. Лихачев).

   Живописные нижегородские дворики с вековой, ничем не расплескиваемой тишиной и причудливой резьбой старинных деревянных домов вывели меня на улицу Добролюбова в городе Горьком, спустившись по которой к Лыковой дамбе через Почайный овраг издали заметил дом Добролюбова. Время не тронуло дом, оставив таким, каким видел его писатель. Только подступили к нему современные дома. Но и сейчас виден он издали, ибо стоит над самым обрывом Зеленского съезда к Волге.

   "Построенный на высокой горе,- всплыли в памяти слова самого Добролюбова об этом доме,- окруженный со всех сторон какими-то садами, составлявшими, по-видимому, чье-то чересполосное владение, дом этот один-одинешенек красовался на высоте, и в каменной груди его, кажется, вовсе не было грусти в своем одиночестве..."

   В канун 150-летия со дня рождения Николая Александровича Добролюбова, революционного демократа, критика и публициста, хотелось побывать именно здесь, где он родился, еде прошли детские и юношеские годы, где так рано пробудился его талант, куда до последних дней его короткой жизни были направлены помыслы. Здесь уже в детские годы овладела им "благородная решимость на служение отечеству", которая переросла в поразительное трудолюбие. Но, пожалуй, главное значение нижегородского периода в его судьбе состояло в том, что здесь он изучал народную жизнь, глубокое знание которой сказалось во всем творчестве. С детских лет привлекали его история, этнография, фольклор. Уже в тринадцать лет будущий критик собирал местные пословицы, записал образцы народных песен и преданий. Увлечение подтверждало наблюдения о нищете и бесправии народа, воспитывало ненависть ко всякого рода притеснениям. В статье "Когда же придет настоящий день?" он вспоминал: "Все, что я видел, все, что слышал, развивало во мне тяжелое чувство недовольства; в душе моей рано начал шевелиться вопрос: да отчего же все так страдает, и неужели нет средства помочь этому горю, которое, кажется, всех одолело? Я жадно искал ответа на эти вопросы".

   В высшей мере примечательно, что ответы на эти вопросы будущий критик искал не только в окружавшей его жизни, по и в истории, в фольклоре, в народных воззрениях.

   Детские впечатления - самые глубокие, они остаются в душе не только воспоминаниями, но порой и определяют нею жизнь. В своих думах о Добролюбове еще раз убедился в этом, встретившись с горьковским скульптором Павлом Ивановичем Гусевым, создавшим памятник Добролюбову, который установлен у Академического театра драмы имени М. Горького.

   А побывав в мастерской скульптора, увидел целую галерею работ, посвященных замечательным людям нижегородской земли: Кулибину, Минину, Чкалову... На площади Маркина увидел потом памятник его работы морякам Волжской военной флотилии. И заметил, как органически сочетаются в его творчестве поенная тема, революционная героика с богатой историей родного края. Показал он и скульптурную группу, над которой работает,- "Сотрудники "Современника": Некрасов, Чернышевский, Добролюбов".

   В этой благородной зависимости творчества от родной земли, ее истории и современности виделось мне родство критика и скульптора.

   Так много связано в жизни Добролюбова с Нижним Новгородом. Здесь на первом же году его учебы в Главном педагогическом институте в Петербурге разыгралась семейная драма, опалившая сердце, всколыхнувшая душу, заставившая задуматься до того тихого и даже набожного юношу о добре и зле, о справедливости и бесправии народа.

   Отец критика был священником, человеком образованным. Душой же дома была мать, учившая детей грамоте, привившая им любовь к литературе. "Во всю мою жизнь, сколько я себя помню,- вспоминал он позже,- я жил, учился, работал, мечтал с думой о счастии матери..." И вот неожиданно умирает мать. А несколько месяцев спустя уходит из жизни и отец. Николай Александрович остается старшим в семье, где кроме него - пять сестер и два брата. Не щадя себя, зарабатывает он уроками, чтобы поддержать родных.

   После окончания педагогического института Добролюбов сотрудничает в журнале "Современник" вместе с Некрасовым и Чернышевским. Вскоре становится во главе отдела критики и библиографии. Всего лишь четыре года продолжалась его литературно-критическая деятельность. Но как много сделано им за это время...

   Сейчас можно в чем-то и не соглашаться с критиком в оценке художественных явлений его времени. Ведь литературные произведения были для него зачастую лишь поводами для поднятия жгучих общественных проблем. Но нельзя не залюбоваться им как человеком глубоко убежденным, непреклонным и бескомпромиссным, последовательно отстаивающим в жизни и литературе позиции революционных демократов. И вместе с тем человеком чутким, за внешней сдержанностью которого угадывалась "огненная душа". Его соратник по журналу и убеждениям, Чернышевский, изучивший и опубликовавший его архив, подготовивший первое собрание сочинений, вспоминал: "Я не встречал человека с более сильным и светлым умом, чем какой был в Николае Александровиче. Но при этом было в нем такое живое сердце, что чувство постоянно служило ему первым возбудителем и мыслей и дел". Чернышевский собрал воспоминания современников критика, поддерживал связь с его нижегородскими знакомыми.

   Публикуя "Посмертные стихотворения Н. А. Добролюбова", редактор "Современника" Некрасов опять-таки говорит не только о незаурядном даровании, но и об обаянии личности: "С детства прививается к нам множество дурных привычек, известных под именем "уменья жить". Мы от лени говорим "да" там, где следовало бы отвечать "нет"... Ничего подобного в Добролюбове не было. Он смеялся в лицо глупцу, резко отворачивался от негодяя, он соглашался только с тем, что не противоречило его убеждениям". В стихотворении, посвященном памяти Добролюбова, великий поэт писал: "Со кровища душевной красоты Совмещены в нем были благодатно..."

   Это же светится и в признании критика о себе: "Я - отчаянный социалист, хоть сейчас готовый вступить в небогатое общество с равными правами и общим имуществом всех членов... Я полон какой-то безотчетной, беспечной любви к человечеству..."

   Напряженная, никогда не прерываемая работа и лишения скоро подорвали здоровье молодого критика. По настоянию друзей он уезжает лечиться за границу. Но и там работает над статьями для "Современника". Так и не поправив здоровья, но исполненный творческих замыслов, возвращается в Россию. По пути пишет эти пронзительные стихи:

  

   Еще работы в жизни много,

   Работы честной и святой,

   Еще тернистая дорога

   Не залегла передо мной.

  

   Я ваш, друзья,- хочу быть вашим,

   На труд и битву я готов,-

   Лишь бы начать в союзе нашем

   Живое дело вместо слов.

  

   Многие его замыслы остались несвершенными. Но и то, что успел он написать в свои двадцать пять лет, составило ему всенародную славу, навсегда вошло в сокровищницу народной мысли и опыта.

  

  

   Проходя маленькими комнатками Дома-музея Н. А. Добролюбова, где все говорит о скромности житья, слушая рассказ заведующей музеем Натальи Борисовны Шелепенковой о готовящейся литературной экспозиции в так называемом "доходном доме", коренном преобразовании музея, существующем уже пятнадцать лет, убеждаешься, как многое делается в Горьком для увековечения памяти писателя.

   Это даже не комнатка, а скорее келья с одним окном, выходящим на Почайный овраг, выделенная отцом старшему сыну, когда он начал учиться в семинарии. На столе - рукопись его юношеских стихов и томик Лермонтова. Но не эти реликвии меня поразили, а само окно, откуда открывался ему такой таинственный и сложный мир.

   Мысленно отмечаю: что же там, за окном, осталось неизменным? Край стены кремля да белокаменный домик за оврагом, в котором во время похода на Азов в 1695 году останавливался Петр Первый... Но и этого оказалось достаточно, чтобы пронзило чувство причастности к тому, чем жил будущий критик...

   И все-таки чувствовал я в душе какую-то неудовлетворенность. Все казалось, что не только собственно памятью о себе прописан в нашем времени выдающийся критик. Ведь идейно-эстетическое наследие его тесно смыкается с современностью, участвует в борьбе за утверждение духовных и нравственных ценностей социалистического общества. И я находил то, что говорило о жизненности его идеи, продолжении его дела, встречаясь с интересными, замечательными людьми - его земляками.

   Одной из самых заветных идейно-эстетических концепций критика была мечта о новом человеке в жизни и литературе, подлинном герое, личности активной и деятельной. Виделся ему в грядущем "тип людей реальных с крепкими нервами и здоровым воображением", виделись "люди дела". Представлялся и новый тип писателя, проникнутый идеями демократизма.

   Мечта эта выросла у критика из пристального изучения прошлого и настоящего Родины и края, причем именно через судьбы замечательных, выдающихся людей. Личность Минина, спасителя Отечества, патриота, в течение всей жизни привлекала его внимание. Среди фольклорных материалов, записанных им, есть и предание о Пугачеве, рассказы о котором бытовали в семинарской среде. Одним из товарищей Добролюбова был Андрей Стеклов, впоследствии ректор Нижегородской семинарии, женившийся на его младшей сестре Екатерине Александровне. Сын их, Владимир Андреевич Стеклов (1863 -1926),- прославленный математик, первый вице-президент Академии наук СССР, имя которого носит ныне Математический институт академии. Согласно преданиям, бытующим и поныне, дед академика был атаманом времен Пугачева...

   Увлечение историей, этнографией, бытом и нравами народов Поволжья еще в юности привели критика к замыслу создать большой труд "Материалы для описания Нижегородской губернии в отношении историческом, статистическом, нравственном и умственном". Примечательно, что в составленном им плане этой работы значился и такой раздел: "Знаменитые люди из Нижегородской губернии".

   Мечта Добролюбова о человеке, строителе новой жизни, личности свободной, гордой и красивой, как бы продолжилась в творчестве великого пролетарского писателя, имя которого носит город. Удивительно, что именно эти слова Горького выбиты на стеле у памятника ему напротив Стрелки у слияния Волги и Оки: "Моя радость - новый русский человек, строитель нового государства..." Да и сам пролетарский писатель, создавший образ человека труда, явился как бы прообразом того художника, о котором думал Добролюбов. Здесь впервые прозвучали гордые слова "Песни о Буревестнике". Отсюда с гордо поднятым красным знаменем вошел в историю русских революций и в мировую литературу Петр Заломов, прототип Павла Власова в романе Горького "Мать".

   Может быть, именно эта мечта о новом человеке ожила в размышлениях Александра Блока, во время его работы над стихами о России, в период "сложнейших дум", когда он мечтал о журнале типа добролюбовского "Современника"...

   Прочная преемственность революционной борьбы на этой земле не прерывалась. В семье старшего учителя гимназии Ильи Николаевича Ульянова здесь родился сын Александр. Отсюда началась жизнь революционера, народника, друга К. Маркса, первого переводчика "Капитала" на русский язык Г. Лопатина...

   Продолжилась преемственность в замечательных людях, подлинных хозяевах земли, и в нашем времени. Площадь К. Минина и Д. Пожарского у стен древнего Нижегородского кремля помнит многие исторические события. Запомнила она и День Победы в прошлом году, когда прошли но ней ветераны Великой Отечественной и молодые ребята, награжденные орденами и медалями, выполнявшие интернациональный долг в Афганистане. Сержанты и рядовые запаса: Александр Ерофеев, Сергей Рыбаков, Андрей Тихонов, Николай Дунаев, Александр Васильев.

   Даже не просто вспоминались, а как бы зазвучали слова Добролюбова о Минине: "...В нижегородцах не исчезли еще те благородные чувства, которые одушевляли предков в то время, когда явился между ними этот избранник... и энергическим воззванием своим подвигнул их на защиту погибаемого отечества, когда площадь нижегородская огласилась единодушным кликом: "Умрем за Русь..."

   Душевную красоту я постоянно угадывал в людях, с которыми встречался в Горьком,- Героем Советского Союза, бывшим летчиком-испытателем Леонидом Ивановичем Миненко, бывшим начальником разведки в соединении Ковпака Иваном Ивановичем Бережным. А в Нижегородском кремле не мог не побывать на Мемориальной площади у Вечного огня, где комсомольцы несут вахту памяти на посту No 1 города Горького. Рядом с Вечным огнем - обелиск в честь Минина и Пожарского. И казалось, что комсомольцы стоцт на вахте памяти не только героев Великой Отечественной, но всех воинов, ратников, ополченцев, в разные времена отстоявших Родину.

   Но мог не побывать в караульном помещении комсомольцев, которое находится в Часовой башне кремля. В этот день вахту памяти несли комсомольцы девятого класса школы No 149. Там в стенгазете я и прочитал эти стихи:

  

   Родина...

  

   Особенное слово.

   Родина у каждого одна.

   Родина - всему первооснова.

   Жизни этой

  

  

  высь и глубина...

  

   И был некий глубокий символический смысл в том, что юные часовые памяти находились под сводами Часовой башни Нижегородского кремля.

   На родной земле выдающегося критика как-то особенно остро чувствуешь, что думы его о новом человеке, гармонической и духовно богатой личности как бы перекликнулись и продолжились в наших сегодняшних заботах о человеке, о повышении роли человеческого фактора в делах и свершениях дня нынешнего.

  

  

   Вечером вышел на Лыкову дамбу последний раз перед отъездом взглянуть на дом Добролюбова. Над Зеленским съездом ярко светились окна. И хотя я знал, что там работали оформители, готовя экспозицию о жизни и творчестве критика к его юбилею, блуждала во мне наивная надежда, что живет он там, как и когда-то... Нет, конечно, ведь столько времени прошло, столько воды утекло! Но светились, сияли окна его дома.